Михаил хмур и серьезен. Со стороны, иногда, кажется, что он сердит. Не пытается скрыть своих чувств. Смотрит с недоверием и удивлением одновременно. Кажется – широкие глаза, зрачок и радужка которых сливаются в одну большую пропасть, всасывают окружающий мир внутрь, где он переваривается. А то, что не усваивается, выплевывают обратно. И этого, изливающегося обратно, очень много. Встречное движение двух потоков мешает друг другу, создает вязкое трение. Это вызывает у стороннего наблюдателя ощущение непроницаемости, матовости глаз. Так же сердито смотрит и голова с его черного балахона. Вертикальные зрачки, даже, не сверлят – пилят зубастым абразивным диском все перед собой. Небольшие, но острые рожки подчеркивают принадлежность к злому и агрессивному племени. Символы мистического содержания кружат вокруг адской вязью. Картина говорит: "Не трогай меня, я чертовски зол и мстителен. Ненавижу весь мир и готов уничтожить все, что мне помешает" Черный хвост, сережка в левом ухе, пентаграммы перевернутые. Все говорит о том, что Миша нашел духовную опору и поддержку в среде существ, протестующих против самих основ бытия.
Никон наблюдает. Не спешит заводить разговор. Ждет. Времени для этого предостаточно. Впереди годы. А, может быть, и вся недолгая жизнь. Михаил, сдержанно вдохнув, спрашивает:
– Вы вместо Ирины Васильевны?
Никон отвечает утвердительно. Ирину Васильевну выпустили на свободу месяц назад. После того, как диагностировали тяжелую форму синдрома профессионального выгорания. Мнемонет заботится о своих сотрудниках. Даже о тех, кто попал в список должников и осужден на рабство. Ирине Васильевне достаточно было совершить попытку суицида, что осложнено постоянным наблюдением, и все – готово. После пяти лет тяжкой, выматывающей самые длинные нервы работы, она на воле. Если бы один из заключенных абонентов накануне, на протяжении целых трех минут, не грыз в кабинете, прямо перед ней, свои синие вены и не слизывал потом свою красную кровь, возможно, все сложилось бы и по-другому.
– Жалко. Я к ней привык. Хорошая женщина. Добрая.
– Мне тоже жаль, – соглашается Никон.
Михаил, вдруг, произносит твердо, с нажимом:
– Я Вас узнал.
Никон замирает. Перед глазами проносятся всевозможные причины, которые могли бы побудить к такому заявлению. Ничего подходящего пыльная и уставшая база данных памяти не выдает. Никон спрашивает:
– Где?
– В детском саду.
– Когда?
– Зимой.
Никон опять прокручивает хранящиеся в пыльных архивах долговременной памяти кадры. Зима. Детский сад. Неужели? Недавно, еще в той, относительно свободной жизни, он уже вспоминал об этом. Неужели это так?
– С вами был еще такой мужик – с большой дудкой.
Подсказка направляет мысли все по тому же пути. Зима. Детский сад. Дядя с дудочкой. Сомнений быть не может – это тот Миша.
Владимир мягко и грустно улыбается. Словно извиняясь. Он всегда так держится. Спрашивает осторожно, извиняясь, отвечает осторожно, извиняясь. Наверное, в его представлении, именно таким и должен быть йогин. Мягким, смиренным, не способным навредить кому-либо или разозлить. Такова его природа. Люди, обычно, наделяют образ, к которому стремятся своими природными чертами. Такому идеалу проще уподобиться. И представление о нем легче сформировать.
Владимир утверждает, что – как специалист по управлению энергиями, может привести любого человека в спокойное, уравновешенное состояние. Даже человека – который, чудом выбравшись из родного города, стираемого с лица земли смерчем артобстрела, потерял дом и близких людей. Считает это своей миссией – помогать страждущим избавиться от страданий. Искренне и чистосердечно верит, что его знания и опыт могут принести много пользы. Долгие годы провел в медитации и теперь, в суровое время кровопролития, выбрался из нирваны возвращать свои кармические долги в качестве волонтера.
