- Кто же он?
- Это может быть все тот же Артист. Похоже, он решился на какой-то отчаянный шаг, но что это за шаг и против кого он направлен, я пока что сказать не берусь. Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, этот шаг делает не Артист, а Баварец. Эх, знать бы, кто этот Артист…
- Его знает Сотников, - напомнил я. - Может быть, мне стоит к нему наведаться?
- Утром, - Щеглов покачал головой. - Сейчас он наверняка еще пьян, и ты лишь зря потратишь время. Да и небезопасно тебе ходить по пустым коридорам. А утром обязательно сходи… Тихо! - Он весь напрягся, прислушиваясь к ночной тишине. Я последовал его примеру. - Слышишь?
- Ничего не слышу, - признался я.
Щеглов утвердительно кивнул.
- Утих наш горемыка.
- Заснул, наверное.
Щеглов отрицательно покачал головой.
- Вряд ли. Пойдем! - Он стремительно ринулся к двери, увлекая меня за собой.
- Куда? - удивился я, следуя за ним.
Но Щеглов оставил мой вопрос без внимания. Выскочив в коридор, он тихо, но настойчиво постучал в мячиковский номер.
- Что вы делаете? - недоуменно спросил я.
Но он снова промолчал.
- Кто? - глухо донеслось из-за двери.
- Это я, Щеглов! Откройте, Григорий Адамович, - громко прошептал Щеглов.
Замок щелкнул, и на пороге появился бледный, измученный Мячиков. Голова его была обвязана полотенцем, в глазах затаились тоска и боль.
- Что случилось? - Голос его звучал неприветливо и настороженно.
Щеглов поинтересовался его здоровьем.
- Спасибо, хреново, - ответил Мячиков хмуро.
- А у нас, знаете ли, неприятность, - продолжал Щеглов, - свет погас. Вот мы и решили заглянуть к вам. У вас со светом все в порядке?
Щеглов с любопытством заглянул в номер через плечо Мячикова.
- Как видите, - ответил тот. - Наверное, пробки полетели.
- Я так и думал. А что это у вас, Григорий Адамович, окно открыто настежь?
- Душно. Вы же знаете мой принцип: свежий воздух и сон - лучшие лекарства от всех болезней. Я вот уже было заснул, а вы меня разбудили. - В его голосе чувствовалось раздражение. - Теперь опять зуб разболелся.
- Простите нас, уважаемый Григорий Адамович, мы не знали, что вы спите. Может, анальгин возьмете?
- Я же вам говорил, - еще более раздражаясь, ответил Мячиков, - что я не пью анальгин. Идите спать, Семен Кондратьевич, и не беспокойтесь обо мне, я как-нибудь дотяну до утра, а там… там поглядим.
Мы пожелали ему спокойной ночи и вернулись к себе в номер. Часы показывали начало первого ночи. Щеглов плотно прикрыл за собой дверь и приложил палец к губам. Я замер с раскрытым ртом, повинуясь его жесту, хотя один вопрос вертелся у меня на языке.
- Ложись спать, Максим, утро вечера мудренее.
- А вы?
- А мне сегодня спать нельзя, есть кое-какие мысли. Если что - разбужу.
Минувший день изрядно вымотал меня, и я с удовольствием последовал совету Щеглова. Засыпая, я видел, как он неподвижно сидит на своей кровати и невидящим взглядом смотрит прямо перед собой - Щеглов думал.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
1.
Кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
- Вставай, Максим!
Я открыл глаза и первым делом взглянул на часы: без двадцати два.
- Что случилось?
Темный силуэт Щеглова возвышался над изголовьем моей кровати. Даже не видя в темноте его лица, я чувствовал - он сильно взволнован. До моего слуха донеслись странные звуки, напоминающие шум работающего трактора или… Вертолет!
- Что это? - с тревогой спросил я.
Он приложил палец к губам.
- Это они. Скорее, Максим, а то мы их упустим!
В мгновение ока я был на ногах.
- Пойдем! - приказал Щеглов, когда я оделся. - Только тихо.
- А Мячиков? - прошептал я.
Он покачал головой и, как мне показалось, усмехнулся.
