Он попросил, чтобы после ванны ему принесли еду в комнату.
Горячая вода лишила его последних сил. Едва держась на ногах, он вернулся в свою комнату. Обед уже ждал его на столе. Он ел жадно, быстро, почти теряя сознание от страшной усталости. Усилием воли заставил себя подняться, повернуть ключ в замке и поставить пистолет на боевой взвод.
Альберт проснулся в одиннадцать вечера. В доме царила полная тишина. Он оделся и тихо спустился вниз.
В гостиной горел свет, но было пусто. Альберт прошел в переднюю, накинул плащ и, крадучись, вышел на улицу, стараясь как можно тише прикрыть за собой дверь.
У ближайшего уличного фонаря он остановился и взглянул на часы. Времени оставалось еще довольно много, и Альберт, борясь с налетавшими порывами холодного ветра, не спеша направился в город.
Он остановился на мосту. Моросил дождь. Свет редких фонарей, казалось, еще сильнее подчеркивал ночную тьму. Уныло гудели над мостом телеграфные провода. Альберт ждал минут десять. Внезапно улица осветилась яркими огнями фар. Большая легковая машина медленно ехала по мосту, полосы света тщательно ощупывали мостовую. Альберт неподвижно стоял у самого края тротуара. Машина бесшумно остановилась. Дверца приоткрылась, и через секунду Альберт полулежал в теплой полутемной кабине.
У лесной опушки машина повернула обратно. Альберт почувствовал в своей руке два конверта. Один плоский, легонький, другой тяжелый, плотный.
– Здесь рекомендательное письмо от прелата, а в другом – доллары, – обратился к нему Миколай. – Денег не слишком много. И на большее не рассчитывай. Пересчитай, чтобы потом не было никаких претензий, и расписку подпиши.
Машина остановилась у обочины дороги. Миколай зажег свет в кабине, и Альберт внимательно, то и дело слюнявя указательный палец, пересчитал банкноты.
– Ну вот… – вздохнул он, ставя свою подпись на клочке бумаги.
Потом осмотрел со всех сторон тонкий конверт с письмом от прелата. Прочитал адрес. Свистнул.
– Ты знаешь, кто такие эти камедулы?
– Не знаю, терпеть не могу церковников.
– Это самый суровый монашеский орден. Они дают обет молчания. Ни слова за всю жизнь, представляешь себе!
– Ты приехал сюда из Англии, чтобы найти "хрустальное зеркало". Кажется, в монастыре есть несколько книг шестнадцатого века, какие-то дневники того времени. Впрочем, я в этом не разбираюсь. Хочу тебя только предупредить. В этом монастыре, должно быть, не все чисто: прелат с большой неохотой приготовил для тебя это рекомендательное письмо.
Миколай погасил лампочку в кабине, выключил фары.
– Ты помнишь, кто прикончил штаб Перкуна? – тихо спросил Альберт.
– "Ночной Лелек".
– Теперь он работает швейцаром в здешней гостинице.
– Ну и что?
– Он меня узнал.
– Боишься?
– Не валяй дурака! – разозлился Альберт. – Я не хочу, чтобы меня нашли, как Куртмана. Конечно, боюсь. Он узнал меня, понимаешь? Достаточно ему сболтнуть об этом хотя бы в уездном УБ – и конец!
– Преувеличиваешь, – зевнул Миколай.
– Ты хотел бы влезть в мою шкуру? Преувеличиваю! И все-таки "Лелек" должен исчезнуть. Еще
сегодня ночью. Сделаешь так, чтобы его здесь не было. Это приказ, понимаешь?
– Ну, если приказ…
Помолчали. Миколай положил руку на плечо Альберту. Тот ответил ему улыбкой, которую Миколай вряд ли мог заметить. Но, несмотря на темноту, Альберту казалось, что он очень ясно видит лицо Миколая. Такое близкое, симпатичное лицо с девичьим нежным румянцем на щеках. Он был на пятнадцать лет старше Миколая и относился к нему, как к младшему брату.
– Боюсь, – неожиданно произнес Альберт.
– Смерть не страшна. Это такая узкая полоска тени, я читал где-то. Переступаешь через полоску – и оказываешься в совершенно ином мире. И тебе абсолютно все равно, что с тобой было прежде.
– Не думал, что ты верующий.
– Я не верующий, просто так легче.
– Я видел убитого Куртмана. Он лежал в лесу на узенькой тропинке. Когда мы подошли, кто-то крикнул: "Он еще жив!" Но это шевелилась черная плотная масса муравьев. Они выедали глаза, язык, губы… Вот чего я боюсь, Миколай!
Автомобиль тронулся, направляясь к городу. Ехали медленно. Альберт и Миколай все никак не могли наговориться.
