Мельников, который, оказывается, невзначай наблюдал за Артёмом, спросил – насмешливо и чуть насторожённо:
– А ты, Тёмный, думал, небось, что всё будет по лёгкому? Типа – бегай по подземным коридорам и пали из автомата в своё удовольствие? Жарко целуясь – в перерывах – с любимой девушкой? Нет, майор Белов! Не получится так! Пора уже, братишка, взрослеть! А, следовательно, брать на себя всю полноту ответственности… Подписывай, бродяга! – гаркнул гневным голосом. – Хватит строить из себя романтического мечтателя-идеалиста! Писатель хренов… Подписал? Молодец! Давай заявление сюда и приступай к изучению инструкций. Потом я тебе выдам соответствующую "корочку", оформленную по всем правилам.
Через оговорённое время подполковник, убрав – в очередной раз – в сейф папки и стопку только что подписанных приказов, поинтересовался:
– Почерпнул, майор, что-нибудь полезного?
– Инструкции, как инструкции, – вяло передёрнул плечами Артём. – Всё, как и всегда. Мол: – "Это – настоятельно рекомендуется, а это, наоборот, строго воспрещается. Но, в крайнем случае, допускается практически всё…". Правда, как определять "крайность" этого самого случая, почему-то не уточняется… Впрочем, все основные детали изложены доходчиво и внятно. Какое оружие и оборудование взять с собой. Когда производить различные измерения, как и где фиксировать показатели приборов. Чётко прописаны правила общения со спецкомандами других "метрошных" станций. К ним (то есть, к правилам общения) прилагаются развёрнутые дополнения, снабжённые всяческой психологической хренью и прочей аналогичной мутатенью…
– Главное, что основное ты уловил. Это уже хорошо! – подытожил Борис Иванович. – Тогда, верный мой заместитель, пошли на платформу. Отложим на время ознакомление с сухой теорией, и займёмся живой практической деятельностью.
На перроне их уже ждали – восемь-десять просителей, сгрудившихся в компактную группу.
– Народ жаждет пообщаться с высоким начальством, – тихонько шепнул Мельников. – Чисто российский подход, имеющий многовековую историю. Мол: – "Вот, приедет барин, он нас и рассудит…", – объявил "стальным" голосом: – Попрошу, граждане и гражданки, обращаться в порядке живой очереди! То бишь, без глупой суеты и нервной толкучки…
Вперёд выступила пожилая парочка, видимо, муж и жена: обоим было уже порядком за семьдесят, черноволосые с сильной проседью, с характерным восточным разрезом глаз и тёмно-коричневатым цветом кожи. На широком лацкане пиджака мужчины наличествовал крупный значок, свидетельствующий о его принадлежности к КПСС.
– Мы – очень заслуженные люди! – с лёгким южным акцентом заявил мужчина. – Ветераны труда, орденоносцы, лауреаты Государственных премий… Я двадцать пять отработал на Ставрополье председателем колхоза. Обеспечивал страну качественной бараниной, пшеницей, разными овощами, арбузами, вином хорошим. Жена моя трудилась агрономом … Мы требуем почтительного отношения к себе! Уважительного, хотя бы…
– Кашмамат, остановись, пожалуйста! – тихим мелодичным голосом попросила пожилая гражданка, и старик покорно замолчал, потерянно сгорбив плечи и тоскливо глядя в сторону. – Мы ничего не требуем от вас, дорогие товарищи офицеры! Ничего…, – кротко сообщила женщина. – А, наоборот, покорно просим. О помощи просим. Вернее, о крохотном одолжении…
– Майор, займись, пожалуйста! Помоги уважаемым людям! – громко велел Мельников и добавил шёпотом. – Писатели же любят решать всяческие морально-психологические головоломки? Вот, и решай, Хемингуэй ты наш, доморощенный… Кто следующий?
Артём отвёл пожилых людей в сторону и попросил коротко и сжато рассказать о сути возникшей проблемы.
