– Папа, – бросилась она к решётке. – Я думала, свидание не дадут.
– Мне и не дали, – негромко признался отец и просунул руку сквозь первую решётку, насколько смог. – Не думал, что когда-то скажу так, но хорошо, что есть люди, которых можно подкупить. Мне дали всего три минуты.
Кира просунула обе руки в решётку и обхватила ими руку отца. Слёзы неудержимо потекли по её щекам. Отец старался держаться спокойно.
– Мне-то хоть скажи, чтобы хотя бы я знал, – попросил мужчина.
– Я его не трогала, я подошла, чтобы помочь, а он…
– Я верю. Только им этого не объяснить. Я постараюсь тебе чем-нибудь помочь, ты только держись.
Кира молча смотрела на него, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься.
Дверь вновь открылась.
– Время, – негромко сказал охранник и огляделся по сторонам.
– Я люблю тебя, – дрожащим голосом сказала Кира, сжав руку отца. Губы её задрожали, плечи затряслись, слёзы потекли по подбородку.
– Я тоже тебя люблю. Держись, может, там кто-то тебе поверит и поможет.
Он отошёл от клетки, смотря на дочь, крепко сжавшую стальные прутья руками.
– Быстрей, быстрей, – поторопил охранник.
Отец, хромая, вышел, дверь сразу захлопнулась. Кира сползла на пол и закрыла лицо руками.
Спустя несколько часов снова вошли. Это были двое полицейских и ещё какой-то мужчина в гражданском.
– Встать, – потребовал тот, в гражданском.
Кира сидящая на полу, опустив, голову не отреагировала.
– Встать, оглашается приговор, – немного борзо снова потребовал мужчина.
– Идите вы на… – непечатно выругалась Кира.
– Я так смотрю, на официальную форму можно забить. Ты приговорена заочно к изгнанию и запретом на укрытие в любой крепости Альянса, сроком на три года. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Один из полицейских открыл клетку и, подняв Киру за плечо, вывел.
Спустя какое-то время её вели по техническому коридору крепости. На немного опухшей правой её кисти – свежая наколка. Изображён человеческий череп, за ним две пятиконечные звезды со сложной окантовкой и символами, снизу дата 14.05.0015. – дата вынесения приговора. Это была ещё одна особенность наказания, ведь даже по истечению срока наколка остаётся, и все сразу понимают, что это за человек.
В зависимости от тяжести преступления было разное количество звёзд, от одной до пяти. Звёзды – это печать, наносимая специальным аппаратом практически мгновенно, в отличие от черепа и даты, набиваемых по-старинке. Скопировать печать вручную было крайне сложно. Наносилось клеймо на разные части тела. Дело в том, что конечности, на которые набивались наколки, могли быть утеряны в бою, и не только в бою…
Наколка с пятью звёздами имела больший размер и набивалась на лице и частично на шее. Также, в зависимости от тяжести преступления, изгоняли с разным набором амуниции. К примеру, за убийство более трёх лиц с особой жестокостью осуждённого вывозили подальше от крепости и оставляли связанным по рукам и ногам, не оставляя ничего. В таком случае смерть была почти неминуема. Или приговаривали к казни на электрическом стуле.
Приговорённую ввели в комнату. Это напоминало обычную однокомнатную квартирку, только без кухни. Обстановка тут была обычная, домашняя. На стене напротив двуспальной кровати висел ЖК-телевизор, через USB-вход к нему был подключён носитель со множеством фильмов и музыки. Правда, полки были полупустыми. На них стояли в основном фото городов и природы в рамках и стопки дисков. По закону, приговорённый проводил последние сутки в этой квартире. Ему давали возможность выспаться на нормальной кровати, хорошо кормили, вне зависимости от степени тяжести его преступления. Ведь в большинстве случаев приговорённые по истечению срока не появлялись в крепостях по разным причинам, в основном они погибали в первые полгода наказания, в большинстве случаев от болезней и химического отравления.
Дверь за спиной плавно закрылась. Кира подошла к окну. Комната находилась в стене крепости под самым потолком первого этажа. Окно было без решёток, но стеклопакет был сплошной и не открывался.
Она села на подоконник, обхватила колени руками, голову положила на холодное стекло. Сквозь собственное отражение в стекле она смотрела на город, на серые крыши, на слабо светящиеся улицы-трещины, расползшиеся меж бетонных коробок, настроенных вплотную друг с другом. Хотя сам город её абсолютно не интересовал, она ушла глубоко в себя и смотрела в никуда. Слёзы больше не текли из её серо-зелёных глаз, они будто кончились.
Просидев так несколько часов, пока освещение в городе не переключили с бледно-жёлтого на белое и синее, что означало наступление полуночи, она лениво сползла с окна. Она приняла душ, пробыв там почти час. После она развалилась на кровати.
В нише с небольшим окошком возле двери появился поднос с едой. Кира почувствовала ароматный запах, но кусок в горло не лез.
Она взяла валяющийся на кровати пульт и включила первый попавшийся фильм. Как на зло, это оказался один из новых триллеров о группе людей, выживающих в руинах бывшего города. Она не вникала в сюжет, она просто смотрела на мелькающие кадры, погрузившись в себя.
На следующий день, когда принесли завтрак, Кира всё же не отказалась от него, пара дней голодовки дала о себе знать.
Через пару часов в комнату вошёл парень лет двадцати, в синем военном камуфляже, в бронежилете, но без оружия. Его коротко остриженные светлые волосы и гладкое лицо с карими, слегка прикрытыми глазами имели спокойный, но в тоже время собранный вид. Манера его движений и не громкая, но чёткая речь, говорили многое о его характере. Его нельзя было назвать простым и понятным парнем, капля скрытности всё же присутствовала в этом светлом с виду человеке.
Он положил на кровать сложенную чёрную форму с широкой серой полосой по бокам, сверху положил чёрную кепку, на пол поставил ботинки.
– Оденешь это. На выход через три часа, – мягко сказал парень, подойдя ближе к Кире, сидящей на окне и наблюдающей за прохожими внизу.
– Я это не одену, – заявила Кира, не поворачиваясь к парню.
Это был её бывший одноклассник Антон Тихий, с пятого по одиннадцатый класс они сидели за одной партой. Хотя они и не были лучшими друзьями или что-то вроде того, всё же хорошо общались и подумать не могли, что вот так окажутся по разные стороны закона.
– Кир, не обрекай себя на очередную унизительную процедуру. Не наденешь сама, тебя оденут, но повезут тебя только в этом и ни в чём другом, – всё так же мягко и тихо говорил Антон. – Дело сшили быстро, белыми нитками, но… похоже, всё не так просто.
Кира сидела молча, презрительно глядя на бывшего одноклассника.
Он подошёл ещё ближе и заговорил вполголоса: "Кто будет тебя конвоировать, уже известно, в их число вхожу и я. Я кое-что успел подготовить. Немного, конечно, но всё же лучше, чем ничего. Там, где тебя оставят, стоит старый автобус, заглянешь под него. Выслеживай патрули. Время патрулирования нашего отряда, в котором я с недавнего времени, с 9:40-ка до 12:40-ка. Просто высматривай меня и дай знак, желательно, чтобы заметил его только я".
Кира недоверчиво покосилась на Антона.
– Тихий, тебе чо от меня надо?
– Ничо мне от тебя не надо, расслабься.
– Ну и зачем тогда всё это? Давай выкладывай.
– Мы с тобой с пятого класса вместе. Похоже, я второй человек в крепости, который тебе полностью верит, я и твой отец.
– А если всё-таки я его убила? – Спросила Кира, внимательно смотря ему в глаза.
Антон ничуть не смутился и ответил сразу же: "Это не могла быть ты".
Он многозначительно улыбнулся и торопливо вышел.
