Та была полностью погружена в обустройство своего рабочего места, и Лайам сошел с помоста, прикидывая, где бы присесть. На полу - по правую руку от госпожи Саффиан и под косым углом к скамейкам для публики - рядком стояли четыре стула. Он выбрал крайний, сел и, щелкнув пальцами, подозвал Фануила. Дракончик с великой охотой улегся возле его ног. Работа в зале, похоже, близилась к завершению. Одна люстра уже висела на месте, другую подтягивали к потолку. За спиной Лайама что-то брякнуло, он оглянулся на звук. Группа слуг прикрепляла к стене древки знамен. Работники, привставая на цыпочки, морщились от каждого произведенного ими громкого звука, опасаясь потревожить вдову. На развороте первого знамени красовался герцогский герб, на зеленом поле второго, повешенного чуть ниже, серебром отливало нечто, похожее на аптекарские весы. Насколько Лайам мог судить, это было знамя Уоринсфорда.
Через какое-то время череда слуг утекла в задние двери, и тут же, словно на смену им, в зал вошли одетые в черные мантии клерки. Их было шестеро, они поклонились вдове и сели от нее по левую руку - за низенький стол, опорой которому служили деревянные козлы. Клерки, перешептываясь друг с другом, принялись затачивать перья и раскладывать перед собой листы чистой бумаги. "Зачем их так много? - подумал Лайам. - Неужто не хватило бы пары толковых писак?"
Тут в зал вступил и сам эдил, за ним следовали Проун с Эласко, сопровождаемые вооруженным отрядом. Стражники проворно рассыпались цепью вдоль стен, наблюдая за хлынувшей в двери толпой. Оба квестора, поклонившись госпоже Саффиан, сели около Лайама. Куспиниан картинно поставил ногу на оставшийся незанятым стул и ухмыльнулся.
- Значит, вам все-таки удалось выяснить - как и насколько?
- Похоже, что да. - Лайам посмотрел на Эласко. - Они подписали?
Юноша, улыбаясь, кивнул.
- Господин Эльзевир вел себя очень достойно, с госпожой Ровианой пришлось повозиться, но теперь все подписано, и обвиняемые смирились с тем, что их ждет.
- Вы можете радоваться, - сказал эдил, похлопав Лайама по плечу. - Дело немалое, случай был сложный. - Он убрал ногу со стула, смахнул с него грязь и сел, всем своим видом выказывая довольство. - Заседание должно пройти хорошо. Я приказал усилить охрану.
Охраны в зале было действительно многовато, но, на взгляд Лайама, от мирно державшейся публики не исходило угрозы.
- Мне кажется, все обошлось бы и так, - сказал он, чтобы поддержать разговор.
- Боги, Ренфорд, вы даже не представляете, на что эти люди способны! Особенно купчики среднего ранга, а уж… - Он не закончил фразы, ибо вдова Саффиан повелительно постучала рукой по столу. Гул голосов в зале мгновенно затих.
- Эдил Куспиниан, вы готовы?
Куспиниан встал и коротко поклонился. Прежде чем заговорить, он окинул собравшихся суровым взглядом.
- Да, госпожа председательница ареопага. - Голос его прокатился по залу. И сама поза эдила, и зычный басок напомнили Лайаму одного торквейского лицедея - тот так же пыжился и засовывал большие пальцы за пояс, изображая облеченных властью вельмож.
Вдова Саффиан повернулась и дала клеркам знак. Старший из них - длиннобородый старик с подагрическими руками - тут же встал.
- Слушайте! - важно провозгласил он, задрав бороду. - Слушайте все! Заседание ареопага милостью богов и волеизъявлением нашего лорда Линдауэра Веспасиана - герцога Южного Тира, правителя Саузварка и Уоринсфорда, маршала и верного подданного короля Таралона - началось! Очистите ваши сердца, ибо грядет праведный суд! По первому делу вызывается Пенна, дочь Роры из Бондарского двора. Она обвиняется в порче пива с помощью колдовства. Пенна, дочь Роры, предстань перед высоким судом!
Старик сел и принялся бешено что-то строчить на белоснежном поле бумаги, очевидно записывая собственные слова. Остальные клерки уже их записали и теперь просто сидели, держа перья торчком.
Два стражника ввели в зал молоденькую служанку с аккуратно зачесанными назад белокурыми волосами и поставили ее перед столом, за которым восседала вдова. Между дюжими караульными девушка выглядела сущим ребенком, но держалась она довольно спокойно и стояла недвижно, ожидая, когда председательница заговорит. Вдова Саффиан заглянула в бумаги, затем подняла взгляд.
- Выслушайте, в чем вас обвиняют.
Лайам подался вперед, обратившись в слух. Он подивился обстоятельности, с которой госпожа председательница ознакомилась с деталями дела. Вдова говорила сухо, сжато и без заминок, даже не прибегая к помощи документов, однако его соседи воспринимали это как должное, а Куспиниан откровенно скучал. Он сидел на своем стуле, развалясь и вытянув ноги, глаза его были пусты.
Пенна служила разносчицей пива в одном из уоринсфордских трактиров и, когда хозяин вздумал ее уволить, закатила скандал. Это случилось осенью прошлого года, а спустя две недели после увольнения Пенны завсегдатаи трактира стали маяться животами. Такого прежде никогда не бывало - по крайней мере, трактирщик так утверждал. Именно он и обвинил девушку в том, что она напустила на его пиво порчу. В подтверждение своего обвинения хозяин трактира приводил кое-какие выкрики разъяренной служанки. Кроме того, уволенную девчонку пару раз видели возле его заведения ночью.
- В целом, - заключила председательница ареопага, сложив руки домиком, - ваш обвинитель утверждает, что вы отомстили ему за обиду, испортив колдовством пиво, в результате чего те, кто его пил, заболели. Вы понимаете, в чем вас обвиняют?
Пенна смущенно потупилась, потом искоса посмотрела на вдову Саффиан. На ней было простое, но опрятное платье, явно лучшее в ее гардеробе - и вся она была такая чистенькая и аккуратненькая, что Лайаму невольно сделалось ее жаль. Выставили бедняжку на всеобщее обозрение, а теперь оплетают паутиной гладких и малопонятных словес…
- Да, госпожа, но я…
Председательница подняла палец, и девушка замолчала.
- Вы признаете себя виновной?
Пенна мотнула головой и робко сказала:
- Нет, госпожа.
- Суд соглашается. Владелец трактира приговаривается к выплате штрафа в размере двух месячных жалований трактирной прислуги. Одна часть причитается Пенне, дочери Роры, другая пойдет в герцогскую казну. Вы свободны, - обратилась вдова к девушке, - но суд просит вас впредь следить за своими словами.
Пенна нерешительно отшагнула от стражи, потом, осознав, что никто ее удерживать не собирается, повернулась и опрометью кинулась в зал, который одобрительно зашумел.
Вдова Саффиан постучала ладонью по столу, требуя тишины.
- Да послужит это предостережением многим! Меч правосудия остер, и он отсечет руки тем, кто попытается ввести суд в заблуждение! Никому не дозволено возводить напраслину на честных людей! Знайте также, что за брань в зале суда наглеца окунут в воду и выпорют, а затем оштрафуют. Заседание продолжается! - Вдова выразительно посмотрела на старшего клерка. Тот снова встал и, огладив бороду, приказал привести очередного ответчика.
- И это все? - спросил Лайам у Куспиниана. - Пары слов председательницы достаточно, чтобы девушку отпустили? Разве дело прежде не следует разобрать?
Проун через два стула зашикал, требуя тишины, но эдил, не обращая на это внимания, усмехнулся и поднял бровь.
- Судит здесь госпожа Саффиан, а не вы. И потом, разбирать тут особенно нечего. Девушку уволили потому, что она отказалась с трактирщиком спать. А пиво прокисло потому, что мошенник его плохо сварил. Он обратился в суд, чтобы себя обелить. Весь город об этом знает.
