"Не дай Бог, батарейки сядут!", – мысленно печалился Петька. – "Тогда, точно, хана. Процентов девяносто пять – из ста, понятное дело – что обязательно заблужусь и замёрзну под заснеженным ракитовым кустом…. Кстати, я уже отмахал километров двенадцать-тринадцать. Значит, скоро выйду на вершину холма, где японский внедорожник Глеба столкнулся с толстым стволом старой рябины. То есть, где теперь валяется слегка подмёрзший труп гнедой лошади…. Ага, там же и зимний кожаный возок лежит на боку! На боку? Ну, и что из того? Всё равно, наверняка, в него можно будет забраться и немного отдохнуть-оттаять от лютых зверств настырной метели. Может, удастся и печку как-нибудь разжечь?".
Неожиданно всё вокруг наполнилось ярким, светло-зелёным светом. По глазам – словно бы – провели острой бритвой. По ушам звонко ударила, грозя разорвать барабанные перепонки на мелкие кусочки, звуковая волна. В голове образовалась скучная серая пустота, уже через мгновение-другое преобразовавшаяся в безысходную черноту….
Понимая, что падает в обморок, Пётр успел подумать: – "Это, наверное, зелёная зимняя молния шандарахнула где-то рядом. Вот же, непруха подмосковная, злая…".
Сознание возвращалось медленно и неохотно. В ушах тоненько и нудно звенело-плакало. Перед глазами плыли, медленно расходясь в стороны, оранжевые, бордовые и фиолетовые круги. Нестерпимо воняло сероводородом и горелой шерстью.
– Ерунда ерундовая, – тихонько пробормотал Петька. – Главное, что живой. Всё остальное – даже вместе взятое – не стоит и выеденного яйца…
Он, борясь с подступающей тошнотой, медленно встал на четвереньки, старательно проморгался и отчаянно потряс головой.
"Что-то не так!", – забеспокоился недоверчивый внутренний голос. – "Во-первых, голове как-то непривычно свободно. Может, кивер слетел? Во-вторых, этот мерзкий запах…. Чёрт, это же тлеет воротник тулупа!".
Пётр неуклюже вскочил на ноги, голова предательски закружилась, и он с огромным трудом, избегая очередного падения, удержал равновесие. Постоял – с широко расставленными ногами – несколько секунд, окончательно приходя в себя, после чего занемевшими пальцами принялся торопливо расстегивать непослушные пуговицы.
"Надо бы – для эффективной борьбы с головокружением – нюхнуть нашатырного спирта", – заботливо посоветовал внутренний голос. – "Только вот…".
Шею болезненно и резко обожгло, но к этому моменту с пуговицами было уже покончено, и вскоре огнеопасный полушубок оказался в высоком сугробе.
– Блин горелый, мать его! – от души, в полный голос ругался Пётр, крепко прижимая ладонь правой руки к ожогу на шее, а подошвами ботиков усердно нагребая на дымящийся воротник тулупчика свежий снег. – Если не везёт, так сразу на всех фронтах! Неужели – пошла чёрная полоса?
Заумная философская теория о том, что жизнь (вернее, жизненный Путь) состоит из чередующихся разноцветных полос, была его любимым "коньком". Правда, в непростом Петькином случае, всё сводилось лишь к двум цветам – серому и чёрному. С белыми и иными жизненными полосами ему ещё – на сорокалетнем тернистом жизненном Пути – как-то не доводилось сталкиваться…
Пётр вытащил из кармана ментика карманный фонарик, включил его и медленно поводил – светло-жёлтым лучом – из стороны в сторону. Минуты через полторы обнаружился пропавший гусарский кивер, чей чёрный кожаный бок стыдливо высовывался из дальнего сугроба.
Подойдя, Петька бережно извлёк из глубокого снега свой гусарский головной убор. Вернее, то, что осталось от него: на месте пышного белого султана из страусовых перьев и нарядных этишкетов красовались только безобразно-обгоревшие комки и неаппетитные чёрные обрывки, кожаный же ремешок, пропускаемый под подбородком, и вовсе отсутствовал.
