Заикаясь от стеснения, Уэйс вновь описал свое знакомство с Кэйвом, те туманные картины, что изредка выплывали из сверкающей дымки в кристалле, а также муки разочарования, которые он испытал, потеряв из виду хрустальное яйцо. Челленджер внимательно выслушал рассказ, время от времени делая пометки в блокноте.
- Кому еще вы говорили о кристалле? - спросил он, когда гость закончил свое повествование.
- Мистеру Темплтону, торговцу древностями, - ответил Уэйс. - Еще я слышал, что открытие мистера Кэйва может получить огласку. Темплтон говорил, что мистер Герберт Уэллс, известный писатель, готовит журнальную статью о хрустальном яйце. Он получил сведения о кристалле и от мистера Темплтона, и от другого торговца, мистера Морза Хадсона.
- Хадсон? - переспросил Холмс. - Я немного знаком с Хадсоном. Что ж, с интересом прочту статью, как только она появится в печати.
- Я также намерен с нею ознакомиться, - сказал Челленджер. - Наряду с самым причудливым воображением, этот Уэллс обладает кое-какими отрывочными научными познаниями. Мистер Уэйс, помимо объявлений в журналах для коллекционеров, вы не пытались выяснить судьбу кристалла?
- Я направил письма в "Таймс" и "Дейли кроникл". Оба письма были мне возвращены - в газетах сочли, что я задумал какую-то мистификацию. Редактор "Кроникл" даже посоветовал мне забыть о кристалле, добавив, что публикация подобной статьи может навредить мне на службе в больнице.
- Типичная журналистская ограниченность, - заявил Челленджер. - Однако, я в известной мере согласен с советом редактора. Благоразумней будет, мистер Уэйс, хранить молчание. Передайте дело на попечение моего друга, мистера Шерлока Холмса, и предоставьте ему возможность проявить все его замечательные способности. Хотелось бы заручиться обещанием, что вы так и поступите.
- Да, сэр, - немедленно согласился Уэйс. - Благодарю вас, профессор Челленджер.
Он распрощался. Челленджер сам проводил его к парадной двери и, вернувшись, яростно блеснул на Холмса своими пронзительными серо-голубыми глазами.
- Итак, теперь мы точно знаем, что случилось бы, попробуй мы сейчас представить прессе или научному сообществу результаты наших исследований, - загромыхал профессор. - Неверие и насмешки!
- И все же популярный журнал заинтересовался этой темой, - сказал Холмс. - Я с нетерпением ожидаю статью Уэллса - поглядим, хотя бы, насколько честны были с нашим автором Хадсон и Темплтон. Заметьте, Уэйс не мог предъявить скептикам кристалл, тогда как у нас имеется это преимущество.
- Наша сдержанность вполне оправдана, - возразил Челленджер. - Как мы с вами считаем, кристалл представляет собой средство сообщения с иной планетой. Только подумайте, на что пойдут другие ученые, если мы разделим с ними наше открытие. Вообразите их жалкие попытки установить связь с марсианами! Нет, Холмс, я никогда не доверю задачу такой колоссальной важности ограниченным умам, покрывшимся пылью за годы работы в лекционных залах и музеях! Разумное сообщение с марсианскими существами должно стать прерогативой единственного человека на Земле, который обладает необходимыми для этого интеллектом и познаниями - и получает, само собой разумеется, кое-какую помощь от вас.
Всю весну изучением кристалла занимался по преимуществу Челленджер; профессор неустанно подавал разнообразные сигналы марсианам и не оставлял надежды на ответ. Холмс в эти месяцы был занят рядом уголовных расследований.
В марте инспектор Мериваль из Скотланд-Ярда обратился к Холмсу за помощью. Полиция обнаружила большое количество ходивших по рукам фальшивых крон и полукрон, но человек, которого подозревали в их чеканке, решительно отрицал свою вину. Подозреваемый заявил, что является респектабельным владельцем магазина в Се- вендайэлсе и что на его репутации нет ни единого пятна. К этому подозреваемый добавил, что хорошо знает свои законные права, собирается доказать всю ложность обвинений и велит своим поверенным взыскать моральный ущерб через суд. Холмсу удалось получить некоторые предметы одежды торговца для исследования; в манжетных швах обнаружились крошечные блестки, оказавшиеся под микроскопом цинковыми и медными опилками. Узнав о находке Холмса, респектабельный владелец магазина пал духом и сознался в своих прегрешениях.
Полицейские чины лестно отозвались о новейших методах, использованными Холмсом для обнаружения улик; тот скромно их поблагодарил и в тот же день связался с Челленджером. Но профессор держался с непонятной загадочностью.
- Прошу вас ждать известий от меня, - сказал он. - В настоящее время мне необходимо продолжать работу в полном одиночестве.
