– Я вижу, что ко всем вашим достоинствам в моих глазах, дорогой пастор, я могу приписать еще одно, – сказал пораженный Нордаль. – Вы блестяще владеете русским языком.
– Да, могу похвастаться, его я знаю неплохо, – усмехнулся Найденов и тут же спросил: – Не думаете ли вы, Йенсен, что моего друга надежней спрятать в церкви?
– Ни одна душа не знает, что он здесь. Молодая Глан, надеюсь, хорошо заметет следы. Пусть наш друг отдохнет. А там мы подумаем, куда его спрятать. Покойной ночи, господа.
Слесарь крепко пожал руки друзей и оставил их наедине.
– Ну, как ты, Сашок?.. – заговорил было Житков, едва только Найденов запер за слесарем дверь. Но вдруг осекся и тревожно огляделся.
– Ты что? – удивленно произнес Найденов.
– Если бы ты знал, какое открытие! – Он понизил голос до шепота.
– Ну?
– Гляди! – Житков протянул другу записку Бураго.
– Так вот в чем дело! – воскликнул Найденов. Он задумался на минуту. – Однажды, во время прогулки, мне показалось, что я видел на далеком обрыве фигуру человека, очень похожего на нашего милого профессора. Он шел под охраной немцев…
– И ты не попытался… ничего предпринять? – с жаром воскликнул Житков.
– Твое присутствие – доказательство тому, что я сделал не так уж мало!
– Мое присутствие?.. Разве это твоих рук дело?
– До последней минуты я был убежден, что тот русский, которого мне приведут, чтобы спрятать перед отправкой в море, – и есть Бураго.
– Значит, он в руках Витемы?
– Витемы? Какого Витемы?
– Здесь его знают как Вольфа… Это опасный человек. Умный и хитрый враг…
– Откуда ты его знаешь?
Житков подробно рассказал Найденову о своих приключениях со времени приезда в Антвердам.
– Но хотел бы я знать, – сказал он в заключение, – каким образом оказался здесь ты, да еще в таком обличье?
Найденов в нескольких словах описал все, что произошло на "Клариссе":
– …Ну, а когда Валя оказалась в безопасности, все стало проще. Во-первых, я не мог не выручить пастора, ведь у него в башмаке хранились бумаги огромной важности. Попади они в руки немцев, – солоно пришлось бы многим на этом острове… Во-вторых, – и это самое главное, – из бумаг, хранившихся у пастора, я узнал нечто такое, смысл чего оставался, вероятно, темным даже для него самого: немцы доставили на остров Туманов таинственного русского пленника – старого ученого. Это мог быть только наш Бураго. А так как Зуденшельд был совсем плох из-за пыток, которым его подверг Майерс, пришлось облачиться в его платье и дать тягу с "Клариссы". Вот и все. Они вовсе не так всеведущи, как хотят казаться, эти гестаповцы…
– Ты уверен, что профессор здесь?
– Говорю тебе…
– С тех пор ни одно судно не покидало острова?
– Кажется, ни одно…
– И значит мы должны его спасти?
– Может быть, но… мне кажется, наша первая задача – твой переезд на материк.
– Оставить старика в руках Витемы? Ни за что! – горячо воскликнул Житков.
– Ну, подумаем…
– Воображаю, как обрадуется Валя! Ведь она убеждена, что ее отец – самоубийца.
– Этой выдумке она не верила с самого начала, – возразил Найденов. – Она и меня убеждала в том, что Бураго не мог покончить с собой… Понимаешь: не мог!
– Молодец эта молодая Бураго!
– Не Бураго, а Найденова.
– Уже?.. Что ж, поздравляю! – Хотя в голосе Житкова и не звучало большого энтузиазма, он все же крепко пожал руку друга. – Поздравляю вас, пастор Зуденшельд.
– Не Зуденшельд, а… Сольнес, – поправил Найденов.
– Сольнес? Но ведь ты сказал, что того норвежца на "Клариссе" звали не Сольнес, а Зуденшельд.
– Да, мне пришлось пережить двойное превращение, чтобы попасть на этот остров. Оказалось, что сам Зуденшельд не смог бы проникнуть сюда, не приготовь ему его единомышленники документов на имя Сольнеса, – пастора, допущенного немцами на этот остров.