– Вот же, испортил чужую хорошую вещь! – огорчился Петька. – Теперь, наверняка, надо будет Науму Абрамовичу деньги отдавать. Долларов двести пятьдесят запросит, морда жадная! Придётся опять занимать у Нефёдова. Без отдачи – как и всегда – понятное дело…. Стыдно, конечно. Да, ладно…. Только сперва надо найти вышеозначенного Глеба. А где, прикажете, искать? Не, точно, чёрная полоса стартовала….
Держа в одной руке включённый фонарик, в другой – остатки кивера, и чуть покачиваясь, Пётр медленно двинулся (заковылял, еле передвигая ноги) к вершине холма, до которой оставалось – рукой подать.
Метель, тем временем, стала постепенно слабеть, на глазах превращаясь в пургу средней руки. Или, может быть, в порошу (вьюгу?) – с элементами обыкновенной позёмки? Сложный это вопрос – относительно точной классификации снежного зимнего безобразия.
Показалось? Или, действительно, сзади кто-то сдавленно и болезненно охнул-застонал, а, несколько секунд спустя, в призрачно-бледном луче карманного фонарика промелькнула – на сотые доли мгновения – неясная, бледно-серая тень?
Наверное, показалось…
На вершине холма, естественно, не обошлось без наглых фокусов неизвестных и могущественных Лицедеев.
Во-первых, в непосредственной близости от вершины до его слуха – сквозь визгливые и жалостливые завывания метели – долетели слова незнакомой, очень печальной и мелодичной песенки.
Мужской глубокий голос душевно выводил – под аккомпанемент скрипки и альта:
Сиреневый закат…
И розовый рассвет.
А в перерыве – ночь – сплошной ультрамарин.
Ты – снова не пришла,
А я – позвать – забыл…
И Ангел наш небесный,
Он – мимо пролетел…Вновь – Мировое Зло?
Иль – глупости – полёт?
Не встретимся никак, уж, множество веков…
Быть может, мы живём
На перепутье снов?
Иль – множества миров?
Что параллельны все?А за окном – пурга,
А, может, лишь – метель….
И смятая постель – как снег – белым бела….
Ответь мне: а зачем – живёшь ты без меня?
Ответь мне: а зачем – я без тебя живу?Сиреневый закат….
И розовый рассвет.
А в перерыве – ночь – сплошной ультрамарин.
Ты – снова не пришла,
А я – позвать забыл…
И Ангел тихий наш
Вновь мимо пролетел…
"Это же про меня и милую Марию Гавриловну!", – мысленно охнул Петька. – "Это же мы – нечаянно и нежданно – встретились через века и пространства! Знак Свыше, не иначе…".
Во-вторых, перевернувшийся чёрный кожаный возок и слегка подмёрзший труп гнедой лошади испарились без следа. А возле толстого ствола старенькой рябины стоял – как ни в чём не бывало – Глебов японский внедорожник: слегка припорошённый снежком, с наполовину выбитыми стёклами и работающей магнитолой, которая, впрочем, при приближении путника (путешественника во Времени?) надсадно захрипела и смущённо замолчала.
Светло-салатная крыша автомобиля, благодаря регулярным порывам северо-западного ветра, была почти свободна от снега, и на ней отчётливо – в тусклом свете карманного фонаря – были видны многочисленные, тёмно-красные точки.
– Сюрреализм, мать его точечную! – восхитился Пётр, подходя к джипу, прикоснулся пальцем к ближайшему тёмно-красному пятну и, осторожно лизнув испачканную подушечку пальца, констатировал: – Слегка повядшие на морозе ягоды рябины. Упали – в момент аварии – на крышу машины и, соответственно, прилипли…. Так, с этим всё более-менее понятно. Но, к сожалению, пока только с этим…
Он – руками и ногами – старательно отгрёб снег от левого бока автомобиля и с трудом приоткрыл переднюю дверцу. На водительском сиденье обнаружился невысокий снежный холмик-конус, из которого торчала чёрная рукоятка седельного пистолета.
