Под заголовком, над бегущей строкой новостей - его изображение. Одна из редких публичных фотографий, знакомая и Анне, и всем вокруг, удачная, но устаревшая на пару лет. Джон во фраке, вполоборота, на фоне ночи. Лицо спокойное, но глаза внимательные, будто вот-вот заметит фотографа. На огромном экране видны детали, которых Анна раньше не замечала, - намек на деревья и небо, обесцвеченные пятна факелов вдалеке - и, глядя на фотографию, она почти не сомневается, что снимали в Эрит-Рич. Зеленый дворец за высокими стенами, желанный, недосягаемый.
Бегущая строка новостей подходит к концу. Она кладет обе руки на руль и сидит совсем неподвижно, Дожидаясь, когда текст появится снова.
*** НовосТок! Обновления каждые пять минут, следующий выпуск через 297 секунд *** 12.10: Создатель СофтГолд исчез *** Вчерашний официальный звонок ему домой показал, что Джон Лоу исчез *** Семья подтверждает, что Лоу отсутствует уже несколько дней *** Никаких записок не найдено *** Оставайтесь с нами…
Лицо Аннели на зимнем балу, страдание в отблесках фейерверков. Ярость Натана на берегу. Джон в комнате с нераскрытыми подарками зовет ее по имени.
Гудок, длинный и раздраженный, возвращает ее на землю. Она понимает, что вся дрожит. Воздух Вестминстера охлаждает лицо и ладони. Она заводит двигатель - руки не гнутся, деревянная кукла, - и едет.
Ее мобильный звонит, едва она входит в здание Налоговой. Даже не глядя на дисплей, она понимает, что звонит Карл. После разговора в лифте она избегала его, и события облегчали ей эту задачу; всю неделю Налоговая бурлила, как природная катастрофа в чашке Петри, компьютерам больше нельзя доверять, инспекторы целиком заняты осложнениями на работе и в личной жизни, и большинство из них, между тем, с редкостным рвением исполняют поручения конкурентов. Но теперь все иначе. Теперь она почти хочет видеть Карла.
- Анна, - говорит он, с полным ртом слышимой еды. - Не отключайся.
- Я и не собиралась.
- Хорошо. Значит, уже в курсе. Ты где? Опять обедаешь? Послала бы мне открытку.
- Я уже здесь. - Она держит телефон, сумку и пальто в одной руке, другой придерживает двери ближайшего лифта, когда те начинают закрываться. Входит в переполненную кабину, двое подчиненных освобождают ей место в тесноте.
- Возвращение блудной дочери. Ты знаешь, я, было, решил, что ты нас покинула. - Бульк. - Сама найдешь дорогу наверх или тебе помочь?
- Пошел ты.
- Тише, тише.
- Так это правда. Двадцатый, - говорит она рядом стоящему инспектору. Она чувствует, как тот прислушивается к разговору, с непроницаемым лицом нажимая на кнопку, и отворачивается к стене.
- Кое-что правда, в этом можешь не сомневаться.
- Что это значит?
- Погоди - увидишь.
Лифт звякает, останавливаясь на этажах. Она не отключается. Клерки выходят по очереди, пока никого не остается. На том конце линии - безмолвие, словно Карл перестал жевать, почти перестал дышать, хотя она знает - он там, закипает от нетерпения.
- Ты уже одна? - спрашивает он.
- Да.
Он снова жует.
- Так вот на что это похоже, - говорит Карл с набитым ртом. - Тут, наверху, хотя бы просторно. Приятно, да? Тебе надо бы иногда продвигаться по службе. Попробуй.
- Избавь меня от карьерных советов. Ты ошибся насчет него, - говорит она, когда двери открываются. Выходит в пустой коридор. Запах нового ковролина и старой мебели - дуб и латунь - перевозимой из одного здания в другое, как реликвии, - все напоминает ей тот последний раз, когда она была здесь. Много лет назад, когда предстала перед Советом.
- Я никогда не ошибаюсь. Поверни налево, дверь открыта. Когда?
- Ты говорил, он не сможет разориться, даже если попытается.
