Грубая лесть на него подействовала лучше уговоров - кто не любит чувствовать себя последним оплотом, героем и спасителем нежным дамочек? Сима давно заметила, что, убеждая мужчину, ты можешь привести огромное количество разумных аргументов, веских доводов, логических выкладок, и не добиться ровным счётом ничего, но стоит расщедриться на пару-тройку комплиментов - и он у тебя в кармане. Главное - не переборщить, а то самомнение героя зашкалит. Ну или, если он не совсем дурак, существует обратная опасность - догадается, что им пытаются манипулировать.
Решив на всякий случай поддать из тяжелой артиллерии, Сима томно и глубоко вздохнула. Взгляд Кота заинтересованно прошелся по её фигурке, которая пусть и не отвечала общепринятым модельным стандартам, но внимание мужского пола привлекала, и предсказуемо нырнул в декольте. Перед тем, как идти на приступ твердыни, магиня предусмотрительно расстегнула пару пуговок на блузке.
Под двойным натиском лести и декольте Кот не выдержал, выпятил грудь и только начал вживаться в роль благодетеля, как скрипнула, открываясь, дверь, и на пороге показался Г.В. Хмурым взглядом обведя присутствующих, он осведомился:
- Вы еще здесь? А ну марш по домам.
Сима моментально отскочила от Кота, к которому успела чуть ли не прилипнуть для пущего эффекта.
- Мы… беседовали, - выпалила она ни к селу, ни к городу.
- Заметил, - произнес Г.В., пересекая комнату и выходя в коридор. - Чтоб через пять минут духу вашего в участке не было.
- Так точно, Георгий Слав…! - бодро и чуть ехидно отрапортовал Кот, и Сима как наяву увидела кислую физиономию Г.В., который редко приходил в восторг, услышав, как коверкали языкастые сотрудники его отчество.
- Ну что? - Дождавшись, когда стихнет звук начальственных шагов, девушка нетерпеливо подергала Кота за рукав. - Договорились?
- Договорились, - неохотно сказал Кот, отложил ручку, бумагу и с грохотом задвинул ящики стола. Встал. - Только я все время работаю, мне некогда.
- И вечером тоже работаешь?
- Вечером? - Он, казалось, удивился. - Вечером… не работаю.
- А спортивный зал в Грибном есть? Или площадка, где мы могли бы позаниматься?
Кот, собравшийся было на выход, остановился, повернулся и смерил девушку тяжелым взглядом.
- То есть ты все это серьезно?
Теперь удивилась Сима.
- Конечно, серьезно. Я жить хочу. А ночные прогулки по подворотням на продолжительность жизни влияют весьма негативно. Так что очень прошу - помоги.
- Надо же. А я подумал сначала… - Кот оборвал сам себя и покачал головой. - Ладно. Давай сделаем так. Тебе когда дежурить?
- Через неделю.
- Значит, время еще есть. Сегодня не могу, давай завтра. На случай, если в течение дня не успеем обговорить детали, есть спортивная площадка недалеко отсюда. Там и будем заниматься.
- А народу там много? - спросила Сима, не вдохновленная перспективой махать палкой перед свидетелями. А то, что они будут - не в первый раз, так во второй точно - она не сомневалась. Уж больно охочи аборигены до развлечений за чужой счёт. А что может быть веселее, чем столичная штучка с дубинкой против Кота?
- Она огорожена забором. Для наших построили специально, так что посторонних не пускают. Если тебе это так важно.
- Мне это важно, - призналась разом повеселевшая Серафима. - Но я не капризная, я бы и так позанималась, если что.
- Я понял, - обронил Кот, выходя за дверь.
На следующий день Сима захватила с собой спортивный костюм, чтобы не терять время на походы домой. И правильно сделала, потому что в ровно шесть часов вечера перед ее столом неожиданно возник Кот. Как из-под земли вынырнул, Сима аж вздрогнула.
- Пошли? - спросил он.
- Мне только кабинет шефа закрыть.
- Я на улице буду ждать.
Сима кивнула и потянулась за ключами, попутно швыряя в сумочку расческу и зеркало, с помощью которых добрых десять минут придавала себе божеский вид. После дня сумасшедшей беготни…
- Груздева, немедленно отчеты в бухгалтерию!
- Груздева, вернись, ты не то взяла!
- Груздева, подожди, забыл, там еще форма 52-ЛД не подписана. Вернись! Ааа… ты уже отнесла? Ну так сходи еще раз.
- Груздева, Тройкина ко мне и Круглова. Как нет? Уже ушли? Так догони! Да плевать я хотел, что они на вызове! Мне они нужны немедленно! Догнать! Вернуть!
- Груздева, где мой кофе?..
- Груздева, где мой чертов кофе?..
- Груздева, где кофе, я тебя спрашиваю?..
- Кофе холодный, Груздева! Сама пей эту гадость!
- Груздева, сейчас ко мне должен Гарик заскочить. Так вот - меня нет. Как нет? Да очень просто - нет, и все. Почему не поверит? Машина на стоянке? Скажи, что я пешком ушел. Почему не поверит? И что? Может, на меня блажь напала. И вообще - почему я должен себе придумывать оправдания? Это твоя обязанность. Нет меня - и точка.
- Где Ирина? Немедленно мне Ирину!..
- Груздева, где ведомость из бухгалтерии? Ты ее полчаса назад забрала, где она?
А бухгалтерия на третьем этаже, чтоб вы знали. А сотрудники оперативные очень быстро ходят, за ними и бегом не поспеешь, а если учесть, что они имеют фору в десять минут, то становится понятно, почему обычно к шести часам вечера Серафима имела вид взмыленный, измочаленный и загнанный. Но такое случалось, если шеф торчал у себя. В остальное время Сима сидела за столом, как пришитая, исправно охраняя святая святых - кабинет шефа - от посягательств разных интересующихся и просителей. Строчила за сотрудников отчеты, собирала заявки на матобеспечение от нуждающихся (ручки, карандаши, дыроколы, бумага), отвечала на телефонные звонки.
В дверях Кот столкнулся с Ириной. Та зыркнула любопытными глазищами, спросила:
- Шеф у себя?
- Уже ушел, - как могла любезно ответила Сима, хотя больше всего на свете ей хотелось отвесить Ирине пинка.
Отношения между дамочками не заладились с первой встречи. Сима терпеть не могла самоуверенных, самолюбивых женщин (главным образом потому, что сама была далеко не мирного нрава), а Ирина не умела быть доброй и покладистой. Тем не менее, они соблюдали хрупкий нейтралитет.
- Зачем приходил Кот?
Сима неопределенно пожала плечами.
- Понятия не имею.
- Надо было спросить.
- Кому надо?
- Тебе. Это твои прямые обязанности, между прочим.
- Мои прямые обязанности - изучать улики, - не преминула напомнить Сима. - Вы бы приказ почитали, там моя основная должность указана. А также перечень обязанностей приведен.
Ирина поджала губы:
- Тебе, между прочим, одолжение большое сделали, что коленом под зад не выперли, как только ошибка вскрылась.
- Мне одолжение сделали? - изумилась Сима, запирая дверь кабинета Г.В. и пряча ключ во внутренний карман сумки. - Это вы себя из дерьма вытаскивали. Это ваша сотрудница напортачила. Это вы как ее начальник должны были нагоняй получить.
- Хамка.
- Какая есть. - Сима зашла за стол и подхватила спортивную сумку. - Вы тоже не образец вежливости. И вы мне не начальник, чтобы говорить, что входит в мои обязанности, а что нет.
Ирина чуть улыбнулась:
- Завтра сама у Кота спрошу, что он хотел. - И посмотрела хитро.
Сима сердито хмыкнула, и, не прощаясь, вышла.
Кот ждал ее на улице, как и обещал. Когда Сима увидела, что он не один, а в компании Егора, сердце у нее упало. Но деваться было некуда, отступать - глупо, а кроме того, от грядущего дежурства ее это не спасет.
Сима задрала нос повыше, поправила на плече сумочку, и решительным шагом направилась к парням.
- Привет еще раз, - сказала обоим. И Коту: - Идем?
- Егор с нами хочет.
- Да-да! Непременно! Не каждый день такое увидишь.
- Что именно? - хмуро осведомилась Сима. - Спортплощадку?
- Как Кот отходит тебя твоей же дубинкой. Это будет зрелище, Сим-Сим! Ммм… пальчики оближешь. Уже предвкушаю, как буду пот с твоего лба вытирать… и не только со лба… и не только пот…
- Егор, - похоже, Кот и впрямь не терпел, когда в его присутствии обижали женщин, - я ее учить буду, а не бить.
- Есть разница? Слушайте, недавно слышал анекдот…
- Нам некогда. - Кот обогнул Егора и скомандовал: - За мной.
Тренировочная площадка представляла собой огороженное по периметру прямоугольное пространство с одним баскетбольным кольцом. В углу были свалены разнокалиберные штанги и гантели, рядом лежала аккуратная груда матов; вдоль одной из длинных стен стояли тренажеры.
Рассматривая это богатство, Сима несколько не ко времени вспомнила, что уже очень давно не была в спортзале и мышцы ее, конечно же, стали дряблыми, как вареная макаронина. И потому, хотя Егор за ними не пошел, первая тренировка была ужасной. Пальцы Серафимы никак не могли крепко схватить дубинку - она норовила выскользнуть и ударить не соперника, а хозяйку; движения выходили неуклюжими - по сравнению с Котом, который скорее танцевал, нежели дрался. Плавно, стремительно, хищно. Серафима отдала бы должное его звериной грации, кабы из-за этой самой грации не осталась вся в синяках с ног до головы.
Вообще, занятие пошло совершенно не так, как полагала Сима. Вначале Кот… говорил.
- В умелых руках дубинка превращается в грозное оружие, но это не наш случай. Я покажу основные приемы, с помощью которых ты сможешь нанести удар так, что противник упадет и не скоро сможет подняться. Насколько ты способна, покажет занятие.
- Я не хочу никого бить. - Сима, смутно ожидавшая, что ее с ходу примутся лупить дубинкой и гонять по кругу, захлопала глазами. Кот ее удивление заметил, но заострять внимание не стал. - Я лишь хочу, чтобы не били меня.
- Одного вида дубинки недостаточно, увы. Необходимо уметь ею пользоваться.
- Это я и так знаю, иначе не просила бы тебя об одолжении. Я к тому говорю, что может, лучше покажешь, как защищаться? Вряд ли я с ходу решусь затеять драку.
Кот усмехнулся:
- Серафима, одно с другим тесно взаимосвязано. И говоря об атакующих ударах, я, естественно, собирался учить тебя и ставить блоки.
- Блоки. Интересно звучит. Что это за птица?
- Узнаешь в свое время. Начнем с главного. Держать дубинку нужно вот так. - Кот взял ее дубинку, продел большой палец в петлю, обернул ремешок вокруг тыльной стороны ладони, и только после этого зажал рукоять в руке. - Понятно?
- Это еще зачем? Мне так неудобно.
- Затем, что любой дурак выдернет дубинку, если ты просто возьмешь ее в руки.
- А не проще ремешок на запястье надеть?
- Проще. Но тогда дубинку вместе с рукой выдернут. Или закрутят так, что ты ничего не сможешь сделать.
И понеслось. Сначала Кот показывал, куда бить лучше и больнее. Потом - как бить эффективнее, как правильно замахиваться, как парировать. Он все время твердил про важность соблюдения дистанции и про недопустимость нанесения ударов по голове. Серафима со всем соглашалась, но про себя думала, что если придется, то по кумполу она настучит, не задумываясь, насколько это этично. И секунды колебаться не будет.
К концу занятия Сима дышала так бурно, что легкие разрывались. Она до того устала, что просто легла на землю, безвольно раскинув онемевшие руки и уставившись в небо. Мышцы горели огнем, кисть отказывалась двигаться, а пальцы, казалось, навсегда потеряли чувствительность.
- Ты живая? - спросил Кот, появляясь в поле ее зрения.