Кира, в чёрной форме с серой полосой по бокам и солдатским мешком-рюкзаком за спиной, шла в сопровождении двух бойцов спецподразделения отряда "Тигр". Руки её были скованны наручниками. Они шли по кабельному коллектору, над головой светили голубоватые лампы дневного света. Местами пол был решетчатый и под ним проходили то жёлтые газовые трубы, то паропроводы, то какие-то провода.
Спустя двадцать минут они вышли из подвала одной из многоэтажек. На улице ждали ещё четверо бойцов "Тигр".
Киру закованную в наручники вели по одной из главных улиц, под конвоем шестерых бойцов с автоматами, готовыми выпустить очередь на любое неверное движение приговорённой. Это было очередное унижение, приговорённую должны были вести несколько кварталов до ворот по наполненной людьми улице. Специально, разумеется, граждан никто не предупреждал во избежание столпотворений и провокаций. Хотя такие случаи были редкостью, этот нюанс был прописан как один из обязательных пунктов приговора.
Один из конвоиров повернул кепку Киры козырьком назад, козырёк до этого был опущен на глаза. Люди расступались перед конвоем. Кто-то смотрел на Киру с презрением, кто-то с ненавистью, кто-то показывал пальцем, а кому-то и вовсе не было никакого дела.
Наконец её довели до огромных ворот. Двустворчатые огромные ворота толщиной около полуметра были выпуклой формы. Выпуклыми во внешнюю сторону крепости они были для того, чтобы лучше выдерживать взрывную волну от ядерного удара. Таких ворот было семь.
За воротами стояли БМП и военный "хаммер". Возле машин находились восемь солдат в обычном солдатском камуфляже с автоматами за спиной, латах и мечами на поясе. Среди них был и Антон Тихий.
Киру усадили на заднее сидение "хаммера", от водителя она была отгорожена решёткой и стальной сеткой. Бойцы попрыгали в БМП, кроме Антона и ещё одного, севших на броне.
Ворота позади закрылись, в воздухе повис выхлопной дым от боевых машин. Ворота впереди открылись, за ними оказался следующий отсек коридора, такой же, как и первый. Машины проехали в него, ворота позади закрылись, открылись следующие. И так до тех пор, пока не открылись седьмые ворота, толщиной полтора метра. Полукруглые ворота, обшитые сталью и заполненные внутри бетоном, отъехали в нишу в стене, и внутрь тёмного коридора хлынул свет.
Глава вторая. Синяя бездна
Сразу за воротами располагался металлообрабатывающий завод, огороженный шестиметровым бетонным забором с колючей проволокой. Завод занимался ещё и обработкой бетона и кирпича. На территории были горы металлолома, бетонных плит и балок, битого кирпича. В массивных бетонных зданиях цехов металл резали, сортировали, чистили, прессовали в небольшие кубы и грузили на железнодорожные платформы. Также чистили уцелевшие кирпичи, блоки и плиты от раствора и отправляли в подземные склады крепости. В ста метрах от основных ворот находился железнодорожный туннель, защищённый массивным гермозатвором.
Кире уже стало не по себе от того, что над головой не потолок, а серая пелена. Она опустила голову. Минуту назад нахождение в этой машине казалось ей невыносимым, но теперь ей хотелось как можно дольше оставаться в ней и не выходить наружу.
Приговорённую провезли по запылённой и задымлённой территории завода, пропахшей кислым металлическим запахом. По территории рабочие ходили в респираторах и защитных очках. Оно и понятно, за эти пять минут некоментируемой экскурсии металлическая пыль уже скрипела на зубах. Проезжая мимо груды ржавых мятых бочек, лежащих в сине-зелёном маслянистом болоте, Кира прикрыла нос рукой от невероятно едкого, до рези в глазах, химического запаха. Вся земля на территории была усеяна бетонной крошкой с красно-бурым налётом ржавчины.
Железные ржавые ворота отъехали. Прямо уходила четырёхполосная дорога, от разметки почти ничего не осталось, асфальт был сильно разбит гусеницами и тяжёлым транспортом. По сторонам были разбросаны куски бетона и кирпичных стен, свежее пепелище. Эти здания снесли специально, чтобы враг не мог подойти близко незамеченным.