Друзья поговорили еще некоторое время и решили немного отдохнуть. Но их приготовления ко сну были прерваны стуком в дверь. Хуль пришел сообщить, что в поселке происходит облава. "Гражданская гвардия" арестовала уже нескольких наиболее уважаемых жителей. Говорят, что их будут держать как заложников за русского беглеца.
Как только причетник ушел, в дверь снова осторожно постучали. Найденов приготовился без стеснения выпроводить нового посетителя, но это оказалась Элли. Она взволнованно рассказала о виденных сейчас сценах арестов. "Гвардейцы", не стесняясь, говорили, что заложникам грозит верная смерть, если русский беглец не будет найден.
– Они говорят, что первым расстреляют отца! – дрогнувшим голосом оказала девушка.
Житков стал поспешно одеваться.
– Куда ты? – спросил Найденов.
– Не могу же я допустить, чтобы он погиб из-за меня!
– Что же ты намерен делать?
– Пойду к Вольфу.
– И?..
– Там будет видно. Сейчас важно спасти невинных людей.
Найденов покачал головой.
– Никуда это не годится, никуда… Пока ты на свободе, мы скорее сможем помочь своим друзьям.
– Что же делать?
– Сохранять спокойствие и ждать… Если уж дела принимают столь крутой оборот, то я, как пастор, отправлюсь к немецким властям и попробую все уладить. Они не захотят открыто ссориться с церковью. Я оттяну репрессии.
– Что же будет с отцом? – пролепетала Элли.
– Сейчас я пойду к коменданту и попробую… – начал было Найденов, надевая свой черный пасторский сюртук, но договорить ему не пришлось: тяжелые удары в дверь прервали его слова. У крыльца послышался вой собак-ищеек.
– Мой след! – тревожно проговорила Элли. – Неужели я что-нибудь не предусмотрела?
Стук повторился. Найденов быстро перешел в другую комнату, поманив за собой Житкова. Он приподнял край ткани, которой был накрыт домашний аналой, и Житков юркнул под него.
– Молчи, что бы ни случилось! – решительно приказал Найденов и отпер дверь.
Несколько "гвардейцев" вбежали в комнату. Другие остались за дверью, сдерживая воющих овчарок. У предводительствовавшего "гвардейцами" бакалейщика Торвальда был смущенный вид.
– Не сердитесь на меня, господин пастор… – пробормотал он. – Я не мог пройти мимо вашего дома!..
– Всегда рад видеть своих прихожан, милый Торвальд, – спокойно ответил Найденов.
– Дело несколько необычное, господин пастор. – Лавочник явно не знал, с чего начать.
– Говорите смелей, – ободрил его Найденов.
– Я должен вас арестовать…
– Вы имеете дело со священником, Торвальд.
– Знаю, знаю, господин пастор. Это-то меня и смущает. Мне приказано взять вас в качестве заложника за русского беглеца. Я бы предпочел родиться немым, чем говорить то, что сейчас говорю: они решили первыми расстрелять вас и старого Адмирала, если в течение суток наши дураки не выдадут русского.
Элли испуганно вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Спокойствие! – повелительно произнес Найденов нарочито громко и отчетливо, так, чтобы слышал Житков. – Я требую спокойствия во что бы то ни стало. Никто не решится поднять руку на священника!
Если Житков не выскочил из своего тайника, то лишь потому, что понимал: этим только испортишь дело. Стоит "гвардейцам" увидеть его в доме священника, и все будет кончено. Ничто не спасет тогда Найденова от лап Вольфа.
"Гвардейцы" увели пастора.
В домике стало тихо. Житков осторожно выглянул из-под аналоя. У противоположной стены стояла Элли. Ее руки бессильно висели вдоль тела. Девушка казалась совсем слабой, беспомощной. Она сделала было шаг к Житкову, но потеряла силы и, падая, приникла к его груди, не стыдясь душивших ее рыданий…
Глава седьмая. "Белая смерть"
Избегнув наказания, барон получает свое
Неожиданное сообщение отвлекло барона от повседневных дел: Германия напала на Советский Союз. Двадцать пять лет барон ждал этого и желал так, как может желать самый злобный враг. И все-таки известие выбило его из колеи.
Два дня барон бегал от дома к дому, от сборища к сборищу. Всюду, где шли разговоры, где собирались люди, обсуждая происходящее, можно было видеть рыжую голову и внимательно прищуренные воспаленные глазки барона. За сходную цену он готов был донести на каждого, предать кого угодно, кроме… Нордаля.
Избави бог, тронуть Нордаля или кого-нибудь из группы объединенных им патриотов. Барон знал, что тут его ждет жестокая кара. Для рыжего Вилли не было секретом, что Нордаль – душа тайной патриотической организации, поставившей себе целью борьбу с немецкими пришельцами. Казалось бы, самой первой задачей немецкого шпиона должно было быть раскрытие именно этой организации, ее разгром и предание в руки Вольфа всех патриотов. И если бы барон не был уверен, что ему одному удалось проникнуть в тайну Йенсена, он, может быть, и вынужден был бы, несмотря на панический страх перед слесарем, предать его. Но пока никто из немцев, кроме него, не знал о существовании патриотической организации. Поэтому барон решил молчать. Нордаля он боялся не меньше, чем Вольфа.
Когда усердствующий Торвальд принялся за изъятие заложников, барон поспешил к Вольфу.
Он сказал:
– Если вы позволите арестовать Нордаля Йенсена, то я перестану вам служить. Случись с ним что-нибудь – расплачиваться придется мне.
– Иногда вы умеете быть логичным, – холодно сказал Вольф. – Дальше!
– У меня есть все основания предполагать, что не сегодня-завтра я буду знать, где скрывается русский.
На этот раз барон не лгал. Он был убежден, что рано или поздно Нордаль, если он останется на свободе, должен будет войти в соприкосновение с русским. А по его следам доберется до беглеца и сам барон.
– Я приведу его к вам, как бычка на веревочке.
– Тысяча крон? – усмехнулся Вольф.
– Ну, нет, – сказал барон, – тут тысячей не обойтись. Я больной человек, господин Вольф. Мне необходимо серьезное лечение. А лечение требует денег. Больших денег, господин Вольф!
Вольф с презрением пожал плечами.
– Кажется, я даром хлеба не ем, – обиженно проговорил барон. – То, что я собирался вам предложить… – Он умолк, ожидая, что Вольф задаст вопрос. Но тот продолжал равнодушно рассматривать свои ногти. Барону пришлось закончить: – У меня есть план насчет Адмирала и пастора. Кажется, они сидят у вас бельмом на глазу.
– Короче.
– Если мне удастся провести к вам русского так, что никто не будет об этом знать, сможете вы сделать вид, будто он не найден?
Вольф недоуменно поднял бровь.
– Зачем?
– Это даст вам возможность расстрелять заложников: пастора и старого Глана.
– Положительно, сегодня вы превзошли самого себя. Прикажите выдать вам… сто крон!
– Моя мысль вам нравится? О, очень скоро я предложу вам кое-что совсем интересное. Просто удивительно интересное.
– Здесь не театр…
– Но, увы, и не больница. А я уже сказал вам: мне нужно лечить мое бедное сердце. Врач сказал, что оно может остановиться в любой момент. От простого нервного шока…
– Испуг труса вы называете шоком? – усмехнулся Вольф.
– От испуга или даже от радости. От любого потрясения… – Барон сделал жалостливую мину. – Вы смеетесь надо мной, а если бы вы знали, что значит больное сердце… Когда-нибудь вам скажут: ваш лучший друг барон скоропостижно…
– Мой друг?.. – Вольф поморщился.
– Гордость погубит вас, господин Вольф… – Но, заметив, как хмурится его собеседник, барон поспешил перебить самого себя. – Еще что-нибудь?
– Пока все. Можете идти.