- Живая. Почти, - неуверенно ответила Сима. - Спасибо за урок. Завтра в то же время? - спросила, стараясь не подать виду, что при одной мысли об этом ее охватывает ужас. Да и откровенно говоря, она не была уверена, что завтра вообще сумеет встать на ноги.
- Послезавтра.
- Почему?
- Завтра не могу.
Серафима не стала возражать, потому как не имела на это ни малейшего права. И так ему огромное спасибо за то, что сходу не послал. Занимался, время тратил, объяснял. Хоть она и магиня. Симе вдруг стало интересно, чем же маги не угодили Коту.
За неделю они занимались еще три раза, и на свое первое дежурство Сима вышла, крепко сжимая дубинку в руке. Разумеется, сколько-нибудь полезных навыков она не приобрела, и больше походила на обезьяну с гранатой, чем на серьезного противника, зато знала куда бить и, самое главное, освоилась с дубинкой. Если раньше деревяшка вызывала у нее приступ паники, то теперь Серафима куда более верила в собственные силы.
* * *
…Сима услышала шорох и заставила себя пойти на него. Когда она завернула за угол дома и оказалась в плохо освещенном переулке, дубинка сама прыгнула в руки. Магиня прислушалась, но ни звука не доносилось из темноты.
- Эй, Михалыч, - позвала она, делая пару шагов вперед. - Михалыч, это ты шумишь?
Михалычем звали местного пьянчужку. Один из неблагополучных жителей Грибного, не имеющий своего дома - если не считать домом весьма претенциозное сооружение из картонных коробок, возведённое в этом переулке.
Михалыч в жизни имел две страсти - выпивка и коллекционирование чешуекрылых. Во времена бурной молодости, когда алкоголь еще не подчинил разум Михалыча настолько, что он пропил дом, машину и все имущество, потерял работу и друзей, он имел не только внушительную коллекцию бабочек, но и картины из их крыльев, которые позднее были проданы вместе с остальным скарбом за долги. Было время, когда он с упоением, страстью и неподдельным интересом часами просиживал в придомовой мастерской, создавая из крыльев бабочек невероятные по красоте и сочности тонов панно. Кропотливая работа, больше подходящая тонким женским пальчикам, но Михалыч находил в этом хлопотном, требующем невероятного терпения и внимательности труде истинное удовольствие. Очень редкая забава, особенно для провинциального городишки, особенно для автомеханика, коим Михалыч работал, однако ж…
Он и тогда закладывал за воротник, и бывало, неделями не выходил из запоя, но в периоды трезвости становился совершенно другим человеком - работал на совесть, с непонятным большинству знакомых энтузиазмом пополнял свою драгоценную коллекцию, создавал картины.
Почему его не увольняли? Михалыч в обычной жизни был механиком от бога и мог поставить на колеса самый забулдыжный автомобиль. Его руки творили чудеса, а небесами данное чутьё - на которое не могли нарадоваться местные автовладельцы - моментально и с ничтожными погрешностями определяло, что же именно в машине надлежит ремонтировать. В больших городах подобных проблем не существовало - во-первых, там мало кто вообще пользовался автотранспортом, во-вторых, проще было к магам обратиться с поломками, нежели пытаться починить машину естественным путем. А здесь, в Грибном, были только Михалыч и его чутьё.
Однако за какой-то год из респектабельного человека Михаила Михайловича вылупился пьяница Михалыч. После потери дома, коллекции бабочек и смысла жизни заодно, он сдал резко и окончательно. Ему хотели помочь, но все собранные добровольцами деньги он исправно пропивал; из квартир, в которые первое время добросердечные жители пускали его переночевать, выносил все мало-мальски ценное, продавал за копейки и деньги опять-таки пропивал; лекарства, капельницы, уколы - если попадали в его руки под честное слово начать лечение - продавал; помогали одеждой - продавал; давали еду - менял на алкоголь…
В итоге от него не то чтобы отказались, но отказались помогать. Ведь помочь можно только тому, кто сам в душе желает исцелиться; тому, кто хочет сойти с кривой дорожки. В остальных случаях это черная дыра, в которой моментально и безвозвратно исчезают деньги, благие намерения и надежды на лучшее.
