26
Система Лагранжа превратилась в звездочку, затерянную в оставшемся позади скоплении.
Шеффилд поглядел на это пятнышко света и со вздохом сказал:
- А такая красивая планета… Ну что ж, будем надеяться, что останемся в живых. Во всяком случае, впредь правительство будет остерегаться планет с высоким содержанием бериллия. В эту разновидность ловушки для простаков человечество больше не попадет.
Марк не ответил. Суд был окончен, и его возбуждение улеглось. В глазах его стояли слезы. Он думал только о том, что может умереть; а если он умрет, во Вселенной останется столько интересных вещей, которых он никогда не узнает!..
СКАЗКИ ДОБРОГО ДОКТОРА
I
Существует расхожий тест на стереотипность мышления: предлагается мгновенно, не задумываясь, назвать птицу, фрукт и поэта. Подавляющее большинство - и люди отнюдь не глупые в том числе! - автоматически отвечают: "Курица - яблоко - Пушкин". Точно так же, стоит мне прочесть или услышать: "Азимов", - как воображение сразу же рисует этакий памятник - грандиозную фигуру при неизменных улыбке, очках и бакенбардах, гордо вздымающуюся на пьедестале, сложенном из пяти сотен книг, переведенных вдобавок не то что на двунадесять - Бог весть на сколько языков. А на шильдике, украшающем постамент, отлиты в бронзе Три Закона Роботехники.
Да разве и может быть иначе? Стереотип или нет, а полтысячи томов чуть больше, чем за полвека литературной деятельности, - это воистину подвиг. И Азимов не просто писатель, пусть даже известный и популярный; это - явление; литературный феномен; эпоха, наконец. Эпоха, которая, увы, кончилась, но в которую - как во всякий Золотой Век! - так увлекательно, так отрадно возвращаться мыслью. А может быть, я и не прав, и не завершилась еще эпоха, и канет она в минувшее лишь тогда, когда окончательно уйдет мое поколение - те, кому с отроческих, с юношеских лет запали в душу азимовские повести и рассказы, романы и научно-популярные книги… Не знаю. Рано еще, наверное, об этом судить.
Но зато говорить об этой эпохе, писать о ней, исследовать - наверняка самое время.
В России Азимову повезло. Нет, я имею в виду вовсе не то, что родился он на Смоленщине, а значит, по праву рождения является нашим соотечественником. И сам он этого не ощущал, и языка не знал, полностью выветрился русский из головы малыша, трехлетним попавшего на американскую землю… Я говорю о переведенных у нас книгах. Здесь он - едва ли не абсолютный чемпион. Немногие из американских фантастов представлены у нас столь полно. И пусть даже полнота эта весьма относительна - в конечном счете на русский язык переведено даже при самой оптимистической оценке не больше десяти процентов его творчества, - наши представления можно считать достаточно адекватными.
Однако сегодняшний разговор ни в коей мере не претендует на всеохватность, на общий анализ азимовского наследия. Мы поговорим лишь об одном из направлений. Ну а буде беседа заведет нас куда-то в сторону или чуть дальше - не моя в том вина.
Подобно Волге или Нилу, поток азимовских книг вливается в нас многими жанровыми рукавами. Здесь фантастика - романистика и новеллистика; детектив - фантастический, реалистический и научный; популяризация - от физики нейтрино до естественнонаучного комментария к Священному Писанию; наконец, автобиографическая проза - прекрасные книги "Покуда память зелена" и "Покуда ощущаю радость жизни" и множество интерлюдий в сборниках НФ, вроде двухтомника "Ранний Азимов, или Одиннадцать лет попыток"." Развивая метафору, замечу, что на этих литературных раздольях могут пастись неисчислимые стаи критиков - картина, знакомая всякому, кто хоть раз, хоть на экране видел птичий рай Астраханского заповедника. Однако сколь обширным и запутанным ни казался бы нам лабиринт этой дельты, как бы ни ограничивали мы себя одной задачей - проследить детективный поток, произведениями которого и составлен этот том, ни в коем случае нельзя забывать, что во всех ее рукавах течет одна и та же вода.
Вот давайте и попробуем, уподобясь Спику с Грантом, поискать истоки этого Нила и разобраться, "откуда он есть пошел".
II
Подавляющее большинство теоретиков жанра сходятся на том, что у детектива есть законный отец - Эдгар Аллан По и день, точнее - месяц рождения, апрель 1841 года, когда в филадельфийском журнале "Graham’s Lady’s and Gentleman’s Magazine" был опубликован его рассказ "Убийство на улице Морг". Утверждение это отнюдь не бесспорно - раскрытие преступлений занимало еще Плутарха и Светония, а в английской литературе корни детектива можно обнаружить и в "уголовных" романах и очерках Даниэля Дефо. Тем не менее - давайте примем эту распространённую точку зрения, посчитав все предшествовавшее предтечами жанра.