Через четыреста метров глазам открывалась уже другая картина. Дорога была всё так же разбита, но тротуары и въезды во дворы были относительно хороши. Деревья, кустарники и травы разрослись так, что местами полностью скрывали первые этажи зданий. Кира не видела апокалиптической разрухи, какую видела несколько лет назад с крыши Соколовска, кругом стоял молодой лес, над которым возвышались многоэтажки, какие-то лишь повреждённые временем, а какие-то изуродованные бомбёжками и грозно накренёнными куда-то в сторону.
В этом городе во время пришествия бои шли не настолько ожесточённые, поэтому большая часть города устояла, по крайней мере ещё можно было различить кварталы, улицы и здания, они не превратились в бесформенные завалы. Тут и по сей день кипела жизнь – другая жизнь, ещё не известная Кире…
Тем временем едва заметно подкрадывались сумерки. Ещё всё было отлично видно, но по улицам уже потянуло вечерней свежестью. "Хаммер" и БМП въехали в один из дворов. Кира сразу обратила внимания, что во дворе нет ни одного дерева, хотя весь путь сюда были заросли молодняка. Оба броневика остановились у ржавого автобуса, стоящего на стоянке. Когда-то это был небольшой японский автобус, обычно возивший людей куда-нибудь в горы или к морю, а теперь это было ржавое корыто с обвалившейся краской и запахом гнилой листвы из салона.
Из БМП вышли всего трое бойцов. Антон и тот, что сидел рядом с ним, спрыгнули с брони. Тихий открыл дверь "хаммера", Кира вышла, опустив голову. Бойцы говорили между собой, курили, посмеивались. Было видно, что никого из высшего командования не было, и поэтому на формальности и всю официальность им было откровенно плевать.
– Я думаю, повторять приговор не обязательно? – Спросил один из бойцов, подтягиваясь на ржавом турнике.
– Да забей, – раскованно сказал Антон. – Только эт… Слава, в протоколе всё как положено зафиксируй!
Антон отвёл Киру на пару десятков метров от машин.
– Вот и автобус, – тихо проговорил Антон, остановившись и повернув Киру лицом к автобусу.
Он снял наручники.
– Помни, что я говорил.
Он развернулся и пошёл к машинам. Кира взглянула на руки, на запястьях остались покрасневшие следы от наручников. Рёв моторов позади усилился, потянуло выхлопами, затем звук отдалился и вскоре остался эхом.
Кира огляделась по сторонам. Двор был широкий, как и большинство российских дворов многоэтажек, хоть конём гуляй. Кругом стояли шестнадцати – двенадцатиэтажные дома. Все они были лишь немного повреждены войной. В большинстве квартир даже остались стёкла.
Такого простора в крепости не было, на первом этаже дворики были тесные, а на остальных – только комнаты и бесконечные коридоры. В крепости только в "белом квартале", который был на каждом этаже, можно увидеть подобный простор и свет. Конечно, был ещё обзорный этаж, пустой зал с колоннами, площадью равный всей площади крепости, включая все помещения: там, стоя у одной стены, можно было не увидеть противоположную, будто пол и потолок просто сходились вместе.
Подул лёгкий ветерок, отчего Киру сразу бросило в дрожь, ведь в крепости никогда не было ветра, а если и был, то доносился из вентшахты и был совсем не страшный.
Кира быстро зашагала к ближайшему зданию, к ближайшей двери. Она вошла в распахнутую железную дверь. Это был склад кафе, находящегося на первом этаже шестнадцатиэтажки. Тут было темновато, деревянные стеллажи покрылись слоем пыли, на полу валялся всякий хлам вперемежку с посудой. Из этого помещения вели ещё два коридора куда-то в пугающую темноту.
Но Киру это не страшило, ей уже всё равно. В спину дунул ветерок, но он уже не принёс того эффекта.
