- Не первая, - кивает он, - и даже не вторая. Приезжал полицейский из Обана, и неделю спустя двое в штатском, из правительства. Задавали вопросы. Надолго не задержались.
- Они нашли то, что искали?
- Я бы не сказал.
- И что они искали? - спросила она, и Майкл Гилкрайст коротко смеется и съезжает с дороги. Глушит мотор, ставит машину на тормоз.
- Я вам одно скажу: они тут искали не северное сияние. Мы на месте, - прибавляет он, не дожидаясь вопроса.
Она оборачивается и видит Корнэг-Биг.
Не столько дом, сколько собрание ухоженных домишек. Два трейлера на сваях соединены вместе, колеса сняты, пристройка - вагонка и плитняк - криво притулилась к основной конструкции. Из красной трубы дымохода вьется дым. Низкая живая изгородь из бирючины отделяет палисадник от дороги. Обрезки розовых кустов, обложенные соломой, темнеют из-под сугробов. У обочины припарковался катафалк, дряхлый, с облезшей краской на проржавевших креплениях, напротив возвышается геодезическая теплица, стекла запотели, неуместная в своей современности. За домом рощица на склоне.
- Вы другого ждали?
- Вообще-то нет. - Она поворачивается: он наблюдает за ней.
- Надо было вам освежить познания в гэльском. Вспомнили бы, что по-гэльски "биг" - это маленький.
С чего бы мне ждать большего, чуть не спрашивает она - и не спрашивает. Что-то щелкает у нее внутри, неожиданная догадка. Спросите что-нибудь другое. Чуть не пропустила. Еще раз смотрит на дом, на катафалк возле него, на деревья позади.
- Скорые у вас похороны.
- О, медленные. Это старый дом Иэна. Он в новом еще несколько часов пробудет.
- Я думала, она живет одна.
- Уже некоторое время нет. Кажется, она дома. После вас.
Они выходят вместе. Ворот нет, изгородь такая изломанная и низкая, что Майкл ее просто перешагивает. Анна держится позади, Майкл звонит в колокольчик, ждет ответа. Через некоторое время свет включается, отворяется дверь.
- Майкл. Ты откуда взялся?
- Я тебе гостя привез.
Оба смотрят на нее. Женщина выше мужчины на голову. Передник поверх свитера и широких брюк. Одной рукой придерживает дверь, в другой - короткий тупой нож. Свет прямо в лицо.
- Кто вы?
- Анна Мур.
- Кто такая Анна Мур, с чем к нам пожаловала?
Глаза, как у Кеннеди. Анна оглядывается на грузовик, на дорогу. Столько ехать, думает она, и найти очередного разгневанного, бессовестного, испуганного человека.
- Что такое?
- Я работала в Налоговой службе.
- И при чем тут я? Я плачу свои налоги.
- Простите. Я не к вам приехала.
- Что вы сказали?
Анна снова смотрит на нее.
- Я не к вам приехала. Я приехала к Джону, - говорит она. Очень тихо, поэтому голос не срывается. Она говорит: - Я приехала к вашему сыну.
В духовке горит огонь. Комната - сплошь бархат и дуб. На камине часы, золоченая бронза, на куске плавника вырезан человек, он тянет руки, поет или зовет кого-то. В углу мольберт, накрыт парусиной. Запах торфа и скипидара, сладкий и успокаивающий, и никаких признаков внешнего мира, только ветер стучится в тонкие стены.
Садитесь, говорит Крионна, садитесь, и они сидят, пока она хлопочет, переносит мольберт в другую комнату, ставит чайник в кухне, похожей на камбуз. Майкл беспокойно ерзает, здесь ему неловко, еще хуже, чем Анне. От тепла ее разморило, и когда Крионна ставит на стол чай, Анна промаргивается, просыпается.
- Как дети, Майкл?
- Хорошо. Отвезли их утром на пароме. В Обан, на неделю.
- Скучаешь по ним, наверное.
- Ох, ну да. Лори скучает.
- Как работа?
- Все так же.
- Занят, да? - говорит Крионна и наливает чай. Две тонкие фарфоровые чашки. - А тебе не нужно возвращаться?
- Нужно. - Он встает с невольным облегчением, поворачивается к Анне, снова официальный: - Надеюсь, вам будет хорошо у нас на острове. Ну, до свидания. До свидания, Крионна.
Он осторожно прикрывает за собой дверь, словно боится кого-то разбудить. В тишине Анна слышит рев мотора, блеяние овцы, тиканье часов на каминной полке.
- Молока? - спрашивает Крионна, и Анна вновь смотрит в глаза Криптографа.
- Чуть-чуть, спасибо.
- Итак, вы встретили Майкла.
- Он очень приятный. Подвез меня от парома.
- Человек, у которого свободного времени навалом.
- Он знает Джона, правда?
- Да, они много лет дружили. Вы устали. - Крионна опускается на свободный стул. - Издалека приехали?
- Всего лишь из Лондона.
- Лондон. - Она отпивает чай, держит чашечку обеими руками. Анне Крионна кажется старой, хотя двигается, как молодая. Жесты выверенные, четкие. - Я там однажды была. Мне не очень понравилось.
- Я всегда там жила.
- Ну, я тоже пыталась. Я выросла в Глазго, там родился Джон. Мой дедушка оставил мне тут землю двадцать семь лет назад. С тех пор я туда не возвращалась.
- Значит, он ваш сын, - говорит она, и Крионна цокает языком: Тц.
- Я и не говорила, что нет. Вы ведь его знаете - а как вы думали? Я бы не стала отрицать. Я им сейчас говорю, что и всегда говорила, - это никого не касается, только нас с ним. Они сюда заявляются, машины так и сияют, спрашивают меня, и я говорю "да" и "до свидания", и они убегают. Сияют поменьше и знают не многим больше.
- Майкл сказал, они приезжали совсем недавно.
- А, приезжали. Задавали куче людей кучу вопросов. Ответов не получили ни горстки. - Она улыбается. - Тут люди не слишком любят вопросы.
Анна вытаскивает фотографию. Теперь на ней сгиб, лицо Джона помялось по дороге. Его мать берет снимок, снова прищелкивает языком.
- Вы знаете, это я снимала.
- Я не знала.
- Нет, ну откуда бы. Я раньше фотографировала, но лаборатория разрослась до неприличия. Теперь я рисую. Не знаю, как они добыли эту фотографию. Я бы жалобу подала, но теперь поздно, я понимаю.
- Хорошая фотография.
- Приличная, не более того. Я его и получше снимала.
- А когда это было?
- Много лет назад. Джон только женился. Они приехали ко мне вдвоем. Она мне понравилась. Умная и красивая. Мы поладили. В том году было северное сияние, мы одевались, выходили наружу, стояли и смотрели. Как-то ночью его хорошо было видно, и они были прекрасны, оба. Ох, чудесное было время.
- Откуда вы знаете, - говорит Анна, - что я его знаю?
- Потому что он мне о вас рассказывал, конечно.
- Что он говорил?
Крионна ставит чашку аккуратно, беззвучно.
- Милая, я думаю, вам лучше спросить его самого. Ладно? Только не сейчас. Вы уже сегодня напутешествовались. Вам как, подойдет остаться тут на ночь?
Свет горит еще несколько часов. Остались дела. Перенести в сарай газовые баллоны и торфяные брикеты. Телеграфный столб упал возле дома, и Анна помогает, чем может, хоть и безуспешно, копать промерзшую землю, а Джонова мать, надев толстые варежки и пальто из овечьей шерсти, ворчит над путаницей проводов. Если она убьет себя, думает Анна, я даже не смогу ее похоронить. Мне придется грузить ее в катафалк и искать единственного священника. Облака стягиваются на севере, громадные бастионы и рубежи, но вокруг небо ясное, и с поля за домом видны белые пляжи на западе, окаймленные бурунами и голубыми отмелями.
В шесть домой возвращается Иэн, бледный человек, моложе Крионны. Анна интересует его не больше, чем стул или огонь. Они рано ужинают, Анна ест с аппетитом, не может сдержаться. Жареное мясо, брюквенное пюре, виски из Обана. Крионна и Иэн разговаривают, Анне вопросов особо не задают, не выказывают желания на вопросы отвечать. Только позже, расстилая постель в свободной комнате, Крионна опять упоминает Джона.
