- Нам сюда. - Мюриет показывает на боковую дорожку. Изрытая колеями, она спускается к берегу, покрытому галькой и окаймленному соснами. Издалека Анна видит, что кто-то стоит у кромки воды. - Так вам нравится?
- Да. Нравится. - Она сворачивает на дорогу. Машина опирается на подвески.
- Почему?
- Не знаю. Это просто работа. - Улыбаясь Мюриет, она ведет машину между рытвинами. - Мне нравится встречаться с людьми. Вроде тебя. Я узнаю о них больше. Как они живут.
- Как вы можете узнать об этом из налогов?
- Узнаю их секреты, - говорит Анна, чуть громче от усилий. Слегка защищаясь, будто сомневается в своей честности. Она не привыкла к детским прямым вопросам. В конце колеи каменная площадка, Анна разворачивает машину, паркуется на подъеме.
- Если у них есть секреты, - говорит Мюриет, когда мотор затихает, - люди не захотят, чтобы вы их узнали.
- Может, и нет. - Анна смотрит на девочку, бледную и серьезную в полутемном салоне. - Но моя работа - все равно узнавать их секреты.
Мюриет кивает.
- Не хочу быть налоговым инспектором, - строго заявляет она.
- А кем ты хочешь быть? - спрашивает Анна, но девочка отвечает не сразу. Она смотрит сквозь ветровое стекло, может, на фигуру на пляже, взгляд задумчив и рассеян.
- Я хочу быть богатой, - говорит она, когда Анна уже решает, что не расслышала ответ.
Слова тихие, но исполнены решимости, за ними слышно, как ветер гудит в соснах. И хотя Анна считает, что понимает деньги и знает, как много причин желать богатства - как и причин хранить секреты, - она все-таки потрясена голосом ребенка. Как будто пока не хочет понять или ощутить потребность в чем-то, что хочет быть желанным.
На небо выползает солнце, неуверенно и без тепла.
- Это Аннели, - добавляет Мюриет дружелюбнее, открывает дверь, спускается на пляж и мчится вперед. Не оглядываясь на Анну, выкрикивая имя на бегу: Аннели, Аннели, Аннели!
- Эй, привет. Как ты сюда попала? - издалека слышит Анна. Женский голос, мягкий и любопытный, и перекрывающий его девочкин голос, но слов не разобрать - слишком далеко, и Мюриет запыхалась. Анна не запирает машину, идет к ним. Женщина и девочка с прекрасными именами. Анна чувствует усталость, свою обычность, Ан-ность, тускло-коричневые туфли скребут по камням.
- …нарушитель, - говорит Мюриет, когда Анна приближается. Они обе смотрят на нее, стройная женщина и хрупкая девочка. В одной руке Аннели держит синее банное полотенце. У ее ног кучка одежды. - Но это не нарушитель. Это она была, ее зовут Анна. - Мюриет понижает голос: - И она налоговый инспектор.
- Да? - глаза Аннели расширяются, она улыбается. Протягивает руку: жест приветствия и милосердия, будто хочет помочь Анне взобраться на невидимый склон. В ее голосе слышен акцент, скандинавский, смягченный долгой жизнью в Англии. Волосы коротко стриженные, яркие. Глаза - два смеющихся полумесяца, синие ирисы, окропленные темным, неясным цветом. Голова - как изваяние. Такой тип женщин Анна помнит лишь по кинопленкам - Бергман, Хепберн, - ангельская красота, бесплотная. Рука холодна, как зимний воздух.
- Джон ждал вас раньше. Надеюсь, вы быстро нашли дорогу. Я Аннели.
Я знаю, хочет сказать Анна, но не говорит. Я знаю, кто ты. Ты Аннели Лоу, его жена, первая настоящая любовь, как говорят. Еще говорят, ты была пианисткой, необыкновенно одаренной. Каждую ночь молодой человек приходил послушать, как ты играешь. Никто не знал его имени, пока он не послал тебе цветы, целую комнату цветов. Где-то среди них было его предложение. Ты не давала согласия три года. Ты любишь море. Любишь жемчуг. Ты была замужем лишь однажды, но дважды уходила от мужа.
Знание о знании Анны повисло невысказанным в воздухе между ними, чинным молчанием, смутным беспокойством. Вот так, наверное, и должно быть всегда, думает Анна, между семьей Лоу и остальным миром. Мир знает все, Лоу не знают ничего. Похоже на слабость - или невинность.
- Простите, я опоздала, - начинает она, но из озера доносится всплеск, в котором тонут ее слова, Аннели кивает и отворачивается.
- Этот мальчик никогда не вылезет из воды. Натан! - она повышает голос. - Выходи немедленно.
- Почему? - мальчик отвечает негромко, голос дрожит от сдавленного смеха, эхом разносится над озером. Над туманной поверхностью воды Анна замечает голову пловца, неожиданную в зимнем пейзаже, гладкую и темную, как тюленья.
- Ты знаешь, почему. Натан? Не заставляй меня повторять.
- Он хорошо плавает, - ровно говорит Мюриет, - прошлым летом он поспорил с Джоном на миллион софтов, что сможет переплыть реку.
- Да, правильно, - голос Аннели суровеет, - но он не переплыл.
- Они и не собирались. Это была шутка. По правде они не хотели так делать.
- Я выйду, - голос мальчика дрожит, - только если ты войдешь в воду. А тут, кстати, холодно. Поэтому одежду можешь не снимать. Если хочешь.
- Натан, - кричит Аннели, - ты простудишься! Ты заболеешь. И Хелен все равно не уйдет. Ты понял?
Молчание. Дымка над водой.
- Натан. Натан! Считаю до трех. Если не выйдешь, у тебя будут серьезные неприятности. Один. Два…
Из озера доносятся бурные всплески.
- Я выхожу! Я уже выхожу! - кричит Натан с притворным страхом. Голос радостный - он в восторге от сознания, что никто его не тронет, что в тридцати футах от берега он все равно, что парит над землей - и рядом Мюриет заливисто смеется, а из озера эхом отвечает жизнерадостный смех мальчика. - Эй, Мюриет! Эй, щенок-светляк!
- Эй! - кричит Мюриет, давясь от смеха.
- Кто там, рядом с тобой?
- Ее зовут Анна! - Как будто веселее шутки не придумаешь. - Она налоговый инспектор!
- Ох. - Плеск стихает. Через секунду Анна видит, как мальчик плывет к берегу, вода перед ним расходится кругами.
- Ну, - Аннели поворачивается к Анне с откровенным любопытством, - вы, похоже, выманили его на берег. Поздравляю.
- Может, он замерз, - говорит Мюриет.
- Может и так, но, видимо, мы все равно в долгу перед Анной. Вы, должно быть, к этому привыкли. Интересно, а…
Волнение у берега. Натан выходит из озера, с него стекает вода, он иссиня-бледный от холода, тощий там, где его отец сухопарый; дрожит, пока мать закутывает его в полотенце. Мюриет нагибается к Натану, неразборчиво шепчет на ухо, мальчик тихо бормочет в ответ. Затем на мгновение воцаряется тишина, женщина и девочка смотрят на него. Будто ждут объяснений.
- Снаружи холоднее, - наконец говорит он, стуча зубами. Мельком глядит на Анну, переводит взгляд с Аннели на Мюриет. Он кажется старше подруги не больше чем на год, хотя гораздо выше. Но он долговязый, и кости длиннее.
- Правда? - Теперь, когда сын рядом, раздражение Аннели очевиднее. Оно не пропало, но стало сдержаннее. - Ну, это не новость, Натан. Должна тебе сказать, ожидание ее не стоило. Мы тут и сами догадались, что холодно. Мы уже могли бы обедать…
- Там рыба. Я не люблю рыбу.
- Ты будешь есть то, что приготовит Ребекка. Ты думаешь, сейчас лето? Ты думаешь, Мюриет и Анна собирались позагорать?
- Нет.
- Ты так думал, да?
- Нет. Извини, - говорит Натан, но совсем тихо.
Если Аннели и слышит его, то не подает виду. Она грубо вытирает его, тонкие руки, грудь и ноги. Мальчик испуганно держится за мать. Анна с тревогой замечает, что Аннели почти в ярости, и спрашивает себя, почему.