– Да хоть сдуй, мне как-то…
Она сняла рюкзак и отшвырнула куда-то в сторону. Сама же развалилась напротив входа у упавшего стеллажа на куче коробок и каких-то папок с документацией. Совсем скоро она перестала замечать всё окружающее. Не заметила крысу, пробежавшую в светлой полосе, падающей от входа. Не заметила одиночного выстрела, раздавшегося где-то очень далеко и повторяемого эхом.
В её голове крутились мысли одного рода – быстрей бы всё закончилось, пусть даже смертью.
Ведь она не раз слышала в Соколовске, что за стенами жизни нет, есть определённые маршруты от крепости к крепости для грузовых перевозок, что вдали друг от друга разбросаны укреплённые небольшие поселения с ещё более суровыми законами. Что на остальной территории никого нет. Что на большей части земли – ядерная зима. Ходили байки, что там и вовсе бродят мутанты и бешеное зверьё, хотя такие байки рассказывали в основном старики в чайных, которые с начала новой эры в лучшем случае на обзорном этаже бывали. В основном всё это, за исключением баек про мутантов, рассказывали люди, мало имеющие отношение к военным или бывшие за пределами крепости всего пару раз. Сами же военные мало что говорили, хотя многие были и не прочь рассказать свою байку, чтобы привлечь к себе – герою, побольше внимания и уважения.
Что из всего услышанного ранее правда, а что нет, Кира не знала. И что в паре кварталов отсюда – давно брошенные и безжизненные территории или чертоги кромешного ада, наполненного психами, жрущими друг друга, этого ей тоже не было известно. Ей уже было всё равно.
Она не заметила, как в проход проползли сумерки, и снаружи всё погрузилось в синеватую дымку.
В зале послышались шаги, затем дверь на кухню тихонько открылась. В тёмном проходе позади Киры показался свет диодного фонаря. В помещение вошли трое солдат в военных бронежилетах, касках и щитках, словом, в полной боевой экипировке. Кира не обращала на них никакого внимания. Один из бойцов подошёл к ней, присел, взглянул на наколку.
– Сегодня, – басовитым голосом сказал он и отошёл.
Другой, стоящий подальше, что-то пробубнил и усмехнулся.
Они проверили второй тёмный проход, ведущий в холодильную камеру.
– Сектор семь двенадцатого пути проверен, чисто. Продолжаем патрулирование, – передал один из них по рации. Рация что-то невнятно прохрипела.
Бойцы вышли тем же путём, что и вошли, будто тут никого и не было. Нельзя сказать, что Кира их совсем не заметила, просто их появление было ей безразлично. Странное чувство окутала её, солдаты не обратили на неё особого внимания, ничего ей не сказали, а по рации передали: "Чисто" – то есть никого. Странно. Она приподняла голову, огляделась, пошевелила пальцами на руках – жива.
– Жаль, – пробормотала она и опять легла.
Она проснулась от того, что её кто-то покусывает за руки, а у лица что-то влажное, и несёт какой-то гнилью. Она вздрогнула. Тут же раздались какой-то шорох и поскуливание. Открыв глаза, она увидела, как на улицу прошмыгнули пять силуэтов, похожих на собак с пушистыми хвостами. Она поняла – звери, обнаглевшие звери. Поняла, но ей по-прежнему было всё равно.
В проходе понемногу стали различимы очертания зданий, приближался рассвет. Только сейчас Кира стала приходить в себя и осознала, что к ней присматривалось местное зверьё. Но она старалась привести себя в прежнее равнодушное состояние, погрузить себя в полное безразличие. Вскоре она снова задремала.
От дремоты пробудил яркий оранжевый луч солнца. Кира лежала, свернувшись от холода калачиком, в огненно-оранжевой полосе солнечного света, расстелившейся от входа. Свет утреннего солнца, только взобравшегося на горизонт, нёс какой-то утренний позитив, какое-то свежее приятное ощущение, которое Кира упёрто старалась не воспринимать. Она хотела вновь уйти в себя и ничего не замечать, не замечать времени и пространства, и так тихо и незаметно умереть.