Лайам нахмурился. Даже приняв к сведению все сказанное, он не мог отделаться от ощущения, что его провели. Если всем известно, что трактирщик - подлец, зачем тащить девушку в суд? И потом, формулировка "суд соглашается" чересчур коротка. Вдове, по крайней мере, следовало пояснить, почему она приняла такое решение. Лайам хотел было опять обратиться с расспросами к Куспиниану, но рассмотрение нового дела уже началось.
На сей раз на месте Пенны стоял шарлатан, выдававший себя за чародея. Он взял деньги с красильщика мануфактуры, обещая сотворить заклинание, способное закрепить краску на ткани, однако партия товара попала под ливень, и краска сошла. В зале послышалось хихиканье, но вдова Саффиан взглядом заставила всех замолчать, после чего предоставила ответчику слово.
Шарлатан уверял, что он не виновен, что он строго-настрого наказал красильщику беречь свои ткани от влаги, - зал отвечал ему свистками и топотом.
Вдова Саффиан повелела стражникам вышвыривать на улицу всякого, кто осмелится издать еще хоть какой-нибудь звук, и тут же без перехода объявила шарлатана виновным. Притопить, заковать на день в колодки и запретить заниматься магией в пределах Южного Тира - таков был приговор. Что до потерпевшего - пусть учтет свой печальный опыт на будущее и впредь красит ткани как следует, а деньги, уплаченные им шарлатану, пойдут служителям Матери Милосердной на одежду для бедняков.
Публика одобрительно закивала, но Лайам вновь был разочарован. Красильщику следовало вернуть его деньги, даже если он полный олух и недобросовестный человек. Кроме того, оставалось неясным, в чем состоит преступление шарлатана? За что он наказан? За то, что занимался магией, не имея на то разрешения? Или за то, что его магия сработала плохо? Или за то, что тот, не будучи магом, заведомо решил свою жертву надуть? Ему казалось, что он смотрит спектакль, из которого самые важные сцены изъяты.
Публику, однако, происходящее, похоже, устраивало, и даже более чем. Следить за зрителями было не менее любопытно, чем непосредственно за ходом процесса. Собравшиеся оживленно перешептывались, перемигивались и кивали друг другу, реагируя на каждую реплику, доносящуюся до них.
"Они ведь живут здесь, - сообразил вдруг Лайам. - Они знают подоплеку каждого дела и знают людей, замешанных в этих делах".
Следующего ответчика приговорили к полусотне ударов плетью - за продажу магического амулета калеке, который вскоре после этого умер. Силы несчастного подточила болезнь, от которой приобретение должно было его исцелить. Зал встретил приговор мрачновато, но с пониманием. Другому подсудимому назначили двадцать плетей и сутки в колодках за игру на зачарованной лютне с целью обворожить местного богатея с супругой, а потом обокрасть. Украденное возвратили владельцу прямо в зале суда, лютню было приказано уничтожить. Но многие горожане, похоже, недолюбливали пострадавших и отпускали в их адрес язвительные замечания, за что один разбитной малый в ремесленной блузе был даже выдворен с заседания. Более того, толпе явно нравился державшийся беспечно лютнист, его остроумные реплики не раз вызывали у зрителей хохот. Вдове приходилось утихомиривать весельчаков.
Из всех ответчиков была признана полностью невиновной лишь Пенна. Еще одного обвиняемого освободили за недостаточностью улик, а в пяти остальных случаях подсудимым назначили наказание. Два приговора толпа не одобрила - все, во-первых, жалели лютниста, а во-вторых, отнеслись сочувственно к древней старухе, торговавшей приворотными зельями. Ее приговорили к колодкам и окунанию в воду. Зрители крутили неодобрительно головами - кара казалась им слишком суровой. Даже назидательные слова госпожи председательницы, призванные остеречь горожан от неблаговидных поступков, которыми она заканчивала слушание каждого дела, на сей раз не встретили в публике должного отклика.
- Пуще всего мы должны охранять жителей нашего герцогства от посягательств на их разум и чувства, - заявила вдова, невзирая на ропот, пробежавший по залу. - Заставить одного человека полюбить против своей воли другого - все равно что накинуть на него незримые узы. Ареопаг в этих случаях будет особенно строг.
Торговка зельями жалобно всхлипывала, и Лайам видел, как многие зрители негодующе всплескивают руками. Ну приторговывала бабка приворотными травками, и что в том такого? Дело пустячное, за что тут карать? Лайам ощутил, что согласен с мнением зала, хотя он в то же время находил довольно резонными и слова госпожи Саффиан. Однако эти резоны не были внятны толпе, и вдова раздраженно скривилась, давая знак к разбирательству последней истории.
Два стражника торопливо вывели из зала старуху, старший клерк набрал в грудь воздуха и принялся говорить. Глаза его были возведены к потолку, а голос подрагивал от напряжения, ибо старику приходилось перекрывать гомон толпы.
- Вызывается Лонс Каммер, проживающий на Широкой улице города Уоринсфорда, обвиняемый в том, что он с помощью магических ухищрений соблазнил и обесчестил трех достойных девиц.
Обвиняемый вбежал в зал бочком, за ним едва поспевали два стражника, и публика тотчас примолкла в предвкушении развлечения.
"Магия магией, но для того, чтобы девушка согласилась с ним переспать, ему в своем арсенале нужно иметь и что-то покруче", - подумал Лайам, узнав в подсудимом вчерашнего паренька. Того самого, которого допрашивали Проун с эдилом. Каммер был потрясающе неказист. Землистое лицо, нос картошкой, черные космы торчат во все стороны. Чрезмерная сутулость столь удачливого в любви кавалера не позволяла судить о его росте, он так ежился, что едва достигал до плеча соседнего стражника. От каждого слова вдовы лопатки подсудимого вздрагивали, будто на них обрушивались удары кнута.
Публика впитывала рассказ с повышенным интересом, впрочем, нездоровое любопытство собравшихся было вполне оправданным. В начале прошлой зимы Каммер умудрился получить место учителя в одном из богатых уоринсфордских домов. Педагогические таланты его и внешность, не вызывавшая опасений, постепенно раскрыли перед ним и двери других домов, где имелись дочки на выданье. Лонс Каммер охотно принялся их обучать. К чему это привело, выяснилось две недели назад, когда обнаружилось, что одна из его учениц отнюдь не невинна. Девица, рыдая, пожаловалась отцу, что Каммер погрузил ее в сон и "допустил вольность". Отец тайком провел что-то вроде расследования и обнаружил в соседских семействах еще двух девиц, с которыми обошлись "вольно". За четыре дня до прибытия ареопага учителя, "допускавшего вольности", заключили в тюрьму.
Лайам морщился. Ему не нравились словесные обороты вдовы. "Какие там вольности? Малый просто насильник. Повесить его - и дело с концом". Собравшиеся вели себя тихо. Зал жадно слушал, ничем не выказывая своего отношения к делу.
- Во всех трех случаях происходило одно и то же, - сухо говорила вдова, но голос ее подрагивал от омерзения. - Жертвы в ходе урока впадали в глубокий сон, а просыпались уже обесчещенными. Все совпадает в мельчайших деталях. Вы понимаете, в чем вас обвиняют?
Каммер потупил глаза.
- Д-да, госпожа председательница.
Лайам склонил голову набок. Этот голос - в нем слышалось что-то странное. Что-то, что царапнуло его и вчера, но на что он не обратил внимания.
- Вы признаете себя виновным?
- Нет, госпожа председательница.
- Вы должны подкрепить свое заявление чем-нибудь веским, - холодно сказала вдова, выпрямляясь в своем кресле. - Предупреждаю, суд располагает свидетельствами, говорящими об обратном.
Внезапно Каммер весело улыбнулся.
- Значит, вы опросили моих дружков? - спросил он, и вдова потемнела лицом. - А те, конечно, порассказали вам о моем хвастовстве. Да, госпожа председательница, не скрою, я хвастался перед ними. Каюсь, это не очень-то добропорядочно с моей стороны, но я не мог удержаться. В конце концов, не так уж часто молоденькие красотки вешаются на шею парням вроде меня.
По залу прошлись неуверенные смешки, но председательница, казалось, их не заметила. Уродливому юнцу удалось-таки выбить ее из колеи, вдова молча кусала губу, пытаясь собраться с мыслями.
- Каков наглец! - восхищенно прошептал Куспиниан. - Как лихо загнул! На шею они ему вешались - ха!
Лайам не слышал эдила. Он неотрывно глядел на обвиняемого, стараясь не пропустить ни словечка из его болтовни.
- Значит, вы признаете, что распускали по городу слухи о ваших победах? - спросила женщина наконец.
- О да, - охотно ответил Каммер. - Не по всему городу, ясно, но двум-трем приятелям рассказал. А спросите их, говорил ли я им хоть что-то о магии? Эти девицы по собственной воле переспали со мной. Они и сами это бы подтвердили, если бы не боялись своих папаш. Папаши заставили их рассказывать сказки.
"У него харкоутский выговор! - воскликнул мысленно Лайам. От внезапной догадки по его коже прошелся мороз. - О боги, нет! Этот сопляк не может быть тем человеком!"
Вдова Саффиан испепелила ответчика взглядом.
- Что вы там такое несете?
- Эти девицы, госпожа председательница, просто-напросто влюбились в меня, хотя вам и трудно поверить, что можно влюбиться в такого урода. - На сей раз смех зала сделался громче. Каммер почувствовал себя поуверенней, он выпрямился и, вскинув голову, посмотрел на вдову. - Но все-таки их ко мне потянуло, и неудивительно, что я не сумел устоять. Как я мог воспротивиться желаниям юных красавиц? А родителям, когда все раскрылось, это, естественно, не пришлось по душе, вот они и раздули историю, чтобы меня опорочить. Да и кто я такой в их глазах? Юнец, которому только-только стукнуло восемнадцать! Нищий, у которого нет ничего, кроме знаний, ну и, конечно, сердца, способного и любить, и страдать…
Убийца Пассендуса просто не мог оказаться магом-приготовишкой, обольщающим своих учениц. Воображение Лайама никак не хотело расстаться с образом могучего седовласого чародея. Что тут сходится? Харкоутский выговор? Это еще не улика. Легкость, с которой юный безвестный учитель сумел втереться в доверие к горожанам? Кстати, когда это произошло? В начале прошлой зимы? М-да, по времени совпадает. Но совпадения совпадениями, а к делу их не пришьешь. Версия, прямо скажем, дурацкая, и никуда не годится! Однако что-то в поведении подсудимого не позволяло Лайаму от нее отмахнуться. Он очень умен - этот невзрачный вертлявый мальчишка, он уже четверть часа морочит голову госпоже Саффиан.
- Значит, вы утверждаете, что девушки лгут?
- Не девушки, - ответил Каммер, многозначительно вскинув палец. - Нет, вовсе не девушки, госпожа. Их родители. Они приказали им дать против меня ложные показания и отречься от лучших своих чувств. Если бы вы взяли их под свое покровительство, позволив высказаться чистосердечно, они поведали бы суду всю правду. Но их семьи знают, что такое может случиться, и потому не позволили бедняжкам явиться сюда!
- Им нет нужды сюда приходить. У нас имеются их письменные заявления.
- Они получены под давлением. Велите доставить девушек в суд, - с вызовом сказал Каммер. - Они не посмеют лгать мне в лицо. Наши чувства слишком сильны.
Вдова Саффиан стиснула зубы.
- Квестор Проун! Подойдите ко мне!
Толстый квестор, явно напуганный резкостью обращения, вскочил на ноги и засеменил к помосту. Добежав до стола, он склонился к вдове и застыл в угодливой позе. Та что-то быстро и гневно ему зашептала.
"Может он оказаться тем человеком?" - мысленно спросил Лайам у Фануила.
"Он слишком молод, чтобы быть чародеем. Скорее всего - ученик", - откликнулся Фануил.
"Но Хандуиту ведь и был продан учебник!"
"Да, мастер", - ответил дракончик, но Лайам уже поворачивался к Куспиниану.
- Что вам известно об этом красавце?
- Только то, что он страшный наглец, - ответил лениво эдил. - Будет правильно, если ему вынесут приговор, и мы на этом закончим.