Однако здесь приходится вспомнить, что Эдгар По отдал дань и фантастике - взять хотя бы "Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля", опубликованное в 1835 году.
Обращение одного писателя к двум этим литературным направлениям - не случайное совпадение, не произвольный выбор; за ним стоит склад ума. Причем весь творческий опыт По опровергает в данном случае излишне самокритичное замечание прекрасного - на мой вкус - американского писателя-детективщика Реймонда Чандлера; "Тип ума, способный измыслить идеальную загадку, совсем не тот, что творит художественное произведение". Большую проницательность - причем веком раньше! - проявили в этом отношении братья Гонкур, сами детективами отнюдь не грешившие (впрочем, и фантастикой тоже). В их "Дневнике" 16 июля 1856 года появилась запись: "По - это новое в литературе, это литература XX столетия: чудеса, обоснованные научно; художественное созидание при помощи А+В; литература в равной мере маниакальная и математически точная; воображение, исходящее из анализа. Задиг в роли судебного следователя; Сирано де Бержерак, прошедший выучку у Араго. И вещам отводится роль куда более значительная, чем живым существам. И Любовь, та, которую уже у Бальзака понемногу стали вытеснять деньги, - Любовь отступает перед новыми источниками интереса. Словом, это роман будущего, призванный скорее стать историей того, чем занят человеческий мозг, нежели историей человеческого сердца". Правда, сердце из НФ и детектива все же изгнано не совсем - может быть, лишь в несколько большей степени, чем потеснено оно деньгами у Бальзака. Просто оба жанра являют собой, как точно подметил Абрам Вулис, модификацию психологической прозы, занимающуюся предметным, вещным, последовательно-дидактическим, рассредоточенным по времени, расписанным показом душевных процессов. Собственно, это не последовательный показ, а своего рода пунктир, выявляющий узловые, пиковые моменты рациональных и эмоциональных состояний. Это не изображение психологии, а ее анализ. И следовательно, на передний план выдвигается не изобразительная сила, а аналитическая наблюдательская логика. Вещность, предметность психологического анализа в НФ и детективе сродни (а во многом и под влиянием) позитивистским направлениям в психологии, рассматривающим внутреннюю суть индивида, все тонкие движения человеческой души через их раскрытие в действии, проявления во внешних формах. В этой связи мне уже случалось писать о влиянии на творчество Альфреда Ван-Вогта или Эрика Фрэнка Рассела бихевиоризма, например… Но в целом надо сказать, что у фантастики и детектива имеется собственный способ художественного изображения, тесно связанный с уровнем развития науки; просто это иная художественность, и подходить к ней надо с иными мерками, как требуем мы от иммажинизма, например, точного следования реальности в духе "малых голландцев". За пределами этого рассуждения справедливость высказывания Гонкуров оспорить попросту невозможно. Можно лишь дивиться их проницательности. Впрочем, прозорливость эта является не только следствием их мудрости и литературного таланта. В XIX веке понять все это было, пожалуй, даже проще, чем в наше время.
Ведь именно тогда начался Великий Парад Инженеров, этих наследников эпохи Просвещения. Они стекались со всех сторон, пока не слились в могучую колонну, во главе которой встал жюльверновский Сайрес Смит, - люди, прекрасно знавшие, как устроен мир и что надо сделать, чтобы он стал еще лучше, благоустроеннее и прекраснее. И в самом деле, как все казалось тогда просто! Возьми паровой котел, накидай туда железа да алюминия, приправь по вкусу пригоршней электронов, перемешай как следует это варево - и окропи им все уголки планеты, от Гаттерасовой Арктики до Кауджеровой Огненной Земли И сразу же наступит "мир на земле и в человецех благоволение". Наивно? Разумеется. И раздавались несогласные голоса. И из-под жюльвернова пера не только Сайрес Смит вышел, но и Робур с его бессмертным: "Прогресс науки не должен обгонять совершенствования нравов". И на памяти у наиболее дальновидных была история плотника Джеймса Харгривса, его механической прялки "дженни" - не забыли они, чем обернулась невинная попытка облегчить труд любимой жены отчаявшимся "братьям" юродивого Неда Луда. Но в целом эту веру разделяли почти все. Веру во всемогущество Знаний и Умений.
