Черный Истребитель - Татьяна Апраксина 5 стр.


А на тонкой бумаге газетных листков
Проступали сквозь бравурность сводок событий
Имена не вернувшихся, пленных, убитых -
И пятнала страницы узорами кровь…
Чертежам и стихам не дано убивать -
Но ложится опять на бумагу печать…

Слушали ее молча и внимательно. Когда Танька взяла последний аккорд и отложила гитару, повисла пауза. Танька растерянно смотрела на обоих парней, пытаясь понять, сделала ли она что-то не так, или просто не догоняет.

– Однако… - спустя несколько минут, покачал головой Герцог, разглядывая землю возле ботинок. - Интересная песня. А, Маршал?

– Да, - с непонятной интонацией ответил тот. - Не самая банальная тема.

– Ну что, знакомиться будем? - вскинул на Таньку шальным серебряным блеском отливающие глаза Герцог.

Таньку сплющило. Она засунула под майку ставшие в момент ледяными и мокрыми ладони, стиснула себя за бока.

– А-а… м-мы вроде уже знакомы ж-же… - выговорила она дрожащим несчастным голосом.

– Да не в том смысле… - ухмыльнулся Маршал.

– А в каком еще? - попыталась сыграть в недоумение Танька, уже понимая, что не выкрутится.

– Ну как… я - маршал авиации Эскен Валль. Он, - Маршал кивнул на Герцога, - Командир Первой воздушно-десантной Имперской дивизии полковник Рэй Альба. А вот ты у нас кто?

Танька раскрыла рот, но сказать ничего не смогла. В связках горла неизвестно откуда завелась пара столовых ложек ненавистного абрикосового желе, а в желудке - кирпич.

– А ну-ка, офицер, доложите по всей форме! - неожиданно рявкнул Маршал так, что у Таньки что-то ощутимо хрустнуло в голове, она подскочила, щелкнув кроссовками, вытянулась в струну и выпалила:

– Его Императорского Величества особого гвардейского корпуса "Василиск" капитан Кэрли Ши-Хэй!

И тут же добавила:

– А не пошли бы вы на..й!

Лицо Маршала вытянулось так, что он стал похож на удивленную лошадь. Танька заметила это краем глаза - она бегом бросилась в дом, нашла комнату, в которой лежал ее рюкзак, схватила его и стала озираться, пытаясь лихорадочно сообразить, не забыла ли чего. Увидев под столом свою книжку, она наклонилась, не замечая проводов, и сшибла со стола некую компьютерную железку. Агрегат весом в пару килограмм плюхнулся ей на спину, больно ударив по позвоночнику, соскользнул и разбился. В нем было что-то стеклянное, и Танька отстраненно сообразила, что это был сканер. Осколок впился ей в руку, но боли она не ощутила.

Раздалось хмыканье. Танька подняла едва видящие глаза и увидела в дверях Герцога.

– Хороший был сканер…

Не понимая, что он говорит, Танька ломанулась к выходу из комнаты, но напоролась на перекрывающую дверной проем руку Герцога. Танька попыталась поднырнуть, но ее тут же схватили за воротник.

– Ты далеко?

– На вокзал… домой… к черту… - выдохнула Танька, стараясь высвободиться.

– В четыре часа утра? В незнакомом городе?

– Да отвали ты… отпусти! - пыталась разжать пальцы на воротнике ветровки Танька.

– Ну-ка, хватит… - Герцог схватил ее за руки, прижал спиной к себе, потом развернул и прижал к стене, не давая пошевелиться. - В чем дело?

– В вас! - прошипела ему в лицо Танька. - Мало мне психушки? Вы на хрена это все затеяли? Шутники… недоумки… Что вы из меня делаете? Игрушку?

Герцог молча смотрел на нее в упор своими металлическими глазами и не отвечал.

Танька выдохлась и обмякла.

– Закончила истерику? - спокойно спросил Альба. - Слушать готова или подождать еще?

– Ну? - смущенно спросила Танька, чувствуя, как кровь приливает к щекам и пульсирует в сосудах на шее.