Выйдя от Вольфа, барон решил забежать в пивную. Первое лицо, которое он там увидел, был Оле Хуль. Причетник сидел, понурившись, у пустого столика в ожидании собутыльника. Ему было отчего приуныть: обескураживающую новость сообщил ему только что Свэн Торвальд: наци решили не пускать на остров другого пастора взамен нынешнего. Значит, напрасно Хуль надоумил арестовать Сольнеса. Вот глупо-то получилось! Он сам подставил под нож курицу, которая несла ему золотые яйца. Прощай, доходы! Что же остается? Попытаться заработать тысячу крон на голове русского?.. С тысячей крон старый бакалейщик возьмет его пайщиком в лавку. С Торвальдом не пропадешь: этот умеет ладить с гуннами. Что ж, дело, значит, за тысячею?
Оле оживился при виде входящего приятеля. На этот раз рыжий барон не только угощал, но и усиленно угощался сам. Прошло немного времени, и приятели оказались в одинаково приподнятом настроении. Может быть, поэтому обычная настороженность оставила барона. Он не заметил, как в пивную вошел Тэдди и уселся за соседний столик.
То, что Тэдди услышал, заставило его навострить уши. Рыжий говорил причетнику:
– Хочешь сделать у "капитана" настоящую карьеру, на всю жизнь? Приобрести его расположение и тысячу крон?
– Что ты сказал? – встрепенулся причетник. Как будто даже хмель мгновенно соскочил с него. – Тысячу крон?
– Наличными, без расписок и прочей волокиты.
– За это можно продать самого Саваофа!
– Иди к Вольфу и скажи ему про девчонку.
– Ты совсем зарапортовался, Вилли! Почем я знаю, где у тебя припрятана девчонка?
– Дочка старого Глана, Элли – красотка первый сорт. Вольф может увезти ее в Германию.
– Кто же пойдет на это? Мне вовсе не хочется, чтобы старый Глан свернул мне шею, когда выберется из тюрьмы.
– Фью! Старому Адмиралу крышка. Через сутки он пойдет на корм рыбам…
Если бы барон не был так пьян, он сразу заметил бы, как побледнел при этих словах юнга с "Марты", как судорожно сжались его кулаки и с каким трудом он сдерживал себя, чтобы не броситься на рыжего.
– Так, значит, ты боишься? Эх ты, трус! Ну и черт с тобой! Я сам получу эту тысячу… – сказал барон.
Оле не отвечал. Барон расплатился. Стараясь как можно тверже держаться на непослушных ногах, он вышел из трактира. Тэдди швырнул на стол деньги и последовал за бароном. Он нагнал его за первым же углом.
– Эй, Вилли!
Барон остановился.
– А, это ты, Тэдди? Здорово, сынок. Ну, что скажешь?
– Я должен поговорить с тобой наедине.
– Некогда мне, мальчик. Спешу по важному делу.
– У меня тоже важное дело. Кстати, ты можешь на нем хорошо заработать. Я хочу сказать тебе, где русский.
Барон испуганно огляделся.
– Тс-с-с… Этого не должен знать никто! Пойдем куда-нибудь в уголок…
– Я проведу тебя к русскому.
Барон схватился за сердце. Ему показалось, что оно сейчас выскочит из груди. Вот, вот она, эта опасная радость, которая может убить! Рыжий закрыл глаза, прислушиваясь к учащенным ударам своего сердца, и наконец проговорил:
– Тэдди, мальчик мой, ты даже не понимаешь, как радуешь своего старого друга Вилли. Если я о ком-нибудь и забочусь, то это только о нашем милом старом Адмирале. Говори же скорей, где русский!
– Пойдем к нему, – настойчиво повторял Тэдди. – Это в двух шагах.
– Ты не врешь? – Барон схватил Тэдди за плечо. От радости у него кружилась голова: русский у него в руках?! Вот это здорово! И, главное, ни одна живая душа не будет знать о том, что он отвел его к Вольфу. Этот мальчишка? Дело небольшое – его можно будет ликвидировать в тот самый час, когда русский окажется в руках Вилли. Один удар ножа в спину. И пикнуть не успеет щенок!..
Такие перспективы окончательно развеселили барона.
– Веди меня, показывай, где спрятался русский.
Тэдди молча пошел вперед. Так они вышли за границу поселка.
– Хорошее дело, в двух шагах! – рассердился барон. – У тебя длинные ноги, малыш. Далеко еще тащиться?
– О нет! – воскликнул Тэдди. – Мы пришли!
