– Хотите, верьте, ваше высокопревосходительство, хотите, нет, но зеленому змию никогда не удастся меня полонить. А давешний случай – издержки ремесла. К цели, бывает, приходиться пробиваться и с помощью нетрадиционных методов.
– Хороши же ваши методы. И какая же, позвольте спросить, польза от попойки с шалопутом Селиверстовым? – брезгливо скривился Прохоров.
Я закатил глаза в потолок и тяжело вздохнув, попытался донести до него очевидные для меня истины:
– Александр Юрьевич, поймите, с людьми из той категории, к которой принадлежит околоточный, легче всего найти общий язык через совместное застолье.
Но, никак не желая униматься, Прохоров съязвил:
– Бражничал Селиверстов, само собой, за ваш счет?
– Конечно, – не удержавшись, хохотнул я. – Он же полицейский.
Сановник возмущенно фыркнул:
– Дорогой мой, возьмите, наконец, в толк, что стоит мне шевельнуть мизинцем, и этот плебей вылежит вам сапоги. А вы удостаиваете его застольем. К чему?
Я на секунду смутился, однако все же решился ломить до конца, и проникновенно, но твердо, для верности слегка пристукнув кулаком по столу, изрек:
– Ни на йоту не сомневаясь в ваших возможностях, все же, ваше высокопревосходительство, позвольте заметить, что в лице околоточного надзирателя Селиверстова мне нужен не холуй, облизывающий хозяйские сапоги, а добровольный помощник, работающий не за страх, а за совесть, – и, не давая Прохорову вставить слово, торопливо продолжил: – Тем более, хотите вы этого, или нет, а Селиверстов с первого дня занимается поиском мерзавца, погубившего вашего сына и обладает весьма ценными сведениями.
– С трудом вериться, что сей прохвост, на что-то вообще способен, – недовольно покачал головой Прохоров. – Однако дело поручено вам, потому поступайте, как знаете. Спрос же будет не с околоточного, верно? – и он уколол меня взглядом из-под сурово насупленных бровей.
Не найдясь, что ответить, я опустил глаза в тарелку, а мой наниматель сварливо продолжил:
– Мы, собственно, еще не обсудили самое главное. Какой гонорар за ваши услуги вы считаете справедливым?
Внутренне сжавшись, как перед прыжком в ледяную воду, и не надеясь на успех, я отчаянной скороговоркой выпалил:
– Жалование не менее ста рублей в неделю, плюс полтинник на оплату осведомителей. В итоге получается сто пятьдесят рублей с еженедельной выплатой в любое удобное для вас время.
Подперев ладонью щеку Прохоров долго молча сверлил меня взглядом, а я с оборвавшимся сердцем представлял, как он вызывает дюжих молодцев из дворни, которые выталкивают меня взашей из имения. Но в итоге, результат превзошел самые смелые мои ожидания. Вельможа, с отчетливым стуком отставив в сторону чашку с остывшим чаем, подытожил:
– Я согласен платить сто пятьдесят рублей в неделю. И еще сверх того на непредвиденные расходы сто без отчета, а свыше ста, с объяснением причин. Жить и столоваться будете здесь. Отчет о проделанной работе – по субботам в десять утра. Тогда же и все финансовые расчеты.
Не веря своим ушам, я только и смог уточнить:
– Отчитываться прикажете устно, или в письменном виде?
– А? – переспросил уже задумавшийся о своем Прохоров, и когда я повторил вопрос, утомленно отмахнулся:
– Конечно устно. Нечего здесь канцелярию разводить, – и тяжело поднялся из-за стола, бросив лакея покрывавшую грудь салфетку.
Соблюдая приличия, я тоже подхватился, но сановник жестом усадил меня на место:
– Доедайте, не торопитесь. Это мне пора. Увы, мои заботы не могут ждать, – и, по стариковски подволакивая ноги, направился к выходу.
Я же, вспомнив, что давно хотел спросить, крикнул ему в спину:
– Александр Юрьевич, а когда будут хоронить Николая?
Задержавшись в дверях, он не оборачиваясь, глухо ответил:
– Завтра, на монастырском кладбище, что в пяти верстах от имения...
