- Тимми? Он уже лет десять в отставке, списан по здоровью, но следит за собой. Он ждёт печенье. Традиция, Ватсон - в половине шестого всем любителям чтения подают горячий имбирный чай и бесплатную выпечку из соседней пекарни, ту, что осталась нераспроданной за день. Ещё с прошлого века повелось. А Тимми поначалу даже читать не умел, но чего не сделаешь ради бесплатных булочек! Теперь вот втянулся. Терпеть не может романы и беллетристику, читает исключительно то, что называет "книгами для мозгов". У нас вчера состоялся прелюбопытнейший спор о корреляции воззрений Платона с экономико-теософской доктриною Маркса. Впрочем, я вызвал вас не для того, чтобы вести философские споры.
- Я полностью в вашем распоряжении, Холмс! Вам уже удалось что-то выяснить о шантажистах? Как продвигается расследование?
- Тсс, Ватсон! Ни слова о делах в такой дивный вечер! Тем более, что нам предстоит свидание. Две очаровательные девушки ждут нас в кофейне на углу, так не будем же медлить!
- Свидание?! Но, Холмс!..
Но спорить и удивляться было некогда - мой друг уже стремительно двигался к выходу из клуба, и мне пришлось поспешить вслед, чтобы не отстать.
* * *
К моему ужасу, девушки действительно оказались вполне симпатичными. Рыженькая пухлая хохотушка и темноволосая молчаливая скромница, очаровательно покрасневшая при знакомстве. Звали их Лика и Тая, но я так разволновался, что не запомнил кто из них кто, да и вряд ли это были настоящие имена. Рыженькая сразу же по-хозяйски ухватила Холмса за локоток и на мою долю осталось развлекать её молчаливую подружку. Боюсь, я в тот вечер мало соответствовал возложенной на меня миссии, ибо совершенно не понимал, о чём можно говорить с молоденькой девушкой. После смерти моей дорогой Мэри я избегал женского общества, в последние же годы так и вообще из особ противоположного пола меня окружали лишь медсестры да лаборантки, общение с которыми сводилось к подай-принеси и диктовке записей проводимого эксперимента. Но разговаривать с девушкой на вечерней прогулке о благотворном влиянии формалина на мёртвые ткани мне показалось несколько неуместным. Хорошо, что её подружка трещала, не умолкая и не требуя ответов, с нас же достаточно было вставлять иногда одобрительные междометия.
Так мы прошлись по тёмным аллеям на юг через Ридженс-парк, параллельно Глостер-плейс, мимо музея восковых фигур мадам Тюссо, не работающего по причине вечернего времени, и я было подумал, что Шерлок Холмс решил привести девушек к нам на Бейкер-стрит, и даже заволновался - как посмотрит на подобную вольность нынешняя домовладелица? Но тут мой друг как раз решительно свернул на Уитгер-роуд и мы окончательно покинули район Мэриленда. Освещение сделалось ярче, дома выше, а толпа на улицах многочисленнее - мы приближались к деловым кварталам, куда после уничтожения Сити переместилась вечерняя активность лондонского бомонда.
Я основательно продрог и, возможно, из-за этого несколько осмелел, поощряемый одобрительным молчанием темноволосой спутницы. Во всяком случае, я поведал ей несколько военных историй, как из собственного опыта, так и совершенно фантастических - в том числе, конечно же, про мушкет и тигрёнка, эта история всегда действовала на девушек правильным образом, особенно если сделать вид, что очень смущён и поменять в рассказе тигрёнка с мушкетом местами. Девушка молчала одобрительно и лишь сильнее сжимала мою руку. Окончательно осмелев, я перешёл к совсем уж невероятным приключениям из жизни тайного агента с тремя нулями в секретном имени, невероятные похождения которого во время Великой Войны и Нашествия, ныне широко известные почтенной публике, я тогда как раз только-только начинал придумывать. Кажется, я немного увлёкся, что простительно сочинителю при наличии благожелательной аудитории, пусть даже и из одной единственной слушательницы.
