- Голограмма? - выдвинул я чуть более фантастичную версию. Следующей своей версии я испугался - гномы умеют превращаться в кого угодно - в Номуру, Джонса, меня и, не дай бог, в Шефа!
- Голограммы следов на гравии не оставляют, - возразила Яна, внимательно взглянув на запись.
- Ладно, - сказал я, после минуты напряженных размышлений, - кажется, я понял в чем дело.
- И в чем же?
- Как нибудь потом… Спасибо, увидимся, - я быстро распрощался с заинтригованной до крайности Яной.
За ужином я рассказал Татьяне о намечающейся поездке на Оркус.
- Я поеду с тобой, - заявила мне она, еще, как следует, не дослушав, - давно пора взять отпуск. Мне, в отличие от тебя, Оркус нравится - и по работе и вообще…
- Ты не понимаешь, я же не просто так туда еду, а по делу.
- Да ты все время - по делу, можем мы хоть раз в жизни куда-нибудь вместе съездить. И потом, какие там у тебя дела? Этого Абметова повидать? Ну повидаешь - я ж мешать не буду. И не волнуйся, мне тоже будет о чем с ним поговорить.
- Это о чем же?
- А ты о чем?
- Тебе это еще рано знать.
- Ах так! Ладненько - будь по-твоему. Кстати, Йохан меня звал на симпозиум по планетарной археологии, и не на какой-нибудь дурацкий Оркус, а на Землю. Еще не поздно согласиться. Я-то думала, ты после болезни возьмешь отпуск, слетаем куда-нибудь вместе…
Мне стало совестно и я решил взять тайм-аут.
- Ну хорошо, я подумаю. А что, Йохан без тебя никак не может?
- Может - он сегодня днем улетел. И сказал, чтобы я его догоняла.
- А когда симпозиум?
- Через две недели.
- Чего же он тогда тебя не дождался?
- Он и не должен был дожидаться. Йохан - в оргкомитете, и ему положено там быть раньше остальных. Знаешь, ты как хочешь, но я начинаю собирать вещи! - заявила она.
Татьяна не на шутку обиделась. Она наморщила нос и приготовилась хныкать. Когда она хнычет, то становится похожей на маленького грустного ежика - и ей об этом хорошо известно.
- Ладно, ежик, не плач, - я погладил ее по голове и поцеловал в покрасневший носик, - придумаем что-нибудь, я обещаю.
Нужно было ее как-то отвлечь.
- Ты вчера мне про японских бабочек начала рассказывать, да уснула. Расскажи мне о них, ну пожалуйста, - попросил я ее.
- Что-то я не помню такого… ты меня ни с кем не путаешь? Когда это я тебе про бабочек рассказывала?
- Ты уже засыпала; и когда я спросил, у кого бывают бабочки, ты пробормотала что-то там про японцев.
- А, ну да… На самом деле, бабочки у кого угодно бывают.
- Давай, для начала, остановимся на японцах.
- Ну хорошо, японцы так японцы. Ничего особенного я тебе рассказать не могу, помню только, что бабочка у них - это символ легкомыслия, брака и семейного счастья…
- Отличный набор, - восхитился я, - и главное - очень последовательный.
- Нет, стоп, я кажется перепутала - это у китайцев - легкомыслие, а у японцев - любовь и брак. Или нет…, - она задумалась, - наверное так: одна бабочка - это ветреность и легкомыслие, а пара - это брак, семья и все такое. Давай сейчас глянем…
И она полезла в библиотеку.
- Ты что ищешь? - спросил я.
- Японские трехстишия, хокку, там про бабочек непременно должно быть… Во смотри, Кобаяси Исса написал…
Я посмотрел:
Порхают бабочки.
Я же по миру влачусь,
Словно пыль по дороге.
- Ясно? - спросила Татьяна.
- А что тут непонятного? Стой, вот на этот дай взглянуть, - я не дал ей закрыть страницу.
Потеряв крыло,
Бабочка бьется в пыли,
а у кошки - трофей.
Подписано: Тамака Таники.
- Хм, любопытная идея, - похвалил я, имея в виду связь со злополучным трехкрылым треугольником. Бескрылое легкомыслие - звучит не слишком осмысленно и непохоже, чтобы знак на груди у Номуры означал именно это.
- Бабочки и пыль - возрождение и смерть, вечные темы, - последовало объяснение для тупых. Я продолжал рассматривать текст, как вдруг вместо него появилась довольная Марго - компьютер решил, что Марго для нас важнее.
- Вы чего так уставились? - удивилась она.
- На твоем месте только что были стихи, - с укоризной в голосе объяснила Татьяна.
- На каком таком, моем месте? Ааа, на экране что ли? Ну извините… Не поздновато ли для стихов? - и она хихикнула.
- Для стихов никогда не поздно, - отрезал я.
- Про что хоть стихи?
- Про бабочек, - ответили мы хором.
- Ну вы даете… почитайте и мне, что ли, - попросила она.
Татьяна уполовинила Марго - так, чтобы стал виден текст.
- Марго, ты не возражаешь, если мы тебе правое ухо подрежем? - прокомментировал я Татьянины действия.
- Режьте, оно все равно великовато - не то что левое, - разрешила она. Татьяна зачитала ей про бескрылую бабочку.
- Тоскливые стихи вы читаете… - пошмыгав носом отозвалась Марго, - и зачем кошке такой трофей.
Никакой тайны из бабочек у меня не получилось, и я спросил ее напрямик:
- Марго, расскажи нам какую-нибудь историю про трехкрылую бабочку. Только не спрашивай, зачем.
Марго задумалась минуты на две, а потом выдала:
- Я где-то читала, но уже не помню где… Была такая история, произошла она давным-давно и, к тому же, на Земле. Одна путешественница гуляла где-то в тропиках - на Амазонке, по-моему. Сорвала она как-то раз цветок орхидеи и стала обрывать с него лепестки…
- А это еще зачем? - удивился я.
- Тогда так гадали, чет-нечет, понимаешь? У них цветы были вместо генератора случайных чисел. Ей нужно было выбрать, куда идти дальше, заблудилась она, одним словом. Так вот, на цветке сидела золотая бабочка и лепестки были тоже, золотые. Путешественница оборвала бабочке крыло - перепутала с лепестком. Бабочка оказалась очень мстительной. Когда путешественница, измученная долгой дорогой, уснула, бабочка подлетела к ней и убила… Вот такая трагическая история, - подвела итог Марго.
- Ты все напутала, - возразила Татьяна, - у Эверса немного иначе… Та путешественница коллекционировала бабочек и, найдя золотую бабочку, проткнула ее иглой. А дальше было примерно так, как ты сказала.
- Ну не знаю, - странно, но Марго не хотелось спорить, - вы просили, я рассказала… Я, собственно, по другому поводу звоню. Ты на симпозиум едешь?
- А тебя почему это волнует? - поинтересовался я у Марго. Она призналась:
- Так я тоже хочу, а туда только одно свободное приглашение осталось. Ну так ты едешь? - снова спросила она.
Татьяна вопросительно посмотрела на меня. Делать было нечего, и я согласился взять Татьяну на Оркус.
- Никуда она не едет, - ответил я за Татьяну.
- Ну и чудненько! - обрадовалась корыстная Марго, - тогда - пока!
Марго пропала. Татьяна поспешила чмокнуть меня в щеку. После столь трогательной благодарности, я уже не имел права передумать.
5
Всю ночь я проворочался, изобретая для Ларсона самую страшную месть на свете. Впечатление от вчерашнего розыгрыша не рассеялось и к утру. Но как отомстить Ларсону, я так и не придумал.
В этот день мне почти удалось добраться до Отдела. У самых дверей Отдела я притормозил и подумал, а за каким чертом я сюда приехал - Шефа на рабочем месте не было, от шутника Ларсона меня тошнило, Яна наверняка начнет приставать по поводу галлюцинирующего визора. Я вышел на улицу. За ночь и земля и деревья покрылись тонким слоем инея. Тень от здания мешала фаонскому солнцу растопить иней прямо с утра. И пока земля и деревья из седых не превратились в мокрых, я решил повторить свой вчерашний маршрут, а заодно, еще раз продумать, что сказать Ларсону. Или сделать.
Рабочий день начался полчаса назад и те сотрудники, что предпочитали утреннюю пробежку вечерней, уже покинули лес. Я снова был один, но вот что странно: ларсоновский розыгрыш так меня встряхнул, что за все время прогулки я ни разу не вспомнил о своих вчерашних страхах. Или, лучше сказать, страх ни разу не вспомнил обо мне, хотя я о нем как раз вспомнил, но только под конец прогулки - когда шел к стоянке; и я удивился, почему это он не появляется. На Ларсона я больше не обижался, но в Отдел так и не пошел. Вместо этого я с полчаса покружил над городом, затем полетел к Институту Антропоморфологии.
Я поджидал Типса у заднего выхода корпуса "D". Флаер припарковать здесь было негде, пришлось коротать время сидя на бетонной скамье напротив выхода. Через десять минут я пожалел, что с утра не надел куртку с обогревом. Техники из службы энергоснабжения и регенерации дежурили посменно. Их утренняя смена заканчивалась, когда у всех остальных сотрудников Института наступало время обеденного перерыва. Долговязый, угрюмый Типс появился в компании сослуживцев. Я окликнул его:
- Типс, можно вас на пару слов.
Он покосился на коллег.
- Мы тебя подождем, - сказал один из них.
- Лучше не стоит, - каменным голосом посоветовал я.
- Я тебя предупреждал, что они от тебя не отстанут, - напомнил Типсу его коллега. Остальные техники, включая Типса, посмотрели на него с какой-то странной укоризной. Наверное, он них был признанным занудой. - Ладно, держись, - ободрил зануда.
Поочередно оглядываясь, они пошли вдоль корпуса Института по направлению к стоянке.
- Ну что вам еще?! - спросил Типс недовольно, - меня уже три раза вызывали. Не знаю я ничего про этого Брауна.
- Два, - поправил я его, - два раза вызывали.
В "Деле Брауна" я нашел только две записи беседы с Типсом. Он вскинул подбородок и пропыхтел:
- Ну два, и что с того?
- Вы куда шли? К стоянке флаеров? - спросил я, с трудом вынося его грубоватый тон.
- Вообще-то мне к "трубе", - ответил он уже мягче.
- В таком случае, я вас довезу, куда скажете, - пообещал я ему, - но прежде мы немного побеседуем. Когда вы познакомились с Брауном?
- Полтора года назад - может, чуть больше. Об этом у вас все записано. Со мной беседовал этот, как его… майор, по-моему…
- Виттенгер, - подсказал я.
- Да, он самый, - подтвердил Типс, - он уже не ведет это дело?
- Виттенгер занимается убийствами. Браун не его клиент. Итак, вы познакомились полтора года назад. И с тех пор вы работали в одно смене?
- По-разному - то в одной, то попеременно…
Он, по-видимому, хотел напомнить, что об этом он тоже уже говорил Виттенгеру, но промолчал. Я снова спросил:
- Почему вы назвали Брауна недоумком?
- Так вот вы про что… Что, я прямо так и сказал?
- Все записано, - подтвердил я. Если до этого он только пыхтел, то теперь, точно, вскипел:
- Да пусть хоть трижды записано - я же вам не врач! Я говорю, что думаю. Будь я психиатром, может и обязан был бы объяснять почему да зачем. Но котелок у Брауна плохо варил, это факт!
- Вот о фактах мне и расскажите.
Типс нахмурился.
- Забывал он все. Витал где-то в облаках. Случалось, десять раз ему повторишь, что мол, к примеру, завтра септофлотатор надо поставить на профилактику, а придешь утром - опять все забито. А он глядит тебе в глаза, радостный такой, будто так и надо! Или возьмите хоть барионную центрифугу…
- Не надо брать центрифугу, - предостерег его я, - итак, Браун страдал забывчивостью, вы это хотели сказать?
Типс расстроился, что я не дал ему дорассказать про центрифугу.
- Не забывчивость это была. Я сам иной раз забуду у протомайзера турбулятор отключить. А Браун… Как будто не ему объясняешь, понимаете? То человек, как человек, то словно в упор тебя не видит, как автомат какой-то или как во сне. И взгляд другой. Я все твержу ему: ты подумай сперва, прежде чем что-то сделать, а он кивает - да, мол, понял, подумаю, а барионную центрифугу заклинило, как в прошлый раз…
Они что, все здесь такие, размышлял я.
- Вам куда? - спросил я его. За милой болтовней, мы дошли до стоянки Флаеров.
- Как куда? - переспросил он, - а, домой, в смысле… в Восточный Пригород.
Я отвез его, потом направился к своему термитнику. Дома меня ждала записка от Татьяны: ей нечего надеть, и перед поездкой она непременно должна обновить свой гардероб, поэтому жди ее только к вечеру.
Глава четвертая: Оркус.
1
На рейсовых пассажирских кораблях экскурсоводы не предусмотрены. Зато среди пассажиров всегда найдется экскурсовод-любитель. Сидевший впереди нас господин провозгласил во всеуслышание:
- Оркус - это пародия на нормальную планету. Вы спрoсите почему, - обратился он к пожилой соседке справа. Та ничего не ответила - общительный попутчик донимал ее всю дорогу. - Ну вот, например, как мы представляем себе поверхность Фаона или пусть даже Земли? Если забыть про то, что, в целом, форма любой планеты близка к шарообразной - тут, надо признать, Оркус вполне традиционен, мы мыслим поверхность планеты как нечто плоское, и лишь местами выпуклое, то есть гористое. Можно сказать, что в этом виноваты океаны - они, по определению, плоские и занимают большую часть поверхности как на Земле, так и на Фаоне. Но даже на тех планетах, где океанов нет, например, на Марсе или на Хармасе, зрительно, картина та же самая: сначала равнина или плоскогорье, а уж затем горы, горные массивы, хребты и тому подобное, - после слов "и тому подобно" пожилой пассажирке пришлось пригнуть голову, чтобы дать ему изобразить руками то, на что слов у него не хватило. - Также можно сказать, что виновато наше мировосприятие: воображая себе какой-нибудь пейзаж, мы скорее представим себе равнину с возвышенностями, чем равнину с ямами и канавами. Так вот, в двух словах, поверхность Оркуса - это именно равнина с ямами и канавами, а, так же с каньонами, провалами, расщелинами, но не с горами. Причудливая игра света и тени заставляет нас думать, что провалы совсем не глубоки, или, что они - всего лишь заболоченные впадины или озера. Но на самом деле, глубина многих впадин превышает десяток километров. Самое загадочное явление на Оркусе - это "воронки" - впадины, края которых образуют правильную окружность диаметром до десяти километров. Воронки, постепенно сужаясь, уходят вглубь планеты на пятнадцать - двадцать километров. Чем уже горловина, тем глубже воронка. Один исследователь как-то раз заметил, что если бы на Оркусе жили человекоподобные племена, то они бы покланялись не солнцу и звездам, а воронкам. И весь технический прогресс у оркусовских племен был бы направлен на освоение движения вниз, а не в даль или вверх. Сканирование показывает, что многие воронки между собою соединены, но убедиться в этом воочию пока никто не решился.
К радости всех пассажиров словоохотливый господин замолчал.
- Вы забыли про поле Оркуса, - ни с того ни сего, напомнила ему Татьяна. Пожилая пассажирка злобно посмотрела на нее и что-то пробурчала. Экскурсовод-любитель деловито сообщил:
- Ну про то, как странно действует на наш разум поле Оркуса, всем уже давно известно. И все слышали, будто бы ложные воспоминания побеждены с помощью пилюль. Однако жители, по-прежнему, покидают планету. В тех местах, где плотность населения достаточно высока, многие научились обходиться без пилюль - и впрямь, какая разница, помнишь ли ты соседа которого вообще никогда не было или, наоборот, забыл того, кто только что жил с тобою рядом. Когда людей вокруг много, за всеми все равно не уследишь. Главное, чтобы вещи не пропадали, не правда ли?
Чрезвычайно довольный своей шуткой, он расхохотался. Татьяна улыбнулась. Корабль несся по низкой околооркусовской орбите, ожидая разрешения на посадку. Моя спутница прильнула к иллюминатору.
- Смотри, - сказала Татьяна показывая вниз, - видишь, те четыре воронки - они друг рядом с другом, а там, дальше - еще четыре. Знаешь… они похожи на следы когтей огромного космического дракона, который хотел стащить планету с ее орбиты.
- Я думаю, у него ничего не вышло, - авторитетно заявил я.
- С чего ты взял, что не вышло?
- Обрати внимание на вон то море - прямо между двумя четверками воронок. Как ты полагаешь, откуда оно взялось?
- Вечно ты все опошлишь! - возмутилась Татьяна.
По кораблю объявили, что разрешение на посадку получено.
Пока я узнавал, где можно арендовать флаер, Татьяна ходила выяснять отношения с транспортной компанией - при выдаче багажа ей подсунули чужой рюкзак. Я предлагал сначала проверить, что в нем лежит, а то, может, стоит оставить его себе. По крайней мере внешний вид у чужого рюкзака был подороже, чем у Татьяниного. Подруга велела перестать молоть чепуху и заняться делом. Я узнал про аренду и возвращался к багажному блоку (там меня должна была ждать Татьяна со своим рюкзаком), когда выросший словно из-под земли мужчина вежливо поинтересовался:
- Господин Ильинский, если не ошибаюсь?
- Да, а в чем дело?
- Замечательно, я так вас себе и представлял! - обрадовался незнакомец ни чуть не смущаясь такой явной непоследовательности. Я высказался вполне в духе Берха:
- Если вы меня себе только ПРЕДСТАВЛЯЛИ, то как, таком случае, вы меня узнали?
- Исключительно исходя из того, что мое ПРЕДСТАВЛЕНИЕ о чем или о ком либо всегда оказывается верным, - вывернулся незнакомец.
Его ответ меня позабавил и я уточнил:
- Прямо так и всегда?
- Сдаюсь-сдаюсь, - замахал он руками и, наконец, назвал себя:
- Доктор Абметов, Симеон Абметов, если угодно…
Из дверей грузового терминала вышла недовольная Татьяна. Рюкзак, на этот раз, свой собственный, она волочила за собой по полу. Не думаю, что он был слишком тяжелым, но нужно же ей как-то меня устыдить! Я извинился перед Абметовым и поспешил ей навстречу. Стоило мне к ней подойти, как она буквально одним пальцем подхватила рюкзак и водрузила мне плечо. Я шлепнул ее легонечко по заду, но так чтобы никто не заметил.
Подошел Абметов.
- Вы нас не представите? - попросил он меня. Что за манеры, подумал я, однако выполнил его просьбу незамедлительно:
- Татьяна, это доктор Абметов, доктор, это - Татьяна.
Кажется, я все правильно сделал - сначала представляют мужчину даме, потом, даму - мужчине. Не помню, как правильно. Татьяна изобразила книксен и сказала, что ей очень приятно.
- Можно просто Семен, - фамильярно предложил Абметов и поцеловал Татьяне руку.
- Хорошо, только не называйте меня Таней или Танюсей, - Татьяну веселили его старомодные манеры. Но, надо признать, в его исполнении они выглядели очень натурально. И наряд его был вполне подобающим - из-за полурасстегнутого ворота куртки выбивался белый воротничок рубашки и черный галстук-бабочка. Вообще-то, Татьяна всегда питала слабость к элегантным ученым мужам возрастом за сорок. А Абметов был, без сомнения, лучшим образцом этой породы мужчин - сухой, подтянутый, ростом слегка выше меня. Подозрительно черные волосы он, вероятно, подкрашивал под цвет глаз; небольшая бородка сошла бы и за профессорскую и за мефистофелевскую - это кому как нравится. Что и говорить - Йохан ему и в подметки не годился.
- Где вы планируете остановиться? - важно осведомился он.
- Где мы планируем остановиться? - тем же тоном спросил я Татьяну.
- А где остановились вы? - в свою очередь, спросила Татьяна у Абметова. Я подумал, чтo он, интересно, теперь спросит у меня. Но он ответил предельно просто:
- В Оркус-Отеле. Я только что проводил своих коллег и тут встретил вас.