Глава 4. Искушение.
Заместитель директора департамента сыскной полиции, полковник Сергей Владимирович Подосинский, сорока двух лет от роду, при росте нижнего среднего, весил более центнера. У него была крупная голова с выпуклым лбом, а по бледной, ноздреватой коже лица с грубыми чертами рассыпалось множество звездочек лопнувших капилляров, изобличающих в Сергее Владимировиче любителя сладко поесть и крепко выпить.
Однако в последнее время у Подосинского кусок не лез в горло. Подспудно тлеющий конфликт с шефом – генералом Бибаевым, в любой момент мог полыхнуть открытым огнем. Сергей Владимирович одно время даже всерьез задумывался оставить службу, но в последний момент все же отказался от этой мысли. Тем более что Бибаев, не рискнув остаться без чиновника, волокущего на себе всю повседневную работу в управлении, ослабил давление на заместителя.
Подосинский же не торопился покидать департамент по одной простой причине – ему было очень жаль терять доход от годами создаваемой системы мздоимства.
До Бибаева, само собой, доходили слухи о незаконных заработках заместителя, но реальных доказательств он добыть так и не смог. Получив первый анонимный донос сразу после вступления в должность, директор устроил заместителю безобразную сцену. Не стесняясь в выражениях, он орал на Подосинского, обвиняя во всех смертных грехах. Сергей Владимирович тогда благоразумно смолчал, но дал себе зарок найти и предметно наказать копающего под него негодяя. Однако после этого случая директор больше вопроса о взятках не поднимал.
А сегодня, впервые за долгие месяцы у Подосинского целый день было приподнятое настроение. На него вышел очень интересный клиент. Пустяковая работа обещала солидный денежный гонорар, что было весьма кстати, так как Сергей Владимирович давно задумал перестройку загородного дома.
Накануне вечером надежный посредник доставил Подосинскому на дом письмо без подписи. В послании всего-навсего предлагалось скомпрометировать и посадить в тюрьму по обвинению в убийстве лицо, данные которого будут предоставлены при личной встрече. В случае удачного проведения операции, помимо пятидесяти тысяч рублей, Сергею Владимировичу были обещаны убедительные доказательства неблаговидной деятельности генерала Бибаева, вполне достаточные для снятия его с должности директора департамента сыскной полиции.
От листа дорогой бумаги исходил странный аромат, напоминающий одновременно дорогие духи и лекарственный настой. Почему-то сначала обнюхав, а потом, прочитав письмо, Подосинский вдруг ясно осознал, что ему, наконец, представился реальный шанс избавиться от ненавистного начальника, а может, чем черт не шутит, и даже занять его место. Ощутив давно забытый душевный подъем, обычно осторожный, во всем сомневающийся Сергей Владимирович, привыкший чужими руками таскать каштаны из огня, однозначно решил взяться за предлагаемое дело.
Посредник, дожидавшийся возле черного хода, шепнул полковнику время и место встречи. Подосинского неприятно укололо то, что для рандеву клиент выбрал Лиговский канал, глухую, обладающую нехорошей славой окраину города, начинающуюся сразу за Московской заставой. Условий о прибытии на встречу без сопровождения, как зачастую бывало, не выдвигалось, и Сергей Владимирович решил на всякий случай взять с собой пару вооруженных охранников.
…В три часа пополудни Подосинский подкатил к чудом еще не сожженному бродягами необитаемому четырехэтажному дому. Городовых из ближайшей полицейской части он оставил охранять вход в бывшее парадное. Сам же, стиснув вспотевшими пальцами рифленую рукоятку револьвера в кармане пальто, отправился на поиски нужной квартиры.
Подниматься по узким деревянным лестницам было нелегко, особенно человеку комплекции Сергея Владимировича. Не раз его сердце замирало, когда под ногой предательски трещала ступенька.
Наконец, запыхавшийся и взопревший полковник достиг длинного коридора третьего этажа. Хрустя подошвами по толстому слою мусора на полу, он подошел к единственной сохранившейся в ряде пустых проемов двери. На покоробленном полотне, в пыльном полумраке светилась новенькая овальная бирка с номером тринадцать.
– Тьфу ты, нечистая сила, – пробормотал Подосинский и перекрестился.
Вздохнув и взведя в кармане курок револьвера, полковник толкнул дверь. Ржавые петли оглушительно завизжали. Сергей Владимирович вздрогнул, но заставил себя шагнуть вперед.
Большую, чисто выметенную комнату, с наглухо забитыми окнами, примерно пополам делил полупрозрачный занавес, за которым угадывался сидящий в кресле человек. На полу рядом с ним, едва справляясь с окружающим мраком, горела свеча.
– Мне нравится иметь дело с пунктуальными партнерами, – неожиданно старчески проскрипел неизвестный, повторно заставляя Подосинского содрогнуться. – Не стесняйтесь, присаживайтесь. И можете оставить в покое револьвер. Здесь вы в безопасности.
Сергей Владимирович присмотрелся внимательнее и обнаружил старенькое кресло. Так и не выпуская рукояти револьвера, с трудом в него втиснулся.
– Никому не верите на слово? – голос за занавесом наполнился неприкрытой иронией. – Как угодно. Только не пальните ненароком. Я не люблю пустого шума.
Полковник неожиданно успокоился, аккуратно спустил взведенный курок и вынул руку из кармана.
– Правильно. Так будет спокойней всем, – прокомментировал его действия невидимый собеседник, и продолжил. – Если вы здесь, я понимаю, что предложение принято?
– Кто вы такой? – перебил старика Подосинский. – И к чему весь этот маскарад?
– Имейте терпение, – хихикнули за занавесом. – Когда узнаете подробности, то поймете, что этот, как вы выражаетесь маскарад, всего лишь обоюдная гарантия безопасности. Соблаговолите ознакомиться с содержимым правого конверта на подоконнике.
Сергей Владимирович неуклюже выбрался из слишком тесного для его туши кресла и увидел на облупившихся досках под окном два одинаковых белых конверта. Из правого он вытряхнул карандашный портрет и четвертушку бумаги с текстом: "Исаков Степан Дмитриевич, 5 февраля 1843 года рождения, родился в Вышнем Волочке Тверской губернии, из мещан, прибыл из Казани". Напротив даты и места рождения, а также предыдущего места пребывания стояли большие вопросительные знаки.
– Что означают вопросы? – заинтересовался полковник.
– Только то, что сведения сомнительны. Портрет же сделан хорошим мастером и имеет полное сходство с оригиналом.
– Это и есть человек, о котором шла речь? – Подосинский поднес изображение ближе к глазам, напряженно его рассматривая.
– Да, но только это не все. В настоящее время сие лицо проживает в имении Александра Юрьевича Прохорова и находится под его покровительством, потому как нанят для приватного поиска убийцы его сына.
Сергей Владимирович присвистнул и в раздумье наморщил лоб.
– Да, теперь я понимаю, у вас действительно есть серьезный повод оставаться инкогнито. Если я проколюсь, Прохоров не только меня сотрет в порошок, но будет весьма заинтересован узнать имя заказчика. А так как я его соответственно не знаю, чик, и цепочка обрывается. Ловко!
– А почему вы решили, что можете проколоться? – проникновенно заговорил собеседник. – Вы, второй человек в департаменте, сжимающем горло преступному миру города! Вам, имеющему богатейший опыт сыщика, помноженный на опыт политических интриг, всего-то нужно разобраться с жалким дилетантом без роду и племени, случайно оказавшегося в тени крупного деятеля. Нужно элементарно доказать Прохорову, что он обратил внимание на недостойного человека и тот сам растопчет его.
Во время этого монолога Подосинскому почудился знакомый запах, такой же исходил от письма с предложением этой встречи. Сомнения, всколыхнувшиеся в Сергее Владимировиче, вдруг растворились без остатка. Какие могут быть колебания, он же сам Подосинский! А упечь за решетку какого-то жалкого мещанина, когда у него в камерах потомственные дворяне и купцы первой гильдии рыдают, вообще раз плюнуть.
– Дабы вы не сомневались в серьезности намерений, – продолжал увещевать голос за занавесом, – откройте второй конверт. В нем аванс в сумме десяти тысяч рублей.
От таких денег Подосинский не в силах был отказаться.
– И последнее, – заказчик уже не вызывал неясного раздражения. – Постарайтесь привязать Исакова к убийству Прохорова-младшего. Таким образом, вы убьете двух зайцев – нам поможете и маньяка поймаете.
Полковник хмыкнул:
– Повесить на Исакова все трупы, включая Прохоровского сынка, не проблема. А если этот маньяк снова начнет убивать? Больно уж почерк у него специфичный. Что тогда?
– Вы свое дело сделайте, и навсегда забудете про весь этот ужас, – отрезал собеседник.
Подосинского вдруг окатила ледяная волна.
"Во что я впутался?" – мысль уколола, но тут же канула в небытие подсознания.
Свеча неожиданно погасла, и наступила полная темнота. Найдя дверь на ощупь, озадаченный полковник начал нелегкий спуск вниз. О том, что все было наяву, напоминал только плотно набитый деньгами конверт во внутреннем кармане пальто.
Глава 5. Утро добрым не бывает.
В одиночестве закончив завтрак, я двинулся выручать Андрея Васильевича Стахова, 1833 года рождения, из государственных крестьян, мелкого воришку и неудачливого грабителя, больше известного в криминальной среде как Ржавый. Он не так давно освободился, отсидев три года за попытку разбойного нападения на Московском тракте.
На этот раз для поездки я выбрал неброский закрытый экипаж, использовавшийся, как правило, для хозяйственных нужд.
…Полицейская часть встретила тревожной тишиной и безлюдьем. Единственная живая душа, страдающий с похмелья в своем кабинете, злой как тысяча чертей, околоточный надзиратель Селиверстов нахохлился за рабочим столом. Подчиненные, отлично понимая состояние начальника, попрятались кто куда.
Подняв на меня налитые кровью глаза, он едва заметно кивнул и прохрипел в уныло повисшие усы:
– Привет... О-о-ооооо…. – сжав лицо ладонями, простонал околоточный. – Входи, только дверью не хлопай… Башка трещит так, что жизнь не мила…
– Да уж, так бывает. Обычно, чем веселее вечером, тем поганее утром, – криво ухмыляясь, я наблюдал за мучениями околоточного. – Однако клин клином вышибают, – перед полицейским выросли две литровые бутыли с пивом.
В глазах Селиверстова протаяло желание жить. Еще до конца не веря в чудо, он медленно, дрожащими руками, взял одну, ловко свернул пробку и надолго приложился к горлышку. Заглотив зараз половину содержимого, околоточный отвалился на спинку стула, блаженно закрыл глаза и несколько минут медитировал. Я, наблюдая, как его лицо на глазах приобретает цвет более подходящий живому человеку, и даже как-то порадовался за товарища.
Наконец открыв глаза, Селиверстов, уже в полный голос, с чувством сказал:
– Нет, вот ты истинный друг! Не то, что эти, – он сплюнул на пол, – Как тараканы по щелям забились и трясутся. Видят же сволочи, шеф буквально помирает. Нет бы, проявить разумную инициативу, сбегать в лавку за лекарством. Так ведь ни одна скотина рогом не пошевелила!!! – внезапно, грохнув кулаком по столу, как резаный заорал околоточный, затем шумно выдохнул и как ни в чем ни бывало, спокойно продолжил. – Ты-то чего ждешь? Присоединяйся, – он широким жестом указал на вторую бутыль.
– Нет, брат, – твердо отрубил я, – у меня сегодня еще дел по горло. Это я тебе, голову поправить. Только здорово не разгоняйся, а то не дай Бог в запой сорвешься.
– Да ну, брось, что тут пить-то, – отмахнулся Селиверстов, – Вот допью твое пиво, – мечтательно закатил он глаза, – и брошу... Дня так, скажем, на три… Или на четыре. Давно пора организму дать встряску, – полицейский ловко отправил непочатую бутыль под стол.
– Слышишь, Петр Аполлонович, – перешел я к цели визита. – Ты мне, помнится, давеча Ржавого подарить обещал?
– Кого-кого? – наморщил лоб околоточный. – Какого-такого Ржавого?
– Ну, вот, приехали? – развел я руками. – Такого Ржавого. Стахова Андрея Васильевича, который у тебя в камере за драку парится.
– А на кой хрен он тебе нужен? – подозрительно прищурился на меня Селиверстов, но тут же рыгнул и обмяк. – Впрочем, мне-то какая разница. Раз обещал, дарю. Для хорошего человека ничего не жалко.
Околоточный пошарил в ящиках стола, и достал медный, с прозеленью на боках, устрашающего вида колокол.
– Специально с утра подальше засунул. Как на службу пришел, было попробовал, так чуть голова не взорвалась. А теперь, – он глотнул из бутылки, – теперь можно. – И с остервенением затряс допотопным средством связи. Нестерпимый звон наполнил помещение, так, что я на время оглох, а когда слух восстановился, полюбопытствовал:
– Ты, Буханевича, что ли с обедом решил вызывать?
– Темнота ты в полицейских делах, – надулся Селиверстов, – ничегошеньки в них не понимаешь. Это ж самое, что нинаесть универсальное средство. На помощь вот можно позвать. По котелку, опять же, ненароком непонятливому заехать. Ну, а допрашивать подозреваемого, находящегося в том же состоянии духа, как я до твоего прихода, самое милое дело. Разок, второй, звякнешь, и он соловьем уже заливается. Все, что было и не было вываливает.
Да-с, до клемм полевых телефонов на половых органах и противогазов с заткнутым шлангом, используемых в качестве сыворотки правды этот мир еще не дорос. Придется перенимать местный передовой опыт.
Околоточный прислушался, и снова поднял руку с колоколом, но тут скрипнула дверь и в щель несмело просунулась прилизанная голова:
– Звали, Петр Аполлонович?
– Опа! – бросив колокол на стол, с размаху хлопнул себя по ляжкам Селиверстов. – Явление Христа народу! Нет, ну ты посмотри?.. Зва-а-а-ли, Петр Аполлонович, – пискляво проблеял он, передразнивая Никодима, и тут же, подавшись вперед, взревел разъяренным медведем. – Да вас, аспидов, пока дозовешься, либо сам сдохнешь, либо кто прибьет!.. Где с утра шлялся, скотина!..
– Да я… – заскулил Никодим.
– Что я?!! – перебил его околоточный. – Снова Клавку по углам тискал, вместо того, чтобы делом заниматься! Дождешься ты у меня, переведу в помощники городового! Будешь по ночам пьяных с улиц таскать!
Никодим стоически пережидал гнев начальства. Стоял, не поднимая глаз, всем видом выражая покорность подчиниться любым репрессиям.
Я немного похихикал в кулак над рассчитанным на публику разносом, а затем решил напомнить о себе:
– Петр Аполлонович, ты бы насчет Стахова распорядился, а?
– Тьфу ты черт! – Селиверстов с грохотом задвинул ящик, в котором до лучших времен упокоился колокол. – Не доводи до греха, Колесников, ой не доводи!.. Слышал? Стахова сюда с вещами, мигом! Одна нога здесь, другая там!
Никодима снесло выполнять распоряжение, а околоточный, подперев щеку, пригорюнился:
– Нет, ну вот ты мне скажи, как с такими болванами работать? Ведь ему что в лоб, что по лбу. Может их пороть, как при Петре Алексеиче, а, Дмитрич?
Я вздохнул, припоминая элементарные принципы управления коллективом, и решился, пользуясь моментом, немного просветить Селиверстова:
– А ты, Петя, не пробовал каждое утро своих вояк собирать, задачи им конкретные ставить, а вечером исполнение спрашивать? Ты попробуй. Смотришь, через месячишко и первый результат в виде раскрытых преступлений появится. Только делать это нужно каждый день, без перерыва. А кто не справляется засветло, пусть ночью пашет, или грешит в воскресенье. Полагаю, за это Бог простит.