Неожиданно оказалось, что мы пришли к дому, в котором проживали девушки. Предполагая, что мы сейчас распрощаемся и уйдём, я терялся в догадках, зачем моему другу понадобилась эта пешая прогулка. Но вместо прощания рыженькая о чём-то пошушукалась с привратником, после чего тот удалился в свою каморку, усмехаясь в седые усы, а девушки, сдавленно хихикая и постоянно призывая соблюдать тишину, провели нас узкими тёмными коридорами в свою квартирку. Не успел я опомниться, как мы уже сидели на довольно неудобном диванчике в крохотной комнате, которая, судя по интерьеру, совмещала у девушек гостиную с чем-то вроде кухни. Рыженькая зажгла газовое освещение и поставила чайник на маленькую плитку, после чего уселась боком на стул и закинула ногу на ногу. Помню, меня страшно смущала её юбка, укороченная до самого неприличия по моде тех лет и оставляющая икры бесстыдно неприкрытыми чуть ли не на две трети. Впрочем, ничего не могу сказать - икры были хороши!
Мягкий звон хрусталя заставил меня оторвать взгляд от столь волнительного зрелища и обернуться. Моя темноволосая спутница, молча улыбаясь, расставляла на столике бокалы и чашки. Её взгляд мерцал так обещающе, что любой другой на моём месте непременно бы воспарил. Я же испытал лишь лёгкое сожаление - увы, война слишком сильно меня изменила, и если девушка надеется на завершение вечера в определённом плане, её ожидает жестокое разочарование.
- Грог! - воскликнул Холмс, хохотнув. - Горячий грог! Вот что необходимо по такой погоде, чтобы не простыть!
И выставил на стол большую бутыль красного вина. Темноволосая улыбнулась теперь уже ему, нарезая лимон тонкими дольками. Откуда-то появилась кастрюлька и баночки с приправами. Холмс тут же принялся колдовать над греющейся смесью, прогнав девушек заваривать чай, по кухне поплыл одуряющий аромат горячего вина с мёдом и специями, и вот уже мы уютно сидим на диване, грея руки о чашки с живительным напитком.
- На брудершафт! За знакомство!
Темноволосая девушка как-то неожиданно оказалась рядом со мной на узком диванчике. Я бросил отчаянный взгляд на Холмса, но тот уже вовсю целовался с рыженькой и помочь мне ничем не мог. Нравы после войны упростились, пора привыкать. Ну и ладно. Ничего ведь страшного не произойдёт, если мы просто…
Её тёплые губы были сладкими и пахли грогом. Я принюхался. Перегретый сок тёмного винограда, тёплая струйка гречишного мёда, колкая нотка гвоздики и душистого перца, горечь миндального ореха и корицы. А это что? Кардамон? Хм… вроде бы нет.
Сделав большой глоток, я оценил послевкусие - и не заметил, как выпил всю чашку. Грог оказался довольно крепким и непривычно терпким, но приятным. И я уже хотел вслух восхититься многогранными талантами Холмса, но тут сидевшая рядом со мной тёмноволосая девушка вдруг глубоко вздохнула, привстала и навалилась на меня всем телом. Лицо моё при этом уткнулось в нечто мягкое и полукруглое, одуряющее пахнущее и тёплое, а нос как раз попал в восхитительную ложбинку между, и на какое-то время я сильно отвлёкся от окружающей действительности.
Пока вдруг не сообразил, что столь активная поначалу девушка теперь вовсе не проявляет ответной заинтересованности.
Нет, конечно, я всё понимаю, леди не шевелятся, но не до такой же степени! К тому же обе наши приятельницы - девушки явно простые, как по нраву, так и по сословию, в лучшем случае - горничные, но уж никак не леди. Выбравшись из-под обмякшего женского тела, я развернул девушку к себе лицом. Она не сопротивлялась, но и не помогала, будучи безвольной, словно тряпичная кукла. Рот полуоткрыт, глаза закатились. Обморок? Но что явилось причиной? Машинально нащупав тонкую жилку на шее, я сосчитал пульс. Хорошего наполнения, сорок два удара в минуту. Пульс спокойно спящего человека. Но с какой вдруг стати…
- Помогите мне, Ватсон!
Подняв голову, я увидел, что Холмс подхватил под мышки рыженькую, бессильно откинувшуюся на стуле, и потащил её к двери. Не той, через которую мы вошли, а расположенной рядом с диваном и прикрытой розовой бархатной портьерой с рюшами и сборочками. Подхватив на руки свою бессознательную спутницу, я поспешил за ним, надеясь, что мой друг знает, что делает.
В комнате за портьерой оказалась спальня. Две кровати, небрежно застеленные лоскутными покрывалами, и пикантные детали женского туалета, разбросанные с великолепным презрением к порядку и скромности по всем подходящим и неподходящим предметам мебели - трюмо, комодику и парным креслам у окна. Холмс пристроил свою ношу на ближней к входу кровати и начал сноровисто освобождать её от верхней одежды. Я замер, шокированный, не в силах сделать ни шага. Только смотрел, как знаменитый детектив ловко вылущивает драгоценное ядрышко женского тела из многослойной шелухи одежд, проявляя при этом поразительную осведомлённость в устройстве дамского гардероба.
С тихим шорохом скользнули на пол верхние юбки, поверх упал пояс для чулок, а стремительные пальцы Холмса уже колдуют над таинством корсетных завязок - и вот на свет божий выкатываются два восхитительных перламутровых яблочка, чуть подрагивая наливными бочками и топорща винные ягодки сосков. Холмс посмотрел на яблочки одобрительным взглядом знатока, чуть улыбаясь, и мне показалось… его взгляд тем временем скользнул выше, вдоль изящной ключицы и узкого покатого плечика, к тонкой девичьей шее. Кожа у рыженькой была ослепительно белой, как и у всех рыжих, и очень тонкой. Даже мне было отчётливо видно, как подрагивает под нею синяя жилка вены - ритмично и мерно, словно гипнотизируя. Холмс стоял ко мне в профиль, и этот профиль вдруг резко перестал мне нравиться. Особенно взгляд - задумчивый и отстранённый.
- Холмс!
Он вздрогнул, приходя в себя. Обернулся, за смущённым смешком и торопливой суетой пряча чёрную бездонность зрачков, расширившихся чуть ли не во всю радужку:
- Ну что вы стоите, Ватсон? Девушку надо раздеть! Всё должно выглядеть естественно, понимаете? Давайте же её сюда! Давайте, давайте, не бойтесь, я не собираюсь грабить колыбели. Да отпустите же вы её, наконец!
В четыре руки мы довольно быстро раздели мою спутницу. Она дышала глубоко и часто, щёки её раскраснелись, глаза под веками находились в непрестанном движении - сон перешёл в активную фазу.
- Что было в вине, Холмс?
- В вине? Ровным счётом ничего, кроме вина! - мой друг хрипло рассмеялся, выпрямляясь, и тут же добавил. - Всё дело в специях. И одной чудесной тибетской травке… Её название в переводе на английский звучит как "ночь счастья". Девушки проспят до утра, хорошо выспятся, но при этом будут убеждены, что всю ночь напролёт участвовали в самой восхитительной оргии, которую только можно представить.
Тут вдруг рыженькая застонала, резко и отчаянно, заскрипела зубами, выгибаясь всем телом. Врач во мне среагировал на рефлексе:
- Ей плохо?!
Холмс посмотрел на меня с каким-то странным выражением.
- Ей хорошо. Но нам пора…
Тут рыженькая снова застонала, прерывисто и с таким наслаждением, что я покраснел бы, если бы мог. Ей откликнулась темноволосая, хрипло, гортанно, на вдохе - и я поспешил вслед за другом покинуть спальную комнату, подгоняемый всё учащающимися парными стонами.
- Это дом Честерлеев.
Я полулежал в старом кресле с подранной обшивкой и боролся со сном - длительная пешая прогулка, горячий грог и удобная поза не располагали к излишней бодрости. Холмс пристроился на подставке для зонтиков - я бы сказал, угнездился, - сделавшись ещё более обычного похожим на хищную птицу, и чувствовал себя, похоже, вполне уютно. Подозреваю, мой друг заранее присмотрел этот чуланчик у лестницы для наших целей, потому что провёл меня к нему уверенно и напрямик, не рыская и не плутая.
- Их городская резиденция. С утра сэр Ричард был здесь, я это знаю точно.
Не сказать, чтобы я был особо удивлён - наверное, ожидал чего-то подобного.
- Ему были доставлены кое-какие бумаги. Утром, по моей просьбе. Он с ними ознакомился, не мог не ознакомиться, в этом я уверен, но вот встретиться со мною после этого не захотел. И никуда не выходил, хотя должен был быть в министерстве, за ним дважды присылали курьера. Я послал ему визитку с просьбой о немедленной встрече, но он снова отказался меня принять. Меня! Шерлока Холмса! Ну уж нет… если я собрался с кем-то серьёзно поговорить - я поговорю, будьте уверены. Пришлось задействовать дополнительный план, горничную Бетти. Или Кетти? Вечно путаю их имена… ах, эти горничные! Что бы мы без них делали, а, Ватсон? Кстати, а как продвигается ваше собственное расследование? Признайтесь, копались в старых газетах? То-то миссис Гринуэй жаловалась на пропажу растопки… У нас как раз есть полчаса чтобы обменяться информацией: слуги покинут верхний этаж ровно в девять, и тогда можно будет беспрепятственно нанести визит нашему старому доброму сэру Ричарду, а пока лучше переждать. У вас зоркий глаз и отличная память, не скромничайте, Ватсон! Так что вы нарыли в старых газетах?
Польщённый доверием знаменитого детектива, я постарался как можно точнее воспроизвести наиболее важные из запомнившихся статей:
- Журналисты называют Уильяма "молодым Честерлеем", но это, скорее дань его вызывающему поведению и манере одеваться, ведь на самом-то деле он не так уж и молод, родился еще до Нашествия. Единственный сын Роджера Честерлея, младшего брата сэра Ричарда, и Элеоноры Честерлей, в девичестве Престон. Мать умерла родами, отец погиб во время отражения нашествия марсиан, Уильяму тогда было три года. Воспитан дядей, бездетным вдовцом. Закончил Иствуд, но особого рвения к наукам не выказывал. До войны ни в чём предосудительном замечен не был, так, обычные студенческие шалости. Любил лошадей и спорт, но умеренно, не азартен и не честолюбив, хотя дядя, похоже, считал его своим наследником не только в имущественном отношении и всячески пытался приобщить к политике. Член партии гуманистов с десятого года, до войны активно участвовал в акциях наиболее агрессивно настроенного её крыла. Перед самым началом войны женился на Луизе Аддингтон, в свадебное путешествие молодые собирались в Австралию, но улететь не успели. Ушёл на фронт добровольцем. О военной карьере Уильяма я ничего не нашёл. Кроме единственной уже послевоенной дагеррограффии над передовицей "Ньюз" о чествовании героев. В той статье об Уильяме было буквально две строчки: упоминалось, что вернулся с войны он в звании подполковника воздушного флота и будучи награждённым высшим британским орденом за проявленную в боях отвагу. И больше нигде ни слова о нём. Уж не знаю, чем миссис Гринуэй растапливает камин, но газеты у неё хранятся ещё с предвоенных времён в целости и сохранности. Подборка, правда, ограниченная и неполная, но "Таймс", "Иллюстрейтед Лондон Ньюз", "Эхо" и даже "Полицейская газета" представлены довольно хорошо, я раскопал отдельные номера даже за восемьдесят девятый год. И обнаружил интересную закономерность - если в довоенных газетах дагеррографии как дяди, так и племянника куда чаще украшают "Таймс" и "Ньюз", то в последние полгода картина совершенно иная. Оба солидных издания если и упоминают семейство Честерлеев, то говорят исключительно о сэре Ричарде, обходя его героя-племянника подозрительным молчанием. Но это молчание с лихвой компенсируют публикации в куда менее презентабельных листках. Вот уж где не скупились на броские названия! "Лорд Р. выгнал наследника на улицу! Скандал в благородном семействе", "Дебош и сопротивление полиции. Нарушитель из высшего общества задержан, но выпущен под залог", "Попытка вандализма и поножовщина в Кенсингтонских садах. Кровавые подробности! Статуя Питера Пэна спасена! Барри благодарит полицию за своевременное…", "Беспорядки в баре "Красный лев", жертвы среди мирного населения! Среди зачинщиков - герой войны, чью фамилию…". Могу ещё долго перечислять, но суть понятна и так - вернувшийся с войны молодой герой пустился во все тяжкие. И настолько преуспел, что полный благородного негодования дядюшка был вынужден отказать ему от дома.