– Никто из тебя ничего не делает. Мы - те, кто мы есть. И ты та, кто ты есть. Ты сама это знаешь. Никто тебя за язык не тянул. Вытащить - да, попробовали. Ну и вытащилось. Твое. Собственное. Понимаешь?

Герцог говорил спокойно и размеренно, неприятно напоминая Танькиного лечащего врача в областной клинике. "Ну, еще бы… а как с буйными истеричками еще говорить?" - отвесила себе мысленную плюху Танька.

И тут ее еще раз сплющило, да так, что она едва не стекла по стенке. И стекла бы, и спрятала лицо в колени, но ее крепко, всем телом прижимали к стене.

– Так это что? Все на самом деле? Существует? - выговорила она непослушными губами.

– Дошло, - засмеялся Герцог. - Не прошло и года…

Танька закрыла глаза и начала уплывать куда-то в черную и глухую темноту, где было спокойно и тихо, и не было ничего и никого.

– Э-э… ты чего? Ау! - Герцог сильно встряхнул ее, потом больно и резко ударил по щеке.

Танька, не открывая глаз, вцепилась ему в плечи.

– Еще раз…

– Что "еще раз"?

– Стукни… мозги прочищает…

– Э, нет… хватит…

Он обнял ее уже как-то по-иному, Танька почувствовала его губы на своих скулах, потом на губах.

В дверь постучали.

– Можно? - раздался отчетливо издевательский голос Маршала.

– Нет! - рявкнул Альба и засмеялся. Танька засмеялась тоже.

– Ну, совет вам да любовь… - прозвучало из-за двери.

– А пошел ты! - не сговариваясь, хором ответили Танька и Герцог, и опять рассмеялись.

Дальше все было нереально хорошо, так, как быть просто не могло, но все же было. Танька никогда не подозревала, что ее тело может взрываться, и разлетаться на осколки, и умирать, и тут же воскресать, и вновь рассыпаться на множество искр и шаровых молний. Они не могли оторваться друг от друга долго, очень долго, и Герцог встал на минутку - задернуть шторы от яркого солнца, а Танька вдруг уткнулась в подушку и раскисла.

– Ну что ты… - обнимал он ее, кусая за уши. - Что случилось?

– Не знаю… - прятала лицо Танька. - Не надо уходить…

– Куда же я ухожу?

– Никуда не надо…

– И спать не надо?

– И спать - не надо! - Танька вновь обвилась вокруг него, требовательно царапая по спине.

– Кошка…

– Нифига не кошка… - мурлыкала Танька, плавясь под горячими руками и жмурясь от коварного, все равно пролезающего в комнату солнца. - Хуже.

– Что же хуже-то? - деланно закатывал глаза к потолку Герцог.

– Я хуже…

Заснули к обеду. Или около того. Танька уже и не помнила. Постель оказалась слишком узкой, и ей не удавалось откатиться к стенке и завернуться в покрывало. Пришлось спать так, наполовину придавленной весьма весомой герцоговой фигурой. Танька этого не любила, а потому сна не удалось, так, полудрема-полубред.

Когда она проснулась, в комнате она была одна. Нет, не одна. В комнате обнаружилась кошка. Обычная серая подзаборница. Кошка бесцеремонно улеглась Таньке на грудь и смотрела в лицо, щекоча ее подбородок длиннющими белыми усами. Танька открыла глаза и показала кошке язык. Кошка слегка дрогнула веком, но уходить не подумала.

Танька уставилась в лимонно-желтые кошкины глаза и стала смотреть ей вглубь зрачков. Обычно, если так смотреть долго, то зрение чуть-чуть сдвигалось, и кошачьи глаза выглядели нарисованными ребенком. Черные пятна на цветном фоне. Если еще немного подождать, то можно было увидеть кусочек мира в кошачьем восприятии. Мир был очень цветной и очень искривленный, как в очках с сильными диоптриями. Мысли у кошек были путаные и непонятные, но ощущение от них было очень забавное - по телу начинали бегать приятные щекочущие пузырьки газа.

Но у этой кошки таких глаз не было. Через несколько минут Танька отчетливо увидела вместо желтых кошкиных глаз человеческие. Бледно-голубые, с нормальными, а не вертикальными зрачками, удлиненные, наглые и явно ее, Таньку, видящие. Глаза были неприятные. Танька какое-то время померилась с ними взглядом, но тут скрипнула дверь и Танька отвлеклась.

– Через эту кошку кто-то смотрит… - улыбаясь, сказала она Герцогу, сталкивая с себя тяжелую и щекотную животину.

– Хм-м… кто?

– Да пофиг… - равнодушно ответила Танька. - Кто-то…

Ей было глубоко все равно, кто именно смотрит. Интересен был только сам факт.

В свете дня ее одежда оказалась помятой, перепачканной в земле и всяком природном мусоре.

– Черная ткань всегда притягивает к себе белую грязь… - проворчала Танька, пытаясь привести майку и штаны в приличный вид.

Герцог снял с какого-то стула очередную камуфляжную шмотку, кинул ей. Танька закуталась в нее и выползла на кухню, где курил Маршал. Танька извлекла из его кармана сигарету, с наслаждением затянулась. На столе стояло пиво, но стаканов не наблюдалось, поэтому жажду пришлось утолять из горла.

– А ты еще и куришь? - удивился Маршал.

– Когда выпью. А пью, когда в карты проиграюсь… - хриплым спросонок голосом ответила Танька.

– И много проиграла? - спросил Маршал, глядя, как пустеет двухлитровая бутылка "Балтики". - Да. Уже вижу, что много. Не иначе - честь девичью…

Танька поперхнулась и облилась пивом.

– Ну, спасибо… - пробормотала она, стряхивая пиво с рукавов и обшлагов. - Дождался бы хоть, пока допью.

– Сейчас прямо… так ничего и не останется.

Вошел Альба с мокрыми волосами, явно из душа.

– Слушайте сюда. Сегодня пьяные безобразия и нарушения режима отменяются. Завтра подъем в 7 утра, едем на аэродром.

– Нафига? - удивилась Танька.

– Прыгать с парашютом.

– Что, и я?

– И ты.

– Я же не умею!

– Ничего, там каждое воскресенье партия перворазников. Поэтому завтра и едем.

Танька ощутимо испугалась. С парашютом она еще не прыгала. Но с Герцогом… а, пропадай моя телега!

Герцог добыл в холодильнике ломоть лаваша и, жуя его на ходу, отправился в свой спортзал.

– Буду в десять. Дом не взрывать, компьютер в окно не выкидывать, стол мой не разбирать. Веселитесь, короче.

Танька осталась наедине с Маршалом. Предчувствия ее были самыми мрачными, но они не оправдались. Включив Таньке компьютер и введя куда-то какие-то пароли, он завалился в ближайшее кресло и там заснул. Танька осталась наедине с Всемирной Паутиной. В паутине было как всегда - где-то ругались, где-то изобретали велосипеды. Утомившись от слишком ярких красок на мониторе - менять настройки было неудобно - Танька прошерстила список установленных игрушек и уселась за Dark Seed II, в очередной раз восхитившись мрачным гением Гигера.

За компьютером ей не сиделось, даже за игрушкой, и она то и дело выходила в сад, изучая кусты. В наличии были только крыжовник и красная смородина, замечательно кислая. Состояние было слегка лихорадочное. Все это было ново и ни на что не похоже. Особенно - чувство свободы.

"Хочу - про кошку скажу… - думала Танька, общипывая мелкие ягоды, - хочу - про себя. И никаких квадратных глаз, никаких пальцев у виска… бывает же! Или мне это приснилось, и сижу я в метро?"

Реальность походила на сон, но если это все-таки был сон - он был правильным.

Вернулся Герцог. Танька как раз паслась у куста возле калитки, и вышло слегка неловко - этакая Ярославна, ожидающая князя. Но Герцог этого как бы и не заметил, вяло кивнув в ответ на Танькин привет, он отправился прямиком в дом. Танька испугалась, что сделала что-то не так и тихонько присела на лавочку у входа. Где и сидела, пока не стемнело и не похолодало, прислушиваясь к звукам, доносившимся с кухни. Сначала было тихо. Потом звенели кастрюли, хлопали шкафы, слышался смех Маршала и оживленный рассказ Герцога. О чем именно - слышно не было. Местонахождением Таньки никто не интересовался. Вкусно пахло пельменями. Принюхиваясь, Танька задремала.

Проснулась она от деликатного покашливания над ухом. Открыла глаза - над ней стояла, в халате поверх ночной рубашки, Алла Николаевна, дальняя родственница.

– Ты бы в дом шла… здесь ночевать рано. У нас ночи-то холодные, не то, что в Москве.

– Да я в Москве всего живу-то… я из Костромы. У нас в июне ночью и снег может выпасть.

Алла Николаевна покачала головой, поохала.

– Замерзнешь, ох, парни-девки… Иди в дом-то. Или обидели тебя чем - иди тогда, у меня в комнате переночуешь.

– Да нет, не обидели.

– А чего тогда одна сидишь? Тебя уж, небось, искать начали…

– Начали - нашли бы… - буркнула Танька.

Алла Николаевна еще раз покачала головой.

– Ох, парни-девки… а если на Димку обиделась - так не держи в голове пустого. Он когда после тренировки приходит - так не то что слово какое сказать, он, парни-девки, и кулаком огреть может. Устает сильно… Хороший парень, работящий, непьющий, рукастый. И за что ему только такое горе…

– Какое… горе? - спросила Танька, чувствуя себя сплетницей и предательницей.

– Сначала родители в одночасье погибли… альпинисты они были. И так вдвоем и погибли ни за что, лавина погубила, парни-девки… Потом жена сгорела…

– Как сгорела? - недоуменно спросила Танька, обалдевая от избытка информации.

– Ой, дочка, то горе так горе… шалавая была девка, не тем будь помянута, неуемная. Собой видная, а разума - ни на грош, прости меня, Господи, что на покойную… - женщина перекрестилась. - Клуб у нас тут погорел… кто ж ее, брюхатую-то, на танцы-шманцы понес, вот же девка была, все у нее танцы да парни на уме, даром, что и при муже, и с пузом уже…

Танька прикусила губу.

– Такая вот парню судьба, и чем он Господа прогневил-то… ведь не хуже соседских… а они живут как люди. Вон, Володька соседский с утра до ночи глаза заливает, мать колотит, жену с ребенком из дома выгоняет, не работает уж лет пять как. И нет на него Божия гнева…

– Это он тогда поседел? - спросила Танька.

– Да, как раз тогда… утром встал после поминок - пол-головы седой…

Таньке было уже совсем неприятно все это слушать, и она вдруг сорвалась:

– А вы его еще и таблетками кормили…

Женщина покачала головой, запахнула поплотнее халат.

– И это уже рассказал… Знаю, не простит он мне. Да и я сама себе не прощу. А только - не со зла, по недоумию. Осталась я одна с пацаном, своих-то, парни-девки, Господь не дал. Кто ж знал, что в нем - дар… страшно мне было, думаю, болеет парень, болеет головой. Сны ему снились - кричал во сне не-пойми по-каковски… страшно кричал. Иной раз такое говорил, что хочешь - стой, а хочешь - падай. Да и не в себе как бы ходил. Один он у меня, нет другой родни - вот и хотелось вылечить. Это уж потом в нем дар открылся…

– Какой дар?

– Лечить он умеет. И видеть болезни. Так и доктору не суметь. Сколько лет я маялась по женской хвори, уж и так лечили, и так… и грязи, и санатории. А все без толку. А он, как постарше стал, меня вылечил. Руками, парни-девки, хочешь - верь, а хочешь - нет. Кладет просто руки - и горячо так, и хорошо. А как из армии пришел…

– Ну и долго вы еще мою нелегкую судьбу будете обсуждать? - раздался с крыльца насмешливый голос Герцога.

Танька покраснела и прикусила язык, но Алла Николаевна не растерялась.

– Не сердись уж, Димушка… одна я в доме - и поговорить не с кем. Вот, пристала к девке со своими глупостями, а ей меня окоротить неловко.

– Знаю я ее неловкость… где собираются две женщины, там сразу начинаются сплетни. Сделать с этим ничего нельзя, остается только не давать им собираться. Брысь в дом обе.