- Пусть отдыхает. Ему сейчас не до нас.
Да, подумал я, когда болят зубы, весь свет не мил.
Мы осторожно вышли в коридор, но, к моему изумлению, отправились не в сторону холла, а в противоположную - туда, где коридор заканчивался тупиком, вернее, небольшим окном. Щеглов не без труда открыл его и взобрался на подоконник.
- Не отставай! - шепнул он и исчез в темном оконном проеме. Тут только я увидел, что в этом месте с наружной стороны здания проходит пожарная лестница. Щеглов, видимо, знал об этом давно. Я мысленно восхитился его умением видеть то, что, казалось бы, видеть совершенно не обязательно.
Недолго думая я последовал его примеру и уже через пару минут оказался на крыше, покрытой слоем сырого, грязно-белого снега, который интенсивно таял и превращался в воду буквально от одного прикосновения к нему. Я мгновенно промок, увязнув чуть ли не по пояс в этой вязкой снегоподобной жиже. Ночь была ясная, лунная, и крыша великолепно просматривалась. Грохотало так, что я не слышал собственного голоса. Кто-то схватил меня за руку и втащил в тень, отбрасываемую широкой вентиляционной трубой.
- Шевелись, Максим! - крикнул Щеглов, сверкнув глазами. - Сейчас начнется… Взгляни-ка наверх.
Я поднял голову. Прямо над нами висел вертолет и яростно вращал лопастями. Страшный ветер, поднятый им, чуть не сдувал нас с крыши.
- Клиент прибыл, - усмехнулся Щеглов, крепко сжимая мою руку. - Теперь гляди в оба.
Из черного брюха вертолета нырнула вниз легкая, чуть заметная лента веревочной лестницы. Чьи-то ноги показались на ее верхних ступеньках.
- Ага! - радостно воскликнул сыщик. - Вот он, голубчик!
Человек спустился уже до середины трапа, когда на противоположном конце крыши метнулась чья-то быстрая тень и скрылась за невысокой постройкой, каких здесь было множество. Крыша была плоская, с бордюром, и перемещаться по ней было легко.
- Если не ошибаюсь, к нам пожаловал Артист собственной персоной, - спокойно произнес Щеглов и кивнул в ту сторону, где только что мелькнула тень неизвестного. Но за всем его видимым спокойствием я сумел разглядеть бурю чувств, клокотавшую в его груди.
Что-то звякнуло у моего уха, ударившись о жесть вентиляционной трубы.
- А, черт! - выругался Щеглов, толкнув меня в укрытие. - Он нас заметил. А метко бьет, мерзавец! Не зацепил?
Я сказал, что нет, не зацепил, и почувствовал дрожь в коленях. Пройди пуля тремя сантиметрами правее, и не писал бы я сейчас эти строки. Удивительно, но я не слышал выстрела.
Выхватив пистолет, Щеглов ринулся вперед. Я последовал за ним, но поскользнулся и во весь рост растянулся в густом месиве из снега, льда и воды. На душе сразу стало гадко и неуютно. В темноте прозвучало два выстрела, чьи-то ноги зашлепали по гудроновому покрытию. Я поднял голову и увидел, как незнакомец поднимается по лестнице, так и не добравшись до крыши. Очевидно, перестрелка спугнула его и он решил убраться, пока еще есть возможность. Сделка не состоялась.
Я бросился туда, где только что, по-моему, мелькнула фигура Щеглова, и чуть было не свалился ему на голову. Щеглов медленно исчезал в зияющем чернотой люке, правой рукой сжимая пистолет, а левой нащупывая невидимые в темноте скобы.
- Быстрей! - крикнул он, скрываясь во мраке.
Следуя за ним, я краем глаза заметил, что вертолет втянул в свое нутро веревочную лестницу и теперь плавно уходил в сторону, одновременно разворачивая корпус.
Я буквально съехал вниз по отвесной стене, едва касаясь ржавых металлических скоб, и очутился на лестничной площадке четвертого этажа. Этаж был погружен во тьму, но как раз над люком висела луна, и в ее холодном свете я едва различил фигуру Щеглова. Щеглов уже несся по лестнице, настигая невидимого врага и освещая себе путь фонарем, и мне оставалось лишь последовать за ним. На площадке третьего этажа мы нос к носу столкнулись с каким-то человеком, внезапно вынырнувшим из темного холла и тут же отпрянувшим назад. В руке его блеснул пистолет.
- Что случилось? - испуганно выкрикнул он.
Голос его показался мне подозрительно знакомым. Щеглов быстро вскинул свой пистолет на уровень груди.
- Не двигаться! - рявкнул он.
Луч фонаря упал на бледное лицо незнакомца. Это был Мячиков.
- Что вы, что вы! - пролепетал он, пятясь в холл. - Это же я, Мячиков! Опомнитесь, Семен Кондратьевич! Да что произошло, в конце концов?!
Щеглов сник и опустил оружие.
- Упустил, - глухо процедил он сквозь зубы.
- Вы видели здесь кого-нибудь? - быстро спросил я Мячикова. - Кто-нибудь пробегал?
- Нет… да… да-да! Пробегал! - вдруг заорал тот. - Как только я услышал выстрелы, сразу же бросился сюда. Вижу - сверху несется…
- Кто?!!
- Мужчина, плотный, высокий, седой, в длинном темном плаще, - затараторил Мячиков, вытаращив глаза. - А что, нужно было его задержать?
- Куда он побежал? - набросился на него я.
- Вниз!
Я резко повернулся к Щеглову.
- Семен Кондратьевич! Что же вы сидите…
В кромешной тьме я смутно различил его силуэт. Щеглов сидел на ступеньках с опущенной головой и совершенно безучастным видом.
- Поздно, - махнул он рукой. - Теперь уже поздно.
Снизу донесся топот множества ног и чьи-то приглушенные голоса. Щеглов резко поднялся.
- Уходим, - сказал он. - Нечисть полезла из "преисподней", и нам лучше убраться с ее пути. Мы еще не готовы к открытой схватке.
- Да-да, пойдемте скорее, - засуетился Мячиков, боязливо озираясь.
Еще не дойдя до своего номера, мы услышали, как несколько человек миновали лестничную площадку третьего этажа и умчались наверх.
- Зря торопитесь, ребята, - криво усмехнулся Щеглов. - Клиент уже отбыл. Проспали вы его.
- Ради всего святого, объясните, что здесь произошло? - взмолился Мячиков.
Мы как раз входили в наш номер. Глаза уже настолько привыкли к темноте, что дискомфорт от отсутствия освещения практически не ощущался.
Я вкратце рассказал ему о только что минувших событиях, хотя, честно признаюсь, сам не до конца понял их смысл.
- Ах, какая жалость, что он от нас ушел! - с сожалением воскликнул Мячиков. Мне показалось, что он заскрипел зубами.
- Артист - это пешка, - возразил Щеглов, - а вот Клиента мы упустили действительно зря.
- Ваша правда, - согласился Мячиков и вдруг застонал.
- Что с вами? - спросил я.
- Болит, - промычал он сквозь зубы. - Так болит, что… Я, с вашего позволения, покину вас, друзья. Мне лучше побыть одному.
- Конечно, идите, - ответил я, от всей души сочувствуя ему. - Если будет совсем плохо, дайте знать.
Мячиков ушел. Минут пять спустя Щеглов приложил ухо к стене, отделяющей наш номер от мячиковского, и прислушался.
- Стонет, - сказал он, садясь на кровать. - Несчастный человек.
- Еще бы! Зубы - дело нешуточное, - отозвался я.
Он вдруг вскочил, приблизился вплотную ко мне и шепнул в самое ухо:
- Запомни: зубы здесь совершенно не причем.
Я вопросительно уставился на него, но спрашивать ни о чем не стал: если нужно, Щеглов сам мне все объяснит. Но вместо этого он спросил:
- Кстати, кто, по-твоему, этот высокий, плотный, седой мужчина, которого видел Мячиков?
- Судя по описанию, это был седой доктор.
- Вот именно, судя по описанию. Ладно, Максим, ложись спать. Надеюсь, до утра больше ничего не произойдет.
