Рита послушалась. Первым делом она глянула на счетчик кадров - пленки оставалось еще снимков на десять. Запасные кассеты лежали в чемодане, что покоился сейчас на дне пропасти вместе с искореженной "альфой", а Кузьма, купившей ей белье, о пленке не подумал. В довершение всего она сделала несколько снимков в деревне катаров - в том числе и себя возле "хорьха" на фоне дома Бертрана.
- Хватит! - шепнул ей Кузьма, словно прочитав ее мысли. - Ты сделай сейчас пару планов, а главное начнется, - он глянул на часы, - минут через десять. И недолго продлится. Дай Бог успеть отснять.
Рита так и сделала. Щелкнула затвором. Затем Кузьма осторожно тронул ее за плечо и глазами указал на узкую каменную лестницу без перил, ведущую на стену. Она поняла и осторожно, чтобы не шуметь, поднялась по ступенькам. Наверху перед Ритой вдруг открылась захватывающая дух панорама: вершины гор, ущелье, маленькие коробочки машин у подножия Монсегюра… Она словно парила в воздухе над горой. Легкий порыв ветра ударил ее в спину, и Рита чуть не вскрикнула: ей показалось, что она сейчас взлетит. В этот момент Кузьма мягко, но твердо взял ее локоть. Рита прошла по стене и, выбрав ракурс, щелкнула еще пару раз.
- Смотри! - указал ей Кузьма на небо. Он говорил тихо, но уже не шепотом: внизу самозабвенно пели и не могли их услышать. - Видишь: пасмурно, облака?
- Вижу, - сказала Рита, вспомнив, что дорогой светило солнце, а по приезду к горе, небо затянуло тучей.
- Сейчас будет солнце.
Она недоверчиво посмотрела на него, и он понял этот взгляд.
- Это не я сделаю. И никто из людей так не сможет. Смотри.
Рита подняла голову и увидела, как и в самом деле облака начали стремительно исчезать с небосвода. Как будто кто-то там наверху круговыми движениями протирал тряпкой запотевшее окно. Ей стало не себе. В голубом небе проглянуло солнце, его лучи ярким снопом ударили в замок на вершине горы.
Внутри двора запели громче, и Рита посмотрела туда. Катары уже встали с колен и все как один смотрели на Бертрана, поднявшего чашу на воздетых к небу руках. Рита спохватилась и поднесла камеру к глазам. И уже через объектив увидела, как сноп солнечных лучей ударил в чашу, и та выбросила к небу широкий зеленый столб.
Рита лихорадочно нажала на спуск, затем, досадуя на автоматику, которая слишком медленно перематывает пленку и взводит затвор, повторила это еще раз. Вспомнив про зумм, она привела его в действие, сделав Грааль в руках Бертрана как можно крупнее. И, когда автоматика навела резкость, увидела, как чаша словно растворяется, горит, превращаясь прямо в ладонях старика в этот невыносимо яркий, уносящийся к небу столб зеленого света.
Ахнув, Рита машинально нажала на спуск и, опустив камеру, стала смотреть как зеленый поток, истаивая в руках Бертрана и возносясь к небу, словно увлекает за собой чашу… И вот уже в ладонях старого катара не осталось ничего.
- Что это? - Рита оглянулась на Кузьму. - Что произошло?
- Что и должно было произойти в полдень в день весеннего равноденствия, когда планета Земля вошла в созвездие Водолея. Наступила новая эпоха, и мы только что были свидетелями ее прихода, - торжественно ответил он.
- А чаша?
- Она была дана людям только до этого дня, - пояснил Кузьма и погрустнел. - Она должна была служить символом единения народов и их братства, так как была сделана из камня, хотя и принадлежавшего падшему ангелу, но очищенного от темной силы кровью Христа. Тогда бы ее пребывание на земле продлилось. Но люди распорядились иначе. Из символа мира, попытались создать средство для победы в войне, то есть вернуть камню те свойства, от которых его избавили. Мы оказались не готовы воспринять Грааль, как когда-то не смогли воспринять проповедь Христа и послали его на крест, - с горечью заключил он.
- Это Бертран тебе так сказал?
Он покачал головой:
- Бертран рассказал мне историю чаши. Видишь ли, практически нет никаких серьезных письменных источников, объясняющих ее происхождение, только легенды. Или устные предания. Например, непонятно, как у Христа, родившегося в небогатой семье, могла появиться чаша, выточенная из огромного цельного изумруда? Если бы ему поднесли ее, когда он начал проповедовать, то это зафиксировали бы Евангелия. Но ничего подобного нет ни в канонических текстах, ни апокрифических. Да и не мог Иисус, проповедовавший отказ от богатства, принять от кого-либо такой дар. Тем не менее, достоверные источники утверждают, что именно из этой чаши пил Спаситель на тайной вечере. Значит, она принадлежала общине апостолов. Они ведь носили с собой какую-то посуду…
- Как же она появилась?
- Видишь ли, Люцифера низвергли в ад задолго до рождения Христа. Огромный изумруд, выпавший в тот момент из обруча на его голове, стал достоянием людей. Понятно, что такая дорогая реликвия хранилась у кого-то из восточных царей - иначе тогда и быть не могло. В ходе постоянных войн она переходила из рук в руки. Кто-то из властителей приказал сделать из нее чашу - обычное дело, тогда так было принято. Наверное, работу выполнили в Индии, где работали лучшие мастера по камню. Со временем была замечена темная сила изумруда. И лучшие умы того времени решили эту силу укротить.
- Какие умы?
- Волхвы. Те самые загадочные цари Востока, что заранее знали о рождении Спасителя и пришли, чтобы поклониться Младенцу. В Евангелии сказано, что они поднесли ему дары. До сих пор специалисты по Библии спорят, что это были за дары. Бертран сказал, что по древнему преданию катаров, чаша была среди этих даров. Когда Христос стал проповедовать, он носил ее с собой. И ученики знали, что это его как бы младенческое приданое, поэтому и относились к ее ценности спокойно. Такое в ту пору было не редкость.
- Почему же они отдали ее Иосифу Аримафейскому?
- Потому что в тот страшный день в Иерусалиме он оказался единственным по-настоящему мужественным человеком. Преданным Спасителю и верящим в него. Даже апостол Петр публично отрекся от Иисуса, а Иосиф - нет. Он не только выпросил тело казненного Христа у властей, но и положил в своем гробе. Решиться на такое, когда синедрион и толпа требовали: "Распни его!"… Из уважения к Иосифу и преклонения перед его мужеством ученики Христа могли отдать ему эту чашу. Тем более, что он наверняка сказал им, зачем просит. Возможно, тогда кое-кто из учеников последовал его примеру: так появились еще чаши, в которые была собрана кровь Спасителя. Возможно, так был скрыт след главной реликвии, которая неизбежно должна была вызвать интерес у сильных мира сего. Впоследствии Иосиф увез чашу из Иудеи, тем самым избавив ее от ненужного любопытства властей. В Западной Европе тогда царило язычество, о Христе даже не слышали, поэтому о чаше вспомнили, лишь когда вестготы принесли сюда христианство. Для катаров, основой учения которых была борьба Добра и Зла, она не могла не стать главной святыней - Граалем.
- И вновь привезли ее сюда мы! - спросила Рита, чувствуя, как ее распирает гордость. - А что, если бы у нас это не вышло? Если бы ее отобрали? Те?
Кузьма внимательно посмотрел на нее.
- Ты слышала такое слово "Армагеддон"?
Она кивнула.
- Вот тогда бы и увидела.
Рита вздрогнула: Кузьма сказал это так, что ему нельзя было не поверить. Но ей не хотелось думать о страшном.
- Все-таки здорово, что Грааль привезли именно мы! - с гордостью заключила она. - Подумай, это ж надо было так случиться, что какая-то девушка Рита и мужчина по имени Кузьма вдруг встретились, подружились, потом обрели Грааль и, преодолевая препятствия, доставили его куда следовало. Средневековый роман! Рыцарь Парцифаль и его возлюбленная…
- Ты по-прежнему считаешь, что все произошло случайно? - улыбнулся Кузьма. - Ошибаешься. Согласно преданию, утраченный Грааль должны были вернуть Пчела и Голубь.
