Упорство моего друга, не отводившего взгляда от глазка, было, наконец, вознаграждено. Я нетерпеливо подался вперед. Смит буквально дрожал, предвкушая открытие.
В наше убежище опять влетел аромат, который нельзя было спутать ни с каким другим, и я увидел, как Карамани - в том, что это была она, я больше не сомневался - прошла через всю комнату и исчезла за дверью.
- Человек, с которым она говорила, - прошептал Смит. - Мы должны его увидеть! Мы должны взять его!
Он отвел в сторону циновку и вышел в прихожую. Она была пуста. Он повел меня по коридору, и мы уже почти дошли до двери зала, когда она распахнулась и из нее быстро вышел какой-то человек, открыл дверь на улицу еще до того, как Смит успел к нему подбежать, и исчез, захлопнув дверь.
Могу поклясться, что не прошло и четырех секунд, как мы выбежали за ним, но улица была уже пуста. Наша добыча исчезла как по волшебству. Какая-то большая машина как раз поворачивала за угол в сторону Лестер-сквер.
- Это девушка, - раздраженно сказал Смит, - но где же тот человек, к которому она подходила? Я бы дал сто фунтов, чтобы узнать, что там готовится. Подумать только, у нас была такая возможность - и мы ее упустили!
В гневе и замешательстве стоял он на углу, глядя в направлении оживленной улицы, на которую повернула машина, дергая себя за мочку уха, как всегда в минуты раздумья, и мучительно сжав зубы. Я тоже погрузился в размышления. Слишком мало было ниточек, уцепившись за которые, можно было дотянуться до нашего могущественного врага. Одна только мысль о том, что пустячная ошибка, ничтожное промедление с нашей стороны этой ночью могли означать победу Фу Манчи, нарушить равновесие, установленное мудрым Провидением между желтой и белой расами, была ужасающей.
Смиту и мне, людям, знавшим кое-что о тайных силах, пытавшихся свалить Индийскую империю и, возможно, установить господство Востока над Европой и Америкой, казалось, что огромная желтая рука распростерлась над Лондоном. Доктор Фу Манчи был угрозой цивилизованному миру, но миллионы людей, чьи судьбы он хотел решать, даже и не подозревали о его существовании.
- Какие же еще темные замыслы он готовится осуществить? - размышлял Смит. - Какие государственные секреты уплывут в его руки? Какого верного слугу британских властей в Индии хочет он отправить на тот свет? Кого он отметил печатью смерти теперь?
- Возможно, в этом случае Карамани не была послана с поручением от Фу Манчи.
- Я уверен, что она выполняла именно его поручение, Петри. К кому же из тех, на кого в любой момент может обрушиться эта желтая туча, относилось переданное ею сообщение? Она принесла срочный приказ, о чем свидетельствует та спешка, с которой он исчез Проклятие! - Он с силой ударил кулаком в раскрытую кисть левой руки. - Я даже не видел его лица. Подумать только! Проторчать столько часов в ожидании как раз такого шанса - и упустить его, когда он появился!
Почти не замечая дороги, мы вышли к Пиккадили, и на самой середине проезжей части я едва успел оттащить в сторону Смита, чуть не попавшего под передние колеса большого "мерседеса". Затем создалась дорожная пробка, и мы оказались в самой гуще автомобильного движения.
Мы кое-как выбрались, провожаемые насмешками таксистов, которые, естественно, приняли нас за двух приезжих восточных олухов, и почти сразу же опустилась рука полисмена, давая знак машинам продолжать движение, а я почувствовал слабое дуновение, принесшее с собой тонкий аромат.
Поскольку движение вокруг нас возобновилось, нам ничего не оставалось, как поспешно отступить на тротуар. Я не мог остановиться и оглянуться, но инстинктивно догадался, что некто, кто пользовался этим редким благоухающим веществом, высунулся из окна машины.
- Андаман - второй! - донесся до меня мягкий шепот.
Мы добежали до тротуара, когда поток машин с ревом помчался вперед.
Смит не почувствовал запаха, исходившего от невидимого пассажира, не расслышал сказанных шепотом слов. Но у меня не было причин не доверять моим ощущениям, и я знал наверняка, что прекрасная рабыня Фу Манчи, Карамани, была всего в ярде от нас, узнала нас, и прошептала эти слова, чтобы навести нас на правильный след.
Добравшись до моего дома, мы посвятили целый час попыткам выяснить, что же могли означать слова "Андаман - второй".
- Да пропади оно все пропадом! - воскликнул Смит. - Это могло означать что угодно, например, результаты бегов на ипподроме.
Он рассмеялся, что с ним происходило редко, и начал набивать крупно нарезанным табаком свою вересковую трубку. Я видел, что он не собирается ложиться спать.
- Я, как ни стараюсь, не могу припомнить ни одной значительной личности, находящейся сейчас в Лондоне из тех, кого Фу Манчи захотел бы убрать, - сказал он, - разве что нас самих.
Мы начали методически просматривать длинный список имен, составленный нами, и наши детальные записи. Когда я наконец лег в постель, ночь уступила место новому дню. Но сон не шел ко мне, и в моем мозгу, как издевательский призрак, плясали слова "Андаман - второй".
Я услышал, как зазвонил телефон. Смит поднял трубку.
Через минуту он вошел в мою комнату с суровым выражением на лице.
- Я знал, как если бы я видел это собственными глазами, что прошлой ночью готовилось какое-то черное дело, - сказал он. - И так оно и вышло. На расстоянии пистолетного выстрела от нас! Кто-то добрался до Фрэнка Норриса Уэста. Только что звонил инспектор Веймаут.
- Норрис Уэст! - воскликнул я. - Американский авиатор и изобретатель.
- Да, изобретатель воздушной торпеды Уэста. Он предлагал ее британскому военному ведомству, но они слишком долго тянули с ответом.
Я вскочил с кровати.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что перспективы этого изобретения привлекли внимание доктора Фу Манчи.
Эти слова подействовали на меня, как электрический разряд. Не знаю, как долго я одевался, сколько времени прошло, пока прибыло такси, вызванное Смитом по телефону, сколько драгоценных минут потеряно на езду; но в нервной сумятице такие вещи ускользают от внимания, промелькнув, как телеграфные столбы мимо окон экспресса. Вот в этом состоянии крайнего нервного напряжения мы и прибыли на сцену последнего преступления Фу Манчи.
Мистер Норрис Уэст, чье худощавое лицо стоика в последнее время так часто появлялось в ежедневных газетах, лежал на полу маленькой передней с телефонной трубкой в руке.
Полиции пришлось взломать входную дверь и отодрать часть дверной филенки, чтобы добраться до засова. Над распростертой фигурой в полосатой пижаме, склонившись, стоял врач, за которым наблюдал инспектор Веймаут.
- Его сильно накачали наркотиками, - сказал доктор нюхая губы Уэста, - но я не могу сказать, какими именно. Это не хлороформ или что-либо подобное. Я думаю, надо ему дать проспаться. Опасности для жизни нет.
После короткого осмотра я согласился с этим заключением.
- Очень странно, - сказал Веймаут. - Он звонил в Скотланд-Ярд примерно час назад и сказал, что к нему ворвались китайцы. Затем полицейский, говоривший с ним по телефону, услышал, как он упал. Когда мы прибыли, его дверь была заперта на засов, как вы видели, а окна здесь - на высоте третьего этажа. Ничего не тронуто.
- А чертежи воздушной торпеды? - выпалил Смит.
- Я полагаю, они в сейфе его спальни, - ответил детектив, - и он заперт. Мне кажется, он принял слишком большую дозу какого-то лекарства, что вызвало галлюцинации. Но на случай, если в том, что он бормотал (а его почти невозможно было понять) был какой-то смысл, я решил послать за вами.
- Совершенно правильно, - быстро сказал Смит. В его глазах сверкнул стальной блеск. - Положите его на кровать, инспектор.
Это указание было выполнено, и мой друг прошел в спальню.
Если не считать того, что кровать была в беспорядке, показывающем, что Уэст в ней спал, не было свидетельств вторжения, упомянутого опьяненным наркотиками изобретателем. Спальня была маленькая - меблированные комнаты сдавались жильцам - и очень опрятная. В углу стоял сейф с наборным замком. Верхняя часть окна, размером примерно в один фут, была открыта.
Смит попытался открыть сейф, но он был заперт. Он стоял, некоторое время раздумывая, затем подошел к окну и распахнул его. Мы оба выглянули.
- Сами видите, - сказал за нашей спиной Веймаут, - слишком высоко, чтобы наши коварные китайские друзья сумели приладить приставную лестницу с помощью своих бамбуковых приспособлений. И даже если бы они сумели забраться наверх, окно слишком далеко от крыши - целых два этажа, - чтобы спустить лестницу сверху.
Смит задумчиво кивнул, пытаясь раскачать железную балку, шедшую от одной стороны подоконника до другой. Внезапно он остановился, издав удивленный возглас.
Наклонившись через его плечо, я увидел то, что привлекло его внимание.
На запыленном сером камне подоконника ясно отпечатались путаные цепочки меток-следов, определить происхождение которых было явно затруднительно.
Смит выпрямился и обратил на меня непонимающий взгляд.
- Что это, Петри? - сказал он изумленно. - Здесь была какая-то птица, и совсем недавно.
Инспектор Веймаут в свою очередь осмотрел следы.
- Я никогда не видел птичьих следов подобной формы, мистер Смит, - пробормотал он.
Смит подергивал себя за мочку уха.
- А ведь действительно, - сказал он задумчиво, - я тоже не видел.
Он круто повернулся и посмотрел на лежавшего в кровати человека.
- Вы считаете, все это было галлюцинацией? - спросил детектив.
- Как насчет этих меток на подоконнике? - бросил Смит.
Он начал беспокойно ходить по комнате, иногда останавливаясь перед закрытым сейфом и часто поглядывая на Норриса Уэста.
Внезапно он вышел и, быстро осмотрев другие комнаты, вернулся опять в спальню.
- Петри, - сказал он, - мы теряем драгоценное время. Уэста надо разбудить.
Инспектор Веймаут уставился на него.
Смит нетерпеливо повернулся ко мне. Вызванный полицией доктор уже ушел.
- Есть ли какой-нибудь способ поднять его, Петри? - сказал он.
- Вне сомнения, - ответил я, - его можно было бы разбудить, если бы мы знали, какой наркотик он принял.
Мой друг опять начал ходить по комнате и вдруг неожиданно заметил пузырек с таблетками, спрятанный за книгами на полке у кровати. Он издал торжествующее восклицание.
- Посмотри, что у нас здесь, Петри, - велел он, передавая мне пузырек. - Тут нет наклейки.
Я раздавил одну из таблеток в ладони и лизнул порошок.
- Какой-то препарат из хлоргидрата, - объявил я.
- Снотворное? - нетерпеливо предположил он.
- Мы могли бы попытаться, - сказал я, нацарапав формулу на листочке из записной книжки. Я попросил Веймаута послать полицейского, который его сопровождал, в ближайшую аптеку и принести противоядие.
В его отсутствие Смит стоял, смотря на лежащего изобретателя со странным выражением на бронзовом лице.
- "Андаман - второй", - бормотал он. - Интересно, найдем ли мы здесь ключ к разгадке?
Инспектор Веймаут, который до этого, видимо, решил, что непонятный телефонный звонок был результатом умственного расстройства Норриса Уэста, нетерпеливо покусывал усы при появлении своего помощника. Я ввел мощное восстанавливающее средство, и, хотя, как выяснилось впоследствии, состояние Уэста не было вызвано хлоргидратом, противоядие успешно подействовало.
Норрис Уэст с трудом приподнялся, сел на постели и посмотрел вокруг себя диким измученным взглядом.
- Китайцы! Китайцы! - бормотал он.
Он вскочил на ноги, безумно сверля нас со Смитом горящими свирепостью глазами, закачался и чуть не упал.
- Ничего, ничего, - сказал я, подхватив его. - Я доктор. Вы плохо себя чувствуете.
- Полиция пришла? - вырвалось у него. - Сейф! Проверьте сейф!
- С ним все в порядке, - сказал инспектор Веймаут. - Сейф заперт. Если никто, кроме вас, не знает комбинацию цифр, то беспокоиться не о чем.
- Кроме меня - никто, - сказал Уэст и, качаясь от слабости, направился к сейфу. Было видно, что у него сильно кружится голова, но он, с мрачной решимостью сжав зубы, собрал свои мысли и открыл сейф. Он наклонился, заглядывая внутрь сейфа.
Но я уже каким-то шестым чувством понял, что нам предстоит увидеть новое удивительное действие драмы, где режиссером был Фу Манчи. Сейчас поднимется занавес, и…
- Боже! - прошептал изобретатель едва слышным голосом. - Чертежи пропали!
ГЛАВА XIX
РАССКАЗ НОРРИСА УЭСТА
Я никогда не видел, чтобы человек был так изумлен, как инспектор Веймаут.
- Это просто невероятно, - сказал он. - В ваши комнаты ведет только одна дверь. Она была закрыта на засов изнутри.
- Да, - застонал Уэст, прижимая руку ко лбу. - Я сам запер ее на засов, когда пришел в одиннадцать.
- Ни одно человеческое существо не могло залезть в ваши окна ни сверху, ни снизу. Чертежи воздушной торпеды были в сейфе?
- Я сам их туда положил, - сказал Уэст, - когда вернулся из военного министерства. Я их просмотрел после того, как вошел и закрыл дверь на засов, и тут же запер в сейф. Вы сами видели, что он был заперт, и никто во всем мире не знает комбинацию, кроме меня!
- Но чертежи исчезли, - сказал Веймаут. - Волшебство! Как же это случилось? Что произошло вчера ночью, сэр? Что вы хотели сказать, когда звонили нам?
Во время этого разговора Смит беспокойно ходил по комнате. Он вдруг резко повернулся к авиатору.
- Пожалуйста, расскажите все, что вы в состоянии припомнить, мистер Уэст, - сказал он, - и как можно короче.
- Я вошел, как я уже сказал, - объяснил Уэст, - около одиннадцати, и, сделав некоторые конспекты для беседы, назначенной на это утро, я запер чертежи в сейфе и лег спать.
- Никто не мог спрятаться где-нибудь в ваших комнатах? - резко спросил Смит.
- Нет, - ответил Уэст, - я посмотрел. Я всегда смотрю. И почти сразу же я лег спать.
- Сколько снотворных таблеток вы приняли? - прервал я.
Норрис Уэст повернулся ко мне с медленной улыбкой.
- Вы догадливы, доктор, - сказал он. - Я принял две. Это плохая привычка, но без них я не могу заснуть. Их делают для меня специально в одной филадельфийской фирме. Сколько длился сон и когда он наполнился жуткими видениями, которые потом стали реальностью, я не знаю, и думаю, что никогда не узнаю. Но из пустоты ко мне приблизилось какое-то лицо и стало в меня всматриваться.
Я был в таком состоянии, когда человек знает, что спит, и хочет проснуться, чтобы избавиться от этого ужаса. Но чувство какой-то кошмарной подавленности держало меня. И я должен был лежать и смотреть в высохшее желтое лицо, нависшее надо мной. Оно склонилось так близко ко мне, что я видел затянувшийся шрам, идущий от левого уха к уголку рта и поднимающий губу, как у рычащей дворняжки. Я видел злобные глаза, пораженные желтухой, я слышал непонятный шепот искаженного рта, как бы советовавшего мне совершить нечто дьявольское. Эта шепчущая близость была неописуемо отталкивающей. Затем адское желтое лицо стало отодвигаться от меня и отступать назад, пока не превратилось в булавочную головку далеко наверху во тьме.
Не помню, как я поднялся на ноги, или это было во сне? - только один Бог знает, где кончался сон и начиналась реальность. Джентльмены, вы, возможно, решите, что я прошлой ночью сошел с ума, но, когда я встал, держась за спинку кровати, я слышал, как кровь пульсирует в моих венах с шумом, подобным звуку воздушного винта. Я начал хохотать. Этот хохот, шедший из моих уст, пронзительный и свистящий, пронизывал все мое тело болью и, казалось, отдавался по всему кварталу. Я подумал, что теряю рассудок, и попытался собрать свою волю, чтобы перебороть действие снотворного, так как решил, что принял чрезмерную дозу.
Затем стены моей спальни начали удаляться, пока я наконец не обнаружил, что стою, держась за кровать, уменьшившуюся до размеров игрушечной кроватки для кукол, в середине комнаты размером с Трафальгарскую площадь! Вон то окно было так далеко, что я едва мог различить его, но я видел китайца, того самого, с ужасным желтым лицом, лезущего через это окно. За ним лез другой, очень высокого роста, такого, что, когда они подошли ко мне (мне во сне показалось, что они шли около получаса, чтобы дойти до меня через эту невероятно огромную комнату), второй китаец нависал надо мной, как кипарисовое дерево.
Я взглянул на его лицо - его злобное безволосое лицо. Мистер Смит, сколько бы я ни прожил, до самой смерти не забуду это лицо, увиденное прошлой ночью. Да и видел ли я его? Бог знает! Острый подбородок, огромный куполообразный лоб, и глаза - о небо, страшные зеленые глаза!..
Уэста трясло, как в лихорадке, и я многозначительно поглядел на Смита. Инспектор Веймаут гладил свои усы, и было необычно видеть на его лице смесь недоверия и любопытства.
- Кровь так колотилась в моих венах, - продолжал Уэст, - что, казалось, разрывала меня; а комната то сжималась, то расширялась. Один раз потолок, опустившись, чуть не раздавил меня, и китайцы - которых было то двое, то мне казалось, что их двадцать - превратились в карликов, в другой раз потолок взлетел вверх так высоко, как крыша собора.
"Бодрствую я или сплю?" - прошептал я, и мой шепот, отдаваясь эхом по стенам, потерялся в темных далях под невидимой крышей.
"Ты спишь. Спишь! - ко мне обращался китаец с зелеными глазами, и казалось, что он произносил эти слова целую вечность. - Но я могу по своей воле сделать субъективное объективным". Я не мог, мне кажется, слышать эти необычные слова во сне.
Затем он уставил на меня свои зеленые, сверкающие пламенем глаза. Я не двигался. Казалось, эти глаза высасывали из меня что-то жизненно необходимое - умственную энергию, каплю за каплей. Вся кошмарная комната стала зеленой, и я чувствовал, что меня впитывает в себя эта зелень.
Я вижу, что вы думаете. И даже в бреду - если это был бред - я думал так же. Теперь наступает кульминация моих переживаний или моих видений, не знаю, как назвать их. Я видел, как с моих собственных уст слетали слова!
Инспектор Веймаут осторожно кашлянул. Смит подошел к нему.
- Я знаю, что это за пределами вашего опыта, инспектор, - сказал он, - но я ни в малейшей степени не удивлен рассказом мастера Норриса Уэста. Я знаю, что этому было причиной.
Веймаут недоверчиво уставился на него, но истина начала осенять и меня.
- Каким образом я видел эти звуки, я даже и не буду пытаться объяснить; я вам просто говорю, что видел. Каким-то образом я понял, что выдал что-то известное лишь мне одному.
- Вы выдали секрет кода замка, - выпалил Смит.
- Вот как! - проворчал Веймаут.
Уэст хрипло продолжал:
- Перед тем, как наступил провал памяти, перед моими глазами промелькнуло имя. "Байярд Тейлор".
Я прервал Уэста, воскликнув:
- Я понимаю! Я понимаю! Мне только что пришло в голову еще одно имя, мистер Уэст, имя одного француза - Моро.
- Вы решили головоломку, - сказал Смит. - Но для мистера Уэста естественно было вспомнить американского путешественника Байярда Тейлора. Книга Моро - чисто научная. Возможно, Байярд никогда не читал ее.