Я представил ему отчет в своем обычном стиле, что заняло около двадцати минут. Он сидел с закрытыми глазами, открывая их время от времени лишь для того, чтобы не промахнуться мимо стакана и поднести его к губам. Когда я закончил, Вулф изучил листок со ссылками на Священное писание и распорядился:
- Соедините меня с мистером Бэем.
- Уже седьмой час. Он, наверное, уже ушел домой.
- Но ведь вы человек предприимчивый, если верить тому, о чем вы твердите мне ежедневно.
- Бесспорно, сэр, - козырнул я и, набрав номер церкви, получил в ответ записанную на пленку информацию о том, что рабочий день в храме с девяти до пяти, а время воскресной службы во столько-то. Сообщение заканчивалось номером телефона, по которому следовало звонить в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств. Решив, что до пожара еще далеко, я обратился в справочную службу и спросил домашний телефон Бэя. К моему удивлению, он у них оказался. Когда Бэй ответил, Вулф уже держал трубку.
- Мистер Бэй? Говорит Ниро Вулф. Мне нужно кое-что узнать.
- Не могло бы это подождать до завтра? - жалобно взмолился Бэй. - Мы с женой только что сели ужинать.
- Я отвлеку вас лишь на мгновение. Не готовил ли мистер Мид проповедь в тот вечер, когда его убили?
- Нет... насколько я знаю. Я не собираюсь никуда уезжать вплоть до ноября. Возможно, Рой и поднялся бы разок на кафедру после этого. Но мы с ним такую возможность не обсуждали.
- Не мог ли он готовиться для того, чтобы проповедовать в другом месте?
- Маловероятно, - ответил Бэй. - Рой редко выступал с проповедями по приглашению, хотя имел полное право на это. Когда его приглашали, я обычно знал, потому что он просил совета по содержанию и структуре.
- Я интересуюсь потому, что мистер Гудвин сегодня обнаружил на его столе листок со ссылками на Библию, - сказал Вулф. - Всего семь, начиная с Первого послания Тимофею, стих 6:10.
-- Пассаж, который чаще других цитируется неверно.
- Абсолютно с вами согласен.
- Я уверен, что вы знаете, что в современных переводах это звучит примерно так: "Ибо корень всех зол есть сребролюбие...", однако миряне, цитируя этот стих, часто упрощают его и вместо "сребролюбия" произносят "деньги".
- Нет ли у вас предположения, почему мистер Мид остановил свое внимание на этих отрывках? - Вулф зачитал Бэю остальные шесть.
- Нет, - ответил священник. - Диана мне сказала, что мистер Гудвин скопировал некоторые материалы, обнаруженные в кабинете Роя, и я собирался завтра взглянуть на оригиналы. Я не считаю себя экспертом по библейским текстам, но мне кажется, то, что вы прочитали, не укладывается в какую-то систему. Рой скорее всего использовал их в своих молитвах. В этом нет ничего необычного. Я и сам иногда отмечаю некоторые пассажи, читая Библию. Это дисциплинирует мысли и помогает настроиться на молитву.
Вулф, поблагодарив Бэя, положил трубку и еще раз изучил библейские отрывки. Затем, посмотрев на пустой стакан, наполнил его и подошел к полкам, взял одну из Библий и вернулся к столу. Усевшись, он начал листать книгу, время от времени делая пометки на листке бумаги.
- Нашли что-нибудь? - спросил я через несколько минут, пытаясь завязать светскую беседу.
Ответом было мычание.
Вулф повторил процесс со второй Библией, затем с третьей и, судя по выражению его лица, нашел в них не больше полезного, чем в первой. Когда Фриц пригласил нас к ужину, все три книги по-прежнему лежали открытыми на столе.
За ужином Вулф вел себя как обычно - умял три порции лосося под укропным соусом, приготовленным по его собственному рецепту, и произнес монолог на тему: почему в стране постоянно избирают президента республиканца и демократический конгресс. Его аргументация показалась мне убедительной.
Когда, закончив ужинать, мы вернулись в кабинет, я начал беспокоиться. Во-первых, выпив свой кофе, Вулф не позвонил, чтобы принесли пиво. Он целых пять минут молча сидел, закрыв глаза и положив руки на подлокотники кресла. Затем мой босс захлопнул Библии, вернул их на место и объявил, что отправляется в постель. Было всего девять часов, а он обычно ложился не раньше двенадцати. Все указывало на то, что у Вулфа начинался приступ одной из его самых ужасных болезней - упадка сил.
Я никак не могу сообразить, чем вызываются эти приступы, но они случаются у него время от времени. Нет, я не хочу сказать, что они повторяются при каждом новом расследовании - ничего подобного. И Вулф не впадает в депрессию даже в самых сложных случаях. Но когда у босса упадок сил, ничто, кроме пожара пятой степени, не заставит его вылезти из спальни. Это может продолжаться от одного дня до двух недель, а при самых тяжелых приступах он даже совсем бросал дела. