Я осознал, что не могу определить, на что способен Страттен, как не могу больше сказать, на что способна женщина. Не знаю, что из этого хуже.
Я попался, и Страттен это знал. Без этой работы я скоро опять окажусь на улице. Конечно, у меня были кое-какие деньги, двигавшиеся по рельсам, проложенным для них Квотом, но их недостаточно. Слишком много профукано.
А поработав с воспоминаниями, смогу купить себе бар, если возникнет необходимость.
– Согласен, – сказал я Страттену.
Глава 3
В два тридцать ночи я наконец увидел, как она идет по улице в направлении маленькой гостиницы, которая находилась на пару кварталов в сторону от проспекта. Гостиница носила имя "Нирвана", но поскольку со стен сыпалась краска, а обслуживание в номерах прекращалось в десять вечера, мне показалось, что название мало соответствует сути. Я сидел в забегаловке напротив, пил паршивый кофе и убивал время. Ее узнал мгновенно. Лора Рейнольдс. Никаких сомнений.
Я впервые видел своего клиента, и в этом было что-то раздражающее и неправильное. Все равно что вспомнить, что ты умер, или встретить двойника, который на тебя абсолютно не похож. Лоре Рейнольдс было около тридцати, она была худой и нервной, и создавалось впечатление, что она отчаянно пытается вспомнить, как жить налегке после стольких лет попыток это забыть. Она шла походкой человека, проведшего большую часть вечера в баре, и в свете неоновых реклам под косым дождем больше всего напоминала компьютерного персонажа, который неожиданно попал в другую игру без инструкций.
На какую-то секунду я почувствовал к ней симпатию – я ощущал себя точно так же.
– Это же она? – спросил будильник, стоявший на стойке рядом с чашкой остывающего кофе. Я разрешил ему доехать до Лос-Анджелеса со мной. Показалось, что так будет справедливо.
– Я твой должник, – кивнул я ему.
Будильник отказался сообщить, откуда он знает, где находится женщина, сказав, что это хроносекрет. Рано или поздно я его расколю, но сейчас меня это не интересовало. Главное, я нашел Лору Рейнольдс.
Я посидел еще несколько минут на тот случай, если работник гостиницы "Нирвана", которого я о ней расспрашивал, забыл о полученном от меня полтиннике и сообщении, что женщину разыскивают. Когда по прошествии пяти минут ничего не произошло, я слез со стула и слегка качнулся. Облокотившись на стойку, поморгал и подождал, пока в голове немного прояснится.
Будильник подозрительно посмотрел на меня, продолжая счищать с себя грязь при помощи салфетки и стакана воды, который я попросил принести ему.
– Что ты собираешься делать?
– Просто смотри, – ответил я, не имея ни малейшего понятия. Мой первый план заключался в том, чтобы переговорить с ней. Объяснить, что она поступила плохо, заставить забрать свои воспоминания. Я по натуре неисправимый оптимист. Если это не сработает, я верну воспоминания силой. В любом случае Лора Рейнольдс должна была уехать со мной. Мне надо было, чтобы она оказалась в комнате, где находился мой мнемоприемник, а еще надо было раздобыть где-то мнемопередатчик – именно поэтому я и звонил Квоту. Если потребуется убедить, покажу оружие. Правда, в забегаловке я не стану его доставать. Ребята за стойкой выглядели гораздо круче меня, и если бы они хоть краем глаза увидели мою игрушку, то, наверное, достали бы базуки. Если они работают по контракту, то все не так страшно, – но вдруг они свободные художники, готовые сначала пришить меня, а уже потом начать выяснять, нет ли на мой труп желающих. И сколь ни грустно это было осознавать, они могли таких найти. Я засунул будильник в карман, положил пару долларов под чашку и вышел на улицу.
Там было холодно, и я постоял несколько мгновений, проклиная одну кинокомпанию. Пару лет назад она снимала северный Мэн на площадке "Мицубиси". Морочиться со всеми этими машинами по производству снега, ветродуями и так далее съемочной группе не хотелось, поэтому они получили разрешение на изменение микроклимата в день съемок. Естественно, что-то у них там не сложилось, и теперь невозможно было предугадать, какая в районе будет погода. Сейчас здесь все гораздо больше напоминает сумасшедший дом, чем раньше, но фильм с большим успехом прошел в Европе, поэтому никто не решается жаловаться.
Я перебежал улицу, опустив голову и засунув руки в карманы, полностью вписавшись в пейзаж: человек ищет укрытие от дождя. На углу увидел машину, а прямо перед ней полицейский транспорт. Двое парней стояли, положив руки на капот и раздвинув ноги. Один из полицейских что-то методично топтал на тротуаре, и я расслабился – обычная облава на курильщиков.
В фойе гостиницы было полутемно и тихо. Вдоль стен в горшках стояли несколько вялых растений, ковер выглядел сравнительно чистым. Гостиница относилась к тому типу мест, про которые невозможно понять, для чего они существуют – ни достаточно дорога́, чтобы приехать сюда специально, ни достаточно дешева, чтобы стать единственным пристанищем, которое можно себе позволить. Одно из длинной череды заведений, между которыми болтаются коммивояжеры и другие личности с ограниченным бюджетом. Все номера подвергаются обязательной санитарной обработке, в каждом непременно лежит Библия. Я останавливался в тысячах таких, а их постояльцев хватило бы на небольшую страну. Серые, ничем не отличающиеся друг от друга комнаты, обслуживающий персонал, которому хуже горькой редьки надоели постояльцы, одинокие мужчины неопределенного возраста, каждый вечер в одиночестве сидящие в ресторане.
У них влажные после душа волосы, джинсы с въевшейся грязью. Они ехали целый день и вот теперь что-то жуют и смотрят перед собой, а в глазах притаилась тоска, появившаяся там после изучения расписания порноканалов. Меня всегда удивляло, почему у этих гостиниц нет собственных кладбищ на заднем дворе, а постояльцам разрешается возвращаться в нормальное общество, после того как их в конце концов настигнет инфаркт.
Работника, с которым я вошел в контакт, нигде не было видно, что меня устраивало. Если мне придется возвращаться этим же путем в компании сопротивляющейся женщины, то чем меньше свидетелей, тем лучше. Номер Лоры Рейнольдс находился на втором этаже, и я воспользовался лестницей. Нельзя допускать, чтобы лифты слишком много о себе воображали. На каждой площадке стояли цветы в горшках – они были подозрительно неподвижны, словно за секунду до моего появления вовсю сплетничали друг с другом.
Коридор оказался длинным и тихим. Несколько минут я простоял под дверью, но внутри не было слышно никаких звуков. Здесь я понял, что мне бы стоило наехать на подкупленного работника и обзавестись вторым ключом от номера на тот случай, если она не захочет меня впустить. Вполне возможно, он нашел бы какие-нибудь глупые возражения, но я специалист по решению такого рода вопросов. Или был таковым в прошлом. Я даже не подумал о том, как попасть в комнату, и это явно свидетельствовало о потере квалификации. Дверь на худой конец можно и вышибить, но это не так просто, как кажется, да и шум поднимется невообразимый, а этого не хотелось бы. Бормоча себе под нос ругательства и смирившись с тем, что мне все-таки придется спуститься вниз и разыграть там идиота, я на всякий случай дернул ручку.
Дверь оказалась открыта.
Секунду я стоял на пороге, ожидая, когда начнется крик. Он не начался, поэтому я аккуратно открыл дверь.
Внутри номер ничем не отличался от сотен таких же в гостиницах среднего уровня. Раздолбанный буфет со стоящим на нем древним телепьютером. Дальше – круглый стол с лампой, на нем россыпь проспектов, приглашающих посетить местные достопримечательности. Что бы это, мать его, ни означало. И я все еще ничего не слышал, ни периодических вздохов, ни почти неслышных мелодий, которые люди в одиночестве обычно напевают себе под нос, чтобы оживить окружающую тишину.
Я вошел в небольшой тамбур и бесшумно закрыл за собой дверь. Справа от меня был шкаф с несколькими платьями, висящими на дурацких вешалках, смоделированных так, чтобы их нельзя было украсть – по-видимому, администрация таких гостиниц уверена, что люди готовы платить 70 долларов за ночь, чтобы утащить на доллар вешалок. Кому это нужно? В следующем отеле их ожидают точно такие же вешалки, так ведь? К тому же на них невозможно даже повесить рубашку в ванной, пока принимаешь душ – мой фирменный метод глажки.
Я осторожно вошел в комнату. Дверь в ванную была плотно закрыта, доносился звук текущей воды.
Я отпустил пистолет, который сжимал в кармане, и осмотрелся. На одной из кроватей лежал небольшой чемодан, полный небрежно сложенного дорогого нижнего белья. Бутылка водки стояла на прикроватном столике, пустая на одну треть. Если не считать этого, женщина почти не нарушила порядка, точно здесь жил какой-то бесплотный дух, немедленно и тщательно убирающий за собой. Прикроватные часы с чайником смотрели на меня широко раскрытыми глазами, но я приложил палец к губам, и они не издали ни звука.
Я вернулся к входной двери и запер ее. Потом повернулся к шкафу, без особых усилий снял с вешалок платья и постарался аккуратно сложить их в чемодан. Потом я застегнул его, налил себе чуть-чуть и уселся в кресло ждать. Скорее всего, она выйдет, закутанная в полотенце – так поступает большинство людей, даже когда они одни в номере. Если нет, придется отвернуться. Я не собирался врываться прямо в ванную – наоборот, постараюсь быть вежливым, ведь эти несколько минут изысканного поведения позволят потянуть время, пока не уберутся полицейские на углу.
Я убивал время, читая гостиничные проспекты, из которых узнал о жгучем желании персонала и администрации воплотить в жизнь любые мои пожелания. Скорее всего, они обращались к людям, платящим за комнаты, но я тем не менее написал записку с просьбой обеспечить наличие нормальных вешалок. Я также выяснил, что в стоимость номера входит бесплатный континентальный завтрак, что, как всегда, вывело меня из себя. Континентальный завтрак? Скорее потенциальный. Вы спите восемь часов кряду, бороздя юнгианские моря бессознательного, и что же вам предлагают по возвращении в мир-тюрьму?
Круассан.
Что? Не сосиски? Не яйца? И даже не хреновы картофельные оладьи? Какой толк от этого круассана, особенно натощак с утра? Но все берут его, притворяясь, что это еда, хоть дома ни за что бы не стали есть. Гостиницы по всему миру уцепились за континентальный завтрак не потому, что им можно наесться, и не потому, что люди реально его хотят, а только потому, что он ничего не стоит, и приготовление его не требует больших усилий. Когда в гостинице вам предлагают континентальный завтрак, это значит: "у нас нет нормального завтрака" или "у нас есть нормальный завтрак, но за него придется платить отдельно".
* * *
После того как с подачи Страттена я стал хранить чужие воспоминания, моя жизнь мало изменилась, по крайней мере на первый взгляд. Я все так же мог ездить практически куда угодно, хотя теперь более тщательно заметал следы. Отказался от партнерш на одну ночь и совсем об этом не жалел. Если вы ощущаете себя живым, лишь каждый день держась за новую грудь, вы не доставляете удовольствия ни себе, ни партнерше. Я закрыл старые кредитные карты и сделал новые на фальшивые имена. Пару ночей в неделю работал со снами, чтобы не потерять квалификацию, а пару раз в неделю мне звонили и называли уединенное место, куда я должен был в определенное время прибыть со своим новым приемником. Мне надо было сообщать о своем местонахождении абсолютно точно, потому что воспоминания тяжелее снов, и их можно сбрасывать только в определенную точку. Но я всегда тщательно следил за тем, чтобы смотаться оттуда не позже чем через час. Кроме того, я следил, чтобы во время сброса рядом со мной никого не было, потому что когда возвращаешь или получаешь воспоминания, мозг практически беззащитен и ввести в него какую-нибудь гадость не составит большого труда.
Мгновение черной пелены, и вот уже чья-то жизнь у меня в голове. Иногда фрагменты этой жизни были длиной в несколько часов, но в основном гораздо короче. Я хранил их полдня, несколько дней, максимум неделю, потом еще один сеанс – и у меня их забирали.
Большинство воспоминаний были достаточно примитивны. Мне никогда не говорили о том, почему клиент хотел сдать их на хранение, но догадаться о причинах было довольно просто. Раз в неделю мужик забывал о том, что женат, чтобы не испытывать угрызений совести за то, что проводит время с любовницей. Какой-то чиновник хотел забыть урок высокой морали, преподанный ему когда-то его матерью, чтобы было проще переспать с коллегой. Женщина хотела забыть о резких словах, которые сказала когда-то своему младшему брату ровно за минуту до того, как его сбила машина, – просто для того, чтобы немного побыть в покое.
Подростковые эксперименты с лицами одного пола. Финансовые махинации. Жаркие обеденные перерывы с полулегальными проститутками. Стандартная обыденность греха.
Другие воспоминания были полюбопытнее. Такие, например, фрагменты, как кошка, идущая по стене, спрыгивающая на землю и скрывающаяся за углом. Смеющееся лицо девушки на фоне изящно клонящихся на ветру ветвей. Звук потока, текущего под окном спальни в тишине ночи. У меня никогда не было полной картины, лишь маленькие фрагменты, и я не догадывался, почему люди готовы платить пять штук, лишь бы хоть выходные провести без них.
Для человека вроде меня странно раз в неделю быть абсолютно уверенным, что ты замужем за кем-то по имени Давид. Я знаю себя как вменяемого парня, поэтому маловероятно, чтобы я мог забыть нечто подобное, если бы это произошло лично со мной. В некоторых воспоминаниях встречались сильные моменты, более полно вскрывающие сущность владельцев: маленькие параллельные вселенные, мимолетные картины возможных жизней и судеб. Но по большей части они оказывались уже приготовленными к тому, чтобы быть задвинутыми куда подальше, так что проблем не возникало. Я окружал их собственным сознанием, изолируя содержащуюся в них информацию, и когда их у меня забирали, следов не оставалось. Я обычно мог легко вспомнить, что за воспоминание гостило у меня в голове, но после выемки оно уже никогда не путалось с моими собственными.
Не знаю ничего о побочных эффектах. Может, и были такие. Я обнаружил, что быстрее устаю и реже безобразничаю, но на то мог быть десяток причин. Я слишком долго был неприкаянным. Может, подошло время осесть и остепениться? Но тогда придется завязать со снами и воспоминаниями, ведь стационарный объект легко могли обнаружить федералы. Я знал, что мое занятие довольно безобидно, но официальные лица могли думать иначе. Кроме того, я не был уверен, что готов отказаться от своего заработка, что Страттен отпустит меня. Оставался и вопрос, с кем я собираюсь осесть. У меня были хорошие друзья в Лос-Анджелесе, такие, как Дек, но вот с противоположным полом – напряженка. Если уж говорить начистоту, то за последние три года мне не встретилось ни одной достойной кандидатуры. Большинство мужчин в душе глубоко уверены, что в любой момент могут что-то сделать, что-то изменить в себе, чтобы найти ту единственную, которая останется с ними на всю жизнь. Более того, найти сколько угодно таких единственных и непременно с бисексуальными подружками. А я, путешествуя, искал только одну. Только для себя. Наверное, я был уверен, что во время очередной поездки в один прекрасный день в каком-нибудь неизвестном городе где-нибудь у черта на куличках я поверну за угол и встречу ту, которая всю свою жизнь искала меня. Моя версия того пути, что должен начинаться где-то за углом. А еще я подозревал, что такую женщину встречал, и путь давно пройден.
Поэтому я продолжал заниматься отрывками из жизни других, надеясь, что время от времени будут попадаться интересные эпизоды. Иногда я кое-чем успокаивался, но только для того, чтобы заглушить у себя в голове гул чужих неприятностей. Я уже хорошо знал, что значит ощущать себя кем-то другим, и мне совсем расхотелось иметь при себе оружие. Иногда у меня случались головные боли, да такие, что укладывали в постель на несколько дней.
Однако в общем и целом жизнь была не так уж плоха, а когда мне становилось грустно, я просто смотрел, как деньги текут на счета.
Еще три дня назад все было прекрасно.