- Отлично, Ватсон! Вы как всегда сумели ухватить самую суть. Но пора переходить к выводам.
Голос Холмса звучал на редкость одобрительно и без привычной насмешки, и это придало мне смелости. Если ранее я излагал голые факты, никак их не оценивая, то теперь мне предстояло самому воспользоваться многократно виденным в действии методом дедукции.
- Мне кажется, Холмс, что гадать тут особо не о чем. Что бы не совершил Уильям - оно было совершено именно в годы его военной службы, выпавшие из поля зрения газетчиков. До ухода на фронт он был обычным недавним студентом и молодожёном, в меру добрым, в меру счастливым. А вернулся совершенно другим человеком - озлобленным на весь мир, исковерканным, способным лишь разрушать. Перед нами ещё одна жертва минувшей войны, хотя и не столь явная, как те, что захоронены на Хайгетском кладбище. Молодой человек попадает в чудовищную мясорубку, выдержать которую в силах не всякий взрослый, и вот результат. Он ломается. Под давлением обстоятельств или в минуту слабости совершает нечто, чего не в силах простить себе сам, несмотря на проявленную позже отвагу - не стоит забывать о "Пурпурном сердце". Может быть, и свой подвиг, за который был столь высоко награждён, Уильям совершил, всего лишь пытаясь загладить то ужасное и непростительное. Но даже столь высокая оценка со стороны короны оказалась неспособна до конца устранить память о ранее совершённом - ни в глазах самого Уильяма, ни тем более в глазах его дяди. Война упрощает многое, в том числе и причину для столь яростного неприятия - ею может быть лишь то или иное предательство или трусость, повлёкшие за собой смерть близких друзей, соратников или другие столь же чудовищные последствия. Разумеется, сэр Ричард меньше всего хотел бы, чтобы подобное пятно легло несмываемым позором на его единственного наследника. Персоны шантажистов менее очевидны - ясно только, что они каким-то образом связаны с молодым Честерлеем. Может быть, это его военные сослуживцы, бывшие очевидцами события. Но точно так же они могут быть и его нынешними собутыльниками, которым Уильям в алкогольном раскаянии и жажде поделиться хоть с кем-нибудь рассказал о случившемся. Как бы там ни было, искать их надо в ближайшем окружении Уильяма, нынешнем или прежнем. Над чем вы смеётесь, Холмс? Я вроде бы не сказал ничего забавного!
- Извините, мой друг! Но меня всегда поражала ваша невероятная способность делать на редкость верные выводы на основании совершенно неверных предпосылок. В ближайшем окружении… о, да! Тут вы правы. В самом ближайшем. Газеты не писали о причине скандала в благородном семействе, и полагаю - неслучайно. Вы ошиблись - впрочем, как и газеты, - дядя не выгонял племянника. Сэр Ричард немолод, он мечтал о внуках, но вернувшийся к мирной жизни герой не собирался возвращаться ещё и к жене. Более того - он отказывался селиться с нею под одним кровом и не въезжал в дом дяди, пока молодая женщина его не покинула. Скандал постарались замять, Луиза поселилась в загородной усадьбе Честерлеев, в городе не появляется и вообще живёт собственной жизнью, но приличия соблюдены. Горничная полагает, что всё дело в учителе танцев, который давал её хозяйке по три урока в неделю последние полтора года, во время отсутствия хозяина. Эти горничные так романтичны, однако что бы мы без них делали? Не обо всём ведь пишут в газетах, даже самых скандальных. Впрочем, не расстраивайтесь, в самом начале рассказа вы были буквально на волосок от истины… О! Слышите? Хлопнула дверь внизу. Слуги покидают этаж. Уже девять. Выждем ещё минуты три-четыре для припозднившихся… в этом доме слишком много слуг, не хотелось бы объясняться.