– Мы, молодой человек, люди старой закалки, воспитанные на социалистических идеалах, – принялся сбивчиво объяснять старичок. – Мой отец, два дяди и старший брат погибли на войне. А тут – такое… Невозможно это терпеть! Ну, то есть, совсем нереально…
– Остановись, Кашмамат! – опять вмешалась старушка. – Сейчас я всё вам расскажу, товарищ майор… Нам с мужем два любезных юноши – Хан и Хантер – помогли установить палатку. Маленькую такую, но очень удобную. Помогли разобраться со спальными мешками и постельными принадлежностями… Потом они ушли по важным делам, а у нас неожиданно образовались соседи. С одной стороны поселились какие-то сектанты. Но эти-то мирные, хотя и шумные – всё спорят, да ругаются… А, вот, с другой стороны… Вы не поверите, но там обосновались…фашисты! Самые настоящие и идейные! Они распевают песни на немецком языке и громко обещают убить всех нацменов, которых отыщут на платформе… А мы с мужем – по национальности – киргизы… Теперь понимаете, почему мы… немного беспокоимся?
– Они специально так громко угрожают! – заверил старик. – Видят, что мы нервничаем, вот, и изгаляются. Наверное, хотят довести нас до инфаркта… Помогите, пожалуйста!
– Следовательно, вы хотите поменять соседей? – уточнил Артём. – Хорошо, я сейчас побеседую с этими, м-м-м, шумными и не в меру разговорчивыми гражданами.
"Проще стариков переместить в другой конец перрона!", – не удержался от совета внутренний голос. – "Попробуй, убеди – в чём-либо – этих наглых и упёртых головорезов! Себе дороже… Или ты, братец, хочешь таким образом самоутвердиться? Типа – повысить авторитет в глазах народных масс? Ну-ну! Тебе, как говориться, жить…
Из восьмиместной армейской палатки, действительно, доносилась тоскливая мелодия, сопровождаемая немецкими словами-фразами.
"Губная гармошка!", – уверенно определил Артём. – "А, вот, языковой грамотности нашим доморощенным фашистам, явно, не хватает. Формы глаголов насквозь неправельные, окончания прилагательных безбожно коверкают. Босота несерьёзная и малограмотная, одним словом…".
– Эй, Фюрер, вылезай! – громко позвал Артём. – Дело есть!
Осторожно разошлись в стороны "створки" палаточного матерчатого полога, и из образовавшейся щели высунулся длинный нос, украшенный стильными очками в позолоченной оправе.
– О, господин майор Белов! – слегка удивился предводитель фашистов, вылезая наружу. – Наслышан о вас, наслышан! Как же… Ещё не удостоился личного знакомства, но, безусловно, очень рад встрече! Извините, я отвлекусь на секунду, – развернулся и, засунув голову внутрь палатки, велел своим молодчикам: – Я сам разберусь, не беспокойтесь! Отдыхайте, истинные арийцы! – появился вновь, выпрямился и, широко улыбнувшись пожилой киргизской чете, известил: – И вам здравствовать, уважаемые бабушка и дедушка! Мы, случайно, не мешаем – громкими песенками и разговорами? Не отвлекаем, часом, от сладких снов? Ежели что, то прощения просим покорно! – пытливо посмотрел на Артёма. – Проследуем в сторонку, господин майор? Посекретничаем немного?
Отойдя от палаток метров на десять-двенадцать, Фюрер остановился, мягко, по-кошачьи развернулся и сразу же перешёл к делу:
– Небось, мы смущаем и пугаем этих узкоглазые старпёров? Нажаловались уже, гниды мнительные? Не вопрос, съедем! Я уже и место присмотрел подходящее – на противоположном конце платформы. Там, как раз, несколько молоденьких девиц обосновалось в отдельной палатке. Симпатичные все из себя, в меру наглые, в меру отвязанные. Молодёжная сборная России – то ли по скелетону, то ли, наоборот, по кёрлингу. Думаю, что споёмся с ними со временем… Ещё что-то? Говорите, господин майор, не стесняйтесь! Я сегодня настроен весьма благодушно и позитивно.
– С чего это ты такой покладистый? – засомневался Артём. – Сонный газ, что ли, действует до сих пор, навевая склонность к плодотворному сотрудничеству?
– Я учусь на пятом курсе Университета, на физико-математическом факультете, – сообщил, непонятно к чему, Фюрер, протягивая студенческий билет. – Специализация – ядерная физика. Тема будущего диплома звучит так: – "Последствия атомного взрыва – с точки зрения основных физических фундаментальных показателей".
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Возьмите меня в рейд на "Маяковскую"! – неожиданно выпалил юнец. – Я вам реально пригожусь! Честное слово! Могу работать со всеми физическими приборами, снимать показатели, вести журнал их учёта, делать первичные расчёты… Возьмите, пожалуйста!
– Откуда ты знаешь про "Маяковскую"? – нахмурился Артём. – Впрочем, можешь не отвечать. Я уже и сам догадался… Кое-кто из офицеров поделился информацией с Борманом, который Пётр, а он – перед выходом на патрулирование туннеля – с тобой. Бывает, дело житейское… Теперь объясни мне, зачем оно тебе надо? Не люблю я всяких нелогичностей и непоняток. Ответишь понятно и честно, возьму с собой. Но только в приватном, вернее, в частном порядке. То бишь, без выдачи огнестрельного оружия… Итак?
– Во-первых, это мне пригодится – в дальнейшем – при написании диплома. А, может, и при защите диссертации… Сразу же докторской, к примеру! Почему бы и нет? Уже бывали аналогичные прецеденты. Тут надо пользоваться случаем. Я имею в виду, когда "эвакуаторы" нас выведут на поверхность.… А, во-вторых, очень, уж, хочется узнать, что происходит на других станциях. У нас, например, огромная волчья стая выбежала из туннеля. А, там? Вдруг, какой-нибудь динозавр выполз? Любопытно, ведь! Честное фашистское слово!
"С одной стороны, глаза у парнишки, действительно, блестят от нешуточного азарта", – неуверенно пробубнил внутренний голос. – "А, с другой, не стоит безоговорочно верить этой скользкой братии. Помнишь, у Дмитрия Глуховского? Мол, фашисты захватили лучшую станцию московского метрополитена и организовали там четвёртый Рейх? Или, всё же, пятый? Извини, запамятовал… Может, Фюрер просто хочет совершить обзорную экскурсию? Типа – ознакомиться с текущей обстановкой, прицениться к конкретным объектам? Определится на будущее? Ведь, даже престарелой лошади понятно, что узловые станции – с точки зрения оккупационной тактики и стратегии – гораздо более перспективны, чем рядовые. Там, на узловых, и склады гораздо побогаче… Ты, братец, будь поосторожней! А может, наоборот, стоит прихватить этого подозрительного типа с собой? Хорошенько разговорить по дороге, присмотреться, оценить истинную степень его потенциальной опасности? Чтобы – еже ли что – вовремя нейтрализовать?
– Ладно, так и быть, уговорил, речистый! – принял решение Артём. – Готовься, Фюрер, к походу.
– Спасибо, Артём Петрович! А когда мы выходим?
– Завтра. Где-нибудь через два-три часа после завтрака…
Все остальные дела, которыми ему пришлось заниматься в этот день, были аналогичными. Пришлось выслушивать многочисленные жалобы бытового характера, мирить поссорившихся соседей, решать вопросы о выдаче дополнительного фруктового сока и запасных тёплых носков. Потом началась раздача "пассажирам" горячей вечерней пищи…
Только в двадцать ноль-ноль подполковник Мельников объявил:
– Всё, на сегодня – баста! Спокойной ночи, господа штатские! И дамы – иже с ними! Мы с бойцами на ночь следуем в места постоянной дислокации, как и предусмотрено строгими инструкциями… Лейтенант Шмидт!
– Я!
– Ты же сегодня спал-отдыхал после патрулирования?
– Так точно! Пять с половиной часов!