Никон познакомился с йогином в центре помощи переселенцам. Первая встреча прошла интересно. Начальница Владимира – Татьяна – высокая, стройная и очень приветливая молодая женщина. Вылитая модель. Долго рассказывала о том, как их команда работает в больницах, местах компактного расселения, принимает всех нуждающихся здесь – в центре. У нее большой опыт и это чувствуется. Она прагматик. Когда речь от общих вопросов переходит к вопросу о методиках работы, рассказывать берется Владимир.
У Йогина большой арсенал методов. Среди них много телесно ориентированных практик: и медитация на чакрах, и асаны, и чтение мантр. Одним из самых мощных инструментов он считает музыку. Играет на флейте. Согласно его представлению, ноты связаны со специфическими вибрациями чакр. Исполняя специально разработанные еще древними индийскими мудрецами мелодии – раги, можно управлять энергиями. Приводить человека к более совершенному, уравновешенному состоянию.
Супервайзер – психиатр и материалист из Италии осторожно комментирует, выражая скепсис. Беседа о методах плавно превращается в презентацию случаев. Ясное дело – теория без практики мертва. Страшная история Миши йогина впечатляет до глубины его сущности. Он непременно желает помочь ребенку, вкусившему в столь юном возрасте адовость этого жестокого мира. Супервайзер сообщает о том, что наша гуманитарная организация дорожит имиджем и не может под своим именем оказывать такого рода помощь. Татьяна пытается сгладить углы, разрядить неудобную ситуацию.
Владимир, всетаки, позвонил Никону. Подумав, что хуже уже все равно не будет, тот согласился на эксперимент. Специалист, который не экспериментирует – не учится новому, а значит, теряет квалификацию.
Первое упражнение заключается в том, чтобы проиграть ноты от До к Си. Миша должен внимательно прослушать ноту и ответить, что он чувствует, нравится она ему или не нравится, возможно, выбрать для нее цвет или нарисовать что-либо. Миша, с великим усилием пытаясь сосредоточиться, слушает. Флейта играет громко, с пикантной хрипотцой. Никон отмечает богатый и сложный тембр. Мише До не нравится. Сильно давит. Ре вызывает очень неприятные чувства.
– Блок на свадхистане. Почки, – в полголоса, авторитетно, но опять же, словно извиняясь, поясняет Владимир.
Играет дальше. Ми не вызывает никаких особенных ощущений. К Ноте Фа Миша тоже равнодушен. Слушая Соль, Миша дышит тяжелее, чем обычно. Это ему не нравится.
– Вишуддха тоже заблокирована. Она в консонансе со свадхистаной. Преобразует ее энергии, – комментирует для Никона Владимир.
Продолжает звукоряд. От Ля Миша в восторге. Никон своими глазами видит, как мальчишка расцветает. Улыбается. Кричит, что звук ему очень приятен. Просит поиграть еще. Йогин плавно переходит к терапевтическим процедурам. Начинает опять с Фа, которая безразлична. Постепенно подбирается к удушающей Соль. Сменяет неприятный звук на нравящийся Ля. Наконец – играет долгожданную Си. Миша слушает напряженно. Повиснув взглядом на дядьке с большой дудочкой. Опять тяжело дышит. Супится. Терпит бурные переживания, которые рождает в нем нуарная хрипотца. Вдруг, на тяжелом выдохе, издав нечто похожее на вопль, хватает из коробки масляных карандашей фиолетовый и начинает закрашивать лист. Красит с усилием, громко сопя и ерзая ножками. Создается впечатление, что еще чуть-чуть – и он начнет грызть этот лист вместе со столом. Когда белого не остается, просит следующий. Красит еще вожделеннее. Половины карандаша уже нет. Третий лист постигает судьба предыдущих. Фиолетовый почти закончился. Побледневший от напряжения Миша бросает карандаш на стол и хватает из коробки черный. Принимается закрашивать центр уже фиолетового листа. Начертив везде большие жирные квадраты, успокаивается. Выдыхает. Кладет отяжелевшую головку на руки. Закрывает глаза.
Йогин, сам не ожидавший такой бурной реакции, осторожно, опять с извиняющимися нотками в голосе, спрашивает:
– Видишь, как с анахаты через вишуддху в сахасрару пробило? Фиолетовый – цвет сахасрары.
– Пробило, – соглашается Никон. – Напряжение огромное.
– Кто позволил вам проводить эксперименты над детьми в детском саду!?
Катрин искренне негодует. Разговор со старшим воспитателем, усомнившимся в компетентности сотрудников, привел ее в ужас. Доброе имя благотворительной организации под угрозой.
– Это был сеанс арт-терапии, – пытается объяснить Никон. – При работе с детьми – распространенная практика.
– Но ведь это проводил человек без специального образования. Человек, который возомнил себя йогом и предлагает всем странные, бесполезные практики.
– Результат есть? – задает риторический вопрос Никон.
– Результат Вам очень не понравится, – с трудом сдерживаясь, отвечает Катрин.
– Что ж вы ушли тогда? – спрашивает Миша дрожащим голосом. – Это вы во всем виноваты. Никто больше не знал, что делать. Только этот – с дудочкой. Мне же становилось намного легче. Словно расплавленный свинец из меня выливался. Вы знаете, как это – когда у тебя внутри расплавленный свинец? Когда он выжигает изнутри все. Когда терпишь – терпишь, а потом очнешься и не помнишь, что ты творил. А окружающие говорят, что трое мужиков не могли тебя обезвредить. Что разбиты стекла и лица. Что поломана мебель. И вокруг все в крови.
Михаил со всей силы бъет рукой по столу. Еще раз. От боли начинает плакать:
– Будьте вы все прокляты! Сволочи!
Мечась вскакивает, выкрикивает в сторону двери:
– Уведите меня отсюда!
Диагноз пугает своей краткостью:
"Абонент номер 328148367 включен в группу тяжких преступлений. Особо опасен и непредсказуем. Диссоциативное расстройство личности"
Анамнез исполнен страшных подробностей.
Из переписки Миши №1
Оля: Выходит, ты считаешь, что есть Бог и осмысленно становишься на сторону Люцифера?
Миша: Да. Именно так.
Оля: Какой в этом смысл? Ведь добро всегда побеждает зло.
Миша: Я не просил создавать меня. Мне не нравится то, что он со мной сделал. Это не было добром.
Оля: Никто не просил.
Миша: Многие были созданы более благополучными.
Оля: Ты же родился не уродом, не калекой. Почему бы не быть благодарным, хотя бы за это?
Миша: В этой жизни я пережил столько боли, что уже не могу быть благодарным за это.
Оля: И, что тебе может дать Люцифер?
Миша: Этот Демиург мне нравится больше. Он потребовал свободы для себя. Он может дать свободу союзникам. Каждый имеет право жить, как пожелает.
Оля: Ты не боишься, что он тебя обманет? Ведь его называют отцом лжи.
Миша: Так говорят лжецы. Очерняют его образ. На самом деле, Люцифер переводится как светоносный. Это истинный бог, пытающийся восстановить справедливость. Взять то, что принадлежит ему по праву.
Энграмма Миши №1
"Получай сука! Думал, против некроманта поможет твой хилый хилл? Прайст несчастный. Всех уничтожу! Ничто не устоит против армии тьмы. Наши мертвые орды идут за вами! Из ада! Пентаграммы на наших знаменах! Руби моя нежить. Всех руби! Пей их кровь! Сотрем даже память вашу из этого мира! Будете дымиться на полях сражений. Блин, кастует, урод щит какой-то! Выжил! Ненавижу! А это кто там скачет? С топором. Сейчас и тебя сломаем! Как тебе армия тьмы??!! Живучая!? А ты сейчас умрешь. Вот тебе Стрела хаоса. Вот еще одна! Пламя небытия! Капкан душ! Проклятие вурдалака! Сосем кровь. Тает жизнь. Быстро! А у меня растет! Вкусненько! Ха-ха. Вот сейчас и ты станешь моим зомби! Будешь махать за меня своим топориком! Все, пошел в бой! Вот, на дружка своего! Что, хорошо, теперь рубится!? Лбломись, прайст! Щас и ты моим станешь! Все, готовы нубы! Утро уже. Глаза вытекают. Моск кипит. Не зря ночь прошла. Уровень поднял. Эльфийку эту обосрал и на кладбище запер. Дура тупожопая. Таких – только что и – троллить. И трахать. Сидит теперь дома, сопли шоколадом заедает. Или в ванную поперлась клитор с горя гладить. Ах-ха-ха! Прайстика с его паладином на кладбище пару раз отправил. Ха-ха. Как романтично. Два недокавалера прискакали защищать даму сердца и порубили друг друга. Я крут! Трепещите, ублюдки!"
Энграмма Миши №2
"Как же тянет к этой Инне Викторовне! А она все Стеценко да Стеценко! Надо этого Стеценка будет прибить как-нибудь. Кирпичиком по светлой головке. Чтоб знал, говно! Может, тогда Инка добрее станет. Сиськи у нее какие! Так и впился бы! До крови! А то – тройки одни лепит. Кирпичиком с крыши? Или лучше вечером. По темному. У подъезда. Шило в инструментах взять. И в жопу ему вонзить. И еще раз. А? Да просто задумался… Нет, хорошо выспался. Пестик? Ну это…у растений такая штучка. Тебя бы за пестик сочный ухватить! Это…да! Женский…этот. Ну да, этот…орган! Да, орган! Да это ты, Стеценко, только об этом и думаешь! Урод, проклятый! Ненавижу! Говнюк мамочкин! Ну почему – тройка?! Я же ответил! Блин! Пацаны, отвалите по-хорошему! Вот бы головой о стену сейчас одного приложить, чтобы коридор кровью залило! Другие разбегутся. Ты чего, урод, руки распускаешь?! Толпой не честно! Один на один давай! И пойдем! За парашу. Идем! И идем! Ну что!? Пришли. Вот и молись теперь, урод! Нет! Я ничего не делал. Руки в крови!!?? Это не моЯ! Я ничего не делал! Это не Я! Кто мертвый!? Идите на хрен все! Отпустите! Больно! Получи, урод! Ай! Куда вы меня тащите!? Какой директор!? Эвелина Петровна!? Какая психушка?! Вы что с ума все тут сошли??!!"
Глава 8.
Никон не ожидал увидеть их здесь. Да, они почему-то присутствовали на суде. Сидели тихонько, в уголку, изредка перешептываясь. Никон заметил их не сразу. Но увидев, периодически ощущал на себе неотрывный внимательный взгляд в потоке других, совершенно разнообразных взглядов, веявших пестрым сквозняком из многолюдного зала.
Как и тогда, они пришли извиниться. Бывают же такие люди, которым всегда надо перед кем-то извиниться. Словно для них это смысл жизни – выпросить чье-то прощение. Может быть, они сами не умеют прощать и, от того, думают, что и другие не могут их простить? А, может быть, они не умеют прощать себя и поэтому им необходимо прощение со стороны? Воспитание такое? Как бы там ни было – это люди хорошие. Надежные. Страх перед чувством вины запрещает им делать зло.
Явились мрачны. Оба. Даже мрачнее, чем тогда еще, в другой жизни. Сложно даже определить, кто из них мрачнее – Берестов или монахиня. Принесли с собой много вкусной снеди. Робко выложили на стол. Объяснили наперебой:
– Мы пришли просить прощения за Юлю.
– Простите нас, пожалуйста.
– Мы уговаривали, ее как могли.
– Доказывали, что это бесчестно и низко.
– Она не понимает. Понимаете?! Не понимает!
– У этого поколения совершенно нет совести!
– Оно не различает добра и зла.
– Не чувствует чужого страдания.
– Они родились с изуродованной, поломанной душой.
– Не вините ее, пожалуйста!
Никон молчал. Стало тяжело. Очень горько смотреть и слушать этих стариков. Несчастных, деморализованных. Ежесекундно осознающих сейчас и повторяющих вслух чужому человеку, что их потомство уродливо и безумно. Как же это мучительно – вот так признавать, что чаяния и надежды, ради которых положена жизнь, в ближайшей перспективе обернулись горем и бесчестием. Не в силах терпеть накала боли, Никон отвлекся, вообразил эти лица в иной сцене.
Вот, еще моложавый Берестов, с восторгом взирает на маленький сверток, что держит в руках невестка. Осторожно, стараясь не нагрубить толстым пальцем, приподнимает конверт. Любуется долгожданной внучкой. В голове профессора уже мелькают кадры будущих успехов третьего поколения. Золотая медаль. Хорошая профессия и работа. Образцовая семья. Все будет лучше, добрее и светлее, чем было у них. Потомство должно быть совершеннее предков. Иначе, зачем тогда стараться? Зачем вкладывать в него душу?
А вот, молодая еще монахиня. Еще даже и не монахиня вовсе – преподаватель. Как же дочка похожа на нее. Те же живые, подвижные глаза. Тот же нервный рот. Напряженная и подвижная, как красная расплавленная медь, красота. Кричит на Берестова: осторожнее! Всматривается во внучкино личико. Розовое, хаотично вращающее по перспективе большими серыми глазищами. Корчащее гримасы. Растягивающее пухленькие губки в оживленной, кажущейся приветливой улыбке. Монахиня ищет дочкины черты и находит. Да, больше похожа на дочку. Наша порода.
Берестов задается вопросом глобальным и сейчас, особенно распространенным и актуальным:
– Что же теперь делать?! Какая же это несправедливость! Невиновного человека посадить в тюрьму.
Монахиня усугубляет надрыв:
– Ложное обвинение – это же страшнейший грех. Это же преступление против истины и любви. Как отмыться-то теперь!?
– А что люди скажут!? Выкормили монстра!
– Я же каждый день за нее молюсь! И за Вас молиться теперь буду. И вы молитесь. Мы все исправим!
Берестов отмахивается от непонятного для него варианта спасения:
– Да что молитвы твои!? Тут доказательства нужны. Надо к вашему начальству идти. Это же вопиющая ошибка!
Никону опять тяжело. Эта парочка начинает злить. Создается впечатление, что они пришли на сеанс групповой психотерапии. И здесь нашли, достали. Нет. Ему это тоже необходимо. От того и злит. Адски горько чувствовать обнаженную боль. Ведь он подавил ее. Заглушил, забил, изгнал за границы сознания. Попытался уснуть сумрачным сном на три года. Думать хотел потом. Эта боль гложет теперь изнутри. Каждый день отгрызает по маленькому кусочку серого вещества и ежесекундно конвульсирующей мышцы.
Никон пытается перекричать причитающих:
– Она инструмент в чужих руках. Мы бессильны, что-либо изменить.
– Да! Да! – восклицает Берестов. – И я так говорил! Ее используют злые люди.
– Мы никогда не бываем бессильны! – восклицает монахиня. – Наша сила – в терпении и надежде. В нас сокрыта великая сила, которую усыпили те, для кого она опасна. Надо проснуться.
– Опять ты со своими проповедями! Да, что за мечтатели. А я все думаю, в кого внучка пошла?
– И пошла! Она сильная! Только заблудилась. Все еще исправится. Иначе нельзя!
Уходят с еще большим чувством вины, чем пришли. Разбудили убаюканные ледяной зимой переживания. Глотнули горечи, выпавшей в мерзлый осадок и растопленной теперь неловким движением ищущей души. А, может быть, так и надо? Не вечно же носить в себе этот яд, потихоньку отравляющий. Надо же что-то делать…
Глава 9.
Этому посетителю Никон не радовался вовсе. Граф, он же – Гриф явился в хорошем настроении. С удовольствием упивался контрастом. Он весь такой – лощеный и успешный молодой человек. А напротив него сидит неудачник. За несколько месяцев скатившийся, почти с его, Графа уровня к самому днищу социального бытия. Болезненному, гниющему и зловонному. Такому теперь посочувствовать можно и пожалеть иронично. Такой теперь – и не конкурент вовсе. Не игрок на поле желанного девичьего сердца.
– Здравствуйте, Никон Тенко!
– И Вам не хворать!
Никон ответил расхожей в новом обществе фразой, стараясь вложить в нее максимум иронии из возможной.
– Вы изменились. Адаптировались к новым условиям существования.
– Слава Богу, не жалуюсь! А вот Вы нисколько не изменились.
– Да, я верен себе.
Влюбленный в себя человек только себе и может быть верен, промелькнуло в голове у Никона. Для сохранения контроля над беседой, спросил:
– Что на воле новенького?
– Новостей вам здесь не показывают?