Не знаю, то ли от умственных усилий, то ли из-за ритмичной работы стеклоочистителей, у меня разболелась голова. Увидев аптеку, я остановился у самого входа и осторожно вышел из машины. Боль нарастала в геометрической прогрессии - каждую секунду скачок по тридцатибалльной шкале Хэмисдейла-Скотта: одиннадцать - похмелье, двадцать два - роды, тридцать - пинок между ног, а я достиг уже семнадцати баллов. Медленно и осторожно я вошел в тихое, сухое, ярко освещенное помещение аптеки. Две старушки упаковывали в бумажные мешки покупки, которые подавал им улыбающийся аптекарь. Я тоже бы улыбался, если бы кто-то оставил в моем заведении половину своей пенсии. Аптекарь перевел взгляд на меня и оценил мой вид; пластырь над бровью явно его обрадовал.
- До свидания, мисс Морган. До свидания, миссис Грейдинер. - Он дважды учтиво поклонился и выпрямился передо мной: - Чем могу помочь?
- Что-нибудь от головной боли, быстрое и надежное, - тихо простонал я, но и это стоило мне еще одного приступа боли.
- Простите, вы были у врача?
- Да, конечно.
Старушки собрали свои покупки, но не спешили домой - как же, пропустить такое развлечение! Одна из них пошамкала губами, я едва не посоветовал ей купить более стойкий клей для протезов, но пришлось сжать челюсти, чтобы не застонать.
- Простите… - снова начал умник с той стороны прилавка.
- Доктор Да Сильва, - прервал я его, чувствуя, что еще немного, и я буду способен на убийство. В голове у меня что-то смешалось, я не мог сообразить, кто кого играет и кого как зовут. - Гарри Бренер? Баннер? Может, и нет, но как-то похоже…
- Вернер! - послышалось сзади. Я не стал оборачиваться, лишь поднял руку, чтобы поблагодарить кого-то из старушек.
- Да, Вернер. Ради Бога, поторопитесь, а то у меня от боли глаза на лоб лезут!
- Сейчас.
Он метнулся в сторону и - я бы его убил, если бы не боль, которая могла усилиться из-за резких движений, - поднял трубку. Обернувшись, он, видимо, прочитал приговор в моем взгляде, поскольку счел нужным оправдаться.
- Я должен проверить, какие лекарства вам уже давали. Ну, знаете - несовместимость и всё такое… Может плохо кончиться. Нынешние фармацевтические препараты… - Он вздрогнул. - Гарри? Это Джулиан. Послушай, тут у меня твой пациент с ушибом головы, у него сильные боли, и он просит чего-нибудь… - Он вопросительно посмотрел на меня.
- Хэмисдейл, - прошептал я.
- Мистер Хэмисдейл, - повторил он и некоторое время слушал. - Ага… Так… Так… Понятно. То есть две таблетки не… Ясно! Спасибо!
Он бросил трубку и теперь уже действительно быстро двинулся к полке; три секунды спустя на подносике передо мной стоял стаканчик с двумя белыми растворимыми таблетками. Я мигом проглотил их, закрыл глаза и стал ждать. Кто-то помешал мне, слегка коснувшись рукава. Джулиан успел обежать прилавок и притащил мне пластиковый стул с каркасом из хромированных трубок. Я осторожно сел.
- Минута-полторы, и подействует, - сообщил он. - Пожалуйста, не открывайте глаза. Чем меньше раздражителей, тем лучше для вас.
- Да, да! - защебетала одна из старушек. Они еще не ушли из аптеки, хотя должны были уже понять, что речь идет не об ампутации или извлечении пули. - Когда у меня начинается мигрень, я всегда иду в темную комнату и ложусь на четверть часа. Если я так не сделаю, то могу обожраться лекарствами, и ничего!
- Миссис Грейдинер, в вашем случае это классические симптомы мигрени, здесь же мы имеем дело…
Я поднял руку. Джулиан замолчал. Вскоре боль ослабла, но, как ни странно, это не поправило моего настроения, даже наоборот. Я дернулся и издал булькающий звук. Искусство имитации подступающей тошноты в свое время было одной из основ моей популярности в лицее Лавенбаннера. К этому я добавил кашель, после которого любой нормальный человек должен как можно быстрее сматываться, если он не хочет мыть пол. Мне не нужно было открывать глаза, чтобы быть уверенным в полной эвакуации, - старушки, постукивая каблуками, бросились к входной двери. Джулиан помчался за шваброй. Боль отпустила почти полностью, я открыл глаза. Облегчение напоминало резкий спад температуры - когда-то я пережил нечто подобное на каникулах у бабушки Эммы. Температура у меня поднялась почти до сорока, прежде чем я признался деду с бабкой, что болен, а до приезда врача лихорадка превратила четырнадцатилетнего парня в полную тряпку. После двух уколов температура резко спала, пижама пропиталась потом, и, хотя я был слаб, словно пропущенный через соковыжималку апельсин, я почти впал в эйфорию.
- Уф-фф…-громко выдохнул я. Послышались шаги Джулиана; я повернулся к нему и покачал головой при виде мокрой швабры. - Не надо, всё уже прошло, - сказал я. - Извините за беспокойство.
Я встал и полез в карман.
- Пачку вот этого. - Я показал на пустой поднос.
- Если вы не имеете ничего против…. - начал он.
- Имею. Мне это нужно, поскольку у меня нет никакого желания еще раз пережить подобный приступ. Клянусь, что без необходимости не приму ни атома…
Он вздохнул, но протянул мне пластиковый прямоугольник с углублениями для таблеток; недоставало как раз тех двух, что были у меня в желудке. Я дал ему пятерку, забрал сдачу; мне пришло в голову, что я мог бы несколько смягчить тон предыдущей реплики, и я небрежно спросил про старушек.
- О! - Его явно обрадовала смена моего настроения и темы разговора. - Мисс Морган, - он поднял палец, - девяносто один год, второй, миссис Грей-динер, - восемьдесят семь. Они поглощают такое количество препаратов, транквилизаторов, витаминов, что… - Он вздохнул. - Я записал для себя, что и сколько они принимают, и поклялся, что, если проживу еще лет десять, начну глотать то же самое. Ведь оно, похоже, действует?!
- Раз вы так говорите… - Я улыбнулся. - Ну, до свидания. Спасибо за помощь.
На всякий случай я еще раз проверил, не забыл ли таблетки, и вышел на улицу. Головная боль полностью прошла, и если бы не слегка попадавшая в поле зрения повязка, на которую я время от времени косился, можно было бы делать вид, что вообще ничего не случилось. Но что-то мне говорило, что, глядя со стороны, я увидел бы человека, ступающего очень осторожно, словно после сделанной без наркоза кастрации, постоянно оглядывающегося по сторонам и держащего руки слегка согнутыми, в полной готовности немедленно реагировать неизвестно на что.
Гостеприимное нутро японской машины встретило меня сухой прохладой, в отличие от мокрого американского холода на улице; я включил обогреватель, проверил время. Как наручные часы, так и часы на приборной панели, и те и другие, впрочем, японские, показывали час семнадцать. Мои же внутренние, биологические, убеждали меня, что сейчас чуть больше двадцати семи. Я зевнул так, что затрещала челюсть.
Я попытался встряхнуться, но недостаточно энергично. С тоской подумалось о сигарете, о вкусном и крепком "Уинстоне". Сердце забилось сильнее, а рука сама дрогнула и потянулась к "бардачку"; я не стал сопротивляться, сочувственно улыбаясь. Сквозь залитое дождем переднее стекло я заметил какой-то автомобиль, водитель которого остановился и ждал, мигая огнями, пока я освобожу место у аптеки; пришлось ехать. Я еще немного покружил по городу, без особой цели, но и без особых разочарований. В конце концов, решившись ехать в Редлиф, я не питал иллюзий, никто меня сюда не манил и ничего не обещал. Я сказал себе, что поищу какую-нибудь хорошую забегаловку, и дело кончилось ирландским баром, где я неожиданно обрел силы, воодушевление и аппетит. Я съел картофельный салат, морского окуня, запеченного в рисе с яйцом, полив всё это томатным соусом, плюс два ломтя паштета, и выпил бутылку пива. Официант столь настоятельно рекомендовал попробовать ирландского виски, что я, хотя уже имел на этот счет не лучшие впечатления, поддался и пошел к бару. Идея оказалась не самой лучшей: напитку было лет пять, но я посадил бы его еще на столько же без права освобождения за хорошее поведение.
Попросту говоря, ирландцы не умеют двух вещей - любить англичан и производить хорошее спиртное.
Когда я вышел из бара, было уже почти полтретьего. Входя в отель, я посмотрел на часы - без пятнадцати три. Я немного побеседовал с Дж. Р. Паунсом, задав вопрос, когда отель намерен положить конец дождю, но он, похоже, не был расположен к шуткам, возможно, ему это и не требовалось при наличии то ли жены, то ли матери, владеющей двумя магазинами в подземном этаже самого большого редлифского отеля. Он лишь немного подумал и беспомощно пожал плечами. Я решил его немного поучить:
- Знаете, есть такой анекдот: раздраженный постоянным дождем и туманом гость с континента спрашивает английского портье: "Когда тут у вас, черт побери, бывает лето?", а портье, подумав, ему отвечает: "Трудно сказать, в прошлом году оно было в пятницу".
- Отлично, - с серьезным видом, словно оценивая обивку гроба, ответил он, и то через несколько секунд.
Я понял, что придется поискать другую тему для разговора. На ум пришла только одна.
- Передайте миссис Паунс мою благодарность за то, что она держит здесь магазины. Без них у меня были бы проблемы. Притом немалые.
Он неприязненно посмотрел на меня. Я понял, что они в разводе.
- Спасибо, жена будет рада.
Мне стоило немалых усилий не дать ему пинка под зад, но я лишь улыбнулся и отошел от стойки. В холле я купил местный еженедельник "Мэйпл". Двое умерли, никто не родился. Редакция, видимо, еще не знала, что в городе появилась новая персона.
Я отправился в бар. В нем оказалось пусто и уныло, обстановку явно проектировал тот, кто считает вечера в баре бессмысленной тратой времени, так что здесь не было ничего такого, чего не было бы в ста восьмидесяти тысячах подобных баров. Меня всегда раздражали люди, рассказывавшие, что обнаружили неподалеку от работы прекрасный бар. "Знаешь - дерево, бокалы под потолком, тщательно отполированное зеркало, ворчливый, но вполне дружелюбный бармен". Этого мне было достаточно, чтобы быть уверенным, что бармен их дурачит, притворяясь, будто они какие-то особенные гости. Именно таким был бармен в отеле, который, словно примадонна, ждал, когда я начну добиваться от него проявления дружеских чувств. К счастью, несмотря на мой резкий тон, он дал себя уговорить на тройной кофе для меня и для меня же - стаканчик "Сигрэма" без воды и льда. Он слегка поколебался, подавая мне выпивку, но не стал вступать в разговор. Дружелюбный городок, теплая, радушная провинция! Я сел за столик, чтобы тщательно просмотреть содержимое бумажника, подогревая и подзаводя свой организм глотками кофе. Когда-то давно я обнаружил, что смесь горячего кофе с благородным виски вызывает весьма приятные ощущения и действует возбуждающе. Чувствуя, что за мной тайком наблюдают, я спокойно проглядел отделения бумажника; обычно у меня всё там уложено таким образом, что я с большой уверенностью могу определить, не копался ли кто внутри, но после вчерашнего бега под дождем, транспортировки беспомощного тела, переодевания и сушки могло случиться всякое. В том числе и то, что две кредитные карточки были перевернуты по отношению друг к другу. В конце концов, должны же были они знать, чье мокрое тело валяется на диване в гостиной.
Я дождался до двадцати минут четвертого, может быть, даже досидел бы до четырех, но в бар вошла какая-то пара и начала шумно демонстрировать свою старую дружбу с барменом. Я мог поспорить на неиспользованную зубную щетку, что в обоих уже было по два или три "Манхэттена". Не видя больше никаких причин тут сидеть, я вышел в холл, затем поднялся на лифте наверх. В моем номере за время моего отсутствия не случилось абсолютно ничего - точно так же лежали брошенные на кровать новые носки и белье, ботинки сохли на ковре, даже телефонная трубка лениво дремала на краю умывальника. Я почистил зубы и сунул в рот жевательную резинку. Может быть, поможет.
- Ладно, хватит маразма, - сказал я вслух. - Будем создавать уют.
Я включил телевизор. Не спеша просматривая каналы, я убеждал себя в том, что это прекрасное развлечение. Впрочем, по одному из них шел "Французский связной" , и через несколько минут Хэкману предстояла адская погоня за поездом метро. Кондиционер не работал, а жаль - с его помощью я намеревался изгнать из помещения влажность и даже воспоминания о ней. Телефонные звонки: в сервис, в компанию "Гертц" - продлеваю прокат автомобиля до завтра - и Гришке в Нью-Йорк. Он ответил после седьмого звонка. Его "алло" прозвучало совершенно по нью-йоркски. Я так ему и сказал.
- Теперь мне уже не жаль тех часов, которые я потратил на твое обучение, - добавил я.
Он рассмеялся. Это была его слабая сторона - он не умел смеяться как американец и никогда уже не научится. Он смеялся значительно более сочно и звучно, задействуя какие-то неизвестные мне голосовые связки. Когда-то я сам так пытался, у меня заболела диафрагма, и я довел его до спазмов смеха, но мне так и не удалось даже в первом приближении засмеяться по-европейски.
- Однако у вас комплексы, - сказал он тогда, вытирая слезы, а я вынужден был признать его правоту.
В трубке раздался громкий возглас, за ним еще один, вырвавший меня из задумчивости.
- Эй! Повтори…
- Я говорю, что на твою квартиру накинулась целая орда специалистов. Судя по их количеству и азарту, можно было бы предположить, что, уезжая, ты забрал с собой не только ванну и электропроводку, но и внутренние перегородки. Кстати - как ты протащил мимо меня содранное с пола покрытие?
Я захихикал, назло Гришке - он так хихикать не умел.
- Порезал на полоски и сжег над унитазом.
- Ага. Ну и как там? - неожиданно сменил он тему. - Уже катался на лыжах?
- На водных, старик. Здесь постоянно льет. Кроме того, мои шмотки еще не приехали, и, прежде чем я выйду на склон, придется проверить, что тут носят и на чем ездят, чтобы не выглядеть белой вороной.
- Белая ворона прекрасно смотрится на белом снегу!
- Ну, и еще…
Я во всех подробностях рассказал, как разбил себе череп, как оказался дома у Вэл и встретил доктора Вернера.
- Представляешь себе такую профессию - придумывание, чем бы напугать зрителя? - Он утвердительно буркнул, поскольку у себя в России занимался и более странными вещами. - А может быть, видел фильм "Гуано"? Это творение моей первой знакомой в Редлифе, Валери Полмант. Но бабенка - полный улет! Погоди, кто-то стучит в дверь. Войдите! - Вошел официант с тремя бутылками и, увидев меня с трубкой в руке, жестом спросил, какая мне нужна. Та, что справа, показал я.
Он поставил бутылку на столик, бесшумно проверил запас льда в холодильнике, а затем чистоту бокалов в баре.
- Забыл тебе сказать, что у меня на лбу шишка величиной с Килиманджаро, - сказал я. Официант бросил на меня прощальный взгляд, полный упрека; я остановил его движением руки и вложил в ладонь пятерку. Он почти вслух сказал: "Угу!" - У меня то и дело гудит в башке, - пожаловался я.
- Прислони ее к чьей-нибудь нежной груди, - посоветовал Гришка. - А? - Он был единственным из моих знакомых, кто мог так начать фразу, но, в конце концов, он был иммигрантом. - А? Ты уже что-то решил с собакой?
Когда-то я сказал, что если бы я жил там, где прогулка с собакой не превращалась бы в пытку для обоих, я завел бы у себя какого-нибудь ирландского волкодава, бультерьера или другого внушающего уважение зверя.
- Здесь? Здесь пригодился бы водолаз, но они слишком большие и слишком спокойные…
- А если… Извини, Скотт! У меня дела. Пока! - Раздался щелчок и длинные гудки. Брошенная на кровать трубка злорадно покатилась к краю, но, к счастью, замерла неподвижно, частично свесившись над полом. Я откинулся на спинку кресла. В комнате было уже намного теплее, но еще более уныло. В голове начали возникать пораженческие мысли, пока еще робкие. У себя в Нью-Йорке я мог пойти на матч, на прогулку, на концерт, у меня почти всегда было какое-то дело, и чаще всего его можно было соединить с посещением именно концерта, а прогулок у меня бывало даже чересчур много. Здесь, в Редлифе, я мог самое большее подружиться с несколькими барменами…
Тьфу!
Я посмотрел на бутылку. Мне не понравилось, как она стояла, - гордо и непокорно, повернувшись ко мне боком с этикеткой, словно зная, что я всё равно буду ее штурмовать. Так и хотелось сделать что-нибудь ей назло. Я решил, что именно так и поступлю, и в награду судьба напомнила мне о необходимости сделать еще один телефонный звонок. Я лег на кровать и по памяти набрал номер экспедиторской фирмы.
- Добрый день, говорит Скотт Хэмисдейл. Где-то между Нью-Йорком и Редлифом должен находиться ваш грузовик с моими вещами. В соответствии с договором, завтра он должен быть на месте. Сроки выдерживаются?
- Минуточку! - Что-то щелкнуло, и шипение в трубке внезапно прекратилось. Я отчетливо услышал, как некто, находящийся от меня на расстоянии в половину Северной Америки, стучит по клавишам компьютера и при этом тихо насвистывает. На мгновение наступила тишина, затем еще два раза щелкнули клавиши. - Алло? - Я подтвердил свое присутствие. - Ага, ну так вот, они едут в соответствии с планом. Завтра около двух они должны быть в Редлиф-Хилл. Переулок Сола О'Броджа, четыре, так?
- Так. Всё правильно. Спасибо.
Я разъединился и вдруг сообразил, что за целый день мне даже не пришло в голову сходить взглянуть на свой новый дом, который я пока видел только на экране компа. Почему, черт побери, я об этом не подумал? Может быть… Наверное, только потому, что до сих пор я никогда никуда не переезжал, - сразу же после приезда в Нью-Йорк я занял контору и квартиру после одного типа, которого видел пятнадцать минут, в приемной у адвоката. Казалось, он был счастлив, покидая Большое Яблоко.
- Работы у тебя будет до… черта. - Он явно хотел произнести какое-то другое слово. - Неверные жены, у которых время и мужчины текут сквозь пальцы, злые мужья, ревнующие их к мускулистым парням, которым не повезло в киноиндустрии и мире моды. Кроме того, знаешь, тут каждый день находят около трех десятков трупов, и семья каждого из них может оказаться твоим клиентом. Тысячи адвокатов ищут миллионы шансов для своей клиентуры - алиби, свидетелей, фотографии… Еще тысячи заказчиков - это прокуроры и родственники жертв, которым хочется поджарить чью-нибудь задницу на электрическом стуле. А еще - шантажи, изнасилования, доносы, промышленный шпионаж, вымогательства, мафия, гангстеры… Работы тебе, брат, хватит!
Я не выдержал:
- Так чего же ты, братец, сматываешься?
- За… колебало! - с неожиданной яростью буркнул он.
И это были последние слова, которые я от него услышал, если не считать какого-то неразборчивого бормотания, когда мы пожимали друг другу руки шесть минут спустя. Что-то вроде эпитафии самому себе. Я попытался вспомнить, не хотелось ли мне сказать то же самое, когда я отправлялся в Редлиф, но, видимо, я был не столь решителен, как этот Энди, а может быть, Рэнди Кулявик. Хотя его полные горечи слова я уже через неделю собирался выгравировать на табличке и повесить у себя в гостиной. Тогда победил юношеский оптимизм, ну и кроме того, я всегда мог отстаивать свою правоту, объясняя себе, что если бы не было нужды в моих услугах, мы жили бы в раю. Где я подыхал бы от голода.