И поколения, родившиеся до 1945 года, до Бомбы, потрясшей мир и перевернувшей умы, унаследовали эту веру, пронесли ее в целости и неприкосновенности через Ипр, лавируя меж кучно ложащимися разрывами снарядов, посылаемых "Толстыми Томами" и "Длинными Бертами". Принадлежали к этим поколениям и отцы-основатели Золотого Века американской НФ - Роберт Хайнлайн, Лайон Спрэг де Камп, Айзек Азимов. Взявшись за перо, они просто не могли не унаследовать и принципов, так четко сформулированных Гонкурами в своем "Дневнике".
О связи фантастики и процесса познания говорилось и писалось уже больше чем достаточно. Нередко НФ называли дочерью научно-технического прогресса. Но вот детектив чаще рассматривался некоей "вещью в себе", миром самодостаточным и самоуправляемым, связанным исключительно с законами юридическими и нравственными. Однако на самом деле это отнюдь не так.
"Задиг в роли служебного следователя; Сирано де Бержерак, прошедший выучку у Араго," - это один и тот же литературный герой, в крайнем случае - две его ипостаси. Вспомните Шерлока Холмса: это для нас, сегодняшних, он чуть ли не символ понятия "частный сыщик". Сам же он определял свое занятие иначе. "Я эксперт-криминалист". Это там, в Скотланд-Ярде, бестолковые сыщики. А на Бейкер-стрит живет ученый, исследователь, применяющий самые последние - в том числе и собственные: помните, исследование по выявлению пятен крови, сравнительный анализ пепла разных сортов табака и так далее? - научные открытия к раскрытию преступлений. В этом смысле Шерлок Холмс - типичный герой не только детектива, но и научной фантастики; родной - и не менее эксцентричный зачастую - брат профессора Челленджера. Внешнее несходство при этом можно игнорировать. У них лишь различные, хотя и родственные, функции: ученый познает и улучшает физический мир, делает его более удобным и уютным для человека, тогда как сыщик восстанавливает попранную справедливость в мире человеческих взаимоотношений, в обществе, делая его более безопасным, опять-таки уютным и удобным для обитания. Оба они - символ надежды для простых смертных. И оба опираются в своей деятельности на объективное знание.
Понимая все это, Азимову было совсем не трудно отважиться расширить поле своей деятельности, поначалу четко ограничивавшееся "чистой" НФ, присоединив к нему обширные угодья детективного пространства. Однако предоставим слово ему самому:
"Странно выглядит тот факт, что чрезвычайно редко встречаются фантастические произведения с детективным сюжетом. Казалось бы, чего проще? - задавался писатель вопросом в предисловии к сборнику фантастико-детективных рассказов "Азимовские тайны". - Ведь наука, с которой фантастика чаще всего имеет дело, сама почище любого детектива… И разве не существует литературных примеров блестящего применения научного склада мышления к раскрытию преступлений?
Все это так - и тем не менее, писатели-фантасты обходят детективные сюжеты стороной.
Уже довольно давно мне пытались растолковать этот феномен. Меня убеждали, что законы написания фантастических произведений не позволяют вести с читателем честной игры. Представим себе на минуту, говорили мне, что кому-то вздумалось поместить Шерлока Холмса в далекое будущее. Что же он скажет доктору Ватсону, едва ознакомившись с деталями очередного дела? А вот что: "Как вы, наверное, знаете, Ватсон, с 2175 года, когда все испанцы заговорили по-французски, испанский стал мертвым языком. Как же мог Хуан Лопес произнести свою решающую фразу по-испански?" Все ясно - Хуан Лопес и есть убийца.
Меня подобные аргументы не убедили. Мне казалось, что обычные сочинители детективов, не имеющие отношения к фантастике, с не меньшим успехом могут надувать читателя. В их власти запрятать ключ к решению загадки так далеко, что догадаться не сможет никто; они могут ввести в сюжет такого героя, который, появившись ниоткуда, сгинет в никуда; они, наконец, способны к концу романа начисто позабыть о том, с чего начинали…
Но ведь не поступают же они столь странным и нелогичным образом! Напротив, они стремятся вести игру честно. Ключ к разгадке, пусть даже искусно запрятанный, присутствует в детективе всегда. Читателя водят за нос, сбивают с толку, мистифицируют, но никогда, не обманывают.
Подобно другим жанрам, детектив имеет собственные законы. Точно так же фантастический детектив должен обрести свои - например, такие: не следует раскрывать загадку, прибегая к помощи невероятных, исключительно авторским воображением рожденных приборов; нельзя для объяснения причин трагедии - несчастного случая или преступления - ссылаться на некие туманные возможности грядущего, более того - необходимо выписать это будущее с максимально возможным количеством деталей, чтобы читатель имел возможность догадаться обо всем сам; автор фантастического детектива должен использовать лишь те факторы, которые хорошо известны читателю; если же он хочет что-то придумать, то делать это необходимо с величайшим тщанием, так, чтобы читатель его понял.