- Ты вообще о нас думал?
- Я же извинился.
- Не передо мной. Перед нашей гостьей. - Он поднимает глаза. Встречается взглядом с Анной. Серый цвет, как у Кеннеди.
- Простите.
- Ничего, - Анна улыбается, но мальчик смотрит в упор, взгляд держит ее крепко, знакомый, как на фотографии. Не понять, сердится он или только любопытен. Он стоит застенчиво, полотенце окутывает его, как плащ, и все же он не отводит глаз. Аннели вздыхает и выпрямляется.
- Так, ты сухой. А теперь оденься, пожалуйста.
- Не здесь. - Наконец-то он отворачивается от Анны.
- Ох, какая скромность. Что такое, боишься напугать Анну?
- Нет. Я не ребенок.
- Тогда не веди себя, как ребенок. Поторопись. Я подержу полотенце. Быстро. - Слышен только плеск волн, мальчик одевается в унизительном молчании, одинокий корабль на реке включает ревун, проплывая мимо владений Лоу.
- Анна, - говорит Аннели. Голос ее смягчается, в нем больше очарования: тон для взрослых. - Я подумала, раз уж я все равно у вас в долгу, может, вы окажете нам еще одну услугу. Я имею в виду, мы, конечно, могли бы пройтись, но Натан замерз…
- Я отвезу вас.
- Вы уверены, что вас это не затруднит?
- Нисколько.
- Она заблудилась, - Мюриет с расчетливым энтузиазмом бесцеремонно вмешивается в разговор.
- Вы заблудились?
- Вообще-то да.
- Я ей показала дорогу. Она не знала, куда ехать. Мы чуть не устроили аварию. - И услышав ее слова, Анна краснеет, кожа теплеет в холодном солнечном свете. - Но не устроили.
- Конечно, нет, - говорит Аннели, не оборачиваясь. Отсутствующий, успокоительный тон, словно Мюриет сообщает о бедствии, предотвращенном много лет назад или в другой стране. Как будто Аннели по натуре невнимательна, думает Анна, интересно, она думает о чем-то или чрезмерно вежлива? Натан выходит из-за полотенца, волосы растрепаны, мрачный, в джинсах и свитере. - Ты готов?
- Да.
- Ты не брал ключи? Телефон?
- Нет.
- Надо было захватить. Но, по крайней мере, нам не придется их искать. Знаете, - говорит Аннели, складывая полотенце, не обращая больше внимания на сына, - посторонние часто здесь теряются. Это из-за ландшафта. Джон сделал так, что город незаметен. Он думал, людям это понравится, как нравится ему. Типично.
Она берет Анну под руку, ведет к машине. Я посторонняя, думает Анна, но не нарушитель. Не самый ничтожный человек. Она думает: так вот что Джон Лоу делает с деньгами. Заставляет города исчезать. Дети бредут сзади, их голоса мечутся меж деревьев.
- Людям кажется, будто они не знают, где находятся. Когда мы только переехали, я все время устраивала пикники в саду, прекрасные ночи, только гости все время терялись. Мы их видели на мониторах - бродят по лесу, - и временами это было забавно, но не сильно помогало. Теперь у нас реже бывают гости. Не так много. Как-то раз одна парочка два дня ночевала в лесу - Она склоняется ближе. - Хотя вообще-то я думаю, им только этого и хотелось. А вы не похожи на того инспектора, что был тут последний раз. Кстати сказать, тот был гораздо выше и внушительнее. И далеко не такой красивый. Вы обедали? Вы должны поесть с нами.
- Нет, мне нужно…
- Я настаиваю.
- Мне, правда, нужно увидеть…
- Аннели?
- Ну, если нужно, то конечно. Джон рассказывал мне о вашей последней встрече. Езжайте обратно по дороге и поверните налево. Да, Мюриет?
- Я ела икорные канистры и собачье мясо в "роллс-ройсе".
- Неужели? А я-то считала, что у тебя примитивный вкус.
- Нет, это строчка из фильма. Мы ее переделали, а ты должна догадаться, из какого.
- Нет. - Коротко и резко. - Я устала от игр. Спроси Анну.
- Я мало знаю о…
- Они изучали кино, уж простите. Это Хичкок, кажется? Поверните направо. Вы приедете к живой изгороди, дом прямо за ней. Так это Хичкок?
- Может быть, - говорит Натан с заднего сиденья, обтянутого кожемитом.
- Никаких подсказок!
- Подсказки? Нам не нужны подсказки.
- Еще как нужны. Ну, что это?
- Я ела икру в Каннах и мясные роллы с собаками.
- Как она узнала?
- Аннели помнит только строчки, в которых про икру.
- Спасибо, Натан. Мистер Фиш хороший учитель?
- Хороший.
- Суперпрекрасный.
- Тогда мы должны снова его пригласить.
Голоса отвлекают Анну от дороги. Случайные, безадресные, с равным успехом реплики могут обращаться к ней или вовсе ее игнорировать. Сама она молчит, не может придумать, что сказать. Она волнуется. Она в новом месте, желанном и непостижимом.
Полуденное солнце сияет, выжигая последний туман с лужаек поместья. Видна река, мгновенные проблески между платанами, и сами деревья во всей красе, лондонские платаны с округлыми кронами, гигантские, впитавшие лондонский смог. Ну, хоть что-то Лоу не смог спрятать за стеной.
- Он нам нравился.
- Да, нравился. Мистер Фишбургер.
- Мюриет. Нельзя смеяться над именами учителей.
- Но они всегда смешные.
- Нет.
- Да. Мистер Пим, например.
- Ничего смешного нет в имени мистера Пима.
- Есть. Потому что он на него похож.
- На кого?
- На Пима.
- Мюриет… Что ты болтаешь? Что ты хочешь сказать? Перестань смеяться. Нельзя смеяться над людьми.
- Мы не всегда, - еще одна задумчивая пауза и затем: - Конечно, всегда, - это Натан.
- Да, всегда, - повторяет Мюриет. Они сидят рядышком, словно заговорщики. Анна смотрит на них в зеркало заднего вида. Краем глаза видит Аннели: сидит, сложив руки на коленях. Смущенная пустяком, легким разговором и присутствием чужака.
- А Хелен? - спрашивает Анна ради Аннели. - Я не слышала, чтоб вы смеялись над Хелен.
Сначала никто не отвечает. Машина вдруг словно пустеет без болтовни и шуток. Запах мокрых волос Натана, полотенца на коленях Аннели, обивки сидений. Затем:
- Хелен не учительница, - говорит Аннели, слишком настороженно, веселье кончилось, не осталось ничего, кроме густого молчания, и Анна понимает, что сказала что-то не то.
Я позволила себе слишком много. Я влезла в разговор так, будто знаю этих людей, словно понимаю их невысказанные мысли. А ведь на самом деле нет. Она рискует глянуть в зеркало. Мюриет смотрит в окно так, будто перед ней выключенный телевизор. Натан забился в угол, лицо в тени.
- Она ваша? - говорит он, наконец, резким тоном. Вопрос тревожно висит в воздухе, пока Анна соображает, что мальчик имеет в виду машину, и, следовательно, вопрос к Анне.
- Да. Более или менее. Ну, то есть это служебная машина, но я езжу на ней много лет. Тебе нравятся машины?
- Да, - неуверенно.
- А мне нет. Я не люблю машины, но мне нравится водить. А ты не любишь рыбу, но любишь плавать.
- Это не то же самое. Это разные вещи. Вы к отцу приехали, да?
- Да.
- Зачем?
- Вообще-то я не могу…
- Тогда я спрошу его. Он мне скажет. Вы знаете криптографию?
- Да. - Анна медлит. - Я не понимаю всего, что делает твой отец, или…
- Прислали бы того, кто понимает. Кого-нибудь поумнее вас. - Он смотрит на Анну в зеркало. Голос дрожит от злости. Он вдруг кажется Анне гораздо моложе, но не как Мюриет, когда восхищалась волосами Анны, а как помолодевший взрослый. Он похож на мужчину, который мелко мстит, пока может. - Вы ничего не знаете…
- Натан, - спокойно и угрожающе говорит Аннели. - Больше ни слова.