"Это же мой пистолет!", – заторможено подумал Петька. – "Получается, что Глеб с Ольгой никуда не уезжали с места аварии? Получается, что так…. Ошибся уважаемый Николай Николаевич! Они, скорее всего, "провалились" в Прошлое. Там, в чистом поле, где необъяснимо оборвались их же следы…. А где сейчас я нахожусь? В 1812-ом году? Или же в 2012-ом? Непростая загадка. Очень непростая. Очевидно, чтобы её разрешить, придётся – как минимум – дождаться рассвета. Что толку слоняться – не пойми где – в полной темноте? Тем более что фонарику осталось работать-светить минут пятнадцать-двадцать, не больше. Да и чёртова метель, судя по всему, понемногу стихает…".
Пётр, предварительно смахнув перчаткой снег, с комфортом устроился на водительском сиденье и звонко отщёлкнул крышку автомобильного "бардачка". Вдруг, да и отыщется что полезное – для решения текущих насущных проблем? Ведь чудеса – по клятвенным заверениям писателей-фантастов – редко, но случаются…
Всякие рекламные, ярко-аляповатые бумажки-картинки, деловые счета, транспортные накладные, потрёпанный детективный (ироничный) роман в мягкой обложке, вскрытая упаковка презервативов, две смятые пустые банки из-под пива…. А это что такое?
– Коробок со спичками! Ура! Нас ждёт живительный костёр! – восхищённо выдохнул Петька. – Вот, что значит – наличие устойчивых привычек. Пусть и насквозь негативных…. Ура!
Дело заключалось в следующем. Глеб Нефёдов был человеком некурящим, то бишь, без устали следил за своим драгоценным здоровьем: регулярно посещал тренажёрный зал, солярий, и, даже, напиваться – до полной потери ощущения реальности – позволял себе не чаще одного раза в две недели. Но была у насквозь положительного Нефёдова одна, но пламенная (пагубная?) страсть – он безумно обожал посещать подпольные московские казино. Не мог без этого, и всё тут! Причём, регулярно и безнадёжно проигрывая…. Какая, спрашиваете, существует связь между подпольными казино и серными спичками? Да, самая простая и прямая! Когда Глеб понимал, что очередной проигрыш неминуем и неотвратим – как первая гроза в мае месяце – он начинал жадно есть-пить всё то, что заведение предлагало своим постоянным клиентам бесплатно. А также беззастенчиво тырить по карманам всё подряд: пепельницы, спички, рюмки, шарики от рулетки, случайно выскочившие из колеса фортуны и упавшие на пол…. Так сказать, основной олигархический принцип в действии: – "Когда деньги – мощным и неиссякаемым потоком – поступают в мошну купеческую, то можно и "в доброту" поиграться. А, ежели, значительный убыток налицо? Тогда берегись – вся округа! Зубами вырву последнее…".
Пётр, радостно улыбаясь, рачительно спрятал в боковой карман ментика спичечный коробок, снабжённый яркой этикеткой с гордой надписью: – "Подпольное казино "Мистраль" всегда к вашим услугам!", и отправился разжигать костёр.
Первым делом, он тщательно очистил от снега ровную площадку – с подветренной стороны – примерно в четырёх-пяти метрах от многострадального внедорожника. Потом наломал пару охапок сухих нижних веток с ближних сосёнок-ёлочек, отошёл в сторону от места предполагаемого костра и за пятнадцать-двадцать минут, сделав четыре полноценных рейса, притащил, тяжело сопя и отдуваясь, вдоволь разных толстых жердей-коряжин.