Он оказался прав. Остаток ночи прошел спокойно, и тем не менее я долго не мог заснуть. В голове была сплошная каша, события, следовавшие одно за другим, совершенно сбили меня с толку. И лишь под утро я забылся тревожным, тяжелым сном, наполненным какими-то жуткими, сюрреалистическими сновидениями.
2.
Проснулся я поздно и сразу же вскочил с постели. Целый сонм дурных предчувствий не давал мне покоя. Щеглова в номере не было. Быстро одевшись, я вышел в коридор.
У раскрытого окна, того самого, через которое мы совершили ночную вылазку, спиной к коридору стоял Щеглов и курил. На подоконнике красовалось уже не менее полудюжины окурков.
- Встал? - покосился он на меня через плечо. - Отлично. Ступай к Сотникову и выпытай у него все до конца. Постарайся, Максим, сделать это, очень тебя прошу. И запомни: главное - истинное имя Артиста.
Дверь ближайшего номера отворилась, и из нее показался Мячиков. Ночью из-за темноты я не мог его хорошо разглядеть, но сейчас… Сейчас перед нами стоял человек, лишь отдаленно напоминавший того жизнерадостного, вечно улыбающегося Мячикова, которого я знал всего лишь сутки назад. Григорий Адамович был не то что бледен - он был зелен, зелен до желтизны, щеки его ввалились, глаза горели лихорадочным огнем, губы дрожали.
- У вас жар! - кинулся я к нему.
- Нет! - выкрикнул он и предостерегающе поднял руку, как бы останавливая меня.
- Да что с вами? Я позову врача.
- Не надо врача! - Голос его срывался. - Никого не надо. Это вы во всем виноваты. Вы… вы… Простите, мне очень плохо, я вряд ли дотяну до вечера. Еще раз простите.
Шатаясь, он прошел в туалет.
- По-моему, он бредит, - шепнул я Щеглову, но тот отрицательно покачал головой.
- Нет, Максим, это не бред.
- Что же это тогда?
- Ступай к Сотникову, - вместо ответа сказал он. - И будь осторожен.
Как я и предполагал, медпункт оказался на замке. Я спустился в биллиардную, но не рискнул заходить в само помещение, дабы не встречаться с алтайцами, опознавшими меня накануне, а притаился у входа, в темной нише, где меня никто не мог заметить. В первую очередь я прислушался к голосам, доносившимся из биллиардной, и без труда узнал тех, кого я здесь, собственно, и ожидал встретить. Это были алтайцы, все четверо. Они громко спорили, совершенно не заботясь о том, что их может услышать кто-то посторонний. Их слова без искажений долетали до меня, и мне оставалось только слушать.
- Ты все-таки думаешь, что этот чертов Клиент где-то здесь?
- Почем я знаю! Но в том, что Артист встречался с ним, не сомневаюсь.
- Мне кажется, Артист на крыше был не один. Никто не слышал выстрелов?
- Крестись, если кажется.
- Я слышал, но точно утверждать не могу.
- Что же это может значить? Баварец божится, что в тот час дрых без задних ног и абсолютно ничего не слышал, а когда прибыл туда со своими парнями, вертолета и след простыл. Можно ему верить?
- Кто ж его разберет? Впрочем, я скорее поверю, что он дрых, чем в то, что всю ночь продежурил на крыше, карауля Клиента.
- А я ведь его предупреждал, что Клиент может объявиться в любую минуту!
- Кто ж знал, что тот воспользуется вертолетом!
- Да ты высунь свой нос наружу - на чем же еще сюда доберешься?
- Что верно, то верно. Но кто же тогда носился по крыше?
- А ты у Артиста спроси, он тебе скажет, с кем он там в кошки-мышки играл.
- Вот сам и спрашивай, а мне еще жизнь дорога.
- Ха-ха-ха!
- Эй, Самсон, хорош дрыхнуть, сгоняй к Лекарю за пойлом!
Я насторожился. Теперь было ясно, что доктора Сотникова здесь нет, зато был Самсон, которого я во что бы то ни стало должен увидеть. Интересно, кто же им окажется?..
Из глубины биллиардной послышалось чье-то кряхтение, сопение и бормотание - и снова требовательный голос одного из алтайцев:
- Вставай, вставай, боров жирный! Заодно пустую посуду снеси, чтоб здесь не маячила. Во, нализался!
- Иду, иду, - проворчал кто-то в ответ.
Я вжался в стену, слившись с темнотой, и стал ждать. И вот наконец мимо меня, шатаясь и чертыхаясь, с пустой четырехгранной бутылью в руке, проковылял сам директор дома отдыха. Вот так штука! Выходит, он и был Самсоном!
Я решил подождать, когда он вернется. Интересно, достучится ли он до Сотникова?..
Самсон вернулся на удивление быстро. Он пронесся мимо меня, совершенно трезвый и с выпученными от ужаса глазами.
- Лекарь повесился! - крикнул он с порога.
В ответ раздалась длинная, густая, аж до самых пят пробирающая брань.
Я выскочил из своего укрытия и бросился наверх. В кабинете врача хозяйничали Щеглов, седой врач и две женщины из отдыхающих. Тело Сотникова к моменту моего появления уже сняли с петли, и теперь оно покоилось на очищенном от хлама столе. Щеглов бросил на меня хмурый взгляд и промолчал. Лицо его было серым и злым. Смотреть на несчастного Сотникова я не мог, поэтому с пристрастием осмотрел петлю. Петля была сделана из тонкой капроновой веревки и крепилась за вентиляционную решетку под самым потолком в углу кабинета. Она висела достаточно высоко, и я непроизвольно начал шарить глазами в поисках какой-нибудь табуретки или стула, с которых можно было добраться до нее, но ничего, кроме кресла у письменного стола, не обнаружил. Я вопросительно посмотрел на Щеглова и встретил его многозначительный взгляд.
Седой доктор окончил осмотр тела и сказал:
- Смерть наступила не менее двенадцати часов назад.
Щеглов издал какой-то мычащий звук и громко захрустел скулами.
- Ах я осел! - процедил он сквозь зубы, закатывая глаза. - Ведь я должен был предвидеть это! Двенадцать часов!.. - Он повернулся ко мне. - В десять часов вечера он был еще жив. Ты понял?
Да, я понял. В десять часов он был еще жив, я прождал его на лестнице до одиннадцати, а в одиннадцать… Если седой доктор не ошибся, в одиннадцать его в живых уже не было. Значит, он повесился в интервале от десяти до одиннадцати вечера. Я взглянул на часы: половина одиннадцатого. Так-то. Пока я ждал его, поддавшись на провокацию, он сводил счеты с жизнью.
На душе было муторно и гадко. Не сказав никому ни слова, я вернулся в номер, завалился на кровать и впервые за эти дни задумался о бренности человеческого существования.
3.
Сколько я так пролежал, не помню, может быть, минут тридцать. Из коридора вдруг донесся какой-то шум. Я выскочил за дверь и увидел нескольких человек, бегущих в мою сторону из противоположного конца коридора. Они что-то кричали и отчаянно махали руками. Я поспешил им навстречу. Словно из-под земли вырос Щеглов.
- Стойте! - крикнул он. - Что случилось?
- Там… там… там человек! - прохрипел один из бежавших, пожилой мужчина в вязаном свитере, и махнул рукой куда-то в сторону. - Под окнами лежит!
- Где?!
Мы бросились к окну в холле и попытались открыть его, но оно до того срослось с рамой, что нам пришлось изрядно попотеть, прежде чем мы добились результата. Я, Щеглов и еще кто-то выглянули вниз.
Человек неподвижно лежал под окнами противоположного крыла здания, справа от нас. По его позе можно было предположить, что он либо упал с крыши, либо его сбросили оттуда. Прямо над ним свисал длинный канат с узлами, верхний конец которого скрывался в окне четвертого этажа.
- Так, понятно, - пробормотал Щеглов и повернулся к седому доктору, только что подошедшему. - Вы уже в курсе, доктор? - Тот кивнул. - Тогда идемте скорее!
Они помчались вниз, к выходу, я же отправился на четвертый этаж. Туда я поднимался впервые.