И снова я заткнулся. Еще один урок. Мы вырыли неглубокие ямки и засыпали себя песком. Я, кстати, заметил, что это уж очень напоминает могилы. К моему удивлению, телу было очень приятно. Теплый песок успокаивал ноющие мускулы, и впервые с того времени, как нас схватили после праздника у эмира, я сумел расслабиться. Спустя некоторое время я слегка задремал под жужжание насекомых.
День тянулся медленно. Мне снова пришлось натянуть на голову галабейю, и потому я ничего не видел. Делать было нечего, разве что лежать, думать, строить планы да давать волю своей фантазии.
Через несколько часов я услышал низкий вибрирующий гул и перепугался. Я не представлял себе, что бы это могло быть, и подумал, что у меня в ушах звенит. Однако гул не утихал, он даже становился все громче.
- Вы слышите, о шейх? - спросил я.
- Да, племянник мой. Это пустяки.
Теперь я был уверен, что это завывание приближающегося самолета или вертолета. Хорошая это новость или нет? Звук становился все громче, пока не дошел чуть ли не до визга. Я не мог встать, не мог ничего увидеть, потому я высунул из песка руки и стянул с головы галабейю.
Вокруг ничего не было. Жужжание было такое, что вертолет должен был бы висеть прямо у нас над головами, но голубое небо было пустым.
- Что это? - озадаченно спросил я.
- Это, о мудрый, знаменитые "поющие пески". Мало кому удается это услышать.
- Эти звуки издавал песок? Он же ревел, как двигатель!
- Говорят, эти звуки получаются, когда один слой песка скользит по другому, вот и все.
Я чувствовал себя полнейшим дураком из-за того, что всполошился из-за какого-то жужжания, которое издавала песчаная дюна. Однако Папа и не думал смеяться надо мной, и я был ему за это благодарен. Я снова зарылся в песок и сказал себе, что не следует быть таким идиотом.
Около пяти мы вылезли из наших песчаных постелей и приготовились к ночным трудам. Мы помолились, выпили солоноватой воды и снова пошли на запад. После получаса ходьбы у меня возникла блестящая идея. Я вынул свои модики и вставил тот, который блокирует чувство жажды. И сразу же почувствовал прилив бодрости. Это была опасная иллюзия, поскольку тело мое теряло воду с прежней скоростью. И все же теперь я чувствовал, что могу идти дальше без воды, и отдал свою флягу Папе.
- Я не могу принять ее от тебя, племянник, - сказал он.
- Можете, о шейх, - сказал я. - Эта штучка не даст мне страдать от жажды ровно столько, сколько вам поможет продержаться эта фляга. Сами понимаете, если мы вскоре не найдем воду, мы умрем оба.
- Это верно, мой дорогой, но…
- Идемте дальше, дедушка, - ответил я.
Солнце садилось, и воздух начал остывать. Чуть позже мы остановились передохнуть и помолиться. Папа допил воду из одной фляги. Затем мы снова двинулись в путь.
Я начал чувствовать зверский голод и осознал, что, если не считать жалких фиников Байт Табити, последний раз я ел сорок восемь часов назад во дворце у эмира. Хорошо, что у меня был еще и модик, блокирующий чувство голода. Я вставил и его, и голодные колики в моем желудке утихли. Я понимал, что Папа, наверное, умирает с голоду, но с этим я поделать ничего не мог. Я выбросил из головы все мысли, кроме той, как пройти через всю Пустую четверть.
Раз, забравшись на гребень высокой дюны, я обернулся и посмотрел назад. В бледном свете луны мне показалось, что за дальней дюной поднимается облако пыли. Я взмолился, чтобы это не оказалось погоней. Я хотел было показать это Фридландер-Бею, но не смог снова обнаружить облака. Может быть, оно мне почудилось. Обширная пустыня - самое место для галлюцинаций.
После второго часа ходьбы нам пришлось отдохнуть. Искаженное лицо Папы осунулось. Он открыл вторую флягу и осушил ее. Больше воды у нас не было. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.
- Свидетельствую, что нет бога, кроме Бога, - тихо сказал Папа.
- И Мухаммед - пророк его, - добавил я. Мы встали и снова двинулись в путь.
Через некоторое время Папа упал на колени в приступе рвоты. Извергать ему было нечего, но спазмы были долгими и жестокими. Я надеялся, что он потерял не так много воды. Позывы к рвоте - первый признак сильного обезвоживания. Через несколько минут он слабо махнул рукой, показывая, что хочет идти дальше. С этого момента меня охватил страх, какого я в жизни не знал.
Теперь у меня уже не оставалось иллюзий: мы не выживем, разве что нас спасет чудо.
Мускулы начала сводить судорога, и мне в третий раз пришлось воспользоваться модиками. Я вставил тот, что блокировал боль, осознавая, что, если я доживу до избавления, состояние мое будет кошмарным. Как говаривала моя приятельница Чирига: "Расплата - сука".
Около полуночи, после того как мы еще раз отдохнули, Папа начал спотыкаться. Я подошел к нему и тронул за плечо. Он повернулся, "о взгляд его плыл.
- Что, сын мой? - спросил он. Голос его был хриплым, а слова неразборчивы.
- Как вы себя чувствуете, о шейх?
- Чувствую… странно. Я уже не голоден, и это хорошо, но у меня дико болит голова. Перед глазами яркие точки, я едва вижу то, что передо мной. И неприятное покалывание в руках и ногах. Дурные симптомы.
- Да, о шейх.
Он поднял на меня взгляд. Впервые за все время, что я его знал, у него в глазах показалась неподдельная печаль.
- Больше я не хочу идти.
- Да, о шейх, - сказал я. - Я понесу вас.
Он хотел было сопротивляться, но ничего не вышло. Я извинился, поднял его и перекинул через плечо. Без модиков, которые подавляли неприятные сигналы тела, идущие в мозг, я его и пятидесяти ярдов не протащил бы. Я шел вперед с радостным, абсолютно ложным ощущением того, что мне хорошо. Я не хотел есть, я не хотел пить, у меня даже ничего не болело. У меня был еще один модик, который я мог использовать в том случае, если бы меня начал одолевать страх.
Немного спустя я осознал, что Папа что-то возбужденно шепчет. Вытащить нас из этой переделки должен был я. Я просто стиснул зубы и пошел. Мой модифицированный мозг был до смешного уверен в том, что я выберусь живым из самой страшной пустыни в мире.
Ночь минула. Я упорно брел по волнистым пескам, словно робот. И все это время мое тело страдало от того же обезвоживания, как то, что свалило с ног Папу, и яд усталости накапливался в моих мускулах.
За моей спиной вставало солнце, я ощутил, как мне начало припекать спину и затылок. Я брел все утро. Папа больше не издавал ни звука. Один раз, около восьми, мои руки и ноги не выдержали. Я уронил Папу на песок и тяжело упал рядом с ним. Позволил себе немного отдохнуть. Я понимал, что довел себя до предела. Я подумал, что, может быть, мне станет лучше, если я немного полежу.
Наверное, я потерял сознание, поскольку, когда я в следующий раз посмотрел на часы, миновало два часа. Я встал, поднял Папу и перекинул его через плечо. Затем прошел еще немного.
Я шел, покуда снова не упал. Это уже походило на систему, и вскоре я окончательно потерял счет времени. Солнце вставало, солнце уходило. Вставало, уходило. Я понятия не имел, сколько умудрился пройти. Смутно помню, что сидел на склоне огромной дюны, поглаживал руку Фридландер-Бея и плакал. Я сидел там долго, и вдруг мне показалось, что я слышу, будто кто-то зовет меня по имени. Я поднял Папу и пошел на голос, спотыкаясь.
На сей раз я ушел недалеко. Пересек две, может, три дюны, и мышцы снова подвели меня. Я лежал, наполовину уткнувшись лицом в горячий красный песок. Уголком глаза я видел ногу Папы. Я был совершенно уверен в том, что больше не встану.
- Прибегаю к защите… - пробормотал я. Закончить не хватило слюны. "Прибегаю к защите Владыки Миров", - мысленно произнес я.
И снова отключился. Когда я очнулся в следующий раз, то увидел ночь. Видимо, я был еще жив. Надо мной склонился человек с суровым лицом, на котором выделялся крючковатый нос. Я не знал, кто он, не знал, существует ли он на самом деле. Он что-то сказал мне, но я не понимал его слов. Он смочил мне губы водой, и я попытался вырвать у него козий бурдюк, но руки не слушались меня. Он еще что-то сказал. Затем коснулся моих розеток.
Я с ужасом понял, что именно он пытается сделать.
- Нет! - прохрипел я. - Пожалуйста, во имя Аллаха, не надо!
Он убрал руку и еще несколько секунд рассматривал меня. Затем открыл кожаный мешок, вынул оттуда старинный одноразовый шприц и флакон с какой-то жидкостью и сделал мне укол.
Чего я действительно хотел, так это кварту чистой свежей воды. Но и доза соннеина - тоже хорошо.
Глава 5
Теперь я помнил все, что произошло с момента нашего похищения до того, как нас спасли Бани Салим. Однако память о нескольких днях, наверное, навсегда исчезла для меня в мареве бреда. Шейх Хассанейн успокоил меня, затем вынул все модики. Мой разум и тело поглотила волна дикой боли. Я был рад, что Хассанейн держал меня в отключке с помощью соннеина, пока я не стал выздоравливать.
Когда поутру я сел и потянулся, Нура уже бодрствовала. Несколько секунд я не мог понять, где я. Передний и задний пологи шатра из козьей шерсти были откинуты, и внутрь задувал свежий теплый ветерок. Я склонил голову и помолился: "Да будет день этот счастливым, охрани нас от зла!"
Да благословит тебя Аллах, о шейх, - сказала Нура. Она подошла ко мне поближе. В руках ее была чашка верблюжьего молока и тарелка с хлебом и хуммусом - пастой из нута и оливкового масла.
- Бисмилла , - пробормотал я, отламывая кусок хлеба. - Да будет удачен день твой, Нура. - С волчьим аппетитом я набросился на завтрак.
- Я рада видеть, что у вас снова появилась охота к еде. Не принести ли вам еще?
Рот у меня был набит, потому я только кивнул. Нура вышла из шатра за второй порцией. Я несколько раз глубоко вздохнул и попробовал пошевелить конечностями. Мускулы по-прежнему ныли, но я чувствовал, что вскоре смогу встать. Я вспомнил, как Хассанейн говорил мне, что Бани Салим скоро нужно будет искать для животных Другое пастбище. Перспектива протопать с ними пару сотен миль не слишком вдохновляла меня, потому я решил, что пришло время научиться ездить на верблюде.
Нура вернулась с другой тарелкой хлеба и хум-муса, и я набросился на еду.
- Старый шейх придет к вам, когда вы поедите, - сказала она.
Я был рад это слышать. Мне хотелось посмотреть, как Фридландер-Бей перенес наше испытание. Хотя оно еще не кончилось. Нам еще нужно было пройти долгий и тяжелый путь. Единственным различием было то, что теперь мы пойдем с Бани Салим, а они знают тут все источники.
- Нам с Папой надо поговорить, - сказал я.
- Вы должны обдумать план вашей мести.
- Что ты об этом знаешь? - спросил я.
Она улыбнулась. Только тут я понял, что она больше не прикрывает лицо накидкой.
- Вы много раз говорили мне об эмире, кади, имаме и шейхе Реда. Большую часть времени вы что-то бормотали, но я достаточно много поняла из ваших речей. А старый шейх рассказал мне почти то же самое.
Я поднял брови и подобрал куском хлеба остатки хуммуса.
- И что, по-твоему, нам следует делать?
Лицо ее стало торжественным.
- Бедуины держатся мести. Это стало неотъемлемой частью нашей религии. Если вы не вернетесь в город и не убьете тех, кто умышлял против вас, то Бани Салим не будут больше вам друзьями. Я чуть было не рассмеялся:
- Даже если нам придется убить такого уважаемого человека, как имам? Даже если его любят феллахи нашего города? Даже если он славится добротой и щедростью?
- Значит, он имам с двумя лицами, - сказала Нура. - Для некоторых он, может быть, мудрый почитатель Аллаха, добрый к своим братьям во Исламе. Но вам он причинил зло, значит, у него развращенная душа. Он взял деньги от вашего врага и несправедливо осудил невинных людей на изгнание и верную смерть. Второе лицо его говорит о том, что первое лживо и что оно ненавистно Аллаху. Вы должны отплатить ему за предательство так, как того требует обычай.
Ее горячность испугала меня. Я не понимал, почему это дело, касающееся меня и Папы, с одной стороны, и доктора Абд ар-Раззака - с другой, так сильно волнует ее. Она заметила, что я рассматриваю ее, вспыхнула и прикрыла лицо покрывалом.
- Обычаи бедуинов могут оказаться незаконными в городе, - сказал я.
Глаза ее вспыхнули.
- Что такое "законный"? Есть только праведное и неправедное. Существует сказка о злом имаме в колодце, которую бедуинки рассказывают своим детям.
Нура, если на место имама поставить того, кто причинил нам зло, то эта история называлась бы "ответчик в колодце", так ведь?
- Я даже не знаю, что такое ответчик, - сказала она. - Слушай же. Может, жил на свете, а может, и нет, злой имам в Аш-шаме, который вы называете Дамаском, в те времена, когда других городов на свете не было. Бедуинам не нужны имамы, потому что каждый из них молится Аллаху сам и не доверяет молиться за себя другому. Слабым горожанам нужна помощь имама, потому что они забыли, как самим находить себе воду и добывать еду, потому им приходится зависеть от людей, которые им все это доставляют. Потому им приходится зависеть и от имама, чтобы найти путь к Аллаху.
Итак, многие из жителей Аш-шама все же думали, что злой имам мудр и добр, поскольку он наставлял всех, кто слушал его, давать деньги нуждающимся братьям. Но сам имам ни монетки не дал из своих денег, поскольку стал очень жаден. Он любил золото так, что продался одному из самых развращенных и честолюбивых людей города.
Когда проведал Аллах о том, что сердце имама стало черным, послал Он одного из ангелов Своих на землю. Ангелу дано было повеление забрать имама в пустыню и держать его там, чтобы он больше не смог никого из людей вести неправедным путем. Ангел нашел имама в его тайной сокровищнице, когда тот перебирал кучи золотых и серебряных монет. Ангел наложил на имама заклятье, и тот уснул.
Ангел взял злого имама, положил его на ладонь и унес в самое сердце Руб-аль-Хали. Имам ничего не знал об этом, потому что все еще крепко спал. Ангел сделал глубокий-глубокий колодец и опустил имама на самое дно, где не было ничего, кроме самой горькой и грязной воды на свете. И тогда ангел разбудил имама.
" Йа Аллах! - вскричал злой имам. - Где я и как я сюда попал?"
"Слишком поздно взывать к Аллаху, о сын Адама", - сказал ангел. Суровый голос его прозвучал как раскат грома, и стены вокруг содрогнулись.
"Выпусти меня, - в страхе сказал имам, - и я обещаю исправиться! Сжалься надо мной!"
Ангел покачал головой, и из глаз его вырвались ужасные молнии.
"Не мне осуждать или миловать тебя. Единственный Судия уже вынес свое решение. Подумай о своих делах и исправь душу свою, поскольку тебе все же предстоит встретиться с Господином твоим в День Суда".
Затем ангел ушел и оставил злого имама одного.
Настал день, когда тот человек, кто сменил имама, по имени Салим, прародитель нашего племени, в странствиях своих набрел на этот колодец. Салим не знал злого имама и отличался от него, как луна от солнца. Молодой человек был истинно добр и щедр, и его очень любили все люди Аш-шама, которые избрали его имамом, признавая его добродетели.
Когда Салим наклонился, чтобы посмотреть в колодец, он испугался, увидев там огромное количество живых тварей, что упали туда и оказались в заточении вместе со злым имамом. Животные взмолились к нему, чтобы он освободил их из глубокого колодца. Салим был так тронут мольбами, что снял свою кафию и опустил ее в темную дыру.
