Витя уткнул ствол прямо в лоб. А ведь это страшно, когда холодная железяка, из которой вылетают горячие и быстрые шарики, трет тебе переносицу.
– Считаю до трех!
– Эй, Витя, ты б хоть перед камерой долги свои выбивал, – раздраженно проорал Болт. – Два дела сделаешь.
Витя, согласившись, опять вытолкал Никона в кадр. Тот, чувствуя что времени мало, надрывно заспешил:
– Да у тебя в голове такая свалка, что хрен разберешься. Не нашел я ничего!
– Не ори! – прикрикнул Витя.
– А сам-то ты что, тоже не помнишь?
– А ты угадай, – заржал Витя. – Ладно, поживи пока.
Энергично размахивая автоматом, обратился к публике:
– Вы башкой тут думаете? Коины вам кто доставать будет? Косяк, гвоздем и дрожащими пальчиками? Этому еще работы непочатый край, а вы его в расход. Других психов из Мнемонета у нас нету.
Крин уставился на Болта, ожидая решения. Затянувшуюся паузу прервал голос из внешнего мира. Уже другой. Бодрый и жесткий.
– Стойте! Больше не надо никого убивать! Продукты отгружаем. Готовы к переговорам об автономии. Повторяю. Основным условием является сохранение жизни и безопасности. А так же равномерное распределение снабжения.
Глава 14.
Завывает жестокая вьюга,
Мутит окна седой мороз,
Если жизнь надломилась друга –
Не жалей ты печальных слез.
Вмиг омоют с души коросту,
Обезумевшей с юных лет.
И откроется к сердцу доступ,
И прольется небесный свет.
Петр Ниденко, статья 117.
Подземные коридоры между корпусами, на которые садились коптеры, были разблокированы сразу. Другие корпуса пришлось штурмовать. Охрана быстро ушла, получив приказ извне. Удерживать остатки корпусов проблематично хотя бы потому, что зеков надо чем-то кормить. А сделать это, в сложившихся обстоятельствах, невозможно. Слушать же стервозные голодные вопли – выше сил самого равнодушного стражника.
После того, как первый ажиотаж спал и новое, свободное от электронного и физического контроля общество получило в свое распоряжение необходимые ресурсы, запустились закономерные процессы самоорганизации. Трехтысячному населению Цитадели для выживания был необходим порядок, равномерное и справедливое распределение материальных благ. Некоторым активным, сильным и рискованным понадобилась власть, побольше еды и женщины.
Очередная попытка построить демократию, как обычно, привела к разделению населения на демос и кратос. Со всеми полагающимися последствиями.
В каждом корпусе назначили администрацию. По уже сложившейся за десятилетия схеме, места в совете распределялись путем голосования. Каждый избранный в совет, кроме права избирать гетьмана или генерального секретаря, кому как угодно – от названия суть не меняется – получил обязанности руководящего поста. Когда окончательно дифференцировались службы и ведомства, был объявлен добор на вакантные служебные должности. Перевыборы на том же голосовании решили проводить на первых порах раз в месяц, пока все не устаканится.
Свободная зона обзавелась службами, которые сразу же громко назвали министерствами. Министерства связи и промышленности, внешних и внутренних дел, снабжения, здравоохранения, культуры – быстро пополнили свои ряды необходимыми специалистами и приступили к работе. На первых порах идея свободного и справедливого общества, вбитая за долгие годы пропаганды, зажгла изголодавшиеся сердца. Все старались как можно с большей отдачей отработать дополнительный хлеб.
Очень быстро произошло разделение групп по культурному, идеологическому признаку. И во времена режима надзирателей, в камеры старались селить с учетом личностных особенностей. Сектанты жили преимущественно с сектантами. Граждане с нетрадиционной сексуальной ориентацией – с себе подобными. Националисты и маниакальные приверженцы других идеологий разных толков – отдельно. Воры и бандиты – отдельно. Только совсем неадекватных маньяков расселяли в разные камеры – хоть как-то стабилизировать их в организованных сообществах. Распределением по комнатам занималась экспертная система Мнемонета. Это было обязательной частью программы реабилитации.
Никону показалось очень интересным, что в определенных министерствах оказывались люди с определенными особенностями. Тут уже Мнемонет не участвовал. Все развивалось естественно и непринужденно. Так, почти все гей-сообщество подалось в министерство культуры. В его же подчинении оказался и моментально возникший в женском корпусе большой дом терпимости. Наиболее важное и влиятельное министерство – внутренних и внешних дел держалось на бандитах. Министерство снабжения пополнило свои ряды преимущественно из воров и других, к материальным ценностям неравнодушных.
Никона забрали в министерство здравоохранения. Технари из министерства связи и промышленности сообщили, что серые коробочки, растыканные по стенам, глушат сигнал коинов. Именно поэтому все так легко и вышло. В корпусах, где коробочек не было, всех быстро выключили. Потом, конечно, включили потому, что дольше, чем на несколько часов – нельзя. Могут быть необратимые последствия. Перед Никоном поставили одну задачу – найти способ безопасного удаления коина.
Покинуть Свободную Зону и предаться во власть тюремщиков мог всякий желающий. Владыки Города, вероятно, сделали так для того, чтобы совершенно бескровным путем, постепенно уменьшить число защитников. Князья Цитадели согласились с этим для того, чтобы хоть немного разгрузить перенаселенные корпуса. Желающих пока оказалось немного – некоторые из пожелавших пополнили ряды заложников.
Свидания устраивались на нейтральной территории. После предварительного обыска посетителей охраной периметра. Жителей Цитадели бдительные участники МВВД обыскивали и перед свиданием, и после. Боялись шпионажа и трафика опасных веществ. Дверь в мировую паутину тоже раскрыли, как и прежде. В зоне обитало много фрилансеров, которые приносили казне неплохой доход. Кто ж будет запрещать ломовой лошади вкалывать?
Все утряслось и устаканилось. Цитатель, обзавевшись государством и министерствами, зажила новой размеренной, в меру сытной и ленивой жизнью. Какая, собственно, разница для Города, кто управляет тюрьмой? Все девианты остались на месте. Никуда не разбежались. То, что теперь ничем не стабилизируемые психопаты управляют психопатами и, иногда, их убивают – не так уж и страшно. На снабжение меньше тратить. Власти Города в этом не виноваты. Безумцы сами выбрали свою участь и не дают возможности им помочь. Все либерально и демократично.
Древняя Цитадель, превратившаяся в отдельное вольное княжество посреди огромного невольного Города, стала обрастать страшными слухами и целыми историями. Вряд ли кто-то из горожан завидовал новой непредсказуемой перспективе, свалившейся на изгнанных из Города в неволю безумных страдальцах. Но создавалось впечатление, что мифическое министерство пропаганды очерняет и подтачивает имидж юного государства.
Региональный координатор вышел на связь при первой же возможности. Сразу поинтересовался:
– Почему Вы не покинули зону?
– Как сотрудник Мнемонета, я не имею права покидать территорию.
– Но и с охраной в запертых камерах Вы не сидите.
Никон усмехнулся свежей мысли, блеснувшей вдруг в сознании:
– Я же штрафной сотрудник. Представьте себе: такой я – маргинал. И за стеной теперь прав не имею, и здесь остался полу-узником. Завис на границе двух миров.
– Мы можем Вас выкупить. Вы уже не будете работать в тюрьме. Вернетесь к своим прежним обязанностям.
– Думаю, не получится. Охрану выкупить уже пытались. Никто заложников не отдаст.
– Посмотрим.
Хотелось ли Никону за стену? Сложный вопрос. Очень сложный. Там, в Городе, его ждет любимая, с которой можно будет прогуливаться теплыми, ароматными весенними вечерами по заросшим улицам и паркам. Там, в цепких лапах специалистов Мнемонета, его ждут мягкие завуалированные допросы и сканирование мозга. Здесь его пока никто не трогает. Здесь интересно наблюдать за самоорганизацией и развитием нового маленького государства. Выделять закономерные этапы. Радоваться тому, что даже в среде отвергнутых, много людей, способных научить других быть людьми. Способных убедить безумцев выполнять общие жесткие правила, что так необходимо для выживания в столь стесненных условиях. И пусть это неисправимые грабители, убийцы, насильники и сумасшедшие. Получив шанс на свободу в самом центре электронного гетто, они изо всех сил стараются напрячь в себе остатки рационального.
После того, как сигналы коинов и сотовых вышек заглушили, власть Мнемонета покинула стены Свободной Зоны. Взамен пришла власть лидеров, готовых держать порядок в крепких мозолистых, а возможно и окровавленных руках. Готовых идти на жертвы. Даже самых суровых мер оказалось недостаточно. У Никона начались тяжкие деньки. Мнемонет получил возможность усыплять, оживлять и контролировать неспроста. И некоторых людей посадили за толстые стены с решетками тоже неспроста. До первой волны все еще как-то держались. Потом, вдруг, началось.
Первым, в камеры для буйных и неадекватных, привели шестидесятилетнего мужика. Мужик бешено вращал глазами, выл, изрыгал проклятия, кидался на людей, напряженно скрючив пальцы. Его еле дотащили трое здоровых парней из команды Болта. Все жаловались, что буян чрезмерно силен и они как бы слабеют, когда его держат. Хотели с мистического страху прибить по дороге, но после споров как лучше это сделать, так и не решились. Лошадиная доза транквилизатора, вогнанная с третьей попытки, дала лишь часть ожидаемого эффекта. Зомби, как окрестили мужика, не сумевшего сообщить свое имя, делал тоже самое, что и раньше, только вяло и медленнее. От этого он стал еще больше похож на живого мертвеца.
Второй привели девушку. У нее приключилось что-то похожее на приступ эпилепсии. С громким воплем рухнула она на пол и извивалась, словно пьяная змея, несколько минут. После успокоилась и затихла. Из глаз, больших и серых, исчезла осмысленность. С языка пропали понятные окружающим слова, сменились причудливым лепетом. Брела она неведомо куда впритирку к стене, вялыми движениями стягивая с себя одежду. Так ее и притащили в камеру: вдоль стенки и полураздетую.
Явился еще и парень, замирая в неестественных позах, общавшийся с галлюцинациями. На вопрос: с кем он разговаривает – ответил совершенно невразумительно:
– Это боги зоны. Они тут жили еще до нас.
Продолжил задавать пустоте странные вопросы, внимательно вслушиваясь в ее ответы:
– Во сколько мне будет? Почему Халит не отвечает?
Нашлась и взбалмошная тетка, пытавшаяся доказать окружающим, что власти Города скоро скинут на Свободную зону атомную бомбу. Привели и Мишу в состоянии безумном, с окровавленными губами.
Министр здравоохранения сначала бегал и суетился, пытаясь поучаствовать в спасении сумасшедших. Когда пациентов стало слишком много – счет пошел на сотни, а единственный доступный транквилизатор закончился – пустил все на самотек. Несчастных лишь сортировали, чтобы они не навредили друг другу и запирали в камеры. Иногда привязывали канатами простыней к кроватям. Всетаки, для некоторых обитателей, Цитадель служила не тюрьмой, а сумасшедшим домом строгого режима.
Вспомнился монастырь. Тоже – своеобразный дом для душевнобольных. Наблюдать за этим было странно и страшно. Раньше человека, шарахающегося от креста, Никон видал только в фильмах про вампиров и другую подобную нечисть. Здесь, в монастыре, где все утыкано крестами, от крестов шарахались многие. Парадокс. И шараханье это очень походило на то, что происходило в фильмах. Взять хотя бы -Валю. Женщина – как женщина. Ничем особенным не выделяется. Полноватая. То веселая и приветливая, то серьезная.
Бывали периоды, особенно, во время волн или в полнолуние, когда Валя менялась до неузнаваемости. Переставала есть. Рыча, хрипя и скуля одновременно, она металась по зданиям и двору, пытаясь совершить какую-нибудь пакость. То льдины и мусор, сгребаемый голыми руками, в окна полетит. То со шваброй за прохожим погонится. Усмирял ее кто либо из монахов. Выходил с огромным крестом и бутылкой святой воды. Бил Валю по лбу и поливал. Все как в тематическом кино.
Никон, возмущенный подобными сценами, поначалу бегал за монахом, бегавшим за Валей, и пытался перекричать рычание страдалицы. Это было сложно. Особенно, когда прыткая Валя, сделав вираж и зайдя в хвост, начинала бегать за самим сердобольным Никоном, пытаясь поразить его подручными средствами. А за ней – уже монах, размахивающий крестом и плещущий ледяную воду. При этом, иногда, Валя кричала очень странные вещи. Среди нечленораздельного рычания пробивались слова, в которых она называла Никона работником ада, прогуливающим службу или заблудшим чертом. Тут уже точно можно смело снимать на камеру. Веселая сцена под названием "Одержимая, монах и ученый" собрала бы много просмотров и веселых комментариев.
Что больше всего Никона удивляло, так это то, что метод работал. Не так конечно, как в фильмах. Святая вода не разъедала кожу и одежду, словно горячая разбавленная серная кислота. Валя не разлагалась и не распадалась на лохмотья. Лишь очень интенсивные прикосновения креста оставляли следы в виде синяков и царапин. Все в пределах нормы. Но вот реакция – очень загадочная. Даже если крест приближался к Вале сзади, и жертва не могла органами чувств обнаружить это приближение – все равно шарахалась. Да так прытко и с такими воплями, словно он раскален добела в печи и жег ей шкуру. Если видимость пыточных орудий могла вызывать условные рефлексы – все по Павлову – результат научения, то реакция на невидимое орудие оказалась, действительно, загадкой. После длительных экзекуций Валя изнемогала и успокаивалась. Конечно, побегай часок – два, да по снегу покатайся, да поори. Тут самый буйный успокоится и отправится в тепло спать на пару суток. Так и происходило.
В конце концов, Никону удалось объяснить, что в двадцать первом веке для таких людей изобретены средства более гуманные, чем тяжелый бронзовый крест и вода на морозе. Евгений привез из Города пакет недешевых лекарств. Валя и ее коллеги по несчастью стали принимать таблетки. Разбитых окон и неожиданных травм стало намного меньше. Шарахаться от креста, конечно, никто не перестал. Когда Никон принялся проводить расследование и выяснять, что было раньше: наказание крестом или реакция на крест – черноризцы клялись, что реакция. Да и объясняли они это просто. Нечистый дух, мол, вселился. В некоторые периоды перехватывает управление над организмом на себя и пытается наделать как можно больше пакостей. Крестные экзекуции, хоть и не изгоняют его, но сильно выматывают. Заставляют все участников шабаша успокоиться успокоиться. Бывали и сеансы экзорцизма, тоже похожие на кино. Только меньше спецэффектов и намного больше текста. Люди в черном часами стояли над несчастными, загнанными людьми и монотонно читали, читали. В результате наблюдений, Никон тоже отметил довольно мощный эффект, который постарался объяснить для себя средствами психологии и психофизиологии. Внушение, нейролингвистическое программирование и тому подобное.
Несмотря на все омрачающие события, в коридорах зоны поселились веселье и оживление. На толстых стенах, кладеных еще самим Иваном Денисовичем, его отцом и дедом, появились грубоватые, но выразительные картины изобретательных художников из министерства культуры. Фигуристые, загорелые женщины, нежащиеся в шезлонгах на лазурных берегах, под теплыми лучами, будили в жителях мимолетную радость и надежду. Сказочные персонажи напоминали всем, что когда-то, давным-давно они были детьми и, на самом деле, таковыми и остались. Простыми и добрыми. Полуфантастические пейзажи уносили вдаль, давая возможность хоть на минуты забыть о кирпичной непроглядности. По коридорам, за приличную плату, гастролировал скрипач, услаждавший сердца граждан новой республики чудесными мотивами.
Из тесных камер вылезли на прогулку столы. За ними потянулись и стулья, вместе с соскучившимися по свободе узниками. Не в камерах же сидеть после революции. Для человека, годами смотревшего в потолок тесной, затхлой вонючей коморки, набитой давно приевшимися рожами ему подобных, каждый дополнительный метр перспективы и новые лица – великая, вдохновляющая радость.
Министерство культуры, в котором завелось несколько креативных энтузиастов, проводило первый шахматный турнир. Отборочный тур был совершенно бесплатным. Когда в каждом корпусе отфильтровались все желающие и способные, запустили круговою систему. Спешить было некуда – каждый играл с каждым. После заполнения всей половины по диагонали большой квадратной таблицы, высчитывался победитель.
Правила ставок простые. Два игрока самостоятельно или при участии желающих делают одинаковые ставки. Тот, кто выигрывает в текущей игре, оставляет свою ставку себе. Половину ставки проигравшего получает победившая сторона, вторая половина идет в призовой фонд корпуса, который распределится потом пропорционально набранным очкам. Какой из четырехглазых фантазеров управления культуры придумал такую хитрую бухгалтерию, для всех осталось секретом. Работала система замечательно. Таким образом, и отбор игрока от корпуса для общего турнира происходит, и сам процесс – живой, напряженный. Азарт подогревается.
В коридорах и залах Икнилатс было весело. Игровая таблица заполнена наполовину – ажиотаж на пределе. Все дружно радеют. Раздаются страстные возгласы: "Лошадью ходи! Слона бей! Идиот, куда ж ты пешку поставил!" Уже выделились сильные игроки, на которых болельщики готовы делать большие ставки. Никон оказался в списке таковых.
Пол коридора третьего этажа корпуса Икнилатс был в крови. Не то, что бы совсем залит, но и пройти так, чтобы не испачкаться, было сложно. Море, песок и выразительные загорелые фигурки постигла та же участь. Кровавыми облаками, озерами, реками заляпало и целые иномирные пейзажи. Лишь на хищных, по сюжету, сказочных персонажах, коричневые пятна смотрелись уместно, словно для подобных случаев их и рисовали.
Вы думали, что шахматы – безопасный вид спорта? Игра, в которой слон или колесница могут убить лошадь. Королева без проблем собственноручно убивает слона или пассажира колесницы. А лошадь одним недлинным прыжком убивает королеву. И все это – ради того, чтобы атаковать или защитить медленного и неповоротливого короля. Убивать опасно, даже на игровом поле. Особенно, если поле стоит не в школе, среди учеников, или во дворе, между скучающими пенсионерами. Особенно, если вокруг поля собрались люди, насильно изолированные от общества, на международном уровне признанного психически больным. Люди, которым не помогли даже эндокринные железы – микросхемы, жестко регулирующие их состояние. В такой обстановке убийство одной фигуристой деревянной королевы может повлечь за собой страдания и гибель людей из мяса и крови.
Королеву поверг Никон. Схватка была суровой и напряженной. Ставки большими – десять литров сахара, пять пачек сигарет и литр самогона с каждой стороны. Взбудораженные болельщики столпились за спинами игроков. Против Никона играл Тема Верин – очкастый дрыщ из двадцать четвертой камеры, которому прочили право отстаивать честь корпуса на турнире Свободой Зоны.