– Молодец! Останешься на платформе до возвращения капитана Никоненко! А ежели, он – паче чаяния – задержится немного, то ты не обижайся и излишне не ворчи.
– Есть, не ворчать!
– Остальных попрошу за мной! – тихим голосом пояснил: – Свадьба у нас сегодня, соратники. Майора Белова, моего верного заместителя, будем окольцовывать. Ведь, будем?
– Будем! – громко и уверенно подтвердила Татьяна. – Куда же он, родимый, денется с этой подземной лодки?
Глава девятая
Молодая жена, неисправимая фантазёрка
Артём, слегка передёрнув плечами, лишь глупо улыбнулся, мол: – "Действительно, деваться-то некуда! Будем сдаваться, отходных путей не наблюдается. Да, честно говоря, и не хочется – отпрыгивать в сторону. Скорее, даже, наоборот…".
Шмидт, окинув платформу станции въедливым начальственным взглядом, сообщил:
– Кстати, по перрону следуют двое наших. Судя по внешним габаритам, это Горыныч с новеньким вернулись из патрулирования.
– Подождём соратников, – решил подполковник. – Незачем двери бункера лишний раз отпирать-запирать. Вредно это – для начинки замков…
Пользуясь образовавшейся паузой, Артём нежно приобнял невесту за плечи и, отведя её к запорному металлическому щиту, спросил:
– А как оно…, всё образовалось? В смысле, так быстро?
– Я и сама удивилась, – зашептала Таня, смущённо отводя в сторону тёмно-зелёные глазища. – Я только – между делом – рассказала Борису Ивановичу, что мы с тобой хотим пожениться. То есть, не дожидаясь окончания этого ядерного кошмара и выхода на земную поверхность… А он повёл себя очень странно. Посмотрел на меня очень внимательно (пристально так, словно бы подозревая в чём-то), и ответил, мол: – "Не вопрос! Всё сделаем в лучшем в виде. Причём, не откладывая в долгий ящик. То бишь, сегодня же вечером…". У меня, даже, создалось впечатление, что он отнёсся к моим словам – как к строгому приказу… Потом я попросила – в порядке исключения – разрешить Хану и Хантеру присутствовать на торжественной церемонии. И в этом раз господин военный комендант не стал возражать, ссылаясь на жуткую секретность, мол: – "Посторонним гражданским лицам вход в секретный бункер строго запрещён!". Наоборот, сказал, что, мол, даст соответствующее указание Василию Васильевичу… Ничего не понимаю.… А ты, Тёма?
– А я, амазонка, ещё меньше твоего. Утром – ни с того, ни с сего – меня назначили на ответственную должность заместителя военного коменданта. Практически – на ровном месте…
– Привет рабам Божьим! – известил басистый голос Горыныча. – Нас, небось, ждёте, усталые труженики ратного дела? Так, вот, они – мы! Пошли трапезничать! А то у меня в животе кишки уже переплелись от голода, завязавшись в классический морской узел. Не докармливать служивый люд – грех смертный, сродни эгоистической гордыне…
Мельников, включив фонарь, проследовал по шпалам мимо знакомой тёмно-рыжей двери и остановился только метров через восемьдесят – возле неприметной чёрной плиты, с правого края которой наблюдались, образуя равнобедренный треугольник, крохотные круглые отверстия. Подполковник, приблизив губы к дырчатому треугольнику, негромко пробормотал длинную абракадабру, состоящую из беспорядочного набора букв и цифр. Плита, слегка дрогнув, плавно отошла в сторону, полностью "утонув" в правой стене. Вернее, в правом торце дверного косяка…
– Хитрый звуковой замок новейшей конструкции, – с гордостью пояснил Мельников. – Настроен пока только на мой голос, да на тембры капитана Горнова и Василия Васильевича Фёдорова. Ничего, Тёмный, будет время, и тебя включим в список избранных. Это касается и всех других помещений, в том числе, особо секретных… Прошу, господа и дамы! – уверенно зашагал по широкому коридору, скупо освещённому маленькими красноватыми лампочками.