Первым животным, которое выбралось наверх по кафии, была ящерица, которую бедуины называют Абу Куруш, или Отец монет, поскольку конец хвоста ящерки плоский и круглый. Абу Куруш был так благодарен за свое спасение, что оторвал кусок своей шкуры и отдал ее Салиму со словами: "Когда ты будешь в беде и тебе понадобится помощь, подожги эту шкуру, и я приду к тебе". Он побежал было прочь по горячим пескам, но обернулся и крикнул Салиму: "Берегись того сына Адама, что сидит в колодце! Это злой человек, и ты должен его там оставить!"
Следующим созданием, которого спас Салим, была волчица. Волчица была рада так же, как и ящерица. Она вырвала два своих уса и дала их Салиму. "Если ты окажешься в таком же месте, как и то, откуда ты меня вытащил, то сожги эти усы, и я приду к тебе". Она пошла прочь и тоже крикнула ему на прощанье: "Знай, о человек, что тот сын Адама, который сидит в колодце, - самый злой на свете".
Салим вытащил всех животных и выслушал их предупреждения. Он обернул было кафию вокруг головы, но тут его соотечественник, злой имам, закричал душераздирающим голосом:
"Как ты можешь выручить всех этих тварей, а меня оставить умирать здесь, в черной яме? Разве не братья мы согласно святым словам Пророка, да будет благословение Аллаха на нем и народе его?"
Салим разрывался между желанием послушать предостережения животных и порывами своей доброй души. Он решил, что незримый узник тоже человек, как и он сам, и снова опустил кафию в колодец. Он освободил злого имама и пошел своим путем. Спустя много недель он снова вернулся в Аш-шам.
- Это прекрасная история, Нура, - позевывая, сказал я, - но, похоже, конца ей не будет, а я помню, что Бани Салим вскоре придется двинуться к следующему колодцу. И уж конечно ты не хочешь, чтобы верблюды и козы умерли от голода, пока ты будешь плести прекрасные бедуинские сказки. Нура вздохнула.
- Я быстро закончу, - сказала она.
Я понял, что она действительно любит рассказывать истории. Наверное, с моей стороны было нелюбезно прерывать ее, но мне показалось, что она пытается придать сказке особый смысл. Если она хотела изречь некую мудрую мысль, могла бы изложить ее так же полно в пятнадцати словах, как и в пяти тысячах.
Конечно, я понимал, что в этой истории под Салимом подразумевался я, а под злым имамом - доктор Абд ар-Раззак. Мне показалось, что я могу угадать и то, что случится дальше.
Значит, с Салимом случилась какая-то беда по вине злого имама, и ему пришлось позвать на помощь волка и ящерицу.
На самом деле, - сказала она, пытаясь опередить меня, - сначала с Салимом ничего дурного не случилось. Он сжег шкурку ящерицы, и, прежде чем последний завиток серого дыма исчез в небе, Абу Куруш появился перед ним.
"Чего ты желаешь?" - спросила ящерица. "Я хочу быть богатым, как царь", - сказал Салим.
"Это просто сделать. Поступай так, как я скажу тебе. Возьми корзину, в которой твой слуга приносит хлеб, и выстави ее сегодня ночью за городские ворота. Затем ты должен встать до рассвета и забрать ее".
Салим сделал так, как ему сказали, и оставил пустую корзину перед стенами царского дворца.
Когда он утром пришел за ней, она была полна золота.
- Так Салим попал в переделку? - спросил я.
Нура нетерпеливо махнула рукой:
- Подождите, подождите! Несколько дней Салим жил спокойно. Он ел лучшую в городе еду, купил себе новую одежду, наслаждался всеми радостями Аш-шама, которые дозволяет Аллах. Однако через некоторое время царь заметил, что исчезла часть его сокровищ. Он был оскорблен и разгневан и издал приказ: "Тот, кто отыщет грабителя, получит в жены прекрасную дочь царя и полцарства в придачу!"