Самое интересное, что спроси кто-нибудь сейчас, какая жизнь ему больше по душе - прошлая, со всеми удобствами, или нынешняя - вонючая, грязная, пропитанная до печенок паленым алкоголем, ответ был бы таков: "Ничче так ща… а че? Копеечку на хлебушек не подашь?" Ведь ни горестей в этой новой жизни, ни проблем, ни волнений не было. Одна забота - денег найти на выпивку.
Михалыч исправно раз в месяц попадал в камеру за буйное поведение - после того, как получал пособие и посещал винный склад. Напившись до зеленых чертей, Михалыч то впадал в депрессию по поводу собственной неустроенности; то рвался в бой за правду и справедливость в отдельно взятом городке для отдельно взятого слоя населения - без определенного места жительства; то сильно переживал, что "настоящий мужик" вымирает, как есть вымирает, может, один Михалыч и остался на всём белом свете. Посему он настойчиво и горячо предлагал всем встречным женщинам себя в качестве отца будущего гения. Или выводка гениев - тут уж как повезет. Иногда он шел войной на вампиров, иногда набивался в друзья оборотням. Иногда по ночам распевал гимн государства, ничуть не смущаясь тем, что слов отродясь не знал, мелодию давно забыл, а музыкального слуха вообще не имел.
За такое поведение его забирали в участок - строго раз в месяц. Там он отсыпался, приходил в себя - насколько было возможно. Все проведенное в камере время он был жутко занят: рассказывал всем и каждому - в основном, ночному сторожу Митяю, которому по должности бежать было некуда - душещипательную историю своей жизни. Вел откровенные беседы сам с собой - впрочем, участвовать приглашались все желающие. Практиковался в наскальной - потом приходилось оттирать стены камеры - живописи, приспособив вместо красок пыль с полов и грязь с собственного тела. Выходило авангардно. Или мог часами сидеть в углу, сжавшись в комок, и выть. Мог гоняться за видимыми лишь его глазу чудесными зверями; мог пить с другом, рассуждая об особенностях сшивания его внутренностей белыми нитками, изготовленными из экологически чистого хлопка; мог просто сидеть и апатично пялиться куда-то вдаль. Если ему становилось совсем худо, вызывали врача.
Спустя пять суток Михалыч выходил на свободу (или отправлялся в больницу, откуда тоже выходил, но значительно позже) - без денег, зато протрезвевший. В обоих случаях в конце концов он возвращался в свой картонный замок, надевал прекраснейшую из корон (открытая консервная банка) на грязные патлы, брал в руки скипетр и по совместительству волшебную палочку, в роли коих выступал сломанный костыль, и воображал себя королем Безымянного королевства.
Выглядел Михалыч жалко. В свои сорок - старик, тощий, неуклюжий, с потухшими запавшими глазами. Лицо - одутловатое, в глубоких морщинах, черные зубы, колтун немытых волос, спутанная бороденка и драная одежда. Уподобляясь средневековым людям, мылся Михалыч не чаще раза в год, поэтому подходить к нему близко было небезопасно.
И надо же было ему попасться на глаза сердобольной Серафиме как раз в тот момент, когда его волокли в камеру - после того как, пьяный в стельку, он забрался на статую Высокого Вампира и плевался оттуда на макушки прохожих, изображая голубя. Хорошо, что только плевался, подумал очередной прохожий и позвонил в участок. Спустя двадцать минут прибыл патруль, и Михалычу был предложен комфортабельный насест в камере. Предложение было встречено с энтузиазмом и радостью.
Не зная всей предыстории, Серафима невольно прониклась к Михалычу сочувствием, решив, что тому место скорее в вытрезвителе или больнице, чем в камере.
- За что его? - спросила у Кота, который как раз проходил мимо.
Тот остановился и старательно посмотрел в указанном направлении.
- А! Так это Михаил Михайлович, фамилию не припомню, к сожалению. Наверное, опять буянил. Вот и задержали. Но ничего, подержат пару суток и отпустят на все четыре стороны.