– Изнутри данные ворота тоже голосом открываются? – шёпотом поинтересовался Артём.
– Нет, на стене имеется самая обыкновенная кнопка. Естественно, красного цвета, – тихо ответила Таня. – А сейчас справа будет узкое ответвление. Видишь? Этот неприметный коридор ведёт к "оружейной комнате". Там тоже установлен звуковой замок.
– Откуда такие сведения?
– Я в "обеденный перерыв" познакомилась-подружилась с Глашей Ивановой. Ну, с той черноволосой особой женского пола, которая сожительствует с вашим любвеобильным Горынычем. Глафира мне и организовала короткую ознакомительную экскурсию по тайному бункеру… Тут, оказывается, такие склады! Офигеть можно! И продовольственные, и одёжные, и прочие… Есть, даже, большой зал, где все стеллажи – доверху – забиты картонными коробками с различной бытовой техникой. Пылесосы всякие, электрорубанки, дрели, шлифовальные машинки, микроволновки, фены для сушки волос, посудомоечные машины.…Знаешь, я никогда не думала, что в нашей России – после горбачёвской Перестройки – остались, то есть, успешно функционируют такие серьёзные спецслужбы. Внушает и впечатляет, если честно! А сейчас будет очередной пост…
– Всем сдать – под роспись – оружие дежурному! – строго приказал Мельников.
Помещение подземной столовой почти ничем не отличалось от аналогичных наземных помещений: площадью метров шестьдесят-семьдесят квадратных, стены и пол, покрытые светло-кремовой керамической плиткой (пол – крупной, стены – меленькой), а у дальней стены размещалась никелированная "эстакада" раздачи, которая, впрочем, на данный момент пустовала, только стопка тёмно-синих подносов сиротливо возвышалась в её правом торце.
А основное отличие – относительно наземных аналогов – заключалось сугубо в освещении: помимо редких розовых лампочек везде и всюду (на полу, на "эстакаде" и на различных тумбочках) были беспорядочно расставлены – в разномастных подсвечниках – горящие восковые свечи. Столы же, покрытые цветастыми льняными скатертями, были сдвинуты в один длинный ряд и сервированы по всем банкетным правилам.
– Как оно вам, благородные идальго и сеньориты? – поинтересовался улыбающийся Никоненко, облачённый в парадную офицерскую форму – с орденскими планками на груди и капитанскими погонами на широких плечах. – Я, видит Бог, старался!
– Натуральный импрессионизм! – искренне восхитился Горыныч. – Подземно-армейский, ясен пень…
– Опять, морды наглые, лазили по складам? – рассердился Мельников. – Глафира, так тебя растак! Ты где? Честное слово, отберу ключи!
– С чего вы взяли, Борис Иванович? – притворно изумился Лёха. – Ни сном, ни духом, видит Бог! Поклёп это! Наговариваете на нас беспричинно… Чтоб мне к вечеру вылететь в отставку! Чтоб – до самой смерти – охранять гражданские автостоянки!
– За последнего дурака меня держишь? А, парадная форма? А, орденские планки? Ты, Никоненко, если я не ошибаюсь, на данный объект прибыл в штатской одежде, а? Молчишь, рожа? То-то же! Ну, а где младший лейтенант Иванова? Не слышу ответа!
– Дык, товарищ подполковник, она старательно завершает кулинарные экзерсисы… Кстати, отважные бойцы, надо бы помочь – бедной и слабой девушке – доставить из кухни всякую и разную снедь. С официантами здесь, как вы знаете, наблюдается хронический дефицит…
– Нам с тобой надо – вон в ту светло-бежевую дверь, – слегка дёрнув Артёма за рукав серой гимнастёрки, сообщила Татьяна, – которая расположена напротив кухонной.
– Зачем?
– Чтобы переодеться в праздничные шмотки. Ты, что же, майор Белов, собрался вступать в брак в армейской униформе, насквозь пропахшей потом?
Нет, милый мой избранник, так мы не договаривались… Пошли!