- Говорят, это вернуло мир на сотню лет назад.
- Что - это?
- Ужасная вещь, которую якобы сделал мой сын. Но здесь об этом не узнать, так ведь? - Она складывает простыню. Отступает. - Здесь вообще вряд ли поймешь, что у него когда-то были деньги.
Она просыпается поздно, солнце в лицо. Еще не открыв глаза, она понимает, что трейлер пуст. Наверху орут чайки, гудит вездесущий ветер. У кровати стоит кружка с ледяным кофе, под ней записка:
Милая Анна,
Мне сегодня нужно работать. Иэн не будет вам мешать. Приготовьте себе завтрак, есть хлеб + сыр и т.д. В кухне сверток, возьмите его с собой. Заприте дверь на щеколду, когда будете уходить.
Обойдите дом. Спуститесь между деревьев. Тропинка приведет на маленький пляж. Поднимайтесь в бухту до упора. Там будет фургон. Найдете его где-нибудь поблизости. Мысленно я буду с вами.
Крионна
Он сидит на камне над морем. Не утонул в реке, в Японии, не слушает Шуберта в Кристианзунде, не пирует с мертвецами. Не ловит рыбу, лишь смотрит на прозрачные отмели на западе, и когда Анна его окликает, он оборачивается, улыбаясь так, словно ее и ждал все это время.
- Анна!
- Привет, Джон.
- Ты никогда не сдаешься, а?
- Лоренс то же самое говорил.
- Опять Лоренс. Похоже, Лоренс много чего говорил.
- Разве? - сказала она. - Вот ты мне и расскажешь.
- А. - Он неловко улыбается. - Ну, я, наверное, могу. Может, присядешь?
Она садится, камень сквозь джинсы шершавый и теплый. Он берет ее руку и снова отводит взгляд, не отпуская.
- Расскажи мне, - говорит она, - расскажи про Лоренса, - но он качает головой.
- Не сейчас. Я скучал по тебе.
- Вот как?
- Сама знаешь, что скучал. Что в посылке?
- Не знаю. Это от твоей матери.
- А, точно.
- Что?
- Ничего. Я, было, подумал, ты мне что-то подаришь.
Она кладет сверток на землю, вытягивает ноги.
- И какой подарок ты хочешь?
Солнце освещает его профиль, он ухмыляется. Он постарел, думает она. Будто время здесь работает иначе. Только в выражении лица еще осталась мощь.
- Твое прощение.
- Ты его уже получил.
- Правда?
- Он всегда у тебя был. Выбери другой.
Но он качает головой, будто она попросила или подарила чересчур много.
- Как ты тут? - спрашивает она, и он неловко пожимает плечами, и она жалеет, что спросила. - Извини.
- Нет. Ты имеешь право спрашивать. Я… Я думаю, нормально. Я всегда ожидал худшего. Я затаился, старался не попадаться, хотя меня все равно найдут. Однажды найдут. Или уже нашли.
Она слабо улыбается.
- Я уволилась из Налоговой, если ты об этом.
- Правда?
- Правда.
- Молодец. И что теперь делаешь?
- Ищу тебя.
- И, правда. - Он смеется. - Тебе тут нравится?
Она озирается, оглядывает его убежище.
- Очень красиво. Нравится, да.
- На Колле я всегда счастлив.
- И теперь?
- Ну, теперь… У меня тут друзья, семья. Я вроде как зарабатываю на жизнь. С Интернетом забавляюсь. Лотерея такая. Люди покупают серебряные доллары Джона Лоу, получают шанс выиграть тысячу. Банковский счет в Швейцарии, я не знаю, как долго это еще продлится. Шансы двадцать четыре тысячи к одному.
- И люди на это идут? - спрашивает она, и он криво ухмыляется, и на секунду становится самим собой.
- Ты не поверишь.
Молчание растет между ними: не отвод войск, но перемирие, молчаливое признание взаимопонимания. Будто сказано достаточно, думает Анна, хотя нет, сказано далеко не все. Она еще много чего не знает.
- Говорят, это ты его запустил, - произносит она, вертит его ладонью. Поражается: какая мягкая. - Вирус. Все думают, ты взломал свой собственный код.
