- Отставить! - твердо сказал я. - Это был бы очередной подарок… Бойся данайцев, Лихой. Они были вокруг тебя все время…
- Но - зачем? - горько произнес президент. - Чем я им мешал?
Его вопросы звучали чисто риторически. Тут нужно было решать другие вопросы, которые задавала сама жизнь.
Впрочем, в те секунды я думал, что их задает машина.
"ЧЕРЕЗ СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ, - продолжала она свой отсчет и разворачивала цепочку букв дальше, показывая, что президент отказался от вертолета, но набрел на новую идею, - САМОУБИЙСТВО".
Я бросился на Лариста, как только осознал смысл этой идеи. Он был сильнее меня, но меня вел долг, а его - бредовая мысль. Мы повозились немного, и наконец я отобрал у него пистолет и выкинул для надежности во двор.
Интересно, зайди сюда в это время капитан, что бы он подумал?
- Я хотел покончить со спектаклем разом, - хрипло дыша, сказал Ларист, с трудом поднимаясь на ноги. - Я бы доказал, что с судьбой можно играть один на один… Иначе - все глупо… Через семнадцать минут я так и так буду мертв… Впрочем, уже раньше…
Странное дело, обруч свалился с его головы, а экран продолжал отсчитывать время:
"ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИНУТ…" - стояло там.
Зато строчка обстоятельств смерти отсутствовала.
- Надень шлем, - сказал я ему. - Ты мне мешаешь исполнять мой долг.
- Освобождаю тебя от этой обязанности, - усмехнулся он.
Надо было видеть, как я умею кричать на президента - по праву друга. Он, видимо, опешил и послушно набросил обруч на затылок.
"ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ МИНУТ…" - мигнула строчка. А дальше - дальше ничего нельзя было разобрать. По буквам словно бы проехались на танке - они расплылись, превратились в призрачную лунную дорожку. Что я ни делал - поправлял обруч на Ларисте, аккуратно прилаживал присоски к его вискам, шевелил кабелем, стучал по экрану, как по барометру, - все было тщетно.
- Ну вот и все! - сказал президент.
И сразу в наше сознание ворвались звуки уличного боя: уже совсем близкая перестрелка, разрывы снарядов и вой летящих мин. Несколько шальных пуль щелкнуло о фасад здания. Радио, доселе молчавшее, вдруг исторгнуло знакомый голос диктора:
"…Вот и все. Столица в руках отважных бойцов под командованием полковника Лакусты. Заняты почта, международный аэропорт, телеграф, центральные административные здания. Жители столицы с восторгом встревают повстанцев. Среди них мы видим и славных воинов столичного гарнизона, перешедшего на сторону освободителей. Едва доносится сюда редкая перестрелка у Дома Правительства, где засели жалкие остатки ларистовской охранки… Только что нам сообщили, что труп тирана, называвшего себя президентом, сожжен у водонапорной башни в саду у Дома Правительства, Головорезы майора Баримана не придумали ничего другого, как облить диктатора напалмом и поднести спичку… Собаке собачья смерть, и сегодня ликующая общественность столицы приветствует нового лидера, логикой оружия сумевшего доказать гнилость любой диктатуры, в том числе и демагогически народной…"
Ларист странно осел, будто решил присесть на несуществующее кресло, и начал сползать по стене, приближаясь к полу. Глаза его были уставлены на экран.
Там только что светилась надпись "ЧЕРЕЗ ОДНУЦ МИНУТУ", но теперь появилось:
"ЧЕРЕЗ… СЕКУНД".
И цифры в промежутке начали быстрый отсчет назад.
Когда я в последний раз взглянул на Лариста, он был мертвенно бледен.
"Ух-х-ходи! - шевельнулись его губы. - Прик-к-каз-зы-ваю…"
"9, 8, 7, 6…" - продолжался неутомимый бег цифр.
Все, вот сейчас…
В промежутке показались нули, и тут у меня подкосились ноги…
Сначала я открыл глаза, а потом увидел потолок. Голос Ихоны возник позже.
- …имя этому трюку - "теневой кабинет", - говорил Ихона. - Лидеры здесь - подставки, они нужны для отвода глаз. Программа у них может быть разной, но это все равно. Она так и останется на бумаге, потому что между ею и жизнью - мы…
Я осторожно повернул голову и увидел гостей. В кабинете рядом с президентом сидели Ихона, Сокура и Пятницкий. Они были одеты в черные комбинезоны на молниях, на столе лежали черные береты - именно такую форму я видел на людях Лакусты: в ней удобно маскироваться в темноте подземных коммуникаций.
- Мы не честолюбивы, - продолжал Ихона, - и охотно уступаем первенство всяким аргамеддонам и янтреям. В этом мире испокон веков все было просто: одни работают, другие управляют и распределяют. Но вот появляется лидер и начинает усложнять эту простоту - это, очевидно, тоже закон…
- Сколько таких в истории было…
Это сказал Сокура.
- Нам приходится повторять вслед за ним его слова и делать все по-старому, - продолжил Ихона. - Начинается игра… Извините, но вы, Ларист, и вам подобные в этой игре - пешки…
- А люди? - спросил Ларист. - Кто они в вашей игре?
- Вы имеете в виду народ? - переспросил Ихона. - Они - зрители. Для них, собственно, и идет игра, Ларист… Вот одна пешка прорывается в ферзи, зрители болеют за нее, переживают… Но вот она ферзь, и - ничего не меняется. Понимаете? И тогда они начинают болеть за другую пешку, идущую в ферзи…
- А вы?
- Тогда и мы начинаем болеть за пешку и расчищать ей дорогу. Если этого не делать, зритель, чего доброго, сам захочет сыграть. Вот мы и помогаем этой пешке пройти в ферзи и одновременно убираем старого…
- В этой игре может быть только один ферзь, - подсказал Пятницкий.
- Ферзь с правами пешки, - добавил Ихона. - Для этого мы всячески связываем его, чтобы он, не дай Бог, не начудил со своими идеями…
- Покушения, забавы, - догадался Ларист.
- Много чего, - сказал Ихона.
Сокура посмотрел на часы.
- Ваше время истекло, - проговорил он, - Оставляйте тут все как есть и пойдемте с нами…
Гости начали подниматься.
- А если я снова выступлю? - спросил Ларист.
Наступило молчание.
- Он ничего не понял, - сказал Пятницкий.
Ихона неторопливо подошел к углу, где я лежал, и носком сапога отшвырнул пистолет, к которому я тянулся.
- Увы, Анвар, вас никто не поддержит, - произнес он, подходя к окну. - Единственная сила у ферзя в этой игре - охранный батальон, присягнувший умереть за него… С чем он прекрасно и справляется… Иначе чем объяснить тот факт, что триста подземных террористов справляются с целой дивизией?..
- Армия, промышленность, сельское хозяйство - все в наших руках, - сказал Сокура.
- А народ? - тупо спросил президент. Впрочем, он таковым уже не был.
- Народ - зритель! - повысил голос Пятницкий. - Тебе же сказали - зритель. В этой игре он может только болеть…
- Только болеть, - задумчиво проговорил Ларист.
Ихона быстро отвернулся от окна.
- Идемте, Ларист, - сказал он. - Иначе нам придется убить вас, а это неприятно. Скоро здесь будет Лакуста…
- Двум ферзям в одной игре не бывать, - напомнил Сокура.
- Авентуза, вставай! - сказал Пятницкий. - Вертолет подан. Я лично вывезу вас к границе…
…Они не появляются ни на телеэкранах, ни на газетных фото… Их лучшая трибуна - пресса. Вот здесь они показывают себя во всем блеске - не найти им соперников по слогу, по умению вязать паутину слов. Если бы им надо было, они доказали бы, что мы живем внутри Земли, а звезды на небе - это огни городов Америки. С ними каждый раз открываешь для себя новую истину, которая перечеркивает старую. Они называют это законом отрицания отрицания, что ж, им виднее, и я не берусь утверждать иного.
Анвар Ларист никаких сомнений в их способностях не испытывал, как не испытывает их и сейчас, когда находится в Женеве и лечит свою то ли селезенку, то ли печень - он сам толком не знает. Когда я утверждаю, что у него цирроз и ему нужно покинуть Женеву, где так много любителей поупражняться со скальпелем в руках над живым телом, он только машет рукой и налегает на спиртное. Меня успокаивает лишь одно - Анвар Ларист умрет в возрасте семидесяти одного года, а это не так мало, если судить здраво.
Иногда к нам в гости приходят Аргамеддон и Янтрей. И тогда мы до утра режемся в золку…