- Нет, мы решили тебя навестить. - ответила Фудзисаки. - Вдруг тебе тут скучно одной… в такой компании… - она поёжилась; из-за работающих за стеной холодильников в морге было зябко.
- Скучно? - переспросила Маршан и махнула рукой: - Благая Бэнтэн, я тебя умоляю! Меня тут, по крайней мере, не дергает каждая встречная-поперечная… - она осеклась. - Так вам нужен труп или нет?
- Нужен, конечно. - ответил я. - Ты её смотрела?
- Нет, так оставила… - фыркнула Маршан. - Вишневецкая, Хироко, шестнадцатого третьего, так?
- Так. - кивнул я. Маршан улыбнулась и картинно взмахнула руками; зашуршали колёсики, и из-за угла выехала каталка, на которой, скрытое покрывалом, лежало тело.
- Прошу. - сказала Маршан, подходя к замершей у одного из столов каталке. Мы подошли следом, и судмедэксперт отдёрнула покрывало.
Мёртвая Хироко Вишневецкая смотрела в потолок невидящими глазами. Её голову удерживал пластиковый воротник, обёрнутый вокруг того, что осталось от шеи. Я глянул на рваную рану, уже застывшую, и непроизвольно содрогнулся.
- Будете смотреть - одевайте перчатки, - добавила Маршан. - Сами знаете.
- И что ты можешь нам сказать? - поинтересовался я, подходя ещё ближе. Кожа Вишневецкой была неестественно бледной; можно было различить каждую жилку, каждый сосуд.
- Я-то? - переспросила Маршан и вздохнула, сложив руки за спиной - ни дать ни взять прилежная ученица мединститута. - Что я не знаю, кому это пришло в голову перерезать Вишневецкой горло вибромечом, но смотрится это очень подозрительно. А при близком рассмотрении - тем более…
- Чем именно подозрительно? - спросила Фудзисаки, натянув перчатки.
- Кроме того, что у неё всё ещё голова на плечах? - уточнила Маршан. - А это, кстати, самое главное: вот честно, я на вспоротые глотки насмотрелась по самое некуда, - ребром одетой в гигиеническую перчатку ладони она чиркнула себе по тонкой шее, - но обычно после вибромеча такого размера голова должна лежать отдельно от тела. А тут она держится. На вот такой ниточке. - она показала. Ниточка действительно вышла тоненькой.
- Ты сказала "вибромеч", - уточнил я. - Именно меч? Не нож?
- Ну да. - сказала Маршан так, будто это было бы нечто само собой разумеющееся. - На ширину раны посмотри, у виброножа - даже у штык-ножа M2341, это тот, который не нож, а короткий меч - рана вышла бы гораздо меньше. Тоже рваная, но тут горло вспороли, как мертвую рыбину. - я поморщился. - Чуть до позвоночника не дошло, но там уже без разницы…
- То есть что, - проговорила Фудзисаки, - убийца просто так стояла и резала Вишневецкой горло, - она прищурилась, - здоровенным вибромечом? А Вишневецкая что?
- А вот это-то и самое подозрительное! - провозгласила Маршан и схватила запястье Вишневецкой, подняла его и продемонстрировала нам: - Ни-ка-ких следов борьбы!
Пальцами, одетыми в перчатку, я взял ладонь Вишневецкой и рассмотрел её: да, это должно было сразу броситься мне в глаза. Ни сломанных ногтей, ни крови, ничего… и за запястья никто её не держал: синяков и отметин не было. Я отпустил руку, окинув взглядом тело: ничего, намекавшего на то, что убийца удерживала Вишневецкую против её воли. Но когда тебе пытаются перерезать горло, ты всё равно будешь сопротивляться… разве нет?
- Поза. - пробормотал я; Маршан с интересом глянула на меня. - Я нашёл её сидящей в кресле. Просто так, спокойно, развалясь… никаких следов борьбы, никаких конвульсий.
- Борьбы нет, конвульсий не было… - задумчиво проговорила Фудзисаки. - Она что, уже была мертва, когда ей горло перерезали?
- Ну, мышцы у неё расслабились, всё как положено. - добавила Маршан и нахмурилась. - А до этого… понятия не имею.
Она беспомощно развела руками.
- И это подозрительнее всего.
* * *
- Тебе не кажется, что в последнее время чересчур много подозрительных убийств? - спросила Фудзисаки, когда мы вышли во двор Цитадели, к ожидавшему люфтмобилю - Сначала Вишневецкая, теперь ещё и гайдзин этот… И в обоих случаях, заметь, ни убийцы, ни мотива, и обстоятельства смерти уж больно странные…
- Шеф же говорила выкинуть гайдзина из головы, - напомнил я, обходя люфтмобиль, чтобы сесть на своё место. - Знаешь, куда лететь?
- Набережная Сэкигава, 34? - фыркнула Фудзисаки, забираясь за штурвал. - Знаю, конечно. Пристегивайся.
"Муракумо" взвыл турбиной и оторвался от земли, убрал шасси и перешел на горизонтальный полёт: Фудзисаки развернулась над улицей Мацуноо, одновременно набирая высоту для эшелона, и люфтмобиль взмыл над крышами Меако, устремляясь к противоположному концу орбиталища.
- Помнишь, кстати, что Мэгурэ говорила про депутатские запросы, когда мы пришли к ней после Вишневецкой? - невзначай спросил я, глядя в окно: за бортом промелькнули серая громада Домпрома, одинокая башня Законодательного Собрания, корпуса Тидая, - Титан-Орбитального Национального Университета, - Меако во всей своей красе.
- Про Конституционную партию? - уточнила Жюстина. - Помню. А что?
- Ты говорила про недостаток мотива. - напомнил я. - Так вот он: КП из рук вон надо устроить большой скандал перед высочайшим визитом. Скандала нет. Вот они и устраивают его сами: сначала убивают гражданку Гегемонии в, считай, Дэдзиме, а потом - гайдзина в Титане-Орбитальном…
- Порт - не Дэдзима. - заметила Фудзисаки. - Ты серьёзно думаешь, что они пошли бы на такое?
- Думаешь, кто-то за пределами Титана-Орбитального разбирается в таких тонкостях? - отмахнулся я. - И потом, Жюст, это же Конституционная партия. Они четыре года назад угнали драгуна, да ещё и с помощью каких-то полоумных ветеранов. По-моему, убить гайдзина гораздо проще.
- А ещё - убить Вишневецкую. - добавила Фудзисаки. - И не оставить в обоих случаях следов. И, при этом, убить самым подозрительным способом. Не слишком ли сложно?
- Ну как же. - сказал я. - Чем больше полиция - это мы - будет расследовать эти убийства, тем больше у КП поводов заявить, что-де "полиция работает неэффективно, а вот при премьере Клериссо..!". Великие боги, далась им эта Клериссо…
- Она была великой женщиной. - сказала Фудзисаки, выразив, таким образом, усредненное сатурнианское мнение по этому вопросу. - Жестокой, но великой.
- Ключевое слово - была. - уточнил я. Жестокость Клериссо в своё время привела к революции - восстанию, в честь которого называют проспекты и площади - и выборам премьер-министра Гегемонии общенациональным голосованием, а не Конвентом. - Кроме того, в Китакюсюйске те ветераны же угнали драгуна. И не одного. Убить Вишневецкую, не оставив следов, для них будет проще простого…
- Переманивать на свою сторону ветеранов спецназа ради громкого скандала? - спросила Жюстина. - Как-то слишком. Даже для КП.
- А почему нет? - возразил я. - Вспомни Китакюсюйск: они тогда оправдывали угон драгуна и войнушку в мирном орбиталище "странной войной". Теперь вот разрядка, нормализация отношений, культурный обмен, солтуристы… выбирай - не хочу.
- Но и перевооружение. - заметила Фудзисаки. - Разрядка разрядкой, а все эти учения, новые корабли, истребители… Ты видел "Адмирала Идзанами" на испытаниях? Я тебе потом покажу, но выдать это за "однобокое потакание Центавре" - или за что там ещё - едва ли удастся…
- Меня боевые корабли мало интересуют, ты же знаешь. - отмахнулся я. - А некоторые люди чересчур застряли в прошлом, чтобы надеяться на их благоразумие. Например, Конституционная партия…
- Они не настолько умны. - пожала плечами Фудзисаки. - И не в том положении для интриг такого рода.
- А что, - удивился я, - для интриг нужно какое-то положение?
Река Сэкигава змеится вдоль границы Меако, прежде чем повернуть у самого Нойштадта и устремиться к противоположному, дальнему, концу орбиталища. Через неё в изобилии перекинуты мосты; сразу за ней, отгороженный крепостной стеной старых жилых домов с покатыми крышами, начинается Инненштадт - небоскрёбы, блестящие холодным светом под вечно облачным небом Титана-Орбитального. По другую сторону, между деловым и официальным центром города, лежит Ракунан: там-то, на неимоверно длинной набережной, и жил Валленкур. Когда-то давно Ракунан считался пристанищем оранжевых комбинезонов, рабочего класса: с тех пор были застроены Штеллинген, Среднегорский и обе Акинивы, и население Ракунана изменилось - вместе с ценами на недвижимость, выросшими в геометрической прогрессии.
По моему скромному мнению, Валленкур очень неплохо устроился.
Дом 34 по набережной Сэкигава был высоченной пятидесятиэтажной башней, шахматным ферзём высившейся среди двадцатипятиэтажных домов-кораблей. Посадочная площадка и стоянка напоминала балкон на уровне как раз двадцать пятого этажа, выходивший во двор (который башня делила с несколькими соседними домами), и с неё открывался вид на море плоских крыш Ракунана, кое-где прерываемое такими же, как эта, высотными башнями, маленькими триумфами новых денег над старой застройкой.
Поднимаясь на лифте (квартира Валленкура была несколькими этажами выше площадки), я поневоле вспомнил своё первое задание в качестве инспектора уголовного розыска - безумного Акиюки Дитриха, который предпочел свести счёты с жизнью, кувыркнувшись спиной вперед с такой башни, чем сдаться полиции. В свидетели этого акробатического трюка он призвал недавно произведенного младшего инспектора Штайнера. Пятно, оставшееся от Дитриха, счищали с поребрика ультразвуком, а его безумная, от уха до уха, улыбка продолжала преследовать меня во сне ещё несколько месяцев после.
- Кстати, - прервала мои воспоминания Фудзисаки, и я обернулся к ней, - так какие у нас рабочие гипотезы? Ну, помимо Конституционной партии?
- Адатигава, разумеется. - пожал плечами я. - Хотя, конечно, пришить Вишневецкую прямо на рабочем месте - не их метод, да ещё и не оставить при этом следов…
- Всё упирается в следы. - пробурчала Фудзисаки. - И куда только подевались простые преступления: пырнула подругу дедушкиным штык-ножом, и так сорок четыре раза…
- Ну, Жюст, - укоризненно проговорил я, - ты думала, что всё будет так просто?
Лифт остановился на тридцать четвёртом этаже, выпустив нас в бежево-алое парадное, с матовым каменным полом под ногами. Дневной свет проникал через стеклянные стены напротив: отсюда виднелась набережная, небоскрёбы Инненштадта напротив, крошечный белый троллейбус, убегающий вглубь Ракунана.
Лакированную дверь со светящейся табличкой "ВАЛЛЕНКУР СЭЙДЗИ" катаканой и хираганой мы нашли без особого труда. Я поднёс руку к сенсорной панели домофона и коснулся её. Секундой позже зажёгся глазок камеры:
- Кто это?
- Господин Валленкур! - позвал я. - Вас беспокоит инспектор Штайнер, Национальная полиция. Вы можете уделить нам пару минут?
Последовало молчание. Я терпеливо ждал, пока, минуту спустя, огонёк на двери с красного не стал зелёным, и она не отъехала в сторону.
За порогом стоял Валленкур. Вид у второго диспетчера был донельзя растрёпанный: волосы немытые и торопливо расчёсанные, глаза красные и ввалившиеся, на теле - майка с логотипом "Пылающих Валькирий" и чересчур короткие шорты. Видимо, переодеть их Валленкур в спешке не догадался.
- Господин инспектор. - пробормотал он и перевёл взгляд на Жюстину. - Госпожа инспектор. Проходите, пожалуйста.
