Динст улыбалась. Эта ведьма, конечно, все понимала: и то, какое жуткое впечатление производили слова профессора на Гарда и его друзей, и как эта нормальная человеческая жуть не понимается гениями - гангстерами от науки. Затем она бросила короткий взгляд на свои часы - взгляд, который, как правило, редко ускользает от внимания окружающих. Не пропустил его и Гард. "Так, - решил он, - надо действовать". И отозвал в сторону Фреда Честера.
- Фреди, с минуту на минуту здесь будет шеф, - сказал комиссар тихо, чтобы никто, кроме Честера, не мог услышать его слов. - Один он будет или со свитой, я не знаю, как не знаю и того, что станет с нами в следующее мгновение. Кто-то из нас должен немедленно уйти отсюда, выбраться на волю и оповестить мир о случившемся.
- А Майкл?
- Доверь его мне, Фреди. И уходи. Немедленно. Сейчас же! Ты знаешь, как выйти отсюда?
- Он поможет, - сказал Фред, кивнув на Шиза.
- Секунду, - сказал Гард и повернулся к профессору Яншу. - Профессор, дайте мне кассету! Да, да, вон ту!
Профессор Янш безропотно подчинился, и кассета с фильмом перешла в руки Честера.
- Здесь все, - сказал Гард. - Теперь иди. Эта ведьма, кажется, догадывается о нашем разговоре.
Прежде чем расстаться, Честер и Гард обменялись долгими взглядами, в которых были и надежда, и страх друг за друга, и уверенность в правильности того, что каждый из них делал и еще должен сделать.
И Честер, сопровождаемый Шизом, ушел.
- Мадам, - сказал Гард Дине Динст, так и не сумевшей сохранить спокойствие на лице в связи с уходом Честера, да еще с кассетой. - Хочу вас предупредить, и вполне серьезно: если вы вздумаете сообщить вашему шефу, что здесь, кроме нас, были еще два человека, которые только что нас покинули, вам удастся произнести только первый слог первого слова, содержащего это сообщение. О том, чтобы не было продолжения, позаботится мой коллега. Посмотрите на него, чтобы убедиться, что ему совершенно не свойственна рефлексия, когда он выполняет приказ начальника.
Динст действительно посмотрела на Таратуру и еле заметно улыбнулась кончиками губ. Таратура в плавках, да еще в обществе Сюзи и с пистолетом в руке, воистину выглядел так же "страшно", как актер в спектакле, играющий убийцу.
- Не верите, мадам, - произнес Гард, констатируя факт. - Хорошо. Тот случай, когда поверить вы не успеете, поскольку отправитесь на тот свет прежде, чем ваш мозг сформулирует происшедшее. Больше того, предупреждаю: даже намек шефу глазами, жестом или попытка написать ему на бумаге какое-то слово, будут мгновенно наказаны пулей, дорогая Дина Динст. Инспектор Таратура, выполняя приказ, полностью освобожден от необходимости сомневаться.
- И тем не менее я не могу гарантировать вам, Гард, что буду молчать в присутствии ше…
Закончить слово ей не удалось: инспектор просто шмальнул из пистолета в ее сторону, и пуля, пройдя в сантиметре над головой Дины Динст, вошла в портрет жены президента, почему-то висящий над креслом, в котором сидела Динст, причем так точно в переносицу, что президентша в мгновение стала похожа на индианку. Пистолет был бесшумным, он издавал только короткий змеиный шип, но в сочетании с пулей и дыркой на портрете произвел достаточно убедительное впечатление. Дина Динст стала белой как полотно, улыбка тихо сползла с ее лица и более не возвращалась.
Профессора подавленно втянули головы в плечи.
- Кстати, господа, - сказал им Гард, - все, что мною обещано вашей руководительнице, распространяется и на вас. Так что прошу хранить на тему об ушедших отсюда людях гробовое - повторяю: гробовое! - молчание.
Оба профессора, будучи "солдатами науки", определенно не годились не только в "синеберетники", но даже в тыловые кашевары.
Сюзи, перестав смеяться, одарила инспектора восхищенным взглядом, вновь его смутив.
Гард успел закурить сигарету, и в то же мгновение книжный шкаф, находящийся в углу комнаты, мягко поехал в сторону.
В образовавшемся проеме стоял генерал Дорон.
Глава 17
ФИЛОСОФИЯ ТУПИКА
Дорон стоял, засунув руки в карманы пиджака, и, чуть покачиваясь, медленно обводил присутствующих глазами. На его лице не было ни страха, ни выражения агрессии, ни удивления, оно было спокойным и немного усталым. По всему чувствовалось, что пришел Хозяин. Недосягаемость его ощущалась во всем облике, уверенной позе, в нахмуренных бровях и мудром взоре, полном озабоченности. Казалось, он откроет сейчас рот и скажет: "Ну, что вы тут без меня натворили, щенки шкодливые, отлупить вас некому?"
Люди в комнате пребывали в состоянии потрясения. Гард и Таратура - от неожиданности, профессора и Дина Динст - от привычного подобострастия перед шефом, которого они видели, вероятно, так же часто, как затмение Солнца, а Сюзи - просто за компанию, глядя на остальных и подтверждая существование небезызвестного "феномена толпы".
Выждав несколько мгновений, Дорон вошел в комнату, и книжный шкаф без звука встал на прежнее место. Но этот шаг генерала в комнату был как бы шагом с пьедестала в общество равных ему людей, и Гард пришел в чувство.
- Господин генерал, - сказал он севшим от волнения голосом, но достаточно четко, - я не скрою удивления вашим появлением, но, если вы действительно шеф этой организации, я… вынужден вас арестовать?
Последние слова Гарда прозвучали почему-то не утвердительно, а вопросом, будто он просил у генерала совета. Пистолет в руке Таратуры дрогнул, чуть приподнялся и замер, нацелившись в грудь Дорона.
- Вижу, - спокойно сказал Дорон. - Я тоже не думал, что, поручая вам безобидный розыск младенца, приготовлю себе столь приятную встречу. Поздравляю, комиссар. Что касается ареста, то я, как член Тайного совета, пользуюсь неприкосновенностью, и это должно быть вам известно. Так, комиссар?
- Нет, не так, - окрепшим голосом сказал Гард. - Статья 274-я, пункт 7-й "Уложения о задержании" дает мне право арестовать любого человека, независимо от его чина и должности, даже президента, если он застигнут на месте совершения преступления.
- Во-первых, - с улыбкой возразил Дорон, - не вы меня здесь застигли, а я сам сюда явился. Во-вторых, почему вы считаете преступным то, что здесь происходит?
- По крайней мере, для меня это бесспорно, генерал.
- Вы никогда не отличались торопливостью, не изменяйте себе и на этот раз. Дорогая, - Дорон повернулся к Дине Динст, - вы как-то странно выглядите. Приведите себя и нервы в порядок и дайте нам бутылочку стерфорда. Вам, господа, - Дорон посмотрел на профессоров, - тоже досталось от комиссара? Я с удовольствием отпустил бы вас из этой комнаты, но комиссар Гард, вероятно, будет против, а потому пока присядьте в кресла, вот сюда, и ждите своей очереди. Вы инспектор Таратура? - Генерал внимательно оглядел Таратуру. - Так я и понял, хотя ваш мундир выглядит несколько современней, чем следует. Надеюсь, вы понимаете шутки. Пожалуйста, будьте осторожны с пистолетом, и, поскольку вы обладаете, насколько я осведомлен, весьма решительным характером, шутить с этой штучкой как раз не стоит. А с вами, милочка, мы не знакомы…
- Сюзи, - словно загипнотизированная, произнесла девушка и даже сделала книксен.
- Дочь Эдмонта Бейла?! - воскликнул Дорон, обнаруживая феноменальную память на лица, имена и фамилии. - Очень приятно! Вы, конечно, не помните, но лет примерно восемь назад, прошу прощения, вы сидели у меня на коленях… - Он бархатно рассмеялся. - Вот не ожидал, что вы служите в полиции! Или просто работаете на нее? С вашим отцом у меня связаны кое-какие милые воспоминания…
Он чуть вздернул подбородок и посмотрел на потолок, как бы прокручивая в своей памяти и то блаженное время, когда Сюзи девочкой сидела на его коленях, и то "милое", что было связано с ее отцом. "Ну актер! - подумал Гард. - Талантище!" Комиссар уже окончательно взял себя в руки, раскурил погасшую сигарету и взглядом показал Таратуре, чтобы тот отошел к дверям и держал в своем поле зрения всю компанию.
- Ну что же, комиссар, - произнес Дорон, покончив с воспоминаниями. - Не пора ли нам сесть и поговорить откровенно, тем более что обстановка вполне благоприятная и мы оба никуда не спешим?
При этих словах Дина Динст сделала какое-то едва заметное движение, которое одновременно увидели и по-своему истолковали и Дорон, и Гард, и Таратура, но первым открыл рот все же генерал, проницательности которого мог позавидовать сам Гард.
- Не тщитесь напрасно, дорогая Дина, и не рискуйте зря. Комиссар сам знает, что и когда мне следует узнать, не так ли, Гард? Ведь мы действительно с вами не торопимся? Тогда прошу.
Он первым сел, нет, не развалился, а именно сел, строго и аккуратно, как полагается военному, в кресло, рукой указав комиссару на другое, напротив себя. Рядом, на низком столике, уже освобожденном от газет и журналов, появилась бутылка стерфорда и несколько бокалов - Дина Динст действовала быстро и бесшумно, как хорошо вышколенная прислуга.
"Или он колдун, или просто актерствует, делая вид, что ничего о Честере не знает, в то время как за Фредом уже организована погоня…" - решил Гард, испытывая противное состояние, которое всегда посещало его, если он имел дело с чем-то нераспознанным, загадочным, не поддающимся логике и расчету.
- Я не хочу, комиссар, чтобы разговор велся в форме допроса, меня устраивает беседа, и потому позвольте мне начать первым. - Дорон налил в бокалы вино, сделал маленький глоток и жестом пригласил Сюзи, Гарда и Таратуру последовать его примеру. - Прежде всего, если вам не успели сказать, я коротко изложу суть дела. Вы видели наших пациентов?
- Да, - сказал Гард.
- Вам объяснили смысл нашей работы?
- Нет, - сказал Гард.
- Напрасно. Это бы вас успокоило. Дело в том, что мы готовим покорителей Марса.
- Не понял, - сказал Гард.
- Но я еще не все объяснил, - улыбнулся Дорон, делая очередной глоток стерфорда. - Что же вы, господа? Сюзи Бейл? Вы не любите стерфорд?!
- Не будем отвлекаться, генерал, - сухо сказал комиссар.
- Хорошо. Итак, мы пришли к выводу, что проще изменить структуру человеческого организма, чем изменять структуру планеты. Люди, прооперированные нами, способны жить в марсианских условиях без охранительной аппаратуры и скафандров, а свободно, как на Земле. Собственно говоря, они уже сейчас так живут, ведь купол - это точная копия Марса…
- Минуту, генерал, - произнес Гард, вставая. - Есть одно внеочередное дело, решив которое мы сможем продолжить нашу беседу. Я прошу вас, если слово "прошу" вам приятнее слышать, чем "требую"…
- Ну, видите, - улыбнулся Дорон в адрес Дины Динст, - комиссар Гард сам говорит мне то, что чуть не сорвалось с вашего языка раньше времени!
"Не такой уж он провидец, как хочет им казаться, - подумал про себя комиссар. - Ладно, пусть продолжает актерствовать".
- Повторяю, генерал, я прошу немедленно вернуть мне Майкла Честера, сына журналиста Честера!
- Да, я еще раньше знал о главной причине вашего появления в зоне, - спокойно заметил Дорон. - Охотно выполню вашу просьбу, если это возможно, - добавил он через паузу. - Дорогая, в какой стадии ребенок?
- В стадии… - Дина Динст подняла глаза на Гарда, как бы спрашивая: мне можно говорить? Гард кивнул, и она продолжила: - В стадии "С".
- Н-да… - Дорон почмокал губами. - Профессор Янш, возможно что-нибудь сделать?
- Из стадии "С", господин генерал, никто не возвращается, - донесся из угла бесстрастный голос.
У Гарда упало сердце.
- То есть как это, - сказал он, - не возвращается?!
Дорон отодвинул недопитый бокал стерфорда, взял сигарету из гардовской пачки и закурил. Динст бросила на него тревожный и удивленный взгляд, потому что никогда не видела генерала курящим.
- Я бы вернул ребенка, - со вздохом произнес Дорон, - но, видит Бог, есть вещи, которые сильнее нас. Такие процессы, как смерть или распад личности, необратимы. Производимые у нас операции относятся к их числу. Вы чуть-чуть опоздали, комиссар. Ребенок уже в работе… и на такой стадии, когда… увы!
Возникла напряженная пауза, в течение которой Гард пытался осмыслить услышанное.
- Значит, люди, - сказал он, - находящиеся под куполом, не могут из-под него выйти?
- Не могут, комиссар, - снова вздохнув, произнес Дорон.
- Никогда?!
- Они уже не люди. - Голос Дорона звучал тихо и мягко, можно даже сказать, сочувственно. - Они не дышат земным воздухом, не едят нашу пищу и не пьют нашу воду. Единственное место, пригодное для их жизни, - купол. Такова реальность, комиссар, с которой и вы и я вынуждены считаться.
- Их нельзя освободить?!
- Освобождение этих существ в том смысле, в каком это понимаете вы, приведет их к неминуемой гибели.
- Но ведь это чудовищно! - воскликнул Гард. - То, что вы сделали, хуже убийства! Вы оторвали их от семей, подвергли калечащей операции, обрекли на вечное заточение! Вы лишили их Земли! Какой нормальный рассудок способен это понять и оправдать?!
- Успокойтесь, комиссар, и выслушайте меня! - Дорон тоже повысил голос. - Давайте разберемся по порядку. Во-первых, у нас есть и взрослые люди, которые дали добровольное согласие на операцию…
- Не верю! - перебил Гард. - Вы их принудили, или обманули, или…
- Мы их купили, комиссар, - с обезоруживающей откровенностью сказал Дорон. - Ну и что из того? Мы заплатили их семьям большие деньги, получив взамен не просто глаза, сердца и почки, которые, как вы знаете, сегодня продаются и покупаются во всем мире, как обыкновенный товар, а людей целиком. Это просто дороже ценится…
- Но дети?! Вы же их крали!
- Да, крали. В тех случаях, когда были уж очень подходящие экземпляры, а контакта с родителями нам установить не удавалось. Но большинство детей мы покупали, поймите это, комиссар! Они были проданы нам под прикрытием рэкетирства!
- Боже мой! - сказала вдруг Сюзи, и генерал резко повернулся в ее сторону.
- Вы еще ребенок, моя крошка, чтобы разбираться в жизни, - сказал Дорон. - Спросите у комиссара, сколько тысяч родителей оставляют своих младенцев на пороге родильных домов и благотворительных учреждений!
- Их вынуждают обстоятельства, - сухо сказал Гард.
- Меня тоже. Или вы считаете, комиссар, государственную необходимость менее уважительной, чем семейную?
- Мораль не оправдывает таких родителей.
- Но относится к ним с пониманием. Уже хорошо! - парировал генерал. - А что вы скажете по поводу тех случаев, когда родители сдают детей в круглогодичные интернаты? По пять, по десять лет дети живут в эдакой казарме, в глаза не видя папаш и мамаш, но госпожа мораль и даже господин закон не осуждают таких родителей! Скажите, крошка, у вас повернется язык назвать их выродками?
- В ваших словах звучит желание оправдаться, - сказал Гард. - Вы сами понимаете противоестественность содеянного!
- Нет, Гард, я не оправдываюсь, я просто хочу убедить вас не делать глупостей. - Дорон внимательно посмотрел на Гарда, затем поочередно ощупал взором всех присутствующих, и, когда дошел до Дины Динст, она всем телом подалась вперед, даже слегка приоткрыла рот, но в это мгновение комиссар предупреждающе произнес:
- Мадам!
Динст как бы осела назад, Дорон заметил перемену в ее состоянии, но, видно, не оценил это по достоинству, так как уже чувствовал себя на коне, ощущал некую приподнятость и не хотел выбивать себя из седла. Оставшись довольным сделанным обзором, а также расстановкой сил, генерал продолжал:
- Вы говорите, Гард, что мы калечим детей. Звучит страшно, но так ли обстоит дело в действительности? Совершили ли мы преступление, делая операции? Следите за моей мыслью. В свое время существовали компрачикосы, которые, кстати, находились под покровительством одного из английских королей, забыл его номер, но это не столь важно. Папы Римские тоже не брезговали их услугами…
- Простите, генерал, - заметил Гард, - я уступил вам, отказавшись от допроса, уступите и вы, отказавшись от популярной лекции.
- Я не выгадываю спасительных минут, комиссар, - спокойно произнес Дорон. - Скорее это в ваших, чем в моих интересах… - Гард опять почувствовал холод, пробежавший по позвоночнику снизу вверх: генерал вновь мистически угадывал тактику комиссара. - Ничего не подозревающая охрана по-прежнему наверху, и ей в голову не придет спуститься сюда без вызова. Вы можете позволить себе роскошь выслушать меня? Можете или нет?
- Мадам! - был вынужден вместо ответа сказать Гард, быстро глянув на Динст, а затем на Таратуру. - И все же, генерал, прошу вас покороче. - Эту фразу комиссар добавил скорее не для того, чтобы выгадывать или не выгадывать минуты, а из соображений престижных: Дорона надо было, высаживая из седла, "ставить на место".
Генерал сощурил глаза. Инициатива, которую он почти держал в руках, ускользала. Комиссар дерзил, а дерзость Дорон привык считать признаком силы, пусть даже временной, но силы. С каким бы удовольствием генерал распорядился сейчас заткнуть глотку "этому комиссаришке"! Увы, блаженный для Дорона момент еще не наступил, не говоря уже о том, что Таратура с каменной и совершенно непроницаемой физиономией стоял в дверях с пистолетом в руке, а пуля этого "кретина", как мысленно назвал инспектора Дорон, была еще сильнее и убедительнее дерзких слов Гарда.
- Хорошо, - сказал генерал, - я постараюсь. Я хотел лишь заметить, что компрачикосы самим фактом своего существования должны побудить вас, комиссар, задуматься над двумя вещами: законы не всегда осуждали их, а что касается морали, то и эта штука весьма и весьма относительная.
- Вот именно, - подтвердил Гард, - и я могу напомнить вам, что мы живем в двадцатом веке и что суд в Нюрнберге покарал фашистов за опыты над людьми.
- Ах, комиссар, - воскликнул Дорон, - разве обвинительный приговор преступникам вернул к жизни хоть одного погибшего? Терпимость по отношению к компрачикосам в принципе кажется мне более справедливой, тем более что никакая кара в прошлом не дает обществу опыта вести себя в будущем иначе. Уроки истории вообще не учат! Не зря говорят, что каждая общественная формация переживает собственное "средневековье", а каждое поколение людей неизбежно проходит через собственные ошибки и заблуждения…
- Не могу согласиться с вами, генерал. Ваша философия делает Закон и Мораль вообще лишними категориями в жизни людей…
- Увы, потому вам, комиссар, никогда не быть политиком и, стало быть, президентом или даже министром внутренних дел. Ваша вечная забота - гоняться по крышам за конкретными преступниками, а не освобождать общество от социальных причин преступности. Вы не умеете принимать пусть беспощадных, но реалистических решений, вы постоянно витаете там… - Дорон поднял глаза вверх, имея в виду то ли облака, то ли крыши, по которым бегает Гард за своими преступниками.
- Полагаю это своим достоинством, а не недостатком.