- Ладно, я - Голубь! - задорно тряхнула головой Рита. - Но ты-то - Телюк! Где Пчела?
- Мой прадед Кузьма, - начал было он, но Рита замахала руками. Кузьма не выдержал и рассмеялся. - Ладно, в последний раз. Короче, фамилия прадеда была Абей. Эту фамилию он унаследовал от своего прадеда, наполеоновского солдата, попавшего в плен в 1812 году и оставшегося в России. Их много тогда осталось, солдат, не захотевших возвращаться на родину, где вновь воцарились Бурбоны. В России их принимали в подданство, наделяли землей и даже освобождали на десять лет от налогов - я сам видел бумаги Пьера-Роже Абея, своего предка. Так что на одну шестнадцатую я француз. Возможно, даже окситанец.
- И? - напряглась Рита, уже понимая, что он хочет сказать.
- Абей - по-французски Пчела. Я говорил с Бертраном, и он считает, что Пьер-Роже Абей, несмотря на французскую фамилию, был местным уроженцем, потомком немого катара Абея, который вместе с товарищами после падения Монсегюра ночью вынес Грааль из замка, а затем схоронил его в одном из гротов Сарбатеза.
- А почему именно Пчела и Голубь?
- Это были любимые символы катаров. Голубь…
- Про Голубя я знаю, - прервала его Рита. - Сама видела.
- Пчела считалась у катаров символом непорочного зачатия.
- Ну, у нас с тобой так не получится! - неожиданно для себя воскликнула Рита, и вдруг увидела, как он по-детски смутился. Даже покраснел. - Значит, все было предопределено?
- Ну не совсем все, наверное, - с иронией сказал он, подмигивая, и теперь пришел ее черед смущаться.
- Да ну тебя!
- Идем! - он ласково обнял ее за плечи. - А то проститься с Бертраном не успеем.
Они спустились с горы и попрощались с жителями деревушки. Риту вновь всю зацеловали и заобнимали, заставив прослезиться, причем, как заметила она, молодые катары обнимали ее как-то особенно горячо. Кузьма несколько раз бросал в ее сторону недовольный взгляд, и Рита втайне радовалась этому. Последним к ней подошел Бертран, ласково взял ее лицо своими широкими ладонями и снова поцеловал в лоб. Затем крепко обнял Кузьму и пошел к микроавтобусу. В "хорьх" они сели вдвоем. В этот раз они ехали в конце колонны, и Рита, взволнованная всем происшедшим, не обращала внимания на природные красоты. Перед выездом на шоссе колонна катаров остановилась, пропуская их вперед, и они проехали вдоль нее, провожаемые гудками и гортанными возгласами. Рита, опустив стекло на двери, махала рукой.
- И что теперь? - спросила она, когда они выкатились на автомагистраль.
- Домой! - весело отозвался Кузьма.
- Через всю Европу, на этом монстре?
- Это было бы интересно! - заулыбался Кузьма. - Такая машина! Нам бы каждый второй водитель завидовал! Но едет она не быстро, а бензина ест прорву. У нас мало времени и денег, - он вздохнул. - Придется продать "хорьх" и лететь самолетом.
- А на билеты хватит? - иронично сощурилась она.
- Ничего ты не понимаешь в автомобилях! - обиделся Кузьма. - Это же раритет, коллекционный экземпляр! Когда мы с Бертраном переоформляли машину, директор магазина, не видя ее, сходу предложил мне десять тысяч евро. Думал, что я лопух и ничего не понимаю. Нашел дурака! В Марселе за "хорьх" дадут минимум в два раза больше. Но мы не поедем в Марсель. Из Ниццы к нам улететь проще, и в Ницце тоже любят старинные машины. Так что, - обернулся он к ней, - я обещал тебе машину, лучше, чем твоя "альфа", и слово сдержу. И мне на колеса останется.
- Может, махнем сначала в Германию? - заторопилась Рита, как только сказанное Кузьмой осело в сознании. - Снимем хороший номер в отеле, раз мы теперь богатые, проедем по автохаусам, выберем, не спеша. Я - себе, ты - себе. Можем, и одну на двоих, - с потаенной мыслью предложила Рита. - А?
- Сказка! - мечтательно выдохнул он. - Ну, ты и искусительница! - он протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она сама потерлась о нее щекой. - Знаешь, чем взять бедного Кузьму.
- Тоже мне бедный! - фыркнула Рита, отбрасывая его руку.
- Может и не бедный, - задумчиво сказал он, не отрывая взгляда от дороги. - Боюсь только, что вкусы у нас разные. Ты наверняка снова выберешь себе машину красивую и маленькую. Мечту…
- А ты? - перебила она.
- Я уже старый, - вздохнул он. - У меня устоялись и образ жизни, и вкус. Сейчас бы я купил себе солидную машину, вроде "бээмвэ", пятерки. Тройка для меня уже - автомобиль юности. Я из этого возраста вышел.
- Кокетничаешь? - съязвила Рита. - Напрашиваешься на комплимент?
- Где там! - возразил он. - Но дело не только в возрасте. У нас нет времени на машины. Послезавтра из Кельна прилетают мои, и я должен обязательно их встретить. Я ведь сменил дверь в квартире, без меня они даже в дом не войдут. Зрелость тем и отличается от юности, что у человека становится мало свободы и много обязательств. Вот так…
Рита не ответила. Это его "мои" так сильно укололо ее, что она насупилась и отвернулась к окну. Глаза ее повлажнели.
"Что-то я часто стала плакать в последнее время, - сердито подумала она, - слишком часто. Из-за чего? Я ведь по-прежнему Маргарита Голуб, первое перо популярной газеты, и сейчас я везу домой репортаж о событии, о котором до меня не писал никто и никогда. Его перепечатают многие издания, в том числе и заграничные. Я буду давать интервью телеканалам и своим лопухастым коллегам, которым такое даже не снилось. Паша обязательно назначит меня своим заместителем, и пусть только попробует не назначить! Тогда это сделает другая газета. У меня будет новая машина, гораздо лучше прежней, и я, наконец, верну папе долг. Такой удачи я ждала много лет, почему же я должна плакать? Я и не буду…"
Рита повернулась к Кузьме, который сосредоточенно смотрел на дорогу. По лицу его было ясно, что он не настроен разговаривать. К тому же в позе Кузьмы, слишком напряженной, было нечто такое, что заставило Риту отвернуться.
"Все было замечательно, - сказала она себе, глядя в окно. - Это была сказка, а сказки рано или поздно кончаются. Он замечательный парень, но мы встретились слишком поздно. Когда он получал паспорт, я ходила в детский садик, а когда у него родилась дочь, я бегала в школьной форме с бантами в косичках. Он ни в чем не виноват. И я ни в чем не виновата. Просто так вышло…"
Она потихоньку достала из сумочки платочек и промокнула глаза. Не хватало еще, чтобы тушь потекла и испортила ей лицо…
Эпилог
Рита проснулась рано.
Удивительно, но вчера она была уверена, что раньше полудня точно не поднимется, но сейчас электронный будильник показывал 8.56, а ей совершенно не хотелось спать. Сквозь не задернутые до конца шторы в комнату вливался яркий солнечный свет, и Рита, потянувшись, поднялась с постели.
Она не спеша позавтракала, затем, одевшись, сходила в фотоателье, куда вчера, несмотря на усталость, сдала в проявку пленки и велела напечатать все качественные кадры. Не удержавшись, Рита просмотрела фотографии прямо на месте и, разочарованная, вернулась домой. Там еще раз все просмотрела, и, бросив снимки на стол, вызвала по телефону такси.
