Сэм чувствовала внутри себя тяжелый куль, болезненную опухоль на сердце. Никогда больше она не скажет ему самые очевидные вещи так, чтобы взбесить его до белого каления – потому что он никогда не мог понять, шутит она или нет. Она ощущала тяжесть внутри себя как то, что нужно родить, но что никак не хотело выходить наружу. Просто удивительно обнаружить, что тебе так не хватает того, чье настоящее лицо ты не видела ни разу.
Что бы он сказал сейчас? подумала она. Все исчезло, включая Рени, сама Сэм заперта в середине ничто.
Сидим по шею в фенфене и ждем, когда начнется прилив, вот что он как-то раз сказал ей в Срединной Стране, когда они на мгновение перестали набивать сокровищами карманы и обнаружили двадцатиметровую змею, которая расположилась поперек единственного выхода из подземной комнаты.
Я именно там, Гардино, подумала она. На этот раз по-настоящему. Жду когда начнется прилив...
!Ксаббу увидел слезы, текущие по ее глазам, сел рядом и обнял ее сильными жилистыми руками. И как раз тогда, когда слезы угрожали переполнить ее, из тумана появилась высокая фигура.
– Я знал, что она была самой заслуживающей доверия из вас, – неприязненно сказал Жонглер, – но я не думал, что вы двое можете так быстро пасть духом в ее отсутствие. Неужели у вас вообще нет позвоночника? Мы должны идти.
Человек с костистым лицом был настолько неприятен Сэм, что она даже не могла смотреть на него, но !Ксаббу рядом с ней напрягся. – Глупо идти, если не знаешь куда, – сказал маленький мужчина. – Ты уже искал. Ну, повезло ли тебе больше, чем мне?
Жонглер тихонько зашипел, как если бы из него начал выходить пар. – Нет. Ничего. Если бы я шел не так аккуратно и не возвращался в точности по своим следам, вы бы меня больше не увидели.
– Я бы не огорчилась.
Жонглер не обратил на нее внимания. – Именно это, без сомнения, случилось с вашим товарищем. Ушла куда-то после того, как мы перенеслись в это место, и не смогла найти дорогу назад.
– Рени не могла сделать такую глупость, – твердо сказал !Ксаббу. – Она слишком умна.
Жонглер презрительно махнул рукой. – Выбирай любое объяснение, но, тем не менее, она заблудилась. И Клемент, тоже. – Он холодно улыбнулся. – Мы можем быть уверены, я полагаю, что они не сбежали.
!Ксаббу встал на ноги. Он был на голову ниже Жонглера, но что-то в его осанке заставило более высокого человека отступить назад. – Если тебе нечего сказать что-нибудь полезное, перестань вообще говорить о ней. Сейчас.
Жонглер со скукой посмотрел на него, сверх вниз, в его взгляде мелькнуло изумление. – Успокойся, приятель. Это было просто замечание...
– Больше никаких замечаний. – !Ксаббу посмотрел на Жонглера долгим взглядом, а Сэм смотрела на них обоих, внезапно с неудовольствием обнаружив, что без !Ксаббу она осталась бы один на один с этим древним монстром. Жонглер в ответ уставился на !Ксаббу. Наконец !Ксаббу опустил руку и коснулся ее руки. – В одном он прав, Сэм. Мы можем еще немного подождать Рени, но даже если она недалеко, мы скорее всего не найдем ее. Звук плохо распространяется в этом месте. Она может пройти в сотне метров от нас, и мы этого не узнаем. Когда-то мы должны идти и надеятся, что найдем ее по дороге.
– Мы... мы не можем уйти без нее!
На какое-то мгновение горделивая осанка !Ксаббу исчезла, приоткрыв Сэм боль, которую он скрывал. – Если... если с ней что-то случилось... – Он остановился и бросил взгляд на Жонглера, очевидно не желая показывать свои чувства в его присутствии. – Если мы не сможем найти ее, мы обязаны идти, ради ее памяти. Не забывай, именно любовь к своему брату привела ее сюда. Она бы хотела, чтобы мы попытались помочь ему даже без нее.
Он говорил обычным спокойным голосом, но за словами чувствовалось такое горе, что Сэм почувствовала, как будто ее собственная река отчаяния встретилась с другой, ничуть не меньшей – и если они оба не будут бороться с собой, объединившиеся потоки переполнят берега и смоют весь мир.
Плохая видимость означала, что ей надо оставаться как можно ближе к Жонглеру, и, пока !Ксаббу работал, ей приходилось сдерживать свою ненависть к этому человеку. Его гордое лицо казалось высеченным из камня, настоящий памятник – как у отца Сэм, когда тот бывал строгим и злым, и оно не смягчалось чувством юмора, из-за которого Сэм всегда хотелось поддразнить отца. Она никак не могла перестать спрашивать себя, как такой богатый и могущественный человек превратился в нечто и исковеркал своей жестокостью столько жизней... для чего? Для того, чтобы сохранять себя живым? Наслаждаться столетиями холодной несчастливой власти? Сэм и в лучшие времена не понимала, почему старики хотят жить и жить, далеко заходя за точку, после которой они не могут сделать ничего стоящего; а люди вроде Жонглера, жившего уже третий отпущенный людям срок, были ей совершенно непонятны.
Орландо тоже боялся умереть – она только сейчас сообразила, что все эти смертельно-опасные симуляции означали для него только подготовку к тому, что должно было произойти так скоро. Но даже если бы у него была возможность ускользнуть от смерти, сделал ли бы он то, что сделал этот человек, забрал ли бы жизни невинных детей в обмен на свою? Она не верила в это. Только не ее Орландо, который веровал в Приключения Носителя Кольца так, как люди Круга верили в бога. Только не Орландо Гардинер, который не раз говорил ей, что самая важная вещь на свете – быть настоящим героем, даже если об этом никто не знает. Она на самом деле верил, что не имеет значения, что происходит или что кто-нибудь другой думает о тебе – важно только то, что ты знаешь о самом себе.
В те времена, когда она сражалась с мамой за свое имя, отец как-то раз сказал ей: "Если ты хочешь быть Сэм, будь ей – но только самой лучшей Сэм на свете. – Его ироническая усмешка внезапно сменилась смехом. – Кто-нибудь должен записать эти слова в книге для детей. "
Она скучала по отцу и по нервной большеглазой маме, и внезапно боль от разлуки с ними стала ничуть не меньше боли от потери Орландо, и в какое-то мгновение тень едва не проглотила ее. Сэм посмотрела на Жонглера, сидевшего в нескольких метрах от нее и плохо видного – то ли из-за тумана, то ли из-за ее усталых глаз. Теперь она точно знала, что никогда не будет такой как он – злой, холодной и одинокой, что бы с ней не случилось.
Туман пошевелился, оторвав ее от печальных мыслей. Из него появилась маленькая фигурка !Ксаббу. Он уселся рядом с ней, осторожно, как если бы все его тело болело.
– Ну? – щелкнул Жонглер.
!Ксаббу не обратил на него внимания. Он взял руку Сэм – она еще не очень привыкла к его аккуратным осторожным прикосновениям, но уже обнаружила, что это успокаивает – и спросил ее, как он себя чувствует.
– Лучше, как мне кажется. – Сэм слегка улыбнулась, осознав что сказала правду. – Сработало?
Он устало вернул улыбку. – Как я часто говорил Рени, мои таланты не то, что можно включать и выключать. Но я думаю, что мне удалось понять смысл вещей, хотя бы немного.
Жонглер тихонько зашипел. – Любой другой человек моего поколения хорошо бы посмеялся, увидев что я доверил свою жизнь двоим африканцам и, если я не ошибся в этой девочке, одной креолке – и мы уже потеряли одну африканку. – Он округлил глаза. – Но я никогда не был расистом. Если твой инстинкт покажет тебе выход из этого мира, тогда, черт побери, не забудь сказать нам об этом.
!Ксаббу бросил на него взгляд, наполненный настоящей ненавистью – чуть ли не самая сильная эмоция, которую Сэм видела у него. – Это не "инстинкт", во всяком смысле в том смысле, какой ты имеешь в виду. Всему, что я знаю о том, как находить путь, меня научили в семье отца. Меня научили и еще кое-чему другому, которого ты, похоже, тоже не знаешь – доброте и здравому смыслу. – Он повернулся спиной к Жонглеру, который застыл между ненавистью и кислым оживлением. – Прости, Сэм, что оставил тебя наедине с этим человеком, но я должен был отойти достаточно далеко, чтобы не видеть вас и даже не слышать вашего дыхания. В этой сети все намного страннее, чем в настоящем мире, и даже в лучшее время трудно понять смысл вещей. Но это место еще хуже – недаром недавно я сказал, что здесь вообще ни у чего нет смысла, кроме нас самих. Скорее всего это правда – но как умирающий от голода человек надеется услышать запах дичи, так и я убедил себя, что это неправда.
– Ты думаешь... что почуял что-то?
– Не совсем так, Сэм. Долгое время я просто сидел, пытаясь, как я уже сказал, забыть звуки и запахи тебя и... этого человека. Через какое-то время у меня появилась надежда, что я смогу услышать, если Рени позовет нас издалека. – Он печально покачал головой. – Но еще через какое-то время я сдался и просто... открыл себя. Это не мистика, – поспешно сказал он, взглянув через плечо на Жонглера. – Скорее способность по-настоящему слышать, ощущать, видеть – то, что люди из города делают очень редко, потому что любая вещь, в которой они нуждаются, приходит к ним, торопится к ним, как если бы ею выстрелили из ружья. – Его лицо стало серьезнее, как если бы он искал подходящие слова. – Через какое-то время я начал что-то чувствовать. Примерно так, как Мартина чувствует смысл вещей – мне потребовалось время, чтобы понять местные образцы – но я думаю, что в меня проникла тишина и... какое слово? Одиночество? И у меня появилась возможность слышать этот мир. – Он опять взял руку Сэм и встал. – Туда, – сказал он, указывая на очередную порцию жемчужного ничто, ничем не отличающуюся от других. – Быть может мое сознание обманывает меня, но я чувствую, что в этом направлении что-то есть.
– Что-то? – сдержанно сказал Жонглер, но Сэм явственно расслышала гнев, бурливший под спокойной поверхностью.
Внезапно инстинкт подсказал ей, как должен себя чувствовать человек, вроде него, привыкший не зависеть ни от кого, вынужденный опираться на того, кого он считает слегка цивилизованным дикарем.
Сколько же ему лет? спросила себя Сэм и едва не содрогнулась. Двести, больше? Когда он родился, ее предки были рабами, или нет?
– Да, я чувствую... что-то, – сказал !Ксаббу. – Другого слова нет. Я говорю так не потому, что хочу запутать тебя. Это какое-то уплотнение, или, возможно, более активное движение, или далекое изменение того, что обычно здесь, или... что-то. Как призрак следа на песке, когда все остальное сдул ветер. Может быть тень. Но это там. Я иду туда и, думаю, Сэм идет со мной.
– Чертовски верно. – Кроме того, а что еще? Сидеть вечно в этом тумане и ждать у моря погоды? Ни Орландо, ни Рени так не делали.
Жонглер внимательно поглядел на !Ксаббу. На этот раз не надо было никакого инстинкта, чтобы понять его мысли. Он пытался понять, врет ли ему !Ксаббу, сошел ли он с ума или просто ошибается. Сэм знала, что никогда не пожалеет таких противных мужиков как Жонглер, но, конечно, он должен был подозревать всех и все. Он смотрел на мир уродливым и несчастным взором.
– Хорошо, веди. – Жонглер, даже голый, производил впечатление короля, даровавшего милость крестьянину. – Все лучше, чем сидеть здесь.
В ТРЕТИЙ раз Рени с трудом нашла путь назад. Было очень странно использовать еле волочащего ноги полоумного Рикардо Клемента как магнит, и еще более странно испытать чувство удовольствия и освобождения, увидев его сидящую фигуру посреди ничто.
А что, если бы он ушел? спросила она саму себя. Даже если бы я опять нашла его, это произошло бы в другом месте, которое !Ксаббу и Сэм, возможно, уже проверили. Тогда они бы принялись искать меня там, где я уже была...
Все это предполагало, что оба ее друга живы – что эта чертова сеть не засосала их и не переодела в кого-то другого. Она не могла позволить себе вообще думать об этой альтернативе.
И не могла позволить себе бесконечно блуждать в тумане. Не то, чтобы одно место отличалось от другого – бесшовная однообразная серость тянулась во все стороны над невидимой землей-полом, плоской как бильярдный стол; везде царствовали молчание и пустота. Она могла бы оставаться на месте, могла идти, везде одно и то же.
Было бы преувеличением сказать, что Клемент обрадовался, увидев ее – он слегка приподнял голову – но безусловно он понял, что она вернулась: его глаза следила за ней, и, после того как она уселась в нескольких метрах от него, он слегка подвинулся, как бы указывая на место между ними – место, на котором в другом мире можно бы разжечь костер.
За костер Рени отдала бы свою руку. И еще ногу и, возможно, другие органы за !Ксаббу и Сэм, сидевших вокруг костра вместе с ней.
Я не должна думать о том, как мало нас осталось – не надо испытывать судьбу. Лучше смотреть на то, что осталось. Я. И... этот...
Рикардо Клемент смотрел на нее так тихо и спокойно, что казался картиной в музее. И у нее даже в мыслях не было, что картина может заговорить.
– Кто... ты? – спросил Клемент.
Рени вздрогнула от неожиданности; ей понадобилось несколько мгновений, чтобы ответить. – Кто я? – Говорить было трудно: она охрипла, непрерывно зовя товарищей. – Что ты имеешь в виду? Я женщина. Африканская женщина. Я та, кому ты и твои богатые друзья... сделали больно. – У нее не было слов, чтобы объяснить свои чувства к Стивену, и беспомощность последних часов сделали их еще хуже, чем обычно.
Клемент продолжал глядеть. В его глазах что-то шевельнулось, но очень-очень глубоко. – Это... длинное имя, – наконец сказал он. – Кажется... очень длинное.
– Имя? – Боже праведный, подумала она, эта Церемония по-настоящему выжгла ему мозги. Или нет? – Это не мое имя, это то, кто я... – Она остановилась и глубоко вздохнула. – Мое имя...? – Она не очень-то хотела говорить его, хотя давным давно отказалась от анонимности. Что-то с ним происходило, что-то неприятное, неправильное, не подходящее для детской невинности поврежденного мозга. Не означает ли это внезапное оживление, что старый Рикардо Клемент возвращается на поверхность, или, быть может, новая версия старого негодяя учится пользоваться своими возможностями?
– Меня зовут Рени, – наконец сказала она.
Клемент не ответил, но по-прежнему не отрывал от нее глаз, как если бы формировал визуальное изображение, подходящее к новообретенному имени.
Рени вздохнула. Этот полоумный – самая маленькая из всех ее проблем. Она в пустоте уже полдня – и ничего не изменилось. Она кричала до тех пор, пока не охрипла, сделала дюжину маленьких кругов, ничего. Здесь не было ничего, что можно было бы назвать землей, никаких ориентиров, ни направленного света, ни звуков, кроме тех, которых она производила сам. Но если я останусь здесь, здесьи умру. Или сердце Стивена наконец не выдержит и он умрет на больничной кровати, и тогда все, что я делаю, окажется бесполезным. Даже через этот бесконечный полупрозрачный туман она видела дорогое лицо Стивена, дорогое и ужасное – невидящие глаза, пепельная кожа, отвисшая челюсть с аппаратом для искусственного дыхания. Высохший, свернувшийся калачиком. Как рыба, вытащенная из воды и брошенная в грязь. О Боже, дай мне увидеть его другим!
Но если она не может ничего сделать, что она за человек? Рени до сих пор не понимал, как она очутилась в ничто, где нельзя было ничего делать, даже существовать. Но разве есть из чего выбирать? У нее нет ничего, кроме зажигалки, да и та, хотя Рени несколько раз пыталась открыть проход, оставалась разочаровающе инертной, как и раньше.
– Где... это... место? – спросил Клемент.
Рени крепко выругалась, про себя, потом решила, что заслужила это маленькое удовольствие, и выругалась вслух. Похоже ей надо быть готовой в таким вот неожиданным замечаниям, да.
– Не знаю. Я не знаю ничего. Жонглер уже сказал, что мы не в сети, и это... это больше не сеть. Мне кажется, он прав. – Она посмотрела на него. – Ты ничего не понял, верно?
– Длинное имя. Имена мест... если их говорить... обычно не такие длинные.
Она вздохнула и покачала головой. Рени начала думать, что он нравился ей намного больше, когда мог говорить только "Я Рикардо Клемент".
Рени вернулась к самой насущной проблеме – что делать в нигде – и провела молчаливые четверть часа вспоминая все, что случилось с того мгновения, когда она в последний раз была с !Ксаббу и другими, но не смогла найти ничего, что помогло бы ей сформулировать теорию, как они разделились. Скользкая серость вокруг выглядела очень похожей на серебряные облака, окружавшие гору, но невозможно было понять, куда исчезла гора и ее товарищи. Она заснула, а потом проснулась в этом мире. Быть может причина всего этот странный сон? Она попыталась припомнить детали, обрушившийся на нее хаос, долгую темноту, ободряющее появление эфемерных призраков, но все казалось смутным и далеким, и в любом случае ничего не объясняло.
Да, головоломка. Вроде замкнутой комнаты наоборот, как в загадочных историях – но не как войти в закрытую на замок комнату, а как выйти из никуда в куда-то... куда угодно.
А у нее есть только клочки одежды, сделанные из костюма Орландо и зажигалка. И зажигалка не хочет открывать ворота, хотя именно для этого и предназначена. Быть может можно ее использовать как-нибудь иначе?
Если бы у меня была сигарета, я бы ее зажгла, угрюмо подумала она.
И тут ей пришла в голову внезапная мысль. Бледная пустота вокруг, неестественная и вероятно бесконечная – не может ли это быть Белым Океаном, о котором говорили Пол Джонас и другие? Сетевые дети говорили о нем, как о таинственном месте, которое надо пересечь, чтобы добраться до Земли Обетованной. Не означает ли это, что по ту сторону пустоты что-то есть? Ободряющая мысль. Но даже если это правда, у нее нет никаких мыслей, как туда попасть.
Она вытащила зажигалку, лежавшую между грудями, и подняла ее вверх. Прежде чем уйти из Дома, она, !Ксаббу и Мартина провели много времени, изучая ее, и все таки узнали не слишком много о ее настоящих возможностях – как если бы инопланетяне обнаружили автомобиль и, после многих экспериментов и ошибок, научились включать поворотные огни.
Дальнейшие эксперименты многому научили ее, и, быть может, это и есть выход из нынешней дилеммы, но осмелится ли она рискнуть? Поначалу она смеялась над опасениями Жонглера – главным образом из-за ненависти к этому человеку. Но когда из зажигалки донесся мурлыкающий голос Дреда – шепчущий из того, что давило ее кожу несколькими мгновениями раньше – она почувствовала себя так, как если по ней поползли жуки. Стоит ли ей рисковать и объявлять о себе, используя коммуникатор, встроенный в устройство? Единственным человеком, помимо Дреда, обладавшим таким же устройством, была Мартина, а она, судя по всему, вовсе не в том положении, чтобы помочь кому бы то ни было.
Допустим я добралась до нее. Что мне ей сказать? "Мартина, найди меня, я посреди серого тумана".
Она подняла зажигалку и повернула ее, рефлекторно пытаясь поймать свет, который в этом мире не падал ни под каким углом. Она взглянула на витиеватое "Я", букву, образованную переплетшимися виноградными лозами и листьями, как если бы это была статуя в забытом саду. Жонглер вроде бы называл имя этого ублюдка. А, да, Якубиан. Тот самый, которого убил Орландо. В ее животе поднялась настоящая буря. Надеюсь, Т-четыре-Б воздал Якубиану по его грехам. Надеюсь, он никогда не получит и мгновение покоя.