- Ну, это было бы довольно странно, разве нет? - говорит он, чуточку слишком ровно. - Анна, скажи мне одну вещь. Ты считаешь, я сумасшедший?
- Что? Нет, конечно.
- Ну, это приятно. - Он сжимает ее руку. - Но меня, видишь ли, беспокоит, - продолжает он, - что безумие бывает так похоже на красоту, - и когда она смеется, он смотрит ей в лицо, будто пытаясь заглянуть ей в голову.
- Ладно, теперь ты похож на сумасшедшего.
Пару секунд он молчит, только улыбается ей.
Потом говорит:
- Знаешь, люди когда-то видели красоту иначе. В прошлом идея красоты строилась на других идеалах.
- Да, знаю.
- Я думаю, может, то же самое верно и для безумия. У нас сейчас денежный век. То, что я сотворил со своей жизнью, может показаться нам вполне здравым. Ты считаешь, я не сумасшедший. Откуда мне знать - может, мы оба ошибаемся?
- Я тоже по тебе скучала, - говорит она.
- Я ужасно на это надеюсь, - отвечает он, и наклоняется ее поцеловать. Он закрывает глаза мгновением раньше нее, ее тело напряжено, губы мягче.
- Ты сюда надолго?
- На сколько хочешь.
- Ты не знаешь, на сколько я хочу, - говорит он. - Осторожнее с предложениями.
- Хорошо. - Она опять смеется, весело, тепло. - На сколько ты хочешь, чтобы я осталась?
- Навсегда. - Он больше не улыбается. - Ты могла бы остаться навсегда.
Она не отвечает. Мы могли бы заняться любовью, думает она. Если я поцелую его еще раз, он займется со мной любовью. Никто нас тут не увидит. Мы будем вместе, и я никогда не оставлю его снова.
Он гладит ее лицо, шею, и она не открывает глаз, блаженствует. На это она и надеялась, вот зачем она здесь, ну конечно. Не узнавать - не в том смысле, в котором узнаёт Налоговая. Просто касаться его, чувствовать, какие мягкие у него руки.
Только самая хлипкая часть ее - инспектор - твердит, что есть еще вопросы, на которые нет ответов. Голос Аннели приходит ниоткуда, непрошеный и нежеланный, повторяет слова, которых Аннели никогда не произносила вслух:
Я хочу сказать вам про моего мужа одну вещь. Я вечно не понимала, когда можно ему верить.
Она открывает глаза, и он смотрит на нее, лицо так близко, она чувствует запах соли на его коже.
- Расскажи про Лоренса, - говорит она, и он комически морщится.
- Ты уже сама все знаешь.
- Но ты всегда так говоришь.
- Но я говорю так, потому что это всегда правда. Что нового я могу тебе сказать?
- Если я это уже знаю, можешь повторить, - ровно говорит она. Однако он вздыхает и выпрямляется, отодвигается.
- Ладно, покончим с этим. Лоренс кое-что предложил. Я думал, мне это нужно. Это был бизнес, мы занимались бизнесом, вот и все. У меня никогда не было времени для бизнеса. Ты сама знаешь.
Снова повисло молчание. Не столь уютное на этот раз, и она отворачивается, смотрит на Атлантику. Солнечный блеск яростно скачет по волнам.
- Эй.
- Эй. - Беспечно. - Так ты пытался меня остановить, - прибавляет она, и на сей раз он не заготовил улыбку. - Так?
- Я не понимаю, о чем ты…
- Все ты понимаешь, - упрекает она. Словно это еще игра, хотя она знает, что нет. Не может отогнать его улыбкой, этот диалог. Дрожь предчувствия, почти страха. Этого я не ожидала, думает она, а потом: но и он этого не ожидал. Такой беседы на краю земли.
- Скажи мне.
- Что тебе сказать, любовь моя?
- Ты использовал Лоренса, чтобы добраться до меня? Заставить меня закрыть дело?
Он жмурится. Терпеливо открывает глаза.
- Ладно. Хорошо. Мне выпал шанс, и я им воспользовался. Послушай, Анна…
- Значит, он приходил к тебе?
- Что?
- Чья была идея? Я знаю, он всегда хотел денег. Он пришел к тебе или ты к нему?