И больше ни слова. Машина с мрачной безысходностью погрузилась в безмолвие. Впереди маячит живая изгородь, тисы стоят стеной, разрывая верхушками крон очертания облаков, галька, гравий на дороге под глубокими зелеными сводами - Анна различает запах в душистом ядовитом потоке воздуха из кондиционера - и за вершинами видит дом, флигели из стекла и титана, верхние этажи скрыты кедрами и зонтами сосен. Огни между кронами. Шум невидимых фонтанов. Дорога приводит к полукруглой площадке ровного гравия.
- Ну вот, мы на месте, - говорит Аннели, как будто ничего не случилось. - Анна, спасибо вам, можете припарковать машину, где хотите. Мюриет?
- Да? - Тон больше не заговорщицкий, она смущена и робеет.
- Умойся перед обедом. Возьми с собой Натана, пусть он сделает то же самое. Вылезайте оба.
Двойной хлопок дверей, шуршание гравия. Натан пересекает дорожку, Мюриет рядом, склоняют друг к другу головы, шепчутся. Анне видно, что мальчик качает головой, и Мюриет отворачивается и бежит к машине. Аннели перегибается через Анну.
- Что такое, Мюриет?
- Я хотела кое-что сказать. Анне.
Аннели садится прямо.
- Только быстро.
Девочка склоняется ближе к Анне.
- Спасибо, что подвезли меня. Здорово было вас встретить. Я думаю, вы классная, - добавляет она, словно были и те, кто так не думал, и, не дожидаясь ответа, убегает, эхо ее шагов стихает во дворе.
Вбегая внутрь, она зовет Натана.
- Ну, - говорит Аннели и замолкает. Когда Анна снова смотрит на нее, женщина пристально глядит на дом, как Мюриет, с рассеянно-занятым видом. Достает откуда-то сигареты, обычные, дешевые. Стучит пачкой о ладонь: - Не возражаете?
- Курите.
Она кивает, открывает дверь.
- Простите, - говорит она. - За Натана.
- Все нормально. Ничего необычного. Нас не везде любят.
- Да, наверное. - Аннели разрывает обертку, закуривает. - У вас есть дети? Нет. Странно. - говорит Аннели, выдыхая дым. - Я всегда хотела сына. Золотого мальчика. Я не хотела, чтобы он был похож на меня, я бы не пожелала такого своему ребенку, но я не ожидала, что он будет настолько другой. Его трудно понять. Он умеет хранить секреты, как и его отец. А я вышла замуж за человека, чья работа - делать так, чтобы люди перестали понимать вообще хоть что-нибудь. Видимо, я это заслужила. Да?
Не получив ответа - Анне кажется, ей нечего ответить, - Аннели кивает, будто собираясь с мыслями.
- Хелен - медсестра моего сына. Еще до того, как он родился, нам говорили, что у него может быть диабет. Рисовали нам самые радужные перспективы. Честно все рассказали, но ничего не могли поделать с болезнью. Диабет зависит от множества генов, видимо, их чересчур много даже для современной хирургии. У Джона это в роду, эта болезнь. Как математический талант.
Она нехотя выдавливает слова, катая их между зубов, точно крошку табака, точно что-то осязаемое.
- Я знала это. Джон мне сказал. Мы надеялись, это минует Натана, и потом, когда несколько лет никаких признаков не было… Это началось, когда ему исполнилось семь. Теперь он почти привык. Это жестоко, ему приходится принимать инсулин с каждой едой. Больше мы ничего не можем для него сделать, только рассказать ему о прогнозах. Он знает, как себе помочь. Никогда не жалуется. Он хорошо держится. Он всегда все понимал, даже когда был маленьким. И всегда был тихим. Слишком тихим, все так говорят, но я никогда так не думала.
Ее взгляд снова обращается к дому, задерживается, солнце блестит у нее в глазах, блуждает в пестрой глубине ирисов. Анне кажется, что-то собственническое есть в Аннели. Слабость и внутренний страх, будто Аннели проверяет, на месте ли дом, или что он все еще настоящий. Дети ушли, их больше не слышно, только размеренный стук теннисного мяча, неуместный в скудном зимнем пейзаже.
- И что потом? - все-таки спрашивает Анна, и Аннели смотрит на нее.