В конце апреля Холмса попросили помочь в другом расследовании; дело это также завело полицию в тупик. Речь шла о недавнем убийстве полисмена в Сент-Панкрас; товарищи погибшего поклялись найти и наказать убийцу. Единственной уликой было матерчатое кепи, найденное возле тела убитого. Как и в случае с фальшивомонетчиком, был задержан подозреваемый - мастер по изготовлению картинных рам. Подозреваемый с искренним возмущением отрицал все обвинения, утверждая, что никогда не носил кепи и ровно ничего не знал об убийстве.
Кепи доставили Холмсу в понедельник, 5 мая; с утра пришло также письмо от некоего Джеймса Мейсона. Этот человек, главный тренер скаковых лошадей в поместье Старый Шоскомб, просил в своем кратком послании встречи с Холмсом, чтобы обсудить весьма важный вопрос. На следующий день Холмс поднялся рано, торопливо позавтракал и присел к микроскопу. Разместив на предметном стекле некоторые частицы, найденные на подкладке кепи, Холмс сфокусировал линзы инструмента и приступил к работе. Он различил крошечные волокна, по всей видимости, ворсинки твида - было известно, что подозреваемый обычно носил твидовое пальто. Видны были также серые комочки пыли и маленькие коричневые шарики. Устав, Холмс оставил микроскоп и откинулся в кресле. Он выбрал в коробке легкую гаванскую сигару и открыл книгу. В гостиной появился Уотсон и с аппетитом приступил к завтраку.
- Удивительно, - через несколько минут бросил Холмс, откладывая книгу. - Мой разговорный французский не более чем приемлем, и все-таки читать на французском языке куда легче, чем говорить или писать.
- Что это за книга? - спросил Уотсон, помешивая ложечкой кофе.
- Сочинения Гюи де Мопассана, - ответил Холмс. - Сейчас как раз пролистывал одну историю, изложенную в
виде дневниковых записей. Порой даже кажется, что она основана на реальных событиях.
Губы Уотсона презрительно поджались под усами.
- Мопассан вел распутную жизнь, - строго сказал доктор. - В своих сочинениях он проповедовал аморализм.
- Боюсь, не смогу с вами согласиться, - возразил Холмс. - Мопассан, мне думается, стремился к объективности. Как бы то ни было, большая часть того, что мы считаем аморальным, является попросту патологией. Оскар Уайльд был заключен в тюрьму за болезненное отклонение от нормы. Так рассудил английский закон. Во Франции к Уайльду проявили бы больше милосердия.
- Что именно вы читаете? - спросил Уотсон.
- Повесть под названием Le Horla. В ней полностью обнажается душа героя, который и ведет дневник. Он рассказывает, как оказался во власти невидимого, мистического существа. Очевидно, неизвестное существо в конце концов оставило его: в последней записи автор дневника в отчаянии грозится совершить самоубийство, но нет никаких свидетельств, что угроза была выполнена.
Уотсон откусил кусок намазанной маслом пышки.
- Мопассан умер как безнадежный душевнобольной. Я читал эту повесть. Она показалась мне отличным доказательством того, что он сходил с ума, пока писал это.
- Нет, Уотсон, слишком уж хорош замысел. Пусть Le Horla - лишь беллетристика, плод фантастического воображения, только ясный и здравый ум мог так живо все задумать и так ярко изложить задуманное. Позвольте прочесть вам запись в этом дневнике, датированную 17 августа… год, полагаю, 1886. Надеюсь, вы извините мой небрежный, любительский перевод.
Устремив глаза на страницу, Холмс громко прочитал вслух:
- Луны не было. В глубине черного неба трепетно мерцали звезды. Кто населяет эти миры? Какие там формы, какие существа, какие животные, какие растения? Мыслящие существа этих далеких вселенных больше ли знают, чем мы?
Могущественнее ли они, чем мы? Способны ли они видеть что-либо из того, что остается непознанным нами? И не явится ли когда-нибудь одно из них, преодолев пространство, на нашу Землю, чтобы покорить ее, как норманны пересекали море, чтобы поработить более слабые народы?
Он снова поглядел на Уотсона.
- Согласитесь, Уотсон, суждение вполне здравое и рациональное.
- Если это - беллетристика, то самая высокопарная и вычурная, - упрямо возразил Уотсон. - Припоминаю, что в самом конце герой сжигает собственный дом. Ведь дом Мопассана сгорел, не так ли?
- Действительно так, но Мопассан никогда не признавался в поджоге, разве что в этой повести, - сказал Холмс. - Сочтя отрывок о пожаре признанием, мы будем вынуждены рассматривать всю повесть как отчет о фактических событиях.
- Допустим, история эта рациональна и основана на фактах, - сказал Уотсон. - Как вы думаете, Холмс, сумело бы такое создание, как Орля - существуй оно на самом деле - подчинить вас себе, как Мопассана или его вымышленного героя?
- Едва ли, - ответил Холмс. - Человек с достаточным интеллектом и волей сопротивлялся бы подобному порабощению. Такой человек, думаю, нашел бы способ победить.
Холмс заложил страницы машинкой для чистки трубок, вернулся к микроскопу и приник к окуляру.
- Это клей, Уотсон! - торжествующе воскликнул он. - Никаких сомнений, это столярный клей! Взгляните-ка на эти частицы!
Пока Уотсон фокусировал инструмент, Холмс рассказывал о шариках клея и кепи, найденном возле убитого полисмена.
- Подозреваемый отрицает, что кепи принадлежит ему, - сказал он. - Но наш подозреваемый - мастер по изготовлению картинных рам и постоянно пользуется столярным клеем.
Завершив таким образом расследование, Холмс налил себе еще одну чашку кофе и завел разговор о скачках. Уотсон, большой любитель конских ристалищ, сообщил немало интересного о великолепных конюшнях и скаковых лошадях Старого Шоскомба, а также о редких призовых спаниелях, которыми славилось старинное поместье.
Беседу прервал Билли, доложив о приходе Джона Мейсона - высокого и гладко выбритого скакового тренера, чей вид выражал крайнее волнение. Мейсон умолял Холмса приехать в Старый Шоскомб и разрешить загадку таинственных происшествий в поместье, в том числе странного поведения его владельца, сэра Роберта Норбертона. Холмс согласился заняться делом Мейсона; Уотсону не терпелось отправиться с ним. Еще до полудня они очутились в купе поезда, направлявшемся в Шоскомб. Багажная полка над ними была вся забита сачками, спиннингами и корзинами, так как Холмс и Уотсон решили выдать себя за любителей рыбной ловли на отдыхе.
Хватило и полутора дней, чтобы печальная история - включая смерть сестры сэра Роберта и его попытки спрятать тело - выплыла на свет. Рослый и сварливый спортсмен дрожащим голосом давал объяснения и молил о снисхождении. Холмс холодно рекомендовал ему сообщить о случившемся полиции и надеяться на понимание властей.
Уотсон с беспокойством осведомился, сможет ли превосходный жеребец сэра Роберта, Принц Шоскомба, все же участвовать 21 мая в Дерби, расцвел и по дороге назад в Лондон сообщил Холмсу, что намеревается лично присутствовать на состязании и поставить значительную сумму на победу Принца.
Вечером, когда Холмс был у себя, вошла Марта.
- Ты один, дорогой? - прошептала она.
- Уотсон уехал к своему старинному приятелю Стэмфорду.
Она села напротив. На ее нежном лице было написано беспокойство.
- Дорогой мой, я вижу, что-то тебя тяготит. Это связано с каким-то делом, которое ты расследуешь?
- Случай самый необычный, Марта. Как всегда, ты прекрасно понимаешь меня без всяких слов.
- Никогда еще не видела, чтобы ты так погружался в дело, забывая обо все остальном. Конечно, я не стану просить тебя рассказывать…
- И это, любовь моя, всего только одна из тысяч твоих очаровательных черт. Скажем так, нынешний случай связан с событиями, которые происходят на большом расстоянии от нас.
Холмс старался говорить беззаботно и весело, но ее глаза расширились - явный признак того, что Марта не на шутку разволновалась.
- Я никогда не вмешивалась в твои занятия, - сказала она. - Позволь мне только спросить: уж не собрался ли ты в дальнее путешествие?
Холмс с улыбкой покачал головой.
- Нет, рискну предположить, что все наблюдения я смогу провести здесь, в Лондоне. Когда мне приходится бывать вдали от тебя, я всегда чувствую себя несчастным.
- И я, - она завладела его рукой. - Ты никогда раньше не говорил с таким чувством. Мой дорогой, люди почему- то считают, что с возрастом любовь слабеет, но наша горяча и постоянна, как никогда.
- Такой она останется всегда, - заверил ее Холмс. - Мы вовсе не стары, мы в самом расцвете сил. Мне сорок восемь, я старше тебя и на несколько лет моложе Уотсона - но старина Уотсон говорит, что в и сорок многие из самых сильных и атлетически сложенных мужчин уступают мне в быстроте и выносливости.
- Стало быть, ты согласен с медицинским заключением доктора Уотсона?
- Безусловно.
Он встал, и они обменялись нежным поцелуем.
- А теперь, - сказал Холмс, - разреши сообщить, что на прошлой неделе мне удалось разыскать бутылку отличного бургундского - прямо напротив, у Доламора. Предлагаю распить ее вместе и обещаю забыть на время о том необычном случае.
Несколько дней прошло в нелегких переговорах с чиновниками из Скотланд-Ярда, а также кредиторами и поверенными сэра Роберта Норбертона. Холмс настойчиво советовал кредиторам и полиции проявить сострадание к отчаявшемуся спортсмену. Прекрасный жеребец сэра Роберта, уверял Холмс, наверняка победит на скачках и принесет своему хозяину достаточно денег, чтобы тот смог расплатиться со своими огромными долгами. В конце концов это здравое мнение возобладало, на предложенных Холмсом условиях вопрос был улажен, и вечер ю мая Холмс проводил в приятном безделье. Он расположился в любимом кресле и наблюдал за Уотсоном - тот возился за письменным столом с какой-то рукописью.
- Еще один из ваших лестных отчетов о моих расследованиях? - спросил Холмс.
- Два-три примечания к записям по делу о поместье Старый Шоскомб и некоторые выписки по профессии, - ответил Уотсон. - Меня попросили провести семинар по тропическим болезням в Лондонском университете.
- Уверен, вы сделаете это блестяще.
Холмс потянулся было к томику Мопассана, но вместо этого взял свежий журнал. Он лениво листал страницы, как вдруг взгляд его упал на заголовок "Хрустальное яйцо".
Холмс со жгучим интересом принялся за чтение.
С год тому назад близ Севендайэлса еще можно было видеть маленькую закопченную лавку, на вывеске которой поблекшими желтыми буквами было написано: "К. Кэйв, естествоиспытатель и продавец редкостей"…
- Менее года тому назад, пожалуй, - подумал Холмс вслух.
- Что вы сказали? - переспросил Уотсон, подняв голову от стола.
- Я читаю рассказ мистера Г. Дж. Уэллса.
- Ах, Уэллс, - повторил Уотсон с ноткой презрения в голосе. - Писака, торгующий сенсациями, с подозрительно революционными взглядами.
Холмс улыбнулся.
- Вы недолюбливаете его точно так же, как Мопассана.
- Ни в коем случае, - решительно покачал головой Уотсон. - Я уже говорил вам, что личная жизнь Мопассана достойна всяческого сожаления. Уэллс позволяет себе открыто осуждать нашу цивилизацию и наше правительство. О его личной жизни я ничего не знаю. Вероятно, лучше будет не расследовать эту область жизнедеятельности мистера Уэллса.
- Не расследовать? - повторил Холмс, улыбаясь еще шире. - Человек моей профессии не может слышать такое спокойно. Что ж, не буду вас больше отвлекать.
Уотсон вновь заскрипел пером. Холмс углубился в чтение "Хрустального яйца". Уэллс, показалось ему, задался целью представить публике художественное произведение; в то же время, в рассказе мелькали упоминания о Кэйве и Уэйсе, говорилось и "высоком смуглом человеке в сером костюме", который исчез с кристаллом. Было понятно, что ни Темплтон, ни Хадсон не осмелились назвать имя Холмса.
Несколько дней Холмс неотрывно размышлял о кристалле. Ему не хотелось тревожить Челленджера дальнейшими расспросами. Вероятно, изучение кристалла за последние месяцы не продвинулось ни на йоту, если только марсиане не ответили на сигналы. Холмс предполагал, что понимание Марса как всего лишь более развитой по сравнению с человечеством культуры - подобной европейскому городу в сравнении с деревней дикарей - может оказаться не в меру оптимистичным; предположение это в свое время привело профессора Челленджера в ярость. Но Холмс все сильнее укреплялся в мысли, что человечество являлось расой существ, которые стояли на низшей ступени эволюции и далеко отстали от марсиан в своем развитии.
Марсианская загадка была сложной и неприятной. Один он никак не мог ее решить. Утром 13 мая, по-прежнему погруженный в тягостные размышления, Холмс сидел за завтраком. Уотсон расположился напротив, развернув газету.
Внезапно Уотсон перегнулся через стол.
- Что вы об этом скажете, Холмс? - спросил он, указывая на газетный лист.
Под заголовком "Необычайное извержение на Марсе" была напечатана короткая заметка:
Обсерватория на Яве сообщает о громадном взрыве раскаленного газа, происшедшем на планете Марс около полуночи. Д-р Лавелль, сравнивая данное явление с вспышкой пламени, каковая вырвалась из марсианских недр точно "снаряд из орудия", сообщил по телеграфу, что спектроскоп обнаружил массу раскаленного водорода, движущуюся к Земле с ужасающей быстротой. Поток огня перестал быть видимым приблизительно через пятнадцать минут.
- Необычайное явление, - с трудом проговорил Холмс, стараясь сохранять спокойствие.
- Мне тоже так показалось. Простите, не хотелось бы опоздать на семинар.
Уотсон поспешил распрощаться. Холмс тут же связался с Челленджером.