– Так, а бумаги-то и нет под рукой! – вспомнил Петька. – Как же без неё разжигать костёр? Воспользоваться берестой? Где же её взять – в хвойном лесу? Стоп! Как это – нет бумаги? А потрёпанная книжка в автомобильном бардачке? Должна же быть хоть какая-то польза от дамских детективных романов? Вот, сейчас и выясним! Сейчас-сейчас…
Однако, бумажные страницы, безжалостно вырванные из книги, почему-то (из природной женской вредности?) не желали загораться. Вернее, они загорались, но уже через пару-тройку секунд упрямо и безнадёжно тухли. Пришлось Петру, вспомнив навыки, полученные в розовой юности во время редких турпоходов, опять отправиться в лес и, подсвечивая "умирающим" фонариком, надрать с толстых стволов сосен несколько пригоршней сухого белого мха.
"Женщины – существа непонятные и, безусловно, вредные", – надоедливо шелестел внутренний голос. – "От них всегда следует ожидать подвоха. Или же просто – всяческих нелогичных неожиданностей…".
Как бы там ни было, но через некоторое время костерок, всё же, разгорелся. Дров он не жалел, и вскоре костёр разгорелся уже вовсю, сыто загудел и весело затрещал, щедро разбрасывая во все стороны снопы красно-алых искр.
– Пора остановиться, – решил Пётр. – В плане подбрасывания новых дров. Как бы джип того…, не рванул…
Снегопад прекратился, ветер стих, от долгожданного костра исходил нешуточный жар. Петька, смахнув в очередной раз крупные капли пота со лба, снял с плеч тулуп и легкомысленно сбросил его на снег. Подумав немного, он сходил в лесок, притащил ещё пару-тройку дельных брёвнышек и наспех изготовил из них некое подобие скамьи, на которую и уселся, задумчиво наблюдая за красно-оранжевым пламенем и бордово-аметистовыми углями костра.
Уже ближе к рассвету, когда на востоке заметно посветлело (посерело?), до его слуха долетело глухое конское ржание и далёкий бойкий перезвон колокольчиков-бубенчиков.
"Сейчас всё и определится!", – вынырнул из сладкой дрёмы настойчивый внутренний голос. – "В смысле, относительно нашего истинного расположения во Времени…".
Пётр вскочил на ноги, зачем-то поочередно потрогал ладонью эфес сабли, висящей на левом боку, и рукоятку незаряженного седельного пистолета, размещенного за кушаком, после чего замер в ожидании, прислонясь к толстому стволу ближайшей сосны. А, собственно, что ему ещё оставалось делать? Только покорно и терпеливо ждать…
Вскоре из загадочного предрассветного сумрака вынырнула, в сопровождении заливистой колокольной мелодии, тройка голенастых каурых лошадок, за которой угадывался санный возок. Точная копия вчерашнего, с гордо торчащей из крыши чугунной печной трубой, но только обшитый не чёрной, а тёмно-рыжей – в ярких отблесках костра – кожей.
"И что мне теперь делать? Как себя вести? Что говорить-рассказывать? Кто подскажет?", – всерьёз затосковал Петька. – "Кого это черти принесли на своих тоненьких хвостах? Очередных "реконструкторов"? Или, быть может, мирных жителей первой четверти девятнадцатого века? Ладно, разберёмся! Чай, не тупее тупых…".
Странно, но он – в повседневной жизни – обыкновенный и ничем непримечательный экономист столичного "Водоканала", целенаправленно чурающийся всяких неожиданностей и неясностей, сейчас чувствовал острейший охотничий азарт – от предстоящей встречи с Неизвестностью. В солнечном сплетении – рядом с сердцем – неожиданно потеплело, будто бы туда поместили яркий уголёк из походного костра, а в висках, наоборот, появились – невесть откуда – холодно-разумные льдинки.
"Прорвёмся, братишка!", – оптимистично заверил внутренний голос. – "У главных героев – всяких и разных – остросюжетных приключенческих романов всегда и всё получается. Ни так ли? Почему же у тебя, взрослого и здорового мужика, не получится? Обязательно получится. Обязательно и всенепременно!".
Конная повозка остановилась невдалеке, и бородатый кучер, выряженный в бесформенный суконный зипун, с островерхим войлочным колпаком на голове, видимо, никого не увидав рядом с костром, сердитым басом спросил-пригрозил:
– Кто будете такие, ась? Если добрые люди, то спокойно, с чистым сердцем выходите на свет. Если же злые ночные тати, то бегите прочь. У меня пистоль имеется при себе. Враз – пальну!
– Пальнул один такой, как же, – презрительно и вальяжно ответил Петр, вразвалочку выходя из-за сосны. – С тобой, холоп драный, разговаривает гусарский подполковник Пьер Бурмин! Слыхал о таком, паскуда лапотная? В батоги захотел? Так я это мигом организую! Чихнуть не успеешь…
Реакция на это наглое заявление превзошла все, даже самые смелые ожидания. Рослый бородатый мужик торопливо, нервно подрагивая всем телом, соскочил с облучка возка на снег, сорвал с головы (как выяснилось, лохматой до невозможности) войлочный колпак и, бухнувшись на колени, жалобно и раболепно запричитал:
– Батюшка, Пётр Афанасьевич! Не признал сразу! Каюсь! Не вели казнить! Не рассказывайте об этом барину! Христом Богом молю…
"Ничего себе, сочные пирожки с нежными телячьими почками!", – мысленно удивился Петька. – "Оказывается, что я в этих краях (в этих Временах?) персона весьма известная. Да, надо быть предельно осторожным и аккуратным, чтобы не ляпнуть чего лишнего невпопад…".
Пока он, молча, размышлял-сомневался, широко распахнулась дверца возка, и из него неуклюже выбрался – спиной вперёд – низенький господин с непокрытой черноволосой головой, облачённый в шикарную енотовую шубу до колен.
"Вот, и барин к нам пожаловал!", – услужливо подсказал внутренний голос. – "Тот самый, которому "не надо об этом рассказывать". Ну-ну…".
Барин обернулся, пристально вгляделся в Петра и неожиданно завопил как резанный, широко и приветливо разводя руки в стороны:
– Пьер, морда запьянцовская! Дурилка дуэльная! Сколько лет! Сколько зим! Как же я рад, сто тысяч чертей!
"Нос картошкой, чёрные усы, пышные бакенбарды, тёмно-карие глаза – чуть навыкате", – мгновенно (скорость мысли многократно превосходит скорость света!) пронеслось в голове. – "Это же Денис Васильевич Давыдов, собственной персоной! Тот самый, со знаменитой картины известного художника О.Кипренского…".
Петька медленно – шаг за шагом – пошёл навстречу Денису Васильевичу (настоящему ли?), оглашая, в свою очередь, округу громкими и радостными воплями:
– Брат Давыдов! Пиит хренов! Какая нежданная встреча!
Во время дружеских крепких объятий, сопровождавшихся звонкими приветственными междометиями и старательным похлопыванием друг друга по спинам и плечам, Пётр понял, что имеет дело с самым настоящим Денисом Давыдовым: – "Этот непривычный и странный запах…. Дешёвая, избыточно-терпкая туалетная вода, неизвестный сладковато-приторный аромат (пудра?), крепкий "капитанский" табак, кроме того, присутствует и отчётливая нотка нафталина…. Б-р-р-р! Та ещё смесь, незабываемая! Нет, человек из цивилизованного двадцать первого века так пахнуть не может…. Следовательно, что? Следовательно – добро пожаловать в 1812-ый год! Что же, профессор Гафт – в очередной раз – оказался прав: Время "пробило" ещё раз. Только вот – когда? Ведь, не было же – и в помине – фиолетовой бесшумной метели! Может, во время подлого удара светло-зелёной молнии? Ладно, из этого предположения и будем исходить. Другого-то, всё равно, пока нет…".
Неожиданно Петька почувствовал, как "енотовые" плечи Давыдова замерли и ощутимо напряглись, а руки, только что рьяно похлопавшие его по спине, наоборот, безвольно опустились вниз.
"Он, наверное, тоже унюхал незнакомый букет запахов-ароматов!", – тут же запаниковал нервный внутренний голос. – "Унюхал, и сразу же догадался о коварной подмене! Сейчас такое начнётся! Только держись…".