– Как мы и условились, я буду проезжать через мост каждый нечетный день, – говорил Миколай. – Если ты дважды не явишься, начну тебя искать. Где?
– Я поселился в пансионате вдовы Рачинской. Через несколько дней поеду в Домброво, в монастырь. До этого нанесу визит учителю Рамузу. Он должен многое знать об истории "хрустального зеркала". В свое время он написал научное исследование о Джоне Ди и Эдварде Келли.
Миколай резко крутанул баранку, нажал тормоз. Машина свернула к самой обочине.
– Черт возьми, – разозлился он не на шутку. – Теперь ты от меня не отвертишься. Раз уж я должен с тобой работать, расскажи мне хотя бы об этих английских магах. Развяжи, наконец, язык, старина.
– На польском троне сидел тогда Стефан Баторий, – усталым голосом начал Альберт. – Это был период, когда, как пишут историки, блеск его военной славы постепенно начинал меркнуть. Во все возрастающей мощи короля магнаты и шляхта видели угрозу для своих свобод и привилегий. Опасались, как бы Баторий не положил конец "драгоценным свободам" и не стал королем-самодержцем. Изменой, заговорами, обманом старались ослабить власть короля. Был раскрыт заговор Самуэля Зборовского. Батория пытались убить во время пира на свадьбе Гризельды с Замойским, заговорщики поджидали короля в Неполомицкой чащобе, охотились за ним, когда он ездил в Гродно. Гнев охватывал Батория.
– Ты хотел рассказать о магах и ангелах, – заметил Миколай.
– Страна кишела турецкими и московскими шпионами. Заговоры, смуты внутри страны, а вокруг – несколько сильных государств, готовых в любой момент броситься на Польшу и растащить ее на части. Таково было политическое положение, когда в один из зимних дней прибыли в Польшу два величайших по тому времени астролога и алхимика, два магистра черной магии, англичане Джон Ди и Эдвард Келли. Что привело их в Польшу? Уже сам факт их прибытия настораживает. И я, пожалуй, недалеко отойду от истины, если скажу, что их путешествие связано с той невеселой ситуацией, в какой оказался король, и сведениями о готовящемся покушении на него. Это предположение подтверждается еще одним фактом. Вместе с магами вернулся в Польшу Ольбрахт Ласский, воевода Серадский.
Ловкий придворный, искушенный в интригах политик, авантюрист, гуляка, военачальник. Великолепный оратор, ловелас, алхимик. Таков был Ольбрахт Ласский, самый серьезный противник короля, претендовавший на польский трон. Примирившись с Баторием, он возвращался из Англии в обществе двух специалистов по черной магии. С какой целью он взял их с собой? Против кого намеревался использовать их таинственные познания и страшных духов, появлявшихся по первому требованию Ди на хрустальном зеркале, оправленном в золотую раму? Магистр Ди никогда не расставался с этим зеркалом и со специальным "священным" столом, который был сделан по желанию архангела Гавриила.
– Наконец будет что-то и об ангелах! – вздохнул Миколай.
– Нет, не будет. На сегодня хватит, – буркнул Альберт.
Он вдруг показался самому себе ужасно смешным с этой удивительной историей, рассказываемой, может быть, за час до смерти. Его охватило странное, неведомое прежде чувство. Он был, как Эдвард Келли, чьим-то медиумом. И, как в кошмарном сне, будущее приоткрыло перед ним свои тайны: он увидел горы трупов, и он, именно он, был виновником гибели этих людей.
– Отвези меня в город, Миколай. Я устал, – тихо попросил Альберт.
Ему открыла хозяйка. Несмотря на поздний час, она еще была одета. В гостиной горел свет, на столике стояли две недопитые чашки кофе.
– Вы ходили на свидание, правда? А ведь вы приехали такой усталый, измученный…
– Я спал несколько часов, проснулся с ужасной головной болью. Самое лучшее в таких случаях – пройтись по воздуху. Свидание? Боже мой, я, пожалуй, староват для этого…
– Вы шутите? Такой интересный мужчина! – шумно запротестовала Рачинская и после короткой паузы добавила: – Садитесь. В кухне осталось еще немного горячего кофе. Вы меня разочаровали. Я вынуждена была занимать архитектора беседой.
– Это тяжелая обязанность? Она прижала пальцы к вискам.
– Я боюсь его.
И, прежде чем Альберт успел удивиться, Рачинская выбежала из комнаты. Вернулась она с молочником и чистой чашкой. Уже от самой двери заговорила громко и быстро, давая ему понять, что следует забыть неосторожно вырвавшееся у нее признание.
– Наш архитектор рассказал мне интересную новость. Говорят, что вчера утром в лесу, близ монастыря в Домброво, органы безопасности нашли парашют английского производства.
– Диверсант?
– Откуда я знаю?! Возможно, какой-нибудь связной к Роките. Или агент. Кажется, неподалеку от города хотели строить большую фабрику. Вы слышали о Роките?
– Немного.
– Командир лесного отряда. Три четверти нашего уезда занимают леса. Когда командиром был Перкун, там, говорят, скрывалось тысяч десять. Вы, наверное, читали в газетах о процессе штаба Перкуна?
– Читал.
– Ну вот! Ох, как я ненавижу политику! От нее все зло на земле. Война кончилась, а покоя все нет и нет! Снова льется кровь, снова гибнут люди. Вчера напали на поезд, нескольких убили, забрали миллион злотых. Теперь этот шпион. Зачем его сбросили? В городе только об этом и говорят. Каждый новый человек вызывает подозрение…
Она вдруг прервала свои излияния. Пристально вглядывалась в лицо Альберта. Он молчал. Не спеша, маленькими глоточками пил черный кофе. Рачинская беспокойно заерзала в кресле.
Альберт отодвинул пустую чашку, сунул руку в карман пиджака.
– Вы, вероятно, захотите отметить меня в милиции. Вот мой паспорт. Старая немецкая кеннкарта . В ней есть также отметка о прописке и мой варшавский адрес.
…Альберт спал до полудня. Потом принял ванну, съел обед, принесенный ему в комнату. Надел черный костюм, вынул из чемодана небольшую кожаную папку, положил в нее две книги и тетрадь с записями.
В гостиной стояли два чемодана, в прихожей раздевался высокий худой мужчина с красным носом и седыми висками. Под пальто у него был военный мундир.
– …Такое ощущение, будто меня били. Ни рук, ни ног не чувствую, – стонал он, ощупывая суставы. – Всю ночь нагруженный, как верблюд, пробирался лесом. Мы ехали на легковой машине. Нас задержали. Шофера убили, моего товарища забрали с собой. Что с ним стало, не знаю. Только под утро мне показали дорогу в город.
– У вас не забрали чемоданы? – удивилась хозяйка.
– Э-э-э, в них нет ничего ценного. Белье да измерительные инструменты, вот и все. Крестьяне пишут прошения в министерство, чтобы им заново обмерили земельные участки, так как налоги высчитываются неправильно. Но в таких условиях невозможно работать.
Мужчина отрекомендовался: землемер Рычалтовский. Хозяйка почти с ужасом назвала сногсшибательную сумму, за которую соглашалась сдать комнату. Рычалтовский кивнул головой.
Из заднего кармана брюк он вытащил толстую пачку денег.
– Ненавижу гостиницы. Предпочитаю заплатить дороже, только бы иметь покой и удобства. Мне еще в Варшаве дали ваш адрес.
– Не может быть! – не на шутку перепугалась Рачинская. – Кто вам сказал обо мне?
– Это неважно. Во всяком случае, человек, достойный доверия. Можете не беспокоиться.
Альберт откланялся и сообщил хозяйке, что вернется только к ужину.
Он решил заглянуть в гостиницу и спросить о "Ночном Лелеке". Уже в самых дверях он отказался от этого плана и вошел в гостиничный ресторан – единственный в этом городе.
Миколай выполнит приказ, Альберт был в этом уверен. Спрашивать же о швейцаре, внезапное исчезновение которого, наверное, уже возбудило подозрение уездного УБ, значило обратить на себя внимание.
Альберт заказал кофе и содовую. Вынул из папки тетрадь в истрепанной обложке и начал листать исписанные страницы.
Рачинская сказала правду: каждый новый человек возбуждал подозрение. Официантка четыре раза без всякой видимой причины прошлась мимо столика Альберта.
Альберт заказал еще чашку кофе. Официантка принесла, потом исчезла в боковой двери. Через минуту оттуда появился мужчина в белом халате и спросил Альберта, не журналист ли он из Лодзи. Альберт отрицательно покачал головой, сердито сжав зубы. "Сегодня же надо убираться отсюда", – решил он.
Осторожно переворачивал страницы тетради. В ней были выписки из английской книги, опубликованной в 1659 году Марио Казабоной. Уже первые слова звучали поразительно:
"Правдивое и верное изображение того, что произошло между доктором Джоном Ди и некоторыми духами и что повлекло бы за собой в случае удачи перемены в большинстве стран и царств мира".
Название состояло из нескольких длинных фраз, одна другой таинственнее:
"His private conference with Rodolphe Emperor of Germany. Stephen, King of Poland, and diver other Princes about it. The Particulars of bis Cause, as it was agitated in the Emperos Court by the Popes Intervention: His Banishement In part, as also the letters of Sundry Great Men and Prince some where of were present at some of these conferences and Apparitions of Spirits to the said Dr. Dee…"
Неделю назад из старинной книги Казабоны Альберт перевел и переписал в тетрадь три "диалога" доктора Ди с являвшимися ему духами. Это было описание визита архангела Гавриила, подарившего Джону Ди "хрустальное зеркало".
В некоторых "диалогах", или "действиях", как их называл Джон Ди, Альберт так и не сумел разобраться. Непередаваемым стал язык потусторонних сил, апокалиптических пророчеств. Староанглийский язык книги, перемешавшись с испорченной латынью, был полон недомолвок.
"Может быть, когда-нибудь мне удастся выкроить время, чтобы как следует заняться работой Казабоны", – подумал Альберт. И тут же поймал себя на мысли, что он уже десятки раз давал подобные обещания: "Вот кончится война, займусь историческими исследованиями".
А между тем войне, казалось, и конца не было видно.
Он расплатился и вышел на улицу. За углом он спросил, где находится дом учителя Рамуза.
Рамуз жил в низеньком деревянном домике, спрятавшемся в узкой грязной улочке. Здесь росли старые каштаны, весело поблескивали на солнце свежевымазанная смолой крыша, зеленые двери и ставни.
– Его еще нет дома. Он в школе, – объяснила ему молодая девушка в белом переднике.
– В школе?
– Отец – директор гимназии. Он бывает там до четырех часов.
– Я приехал из Варшавы…
Девушка пригласила гостя в комнату. Длинный темный коридор, разделявший дом пополам, благоухал чистотой и мастикой для полов. Альберту пришлось надеть поверх своих туфель войлочные тапочки, как в музеях. В таком виде он проследовал в кабинет учителя.
"Дочка преследует отца манией чистоты", – иронизировал Альберт. В огромных тапочках он чувствовал себя, как заключенный, к ногам которого привешены тяжелые ядра.
Он уселся на широком старомодном диване, не спуская глаз со своих заарканенных ног.
– Имя вашего отца известно мне по одной научной публикации. Я пишу работу, близкую по теме этой публикации, и хотел бы получить кое-какие советы и информацию.
– Вы, вероятно, имеете в виду историю Ольбрахта Ласского?
– Да-а-а… – удивился Альбрехт. Девушка расхохоталась.
– Догадаться вовсе не трудно: отец написал только одну работу – о Ласском. Это было очень давно. Потом он стал преподавать и отказался от научной карьеры. Знаете: дом, жена, ребенок…
– Его "заковали" вот в такие мягкие тапочки? – Альберт не удержался, чтобы не уколоть хозяйку дома.
Он представлял, как смешно он выглядит. Девчонка просто издевается над ним. Она вызывала в нем враждебное чувство, желание отомстить.
– К сожалению, мы не можем держать прислугу. После смерти матери я сама веду хозяйство. Сделала эти шлепанцы, чтобы не натирать каждый день полы.
Альберта раздражал и кабинет Рамуза. Стол с резной решеткой и зеленым сукном, забрызганным чернилами, полки с книгами, закрытые желтенькой занавесочкой, большая свадебная фотография, репродукции картин Коссака, Гроттгера, натертый до блеска пол, старенький диванчик.
– Вы надолго к нам в город? – Она считала своей обязанностью развлекать гостя до прихода отца.
– Это зависит от пана Рамуза.
– Ох, вы возлагаете такие надежды на отца?
– Нет, но любой его совет или информация могут пригодиться.
– Вы историк, да?
– Да…
Она поднялась со стула, одернула передник.
– Вы пообедаете с нами, правда? Вы приехали дневным поездом? Это очень хороший поезд.
– Я приехал вчера. Девушка удивилась.
– Почему же вы не пришли к нам сразу? У нас есть специальная комната для гостей.
– Я живу на частной квартире. У Рачинской. Губы девушки задрожали. Глаза стали черными
от ненависти. Она почти крикнула:
– Кто вам дал ее адрес? Это страшная женщина! Ведь именно в ее доме арестовали штаб Перкуна!
Она закусила губу.
– Извините. Это вас совсем не интересует, – и, не ожидая ответа, вышла из комнаты.
От скуки Альберт принялся рассматривать репродукции, развешанные по стенам, и обстановку кабинета. Постепенно он осознал, что с того момента, как он снял эти матерчатые лапти, его здесь уже ничто не раздражало. Диван оказался очень мягким, сделанным как будто специально для того, чтобы удобно устроиться с газетой в руках. Он подумал, что этот сверкающий чистотой кабинет, ряды книг за желтой занавеской дают гарантию покоя и безопасности. Ужас и смерть, нависшие над городом, проходили где-то рядом, за зелеными ставнями этого домика.