- Спасибо. - ответил я и переступил порог. Валленкур ушёл куда-то вглубь квартиры, оставив нас разуваться. Дверь неслышно затворилась за нами.
Квартира Валленкура была, что странно для такой жилой башни, однокомнатной. Впрочем, Жюстина как-то живёт в точно такой же в своём "Пентагоне" (разве что её квартира ровнёхонько на углу здания), и ничего. Длинный коридор пересекал всю квартиру, заканчиваясь в конце окном, выходившим на набережную. По левую руку была кухня и, очевидно, туалет; по правую - собственно жилая комната и ванная. Я мельком заглянул в жилую комнату, заметив только разбросанную в беспорядке двуспальную кровать. В воздухе стоял характерный запах работающего принтера.
- Проходите, пожалуйста. - сказал Валленкур, появившись из кухни. - Хотите чаю?
- Нет, спасибо. - покачал головой я, проходя на кухню; торопливо расчищенный стол, горящая жёлтым посудомоечная машина, окно, смотревшее в сторону Нойштадта и Меако. На горизонте можно было различить поднимающийся над низкими крышами обелиск Цитадели.
На мгновение мне стало жаль Валленкура: смотреть в окно, зная, что его любимая женщина лежит в морге Цитадели, мёртвая и недосягаемая… Ему не позавидуешь, подумал я, и выбросил эту мысль из головы.
- Господин Валленкур, - начал я, отодвигая себе табурет; Жюстина облокотилась на стену, сложив руки на груди. - Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, связанных с убийством вашей… подруги, Хироко Вишневецкой.
- Опять? - не глядя на меня, глухо спросил Валленкур. - Я же ответил на все ваши вопросы. Той ночью. Ваши и госпожи инспектора.
- Так и есть. - кивнул я. - Но с тех пор наше расследование несколько… продвинулось.
- Анжи. - прошептал Валленкур. - Вы говорили с Анжи.
- Мы встречались с госпожой Грушиной, да. - подтвердил я. - Кем она вам приходится?
Валленкур вздохнул и сел на табурет напротив меня, понурив голову. Голубые пряди упали на его лицо.
- Анжи - друг, - тихо проговорил он. - Хороший друг.
- Мы произвели обыск жилья госпожи Вишневецкой. - сказал я. Голова Валленкура дёрнулась, как на пружине; напухшие, с чёрными кругами, глаза уставились на меня. - И мы нашли там, - одной рукой я нырнул в карман и вытащил из него сложенный вчетверо лист упаковочной бумаги, - это. Вам о чём-то говорит эта записка?
- Н-нет… - Валленкур опасливо принял листок, развернул его и вгляделся в написанное, рассматривая его. - Нет, господин инспектор. Я вижу её впервые.
- Мы нашли её в ящике стола госпожи Вишневецкой. - добавил я. - Вы уверены, что не видели ничего похожего там раньше?
- Д-да. - проговорил Валленкур. - Да, я уверен… Хироко держала там бумажник, наши фотографии… печатные… но никакой бумаги. Я бы увидел.
Секунду я вглядывался в его лицо. Похоже было, что Валленкур что-то скрывал - или, как минимум, недоговаривал. Вероятно, он действительно не видел записки… но он видел что-то другое.
- Господин Валленкур, - вслух спросил я, - что произошло двенадцатого марта?
- Обычное дежурство, - после небольшой произнес Валленкур.
- Вы встречались с госпожой Вишневецкой до дежурства?
- Конечно. - Валленкур снова понурил голову.
- Госпожа Вишневецкая что-то говорила вам о предстоящем дежурстве? - снова спросил я.
- Кроме того, каким скучным оно будет? Нет.
- Она говорила что-то о деньгах? - спросил я и почувствовал, как Валленкур снова дернулся, будто его прошибло током. - В бумажнике госпожи Вишневецкой были деньги. Наличными. Вы знаете об этом, господин Валленкур?
Валленкур молчал, исподлобья глядя на меня. Я терпеливо ждал, поглаживая пальцем по ободку включённой на запись Линзы.
- …Да. - наконец произнес Валленкур. - Да, я знаю, о чём вы говорите, господин инспектор. Перед дежурством Хироко пришла необычайно радостная, а когда я спросил её, почему… она показала мне деньги. Пластиковые такие карточки… сто, пятьдесят, двадцать пять… - я кивком велел ему продолжать. - Я спросил у неё, откуда они, но она не ответила… сказала, что это секрет, и я выбросил это из головы. Там было много денег! Больше, чем Хироко получает в месяц. В три месяца! Тогда это было всё, что меня интересовало.
- Почему?
- Потому что это деньги. - безрадостно рассмеялся Валленкур. - Деньги! Господин инспектор, вы знаете, сколько я плачу за аренду этой квартиры?
Я кивнул в знак согласия. Учитывая, во сколько мне обходится аренда моей собственной квартиры, - а цены в Нойштадте немногим ниже ракунанских, - я вполне мог представить себе эту сумму.
- Но это были купюры. - заметила Фудзисаки.
- Даже если купюры. Их, конечно, сложнее было разменять, но это был только вопрос времени. Следующим вечером мы пошли в ресторан. - глаза Валленкура приобрели мечтательный вид. - Вы знаете, "Китч", это на проспекте Единения… Хироко никогда не водила меня в ресторан. Мы не могли себе этого позволить…
- Это были все деньги?
- Хироко сказала, что это был аванс. - пробормотал Валленкур. - Но не сказала, за что. Мы тогда решили, что этого нам хватит, чтобы… не знаю. Жить вместе? Искать новую работу? Она говорила, что уже подыскивала что-то…
- А вы? - спросила Фудзисаки. - Искали работу?
- Я хотел быть скульптором. - признался Валленкур. - Я же рассказывал вам, я и художку закончил… Но безвестному скульптору сложно заработать на жизнь, особенно если ему приходится работать с бытовым мусором… а качественные материалы стоят денег. Больших денег. Я если и работал, то только для себя… - он потупился.
Так вот отчего тут так пахнет принтером, подумал я. Видимо, Валленкур работал прямо сейчас, прежде чем его прервали.
- Госпожа Вишневецкая ничего вам не говорила про "Кафе Хайфиш"? - вслух спросил я, вспомнив про ваучеры в бумажнике Вишневецкой. Валленкур помотал головой:
- Н-нет, - сказал он. - Ни разу не упоминала.
- А куда госпожа Вишневецкая отлучалась утром двенадцатого? - спросил я.
- Не знаю, она мне не сказала… - пробормотал Валленкур, - но она сказала, что сядет на четырнадцатый троллейбус, поэтому… не знаю. - он покачал головой. Мы с Фудзисаки переглянулись: четырнадцатый троллейбус сам по себе ничего нам не дает, но если знать адрес кафе…
- Вы не помните, стыковался ли кто-нибудь к четвёртому стыковочному узлу в ночь с двенадцатого на тринадцатое марта?
- Четвёртому? - заморгал Валленкур. - Не помню. Я был внизу в полночь, а когда поднялся к Хироко… да нет, никто не стыковался, узел был свободен.
- И вы не обратили на это внимания. - уточнил я.
- Я точно помню, что когда я был там, узел был свободен. - повторил Валленкур. - Но я не знаю, какое это имеет значение: прыжковый грузовик так быстро не расстыкуешь…
- А что, если это был не грузовик, господин Валленкур? - спросил я.
- Бред какой-то. - помотал головой Валленкур. - Зачем стыковаться в Порту другим кораблям?
- Вы точно уверены, что не видели раньше этого транспондера? - я постучал пальцем по записке. Валленкур снова поднял её и уставился на написанное. Затем он помотал головой:
- Нет, - сказал он, - раньше я его не видел. Но я видел похожие… TC - это код Тау Кита, вы же знаете, там нейтральное пространство. Такие транспондеры - временные, часто присваиваются вместе с постоянным… ну, чтобы не возникало вопросов, мало ли что. Тау Кита для этого очень удобное место. Кроме того, там штаб-квартира ИКСО… - он умолк. - Но это вам неинтересно, верно?
- Отчего же, господин Валленкур. - возразил я. - Вы очень помогли следствию. - я поднялся с табурета, но выключать запись на Линзе не стал. - Ещё одно. Вы не против, если мы осмотрим ваше рабочее место?