- Какая разница?
- Есть разница, ясно? Он?
Лишь когда он смеется - улыбка разочарования или гнева, - она понимает, что он не скажет. Не может. Не в силах сказать ей всю правду.
- Анна, зачем нам все это пережевывать? Мы же теперь здесь? Мы не можем просто об этом забыть?
- Нет, вряд ли можем.
- Что?
Лишь потрясение в его голосе заставляет ее понять, что она сказала. Она не повторяет. Сердце внутри неровно грохочет. Не больно, не совсем, но нездорово, будто многомесячное курение вот-вот ее нагонит. Секунду она размышляет, не свалится ли в обморок.
- Анна. Анна.
- Что?
- Это из-за Аннели? - спрашивает он. Ей приходится засмеяться.
- Нет.
- Из-за Натана?
- Нет. Я не знаю.
- Я знаю, ты о нем беспокоишься. - Он опирается на камень. - И о Мюриет, даже о маленькой Мюриет. Ты хороший человек, Анна. Слишком хороший для меня.
Его голос плывет. Слишком рано, вот-вот скажет он. Слишком поздно. Некоторое время оба молчат. Она чувствует его, знает, что он на нее смотрит, но не оборачивается. Глядит на чаек, далеко в море, их еле видно. Белые лохмотья жизни. Интересно, они до сих пор предсказывают дождь.
- Как мой сын?
- Хорошо.
- То есть?
- Она просила передать тебе, что у них все хорошо, - повторяет она, и накатывает волна облегчения, когда он вздрагивает.
Через секунду ворчит, одеревенело садится на корточки.
- Анна, как ты думаешь, почему я от них ушел?
- Сколько у меня попыток?
- Нет, правда. Почему я ушел?
- Чтобы юристы разрушили твою жизнь, а не их. - Она умолкает, надеясь, что он подтвердит. Но он так и сидит, пригнув голову, безмолвно, не отвечая.
- Тогда почему?
- Потому что Аннели меня прогнала.
- Она говорит, все было не так.
- Но это правда.
- Все равно - какая разница? - спрашивает она, и он пожимает плечами.
- Я думал, для нас есть разница, вот и все. Анна, я разведен. Аннели оставалась со мной ради Натана. Теперь все кончено, и все всё знают. Даже Натан знает. Я ушел, потому что она велела мне уйти. Я не могу вернуться к ним, потому что она меня не примет.
Она отворачивается, задумывается. Вспоминает предложение Аннели. Можете его забрать, если хотите. Солнце потускнело за тучей. Ей кажется, воздух холоднее с каждым вдохом.
- Я не знала.
- Да.
- Но ты же можешь видеться с Натаном, - говорит она, и он горлом вздыхает, аххххх, эхо Майкла, изумленное, отчаянное омерзение.
- Правда? Если бы. Сколько часов мне дадут, как ты думаешь? Судья позволит нам видеться по воскресеньям, если я покажу ему свой фургон? Если я появлюсь на слушаниях по опекунству, меня высмеют в лицо за самонадеянность, и затем на подходе, ох, ну, по ходу дела, отдадут меня под суд и сдерут с меня шкуру… Анна, я не могу с ним видеться. Пока он сам не захочет.
- Но код… - начинает она, и он стонет.
- Код, код. Просто сложилось так, что кодом все закончилось. Могло закончиться и чем-нибудь другим. Может, деньги для Аннели важнее, чем я думал… Не знаю. У нас задолго до этого все разладилось. Но теперь все равно, правда же? Анна?
- Я не знаю, - говорит она, но повторяла это уже столько раз и не знает, на что ответила.
- Анна.
- Это правда? - И, не дав ему заговорить: - Может, тебе все-таки стоит к ним вернуться.
- Анна, я их потерял. За эти месяцы я потерял больше, чем все нормальные люди приобретают за целую жизнь. - Он склоняется ближе. - Пожалуйста. Я не хочу потерять еще и тебя.
Она не отвечает. Я не знаю, верить ли тебе, - могла бы сказать она, если собирается что-то сказать. И почти говорит:
- Я хочу тебе верить.
Он придвигается к ней, улыбаясь, качая головой, будто вот-вот скажет - Все хорошо. А вместо этого говорит: