* * *
Так необходимая способность соображать быстро возвращалась ко мне с каждым глотком сыроватой ночной прохлады. Я приподнялся и стал ощупывать свой источающий тупую боль затылок. Миллер сдернул с лица респиратор, нагнулся ко мне и тоже заботливо провел ладонью по вздувшемуся на месте укуса желваку.
- Ничего, это скоро пройдет... - добродушно бросил со своего насеста Хайлендер. - Конечно, поноет немного, но зато вы можете гордиться: вы теперь - не простой смертный. Вы один из тех, кто получил ПОСЛАНИЕ. Таких на этом свете немного...
- Пока что я - из тех, кто глупо вляпался в элементарную ловушку... - без особого энтузиазма в голосе отозвался я, осторожно переходя в сидячее положение и окидывая взглядом место действия.
Это была просто-напросто ванная комната, облицованная унылым белым кафелем. Видно, никаких особых перестроек она, как и все остальные помещения второго этажа, не претерпела. Только возле стены, отделявшей эту комнатушку от кабинета, стояли два каких-то нестандартного вида баллона. От них убегала вверх, под самый потолок целая шеренга тонких трубок - система орошения чего-то, пребывающего там, за стеной, в плохо освещенном кабинете. Например, вырвавшихся на свободу ос. Орошения их чем-то успокоительным.
Впрочем, эта техническая деталь, как и все прочие окружающие предметы, имела значение только с точки зрения тех возможностей, которые они предоставляли мне для того, чтобы вновь обрести свободу.
Да не было, собственно говоря, никаких таких возможностей.
Конечно, два явных непрофессионала, гордых тем, что так ловко скрутили меня, особой проблемы сами по себе не являли. Обоих можно было мгновенно перевести в разряд "недействующих лиц" простейшими приемами рукопашного боя. Только вот была ли гарантия того, что где-нибудь поблизости не ждут своего выхода более подготовленные по этой части ребята. И - в достаточном количестве. Глупо надеяться, что это не так.
А кроме того, гораздо более необходимо, чем вырваться на свободу, мне надо было знать. Знать, что же ожидает меня теперь - после "поцелуя малышки" профессора Миллера. Не стоило суетиться: судя по всему, никто не собирался немедленно умерщвлять меня.
Более того, мне, кажется, собирались что-то сообщить. По крайней мере старались, чтобы я был способен воспринимать информацию.
Никто из обоих моих противников не проявлял признаков нетерпения. Они были совершенно спокойны. Можно сказать - доброжелательны. Миллер по мобильнику давал кому-то распоряжения в том смысле, что в кабинете надо прибрать - там насекомые расползлись из инсектария. Хайлендер рассеянно выбивал трубку о подоконник.
Была у него такая привычка - вечно возиться со своей трубкой, словно именно состояние его "Данхилла" и определяло основной смысл происходящего в мироздании. Впрочем, закуривал он его редко. В моменты действительно важные.
Впрочем, достаточно о "Данхилле". И о нем, и о Хайлендере можно много рассказать интересного. Но времени нет. В другой раз.
- Вы, видно, считаете, что последует какой-то допрос? - осведомился у меня научный директор "Лексингтон Грир". - Если вы так думаете, то ошибаетесь, - продолжил он, извлекая специальный ершик и вдумчиво проталкивая его в канал трубки. - Мы просто-напросто извинимся перед вами за некоторые неприятности, которые вы пережили, работая на нашем предприятии. По вашей собственной, заметим это, вине... По вашей собственной... Или - скажем, лучше так: по вине тех, кто нанял вас... Вас, Файнштейна и того несчастного, что пришел первым...
Ни про какого "несчастного, пришедшего первым" слышать мне до сих пор не приходилось. Да, впрочем, и о многом другом, что я узнал в ту ночь.
- Вас, может быть, удивит это, - продолжил профессор, со знанием дела набивая свою трубку табаком, извлеченным из кожаного кисета, который, в свою очередь, появился из вместительного кармана его старомодного пиджака, - Но мы не будем досаждать вам своими вопросами относительно таких в общем-то второстепенных материй, как имена ваших нанимателей, ваши каналы связи с ними, явки, пароли и тому подобное. Ну, просто из соображений человечности. И для того еще, чтобы не тратить времени даром. Все это нам в общих чертах известно - и имена и каналы...
Тут профессор удивился чему-то в своих мыслях, и это его удивление отразилось в некоей гримасе, которую он адресовал, по всей видимости, собственной трубке, с которой по-прежнему не сводил заинтересованного взгляда.
- Да ведь, пожалуй, нам гораздо лучше, чем вам, господин Гильде, известно все это... И поэтому - уже неинтересно.
Его лицо сделалось демонстративно постным.
- Да ведь никто нам и права такого не давал - устраивать агенту Клаусу Гильде допрос с пристрастием только потому, что упомянутый агент проявил повышенный интерес к нашей коллекции насекомых-вирусоносителей. Разве не так?
Я молча пожал плечами. У меня не было никакого желания подыгрывать почтенному светилу науки в его фиглярстве. Мне важен был итог.
- Не дуйтесь, Клаус, - подбодрил меня Хайлендер. - Вы остаетесь не внакладе: вы получите полный расчет без малейших изъятий. Вы будете вольны даже подавать в суд на "Лексингтон Грир" - за незаконное увольнение с места работы. С которой, надо сказать, вы справлялись вполне квалифицированно.
Он наконец оторвался от созерцания "Данхилла" и бросил на меня хотя и короткий, но довольно заинтересованный взгляд. Потом снова сосредоточился на трубке и принялся с величайшим тщанием ее раскуривать.
- Но я думаю, - продолжая ерничать, сообщил он с деланным добродушием в голосе, - что нам это не угрожает. Дело не в том, что мы и так - безо всяких исков и судов - уплатим вам определенную, разумных, конечно, размеров неустойку. Дело в том, что уже в ближайшее время у вас самого возникнут совершенно иные заботы.
- Было бы неплохо, если бы вы просветили меня - какие... - отрешенно бросил я в пространство перед собой.
Эта моя отрешенность не была последствием обморока. Она не была и игрой. Я не хотел прикидываться, да и не мог. Просто это был конец.
Не были бы концом ни смерть, ни допрос какой угодно степени. Ни смерть игрока, ни его мучения на самом деле не есть конец игры. Собственно говоря, все это не имеет к ней никакого отношения. Они - смерть и мучения существуют в нашем мире - здесь и сейчас. А у игр, которые мы ведем, свой мир. И случается, что погибшие под пытками выигрывают у живых.
А вот такое: "Валяй-ка ты, братец, на все четыре стороны... Не интересны нам твои секреты..." - это и было настоящим концом игры. Шахом и матом.
Безразличие навалилось на меня немой, безликой тушей. Было ли мне и впрямь интересно продолжение этой истории?
- Ну вот видите, - снова обратил на меня свой взор Хайлендер, - какой же это допрос, если это вы уже задаете мне свои вопросы? И, поверьте, вы получите на них ответы. Да, да - на любой вопрос! Ну, почти на любой...
- Чем же я обязан такой щедрости и такому великодушию? - с какой-то автоматической иронией осведомился я.
- Видите ли... - Хайлендер, вздохнув, пристроил дымящийся "Данхилл" на плиту подоконника. - Мы, господин Гильде, заинтересованы в том, чтобы знать теперь вашу тайну...
- Вот как? Мою? Вы только что говорили, что у вас нет вопросов ко мне.
- Вопросов? Упаси бог, Клаус! Вопросы - это то, на что вы могли бы ответить... А своей тайны вы еще и сами не знаете, Гильде... Вам только предстоит ее узнать... Мы говорим о тайне, а не о глупых секретах конспирации. О тайне, ради раскрытия которой мы нисколько не боимся раскрыть вам кусочек другой тайны - нашей... Мы этого не боимся: то, что узнаете вы от нас, - уже проданный секрет. И деньги от этой продажи потрачены... Мы, можно сказать, продали ключик от того сейфа, в котором покоится тайна, ради раскрытия которой и существует "Лексингтон Грир". Но по-прежнему только мы знаем, как этот ключик повернуть. Впрочем... - Он не глядя ухватил валяющийся поодаль "Данхилл" и сунул его себе в рот. Пыхнул ароматным дымком. - И этот секрет, он тоже будет продан. Дайте только срок... Мы за свои секреты не держимся. Другое дело это то, что мы, разумеется, не собираемся расставаться с ними просто так, даром.
Хайлендер добродушно попыхивал трубкой и присматривался к моей реакции на его довольно путаную тираду. Я отвлекся на то, чтобы бросить взгляд по сторонам. Миллер закончил свои переговоры по мобильнику, устроился в сторонке, на краю ванны, и не проявлял особого желания прерывать речь шефа. Он вроде даже не особенно внимательно слушал его. Скорее уж его привлекали звуки, доносившиеся из-за стены кабинета, - похоже, там шла уборка.
Хайлендер проследил за моим взглядом.
- Так что не в ключике дело... - продолжил он, найдя, видимо, сложившуюся диспозицию вполне приемлемой. - И даже не в том секрете, как этим ключиком отпирается некая шкатулка. Ящик Пандоры, скажем... Дело в том, что в этом ящике находится. Надеюсь, вы нам это расскажете, Клаус. Или кто-то, кто пойдет по вашим стопам. Тот, кто следующим получит Послание.
* * *
Я смотрел на дока с терпеливой ненавистью. Глядел достаточно долго, и док этот гейм игры в гляделки проиграл-таки. Чуть поперхнулся табачным дымом, парой взмахов сухой ладошки разогнал повисшее на миг перед его лицом сизое облако и осведомился:
- Вас, похоже, не волнует даже то, о каком Послании идет речь?
- Я просто надеюсь, что, сказав "а", вы скажете и "бэ", профессор...
- Верно, Гильде... От того, чтобы поговорить о Послании, я не удержусь... Собственно, затем мы здесь и собрались. Чтобы поговорить о Послании. О самом древнем и важном для рода людского Послании...
- Таковыми пока что считаются Евангелия, - сухо парировал я велеречивое вступление Хайлендера в любимую, видно, им тему.
- Евангелия не такой уж древний документ, Гильде. То Послание, о котором говорю я, старше Святого Писания в десятки тысяч раз. Даже - в сотни тысяч. Оно древнее ископаемых ящеров, это Послание...
- Тогда оно, пожалуй, и не людям вовсе было адресовано, - пожал я плечами. - И даже не динозаврам. Наверное, просто от одного бога к другому...
Меня самого поразил этот странный, холодновато-академичный тон, который неожиданно для самого себя выбрал я для разговора с профессором. Впрочем, такое довольно часто случается с определенным типом людей именно в тот момент, когда решается их Судьба. Я знал это из того минимума психологической премудрости, который положен мне по чисто профессиональной надобности. И удивляться, собственно говоря, не должен был бы. Да я и не тому удивлялся, что странное хладнокровие овладело мной. Я удивлялся чему-то другому.
Такое чувство посещает вас иногда во сне: ты вдруг узнаешь о себе нечто такое, что напрочь меняет всю твою жизнь. Только вот, проснувшись, никогда не помнишь - что. С тобой не остается ничего, кроме только этой странной, оттуда - из сна - пришедшей и тем не менее твердой уверенности в том, что что-то ушло от тебя навсегда и так, как было до этого, не будет уже никогда больше... Сейчас это чувство владело мной и заполняло мою душу ледяной, темной водой. Осиный яд уже был во мне.
- От одного бога к другому? - Хайлендеру чем-то понравилась эта формулировка. - В этом вы, пожалуй, правы. Тот, кто отправлял Послание, вовсе не имел в виду того, что его получатели всенепременно будут ходить на двух задних конечностях и переговариваться с помощью звуков. Достаточно было того, чтобы они могли читать генетические тексты и были способны заниматься генетической инженерией. Не важно как - с помощью ли рук и ферментных препаратов, с помощью ли телекинеза, магии и нечистой силы - не важно...
- И что же сказано в этом Послании? - задал я ожидавшийся от меня вопрос. - И кто его послал? Как всегда, господь бог - грядущим поколениям?
- Именно для этого вы и нужны нам, - прервал меня Хайлендер. - Вы прочитаете Послание. Только читать вы его будете не глазами. Его будут читать ферменты ваших клеток, их молекулярные рецепторы, мембраны синаптических контактов. А вы уже станете для нас его переводчиком. И тогда оно заговорит с нами на языке людей. Впрочем, я вижу, мне придется начинать издалека...
Я продолжал неприязненно смотреть на своего велеречивого собеседника. Его манера говорить донельзя раздражала меня. Но я уже имел некоторое представление о складе ума и характере научного руководителя "ЛГ" и потому даже не пытался остановить его. Это был самый короткий путь, которым в предложенных обстоятельствах можно было добраться до истины. Иным способом выражать свои мысли профессор Хайлендер пожалуй что и не мог. Вообще, никогда и нигде. Разве что на пожаре...
* * *
- Эта история началась давно, - профессор с удовольствием затянулся дымом хорошо соусированного табака. Чувствовалось, что ему не впервой излагать свою фирменную байку. Укрывшийся в тени Майкл зевнул - настолько незаметно, насколько ему позволяли талант и обстоятельства.
- Давно... - продолжил Хайлендер. - Еще тогда, когда жив был сам старый Лекси Грир. Собственно, он и начал ее - эту историю... У профессора молекулярной палеонтологии и наследника огромного состояния своих весьма состоятельных предков - Лексингтона Мэррихауза Грира - был свой пунктик. Точнее, считалось, что это был именно пунктик: он заявлял, что знает, где искать Послания Предтечей. Сама по себе вера в то, что такие Послания должны где-то существовать, - достаточный повод для того, чтобы прослыть чудаком, - не так ли, Клаус? А уж претензия на то, что именно ты - и никто другой знает, где искать их, ставит автора подобных заявлений на почетное место среди изобретателей перпетуум-мобиле, обладателей подлинных карт с указанием расположения кладов Нибелунгов и наездников на машинах времени.
Между тем Лексингтону Мэррихаузу Гриру нельзя было отказать в логике.
И одним из тех немногих, кто сразу и окончательно принял его логику, был ваш покорный слуга, тогдашний его аспирант Хайлендер.
Тут шеф "ЛГ" отвесил аудитории (представленной мною и Майклом Миллером) церемонный и почти лишенный даже тени самоиронии поклон.
- Логика старика Лекси была весьма проста: Предтечи, как известно, причастны к появлению жизни совершенно разного типа в различных уголках Вселенной. Если принять гипотезу о том, что они существовали вообще, и если и существовали, то только одни какие-то Предтечи, а не несколько разных протоцивилизации. А уж если они сеяли повсюду жизнь - и притом жизнь потенциально разумную, такую, которая стала бы зародышем новой цивилизации, - для каких-то своих, им одним понятных целей, то странно было бы, если они оставляли этот свой "посев" без присмотра. Как-то они должны были позаботиться о том, чтобы дальнейшую судьбу своих питомцев направлять, программировать. Этой цели должны были служить Послания. Они не должны были быть просто скопищами знаков. Послания по самой логике своего предназначения были еще и механизмами самореализации. Получив каким-то образом сигнал о том, что препорученная их заботам цивилизация достигла наконец какой-то определенной стадии своего развития, какого-то ключевого его этапа, такое Послание "самораспечатывалось" бы и само сообщало своим подопечным какую-то необходимую им на этом этапе информацию. Ключевую информацию для ключевого этапа.
Я пожал плечами:
- Положим, я не вижу в этих рассуждениях такой уж железной логики. Скорее, это просто сумма благих пожеланий. В общем-то - не слишком оригинальных
- В общем-то, если рассуждать с самого, так сказать, начала, то действительно до этого момента цепочка рассуждений моего учителя не претендует на большую оригинальность... Его, однако, извиняет то обстоятельство, что он и не разрабатывал этих предложений. Все они были высказаны задолго до того, как он сказал свое слово. Для него они были уже просто отправной точкой... Точкой, если хотите, опоры для дальнейшего поиска. Аксиомой.
- Аксиомой так аксиомой, - снова пожал я плечами.
И плечи и шея у меня затекли и были налиты болью - тупой и жгучей одновременно. Похоже, что яд "малышек" Миллера был сильнее, чем у простых ос.
- Гораздо интереснее то, как старик Грир рассуждал далее. - Хайлендер выпустил к потолку клуб сизого дыма. - Прежде всего он задумался над тем носителем, на котором должно было быть написано такое Послание. Над материалом, в который оно должно было быть воплощено. По крайней мере, то Послание, которое было адресовано грядущей цивилизации Земли. И пришел ко вполне обоснованному выводу: ни один из реально существующих материалов для этого не подходит.
Подумайте сами - речь идет даже не о миллионах, а о миллиардах лет. А всего лишь за несколько тысяч лет время съедает пирамиды фараонов. За куда меньший срок оно хоронит в песках города, заливает морями территории. Можно было бы, конечно, высекать письмена на хранимых вечным покоем космического вакуума скалах Луны или других лишенных атмосферы небесных тел. Но нет никакой гарантии того, что цивилизация - адресат такого Послания будет находиться на стадии космической экспансии. Что она станет рыскать в Космосе, выискивая на всех случившихся по пути каменьях иероглифы и пиктограммы. Причем непременно в тот самый критический период своего развития, когда они должны будут ей пригодиться.
И тут Грир столкнулся с еще одной непростой проблемой, которую как-то должны были решить авторы Послания. Это - проблема распознания Послания как явления искусственного. Рассудите сами: ведь и это тоже вовсе не гарантировано - то, что разумные существа весьма отдаленного будущего воспримут некое скопление знаков, рисунков, сигналов любой природы именно как Послание одного Разума другому. Что они не воспримут его просто как некую игру природы или что заметят его вообще. Потому что - мы знаем это теперь, а Предтечи должны были знать еще в те, незапамятные, времена, - нет единого, абсолютно верного для всех типов Разума критерия искусственности.
Гайка - абсолютно искусственный с точки зрения нормального человека предмет. Но это только для него - существа, обитающего в среде, порожденной техногенной цивилизацией, веками изготовляющей металлические предметы правильных форм. А вот корри, у которых даже космические корабли наполовину живые, первоначально в этом изделии видели всего лишь причудливой конфигурации кристалл. И наоборот, типичный для корри искусственный инструмент биологический скальпель - плод йюху - для непосвященного представителя хомо сапиенс - это просто забавного вида корешок, и заблуждение это может дорого обойтись любителям крутить в руках незнакомые предметы.