- Я так сказал? - Его голос доносится с двух сторон, из трубки и эхом. - Ну, может, и сказал. Но я тогда не знал его.
- Ты и сейчас его не знаешь.
- И я не имел в виду, что он разорится до смерти.
Они видят друг друга одновременно. Он сидит на столе, к двери лицом, мобильный в одной руке, пластиковая ложковилка в другой, жестянка с лапшой опасно балансирует на коленях. Карл невысокий, а широкий стол и стиснутые колени делают его еще меньше. Унылый дорогой костюм, в котором Карл выглядит старше. Сидит в рамочке кабинета и окна за спиной. Словно икона, думает Анна, или карикатура. Мандарин Налоговой: безыскусный, бессердечный, всепожирающий.
На столе ничего, только лист бумаги. За окном на юге расстилается Лондон, небо набухло дождем. Карл швыряет телефон, показывает ложковилкой точно на дверь.
- Закрой. Хочешь чего-нибудь?
Она закрывает дверь. Кабинет огромен, но кресло всего одно, за столом, на котором сидит Карл. Анна подходит к креслу, вешает на спинку пальто, кладет сумку на сиденье. Карл поворачивается к ней.
И я не имел в виду, что он разорится до смерти.
- Похоже, тебе нужен кофе. Надеюсь, ты хорошо спишь.
- Я не хочу кофе.
- А стоило бы. Здесь, наверху, он лучше. Ты удивишься.
- Он умер? - тупо спрашивает она.
- Это ты мне скажи.
Он не улыбается. Он вообще-то даже и не смеется над ней. Его голос - его хамство - больше не сочетаются с внешностью. Будто, пока он говорил, ветер переменился, а Карл остался сидеть с приклеенной ухмылкой, с вызывающим видом.
Раньше она этого не замечала, но ведь она нечасто видела его в последние месяцы. Вблизи его лицо искажено, будто он нарочно старается не выглядеть усталым. Он и впрямь кажется старше, и не только из-за костюма. А главное, он абсолютно сочетается с кабинетом. Она кратко радуется за него, а потом жалеет, и радуется уже за себя.
Он отставляет лапшу, протягивает Анне лист бумаги:
- Вот. Бери, он не кусается.
- Что это такое?
- Это нашли в "СофтМарк".
Она берет листок. Он почти пуст. По одному краю копировальная машина испачкала лист краской. Пониже пятна на белом поле темнеют шесть коротких рукописных строчек.
Она замирает, сердце уходит в пятки.
- Сказали же, что не было никаких записок.
- Это не записка. Не похоже на записку, - говорит Карл. И, помедлив: - Ну, я не знаю, записка это или нет.
Она присаживается рядом с ним на стол. Бок о бок, как сидели по утрам на скамейке в сквере. Потратив столько времени на расследование, удивительно, что она ни разу не видела почерка Джона. Этот отличается от изящной каллиграфии в приглашении на зимний бал. Совсем мелкий почерк, почти неразборчивый. Нацарапано, будто слова боялись занять больше места, чем необходимо.
Как меняемся мы под ударом. Как мы податливы. Трудно сказать, кем мы станем, тяжело объяснить, что мы едим и под чем спим. Моя жизнь - груз. Я совершил поступки, которых никогда не ожидал. Теперь я вижу, что кое-где ошибся. Жаль, что я…
Она читает дважды, сначала залпом, слепо, так что приходится вернуться и перечесть.
- Не похоже, что он ее дописал, - говорит Карл. Утверждение, но похоже на вопрос.
- Да.
- Это может означать что угодно.
- Да, что угодно.
- Там не написано, собирается ли он что-нибудь делать. Правильно?
Она кладет листок на колени. Разглаживает. К ней вновь возвращается видение, если это было видение. Призрак под деревьями. Она чуть не плачет и закрывает глаза, сдерживается.
- Анна?
- Все нормально. Минуту.
- Хорошо. - Он угрюмо возится у нее за спиной. Открывает и задвигает ящик. Она смотрит на Карла - тот протягивает ей платки, маленькую стопку в пластиковой упаковке, на ткани рисунки, нелепые лица знаменитостей и политиков. - Вот. Я их держу для интервью. Не волнуйся, они мне достались бесплатно, к чему-то в нагрузку. Поразительно, как много клиентов плачут над деньгами, да?
- Спасибо. - Она разворачивает платок. Лицо на нем знакомое, хотя она не сразу его узнает. Гость Джона, бывший министр обороны из стеклянных комнат. Она радуется, что не сам Джон.
Это, должно быть, цифры виноваты, как вы думаете? Цифры и общество не сочетаются.
Она прижимает нежную ткань к глазам. Потом сминает платок и скатывает в шарик. Огромная хромированная мусорная корзина через стол, Анна бросает в нее комок и промахивается. Карл насмешливо фыркает.
- Почаще надо бывать на работе.
- Я бываю, - говорит она. - Я же здесь? Ты хочешь, чтобы я его нашла, так?
Он проводит языком по зубам, задумчиво выковыривая остатки еды.
- Более или менее, да. Я хочу, чтобы ты его вернула.
- Зачем?
Он удовлетворенно кивает.
- Это не значит нет.
- Это не значит да.
- А должно, - говорит он. - Ладно. - И, растопырив ладонь, загибает пальцы, перечисляя причины: - Первое: его не было четыре дня. Считалось, что он в отъезде по делам, но ничего подобного. Можно было ожидать, что жена позвонит в полицию, но она не звонит. Эта его жена вообще никому не звонит, ни с кем не разговаривает. Отпустила его. Спроси меня, я бы сказал, она что-то знает.
- Может, ей стыдно. Может, она думает, что он ее бросил. Все бросил, - говорит она, сама себе не слишком веря, даже не зная, почему все это говорит - может, потому, что ход Карловых мыслей столь грубо точен, - и Карл смеется.
- Глупости. Богатые люди - они как проститутки. Всегда говорят, что собираются уйти. И никогда не уходят.
- И ты, конечно, знаешь, как это бывает.
- Не суди меня, - говорит он, голос его слегка меняется, душевность наоборот, - и я не буду судить тебя. В любом случае неважно, почему он ушел. Важно, что мы его вернем. Четыре дня позволяют считать его официально пропавшим, что означает - раз уж он пропавшая персона, - что в дело вовлечена полиция. К сожалению, им непросто. Лоу наконец впустили их в дом, но по-прежнему не желают говорить ничего длиннее "да" или "нет", а в "СофтМарк" еще хуже - ребята ни с кем не делятся информацией, если уверены, что это сойдет им с рук. Так что нас попросили о содействии. Мы последний государственный орган, который имел, - он облизывает губы, словно размышляя, - личный контакт с мистером Лоу. Ты последний представитель правительства, который с Лоу встречался лично. Значит, ты и будешь помогать полиции в расследовании. Тебе надо поговорить с инспектором Минтсом. Он держит нас в курсе, ты будешь держать в курсе его. Понятно? Затем - это вторая причина - государственное расследование. Есть очень важные люди, которые хотят поговорить с мистером Лоу. У них серьезные проблемы - они не понимают, что за дерьмо он тут оставил. Они мало что знают о кодах и вирусах и надеются, что он сможет им объяснить. Так что ты работаешь на правительство, как всегда.
- А ты? - спрашивает она, и когда Карл улыбается, у нее мурашки бегут по коже. Она почти забыла, как неприятен он бывает, и насколько ему это безразлично.
- Я? Я просто передаю инструкции сверху. Но раз уж ты спросила - я всю последнюю неделю подсчитывал, сколько времени из-за него потерял. Время как деньги, я вот о чем. Одиннадцать лет, сто тридцать семь дней и семь часов. Довольно много времени. Пожизненное заключение. Так что я тоже хочу с ним поговорить. Я, детектив и их Достопочтенное Величество Правительство. Но я первый.
Она кладет записку на стол, очень осторожно, встает, берет пальто. Карл не отрывает от нее глаз, выжидательно, пытливо.
- Итак?
- Я с ним закончила.
- Нет, - говорит он, - не закончила.
- Я не буду искать его для тебя. Отправь еще кого-нибудь.
- Кого?
- Кого угодно. Гоутера.
- Гоутера! - Он смеется, будто лает. - Я не доверил бы этому ублюдку найти хвост у собаки. Нет. Твое возражение принято во внимание, но мы все хотим его. Мы на тебя надеемся. Ты у нас лучшая, Анна, ты же сама знаешь, правда? Ты его найдешь.
И только позже она признается, и только сама себе, что он прав. Неважно, кто просит найти его, это почти случайность, что ее вообще попросили. Но теперь она это сделает для Налоговой, потому что попросили они. И потому что она по-прежнему часть Налоговой. И Налоговая по-прежнему часть ее.
Но вместе с тем он ошибается. Столько лет, думает она, и Карл не смог узнать ее достаточно, чтобы понять. Она кладет голову на руки, на стол, сирены завывают в темноте за окном, так привычны, почти незаметны. Или, по крайней мере, думает она, он чего-то не договаривает. Возможно, решил, что не стоит об этом упоминать; может, она захочет найти Джона для себя.
Два дня она ничего не делает. Знает, откуда начинать, но не хочет снова ехать в Эрит-Рич. Она понимает, что не хочет видеть Аннели, а при мысли о Натане ее заполняет отвращение к себе, как будто она виновна в том, что случилось. Так он и думает, ну еще бы. Она помнит, как это бывает в его возрасте, когда нет правильного или неправильного, есть только подобия и различия. Она думает, насколько для него все иначе.
Вялость охватывает ее, и она не противится. Легко не делать ничего, ибо несколько дней - ничего. Ни приказов, ни новой информации, пресса бесконечно повторяется (старые новости, фотографии еще старее) с каким-то замогильным облегчением, будто в итоге рады, что мистер Лоу пропал. Без него мир не столь увлекателен, но безопасен и единообразен. Полиция не звонит. Детектив не появляется, Карл тоже, будто довольствовался тем, что отправил ее в путь. А затем поползли слухи.
Его видели в Кристианзунде, на любительском исполнении Шуберта. На дешевом месте, сцену почти не видно. Пальто, воротник поднят, хотя это церковь, но, к сожалению, внутри холодно, так что не он один такой. В конце выступления он не аплодирует, уходит в тишине, и за ним наблюдают - местным журналистам уже позвонили, - уходит медленно, будто что-то унося. Унося с собой музыку. Словно боясь ее расплескать.
Его узнавали на немыслимо разномастых веб-форумах под искусно-многозначительными псевдонимами - он скрывается на задворках бесед о трехмерных играх, о японской слоговой азбуке, портретах Зорна, орхидеях королевства Бутан. На фабрике Йорк, в Манитобе, он - человек в дверях комнаты, что получает заказ (рис и ребрышки) у курьера из китайской службы доставки "Средиземье". На острове Антикости он играет в карты - на деньги, настоящие деньги - с тремя рабочими островной лесопильной компании, и выигрывает, хотя у него дергается лицо, когда он забирает выигрыш, - судорога, будто его ударили.
Три ночи он единственный постоялец в прибрежном отеле в Бенжамин Констан, в Бразилии, где ни с кем не разговаривает, кроме горничной, что убирает его скучный номер. (Спасибо вам большое, сказал он, или так сказала она. Муито обригадо, один раз, больше ничего.) Как чашка, понимающе говорит она, или переводчики новостей говорят, что она так говорит. Он был как чашка, которую однажды уронили. Не разбилась, но треснула. Он - фигура, что смутно видна на фотографии, снятой в сквере Понт-Нуара. Сидит, сутулится, будто сила тяжести давит, закрыл глаза под жестоким октябрьским солнцем. Он - тело, что выловили в устье реки Сумида. Белое, как рыбья мякоть, лишенное особых примет.
Понедельник, Нью-Вайн-стрит. Агент сыскной полиции Минтс приносит ей слабый чай в картонном стакане и садится рядом, будто ей требуется сочувствие. Несчастное личико, выпуклый лоб, скошенный книзу, губы сложены в постоянную гримасу неодобрения или разочарования.
- Простите, - говорит он, и секунду, делая глоток, Анна думает, что он про чай. Минтс кладет перед ней тяжелое досье и открывает с таким видом, будто не ждет от него ничего хорошего. - В этом месяце мы вернулись к бумажным записям. Так вроде бы надежнее, и жизнь заставляет, но мы немного подзабыли, как это делается. И я боюсь, это не поможет.
- Ничего, - говорит Анна, отставив стакан. - Я уверена, все прекрасно. Сколько тут всего, - добавляет она, подвигая к себе досье, поскольку полицейский вроде ничего не собирается говорить или делать; и тот краснеет.
- Все с ног на голову. Было бы иначе, если б мы раньше добрались до семьи. Чем дольше его нет, тем труднее.
- Вы занимались такими делами? - Она открывает досье наугад. Натыкается на перечень судов и самолетов, зарегистрированных на Джона как частное лицо и на Джона через представителей "СофтМарк". Список занимает всю страницу, Анна переворачивает ее - список продолжается на следующей. Кто-то красной ручкой вычеркивал пункты один за другим. Продвинулись не слишком, и чернила в ручке закончились.
- Мне потому и дали это дело. Мне везет с пропавшими людьми, - говорит Минтс скромно и скучно. - Я их всегда нахожу, даже мертвых. Но здесь другое. С такими, как мистер Лоу, все иначе. - Голос меняется, Минтс грустит, замыкается и сникает. - Много тяжелее.
Она осторожно переворачивает страницы. Доставка, контакты, недвижимость.
- А я думала, все в некотором смысле будет легче. Все знают, что он пропал. Все его знают.
Полицейский вздыхает:
- Нет, они только думают, что его знают, и все. Они же с ним не встречались, так? Никто с ним толком не встречался. Просто видели пару-тройку старых фотофафий и думают, что знают его. Это не поможет. Прошло всего пять дней, а у нас уже больше пятнадцати тысяч сообщений. И это только здесь. Без толку. Мы просто добавили их в архив. И даже не в этом проблема.
Фотографии. Натан - улыбающийся младенец, немногим больше голубей вокруг. Аннели у штурвала знаменитой яхты, Джон обнимает ее сзади, на нем солнечные очки. Руки обвиты вокруг талии, свет на ее волосах, она улыбается. Снято в море.
- А в чем проблема?
Минтс берет ее стакан, заглядывает внутрь, неохотно ставит на место.
- Ну, деньги, - говорит он.
- Он может себе позволить спрятаться.
- И это правда, но я о другом. Я ведь обычно как делал? Чтобы исчезнуть, людям нужны деньги. Это дорого, дороже, чем большинство ожидает. Надо двигаться, надо есть, где-то спать по ночам. Так что я просто ждал, и в итоге, если они еще живы, они всегда пользуются кредитками. Казалось бы, они должны отдавать себе отчет, но на самом деле мало кто задумывается. Иногда, конечно, они хотят, чтобы их нашли. Иногда по привычке.
- Ну а вдруг он сделает ту же ошибку? - Прозрачная пленка, внутри паспорт Джона, открыт на странице с фотографией. - Вдруг он хочет, чтобы его нашли?
- Да, но картой он платить не сможет. - Минтс кивает на досье. - Они все здесь. Он все оставил.
Она листает дело. Восемь прямоугольников, запечатанных в пластик, кредитные и валютные, каждый с отпечатком Джонова пальца. Пресловутый логотип СофтГолд.
- Все чего-то стоит. Ему придется уехать далеко, и это стоит недешево, сбежать из такой кутерьмы, что он тут оставил. И в любом случае это не помогает. Это самый прямой и самый медленный путь. В августе преступность выросла на 82 процента. Банки разорились. В общем и целом он отлично спланировал.
- Но он этого не делал. - Она смотрит на него. Ее вынудил его тон. - Он не планировал.
Он косится на нее с сомнением, будто сказал лишнее.
- Ну, поживем - увидим. Есть еще дом, в конце концов. И семейные проблемы.
- Проблемы?
Он впервые улыбается. Чопорное любезное сожаление.