Барон удивленно огляделся. Вокруг не было никакого жилья, где мог бы прятаться русский.
– Ты смеешься надо мной, дрянной мальчишка! – крикнул рыжий. И тут же пожалел об этом крике: так больно стало сердцу. Положительно, такого с ним не бывало еще никогда.
– Смеюсь? Ну нет, мне не до смеха.
Он сунул руку в карман. Щелкнула пружина складного ножа. Широкое лезвие блеснуло перед глазами барона. Он с хрипением повалился наземь еще прежде, чем Тэдди нанес ему удар.
Несколько мгновений юноша в недоумении стоял над телом барона. Он не верил тому, что люди могут умирать от испуга. Но убедившись в том, что сердце барона действительно перестало биться, Тэдди спрятал нож и побежал прочь. Он еще не мог понять, рад ли тому, что все так случилось, или жалеет, что ему так и не удалось отомстить этой рыжей шкуре за сестру.
Зверь бежит на ловца
Хуль медленно брел по пустынной улице поселка. На всех столбах были расклеены объявления о премии за поимку русского. Над текстом поместили фотографию беглеца. То и дело она попадалась на глаза Хулю. Хуль остановился. Слово за словом прочел объявление. Тысяча крон! Пречистая дева, как здорово это звучит: тысяча крон за одну голову!
Хуль не заметил, как очутился перед лавкой Торвальда. Толкнул дверь. Боже правый! За какую-то тысячу крон он мог бы вот так же сидеть за прилавком в одном жилете и важно курить трубку с утра до вечера! Ловко это получается у Торвальда. Неужели Хуль никогда не добьется такого счастья?
Стараясь держаться как можно уверенней, он заговорил о покупке пая.
– Уж не разнюхал ли ты, где прячется этот русский? – подмигнул понятливый бакалейщик.
Но Хуля не так-то легко было поймать.
– Если бы так! – вздохнул он. – Без Вилли я, как без рук.
– Смерть рыжего – их работа, – уверенно сказал Торвальд, – тех, кто скрывает русского!.. – И хотя в лавке никого, кроме них, не было, он понизил голос: – Уж не повинен ли во всех этих делах Йенсен? А? Как ты думаешь, Оле?
Хуль испуганно замахал руками:
– Господь с тобой, Свэн! Я за Нордаля голову прозакладываю.
Торвальд рассмеялся, оскалив крупные, как у волка, желтые зубы.
– Дешевенько же ты ценишь свою голову, Оле! Возьмись-ка лучше за Нордаля. Вот кого я советую пощупать. А когда что-нибудь узнаешь, беги ко мне. Мы тут же совершим сделку на твой пай в моей лавке. – Он жестом обвел вокруг себя. – Дело на ходу, Оле. Стоит подумать, а?
– Да, стоит подумать, Свэн.
Торвальд открыл конторку и вынул листок объявления.
– Возьми-ка, пусть карточка всегда будет с тобой. Это бесплатно, – заключил он и рассмеялся, снова обнажив свои крепкие зубы.
Оле еще раз вгляделся в лицо на листке. Да, овчинка стоит выделки!.. Может быть, действительно наведаться к Нордалю? Боже правый, до чего запутано все на свете!..
Оле со вздохом спрятал листок в карман и устало побрел прочь.
Где можно в этот час застать Нордаля? Негде ему быть, кроме как в тайном штабе союза патриотов – в овощной лавке тетушки Вики.
Но, наверное, Нордаль в овощной не один. С ним его молодцы. Они давно уже косятся на Хуля. Не дай бог, если кто-нибудь из них пронюхает об истинных намерениях причетника. Ребята в штабе один к одному…
Хуль провел рукой по лицу, нервно передернул плечами и решительно направился к лавке тетушки Вики.
Нордаль был там, и действительно оказался не один. Его окружало несколько здоровенных парней – члены боевого отряда.
– Здравствуй, Оле! – крикнул Нордаль, как только Хуль появился на пороге.
– Храни тебя бог, Нордаль! – смущенно ответил Хуль, поеживаясь под пристальными взглядами боевиков. – Нужно потолковать с тобой один на один.
– Выйдите, ребята, – без стеснения приказал Нордаль своим товарищам.