Вот, пожалуй, и все. И если учитывать все эти законы, фантастический детектив становится вполне приемлемой литературной формой. Больше того, может получиться прекрасное произведение: ведь в нем огромный интерес будет вызывать не только интрига, но и фон, на котором она завязывается…
Придя к такому выводу, я сел за пишущую машинку и в 1953 году написал первый свой научно-фантастический детектив - "Стальные пещеры". Критикой он был воспринят и как хорошая фантастика, и как увлекательный детектив. С тех пор я не слышал, чтобы кто-нибудь утверждал, будто фантастический детектив написать невозможно. А для окончательного закрепления успеха, желая убедить читателей, что "Стальные пещеры" - не случайная удача, я чуть позже, в 1957 году, написал продолжение - роман "Обнаженное Солнце".
В достоинствах обоих этих романов вы только что имели возможность убедиться. Мне же хочется остановить ваше внимание лишь на нескольких моментах.
Надо признать, что, формулируя вышеприведенные законы фантастического детектива, Азимов - при всем моем к нему уважении - открывает Америку заметно позже Колумба. Еще Роналд Нокс, теоретик и практик жанра, писал в своих "Десяти заповедях детективного расследования": "Заповедь первая: преступник должен присутствовать в романе с первых же страниц. Заповедь вторая: в детективном романе не должно быть никаких потусторонних явлений. Заповедь третья: сыщик-детектив сам не может оказаться преступником. Заповедь четвертая: интуиция сыщика не сверхъестественна, она находится в рамках нормы и сопоставима со способностями остальных героев и читателя. Заповедь пятая: в расследовании детективу не должны помогать никакие случайные совпадения…" В отличие от пространной азимовской цитаты, которая очень уж просилась в текст без купюр, не стану продолжать перечисление заповедей Нокса. Однако всякий желающий легко может убедиться, что сформулированные фантастом законы практически соответствуют заповедям детективщика-профессионала, а "Стальные пещеры" и "Обнаженное Солнце" отвечают требованиям Нокса - при минимальных поправках на жанр.
Вернемся, однако, непосредственно к романам. На первый взгляд, Илайдж Бейли не совсем соответствует тому стандарту детектива-ученого, о котором я говорил выше. Он обычный полицейский-служака, вполне заурядный для своего времени. Не Шерлок Холмс, но Лестрейд. Однако на самом деле это вовсе не так. Не случайно, не по авторскому произволу во всех случаях он действует в паре с Р. Дэниелом Оливо. Их партнерство - не просто парный патруль в духе киношной "Полицейской академии". Р. Дэниел - робот, высшее достижение человеческой мысли и мастерства, зримый символ научно-технического прогресса. И в синтезе, в паре "детектив Илайдж Бейли/Р. Дэниел Оливо" как раз и дает именно такого Шерлока Холмса.
Что же до Уэнделла Эрта, то тут и невооруженному глазу виден чистой воды обитатель Бейкер-стрит, наделенный лишь собственной азимовской ненавистью к любым передвижениям в пространстве, за исключением пешеходных прогулок. Оговорюсь сразу же: самому Азимову приходилось все же, преодолевая отвращение, совершать некоторые поездки. Однажды - даже перелететь из Сан-Франциско в Гонолулу; было это в годы войны, но впоследствии Азимов признавался, что и три десятка лет спустя вспоминает этот эпизод с внутренним содроганием (вспомните Илайджа Бейли в самолете!). Зато с героем он уже волен был поступать по собственному усмотрению - и Эрт не покидает привычных стен почти никогда, с клаустрофилией, достойной персонажей "Стальных пещер". Правда, в памяти возникает и еще одна - чисто литературная - ассоциация. Ну конечно же - Ниро Вульф! Опять-таки гений-детектив…
Прежде чем окончательно распрощаться с Илайджей Бейли, хочу позволить себе небольшое отступление. Помимо детективных достоинств и мастерски сотворенного фантастического мира, "Стальные пещеры" интересны тем, что показывают, насколько пропитали азимовское сознание некоторые американские национальные мифы.
Каюсь, по первом прочтении романа у меня остался на душе какой-то горьковатый осадок, некая внутренняя неудовлетворенность. Хотелось все-таки изменения уклада жизни на самой Земле, а не просто ухода с нее ради создания еще одного Внешнего Мира, населенного принципиально новым по уровню взаимоотношений обществом людей и роботов (впоследствии таковой и возникает - Бейли-мир в "Роботах и Империи"). Все-таки для русского менталитета эмиграция - это прежде всего бегство, по большей части, вынужденное. Это писатель-воевода Андрей Курбский, это Герцен на лондонской колокольне, это три волны советского периода. Само понятие органически связано для нас с трагедией, потерей, ностальгией.