Была суббота, и автомобильный рынок кишел народом, рыскавшим между шеренгами блестящих свежевымытых машин. Рита сразу направилась в ближайшие к входу ряды, где традиционно выставлялись автомобили подороже. Там она, пройдя всего несколько шагов, остановилась у ярко-красной, нарядной машины. В ее салоне сидело двое, оба молодые, по лицам было видно, тертые парни; как поняла Рита: владелец и его приятель, продававший стоявший рядом "мерседес". На Риту парочка не обратила внимания, хотя она подошла вплотную и явно демонстративно стала рассматривать автомобиль. Тогда она кашлянула. Продавец лениво выглянул в открытое окно.
- Это серьезная мужская машина, девушка. "Бээмвэ"-пятерка, мотор-плита в два с половиной литра, механическая коробка. Мягкие и пушистые машинки с коробкой-автоматом дальше.
- А ты продаешь или лекции читаешь? - сердито спросила Рита, чувствуя, что заводится.
Продавец, поняв, торопливо выскочил наружу.
Рита, не в силах подавить мстительного чувства, вытащила из-под стекла машины бумажную табличку с ценой, достала из сумки ручку и прямо на капоте жирно зачеркнула последние три цифры "500". Взамен сверху нарисовала три нуля.
- Ты… это… - завозмущался было продавец, но Рита сказала решительно:
- Плачу в евро!
Продавец задумчиво пожевал губами и кивнул:
- Будете смотреть или сразу на оформление?
- На оформление! - скомандовала Рита и решительно открыла заднюю дверцу…
Через час она выехала на кольцевую дорогу и промчалась по ней дважды, перестраиваясь из ряда в ряд и тормозя, когда позади никого не было. Машина вела себя безупречно: мгновенно ускорялась с места: да так, что Риту вдавливало в спинку сиденья, легко слушалась руля и надежно тормозила. Мотора почти не было слышно, только, когда она притапливала подошвой туфельки акселератор, под капотом раздавался могучий красивый рык.
Вернувшись домой, Рита некоторое время послонялась по квартире, борясь с собой, но все же капитулировала. Села у телефона и торопливо набрала номер. Кузьма откликнулся после первого же гудка, как будто дежурил у аппарата.
- Привет! - радостно сказала она, и он, ничуть не удивившись, откликнулся:
- Привет.
- Я проявила пленки и напечатала снимки, - заторопилась Рита, боясь, что он задаст нежеланный сейчас вопрос. - Ни на одном нет Грааля. Только светлое пятно, будто я и ты держим электрическую лампочку в руках. И в замке - тоже. Столб света, исходящий из рук Бертрана.
- Да ну? - удивился Кузьма, но по тону его голоса Рита поняла, что он как раз-то и не удивлен.
- Ты… Знал, что так будет?
- Догадывался, - честно признался Кузьма. - Грааль имел свойство не показываться недостойным. Таких среди ваших читателей много.
- Почему не предупредил? - обиделась Рита. - Как я теперь писать буду? Кто мне поверит?
- А если бы фотографии получились, поверили? - спокойно заметил Кузьма. - Какая-то невзрачная чаша. Люди сейчас не верят никому и ничему. Может, даже хорошо, что вместо чаши светлое пятно? Все-таки таинственное что-то… Кроме того, если бы я и сказал тебе, что снимков не будет, ты бы не послушалась. Ведь так?
Рита поняла, что он прав, но не нашлась, что ответить. Пауза затягивалась, и она поспешила:
- А я машину купила.
- Да ну? - заинтересовался Кузьма, и она зачастила:
- "Бээмвэ"-пятерка, мотор-плита в два с половиной литра, механическая коробка… На дороге - просто зверь.
- Это ты поспешила, - не одобрил Кузьма. - Бог знает, что они тебе всучили! Надо было чуть подождать: я бы посмотрел.
- Так давай я приеду - посмотришь! - радостно предложила Рита.
- Не могу, - вздохнул Кузьма. - Вика с Машей прилетают через полтора часа. Надо обязательно встретить: ты же знаешь: у них даже ключей от квартиры нет. Сейчас придет такси. Встретимся потом как-нибудь. Хорошо?
- Хорошо, - ответила Рита и услышала в наушнике короткие гудки.