Танька бочком пробралась на кухню, где кроме нее никого не было, присела в темноте на подоконник. Было очень неловко. И вдруг заболела порезанная накануне рука. Облизывая длинную ссадину на предплечье, Танька глядела в окно и составляла стратегический план извинения. Герцог вошел в кухню неожиданно, встал рядом с Танькой, положил ей подбородок на плечо. Танька попыталась что-то сказать, но Герцог ее оборвал.

– Плющиться не надо. Это все глупости. Пойдем спать…

– Спать? - разочарованно протянула Танька.

– Хорошо, переформулирую: в комнату пойдем.

– Это внушает больший оптимизм…

– Кошка неуемная…

– Ах, так… да убери тогда руки…

– Это был комплимент…

– Сомнительный вышел комплимент…

– Кушайте, что дадено…

– А еще герцог…

– Чего - еще? Так?

– Вау…

– Еще скажи "Oops!"

– Язва…

– Хуже…

Заснули, разумеется, за два часа до подъема.

До аэродрома на раздолбанной "Газели" в компании еще пяти человек ехали долго, и Танька давно перестала понимать, куда именно едут. Сельские пейзажи убаюкивали. Танька пару раз задремывала, просыпаясь на самых крутых выбоинах и самом громком смехе веселой компании скайдайверов. После второй бурной ночи ей было уже все по сараю - и предстоящий прыжок, и все с ним связанное.

Маршал всю дорогу игрался с ножом. Танька попросила посмотреть, оценила суровую тяжесть и вкрадчиво ложащуюся в руку рукоять.

– Вещь… - с легкой завистью сказала она. - Где такие делают?

– Наш, "Нокс" делает. Недорого, классно, сертификат есть.

– Странно… - удивилась Танька. - Им же убить можно.

– Убить можно и вилкой! - засмеялся кто-то справа.

Под дискуссию о том, что в руках мастера и зубочистка - оружие, Танька вновь задремала.

На аэродроме, оказавшемся полем с двумя вертолетами и небольшим строением на краю, уже была толпа народа. Таньку сдали инструктору в компанию к таким же новичкам и забросили. Инструктор был молодым, бородатым и очень терпеливым. Он сводил всех на медосмотр, а потом часа два методично вбивал в два десятка перворазников азы парашютизма. Танька уяснила только одно - парашют все равно раскроется из-за "прибора". А если не раскроется, то надо дергать запаску. Но, кажется, уже не поможет. Потом всех повели получать парашюты.

Получив тяжеленный рюкзак, Танька пристроилась в очередь на подгонку лямок. Инструктор ощупал ее и самую малость удивился.

– Ты второй раз?

– Нет, первый.

– Сама подогнала?

– Да он же, как рюкзак.

– Ну, молодец… Следующий.

Дальше началась пытка инструктажем, вторая серия. Пока каждый из группы не спрыгнул по три-четыре раза с помоста - "пятьсот пятьдесят один! Пятьсот пятьдесят два! Пятьсот пятьдесят три! Есть раскрытие? Нет? Кольцо! Есть раскрытие? Нет? Запаска! Приземление: колени и щиколотки вместе! На согнутые ноги! Упасть! Катиться!", к построению их не допустили. Но наконец толпа отправилась гуськом к летному полю, постояла там еще минут двадцать, любуясь выкрутасами спортсменов, и тут всех загрузили в вертолет.

Танька устала и взмокла. Лямки натерли плечи. Ей было уже наплевать на все. Страшно не было, интересно не было, было только скучно и тяжело стоять в парашюте. Вертолет болтало, от рева винтов глохли уши, и было душно. Одеколон соседа не перешибал острого запаха его пота - запаха страха. Вообще адреналином в вертолете попахивало, на Танькин взгляд, избыточно. Ее начало слегка подташнивать, и уже было все равно - прыгать, падать, лететь… лишь бы на свежий воздух.

Ее очередь была где-то в середине группы. Выпрыгивающие один за другим уходили в проем. Можно было представить слова, которые они при этом произносили: "ой, мама, нет, ой, мать, пятьсот пять…" Танька увидела перед собой прямоугольную дыру, а далеко внизу - что-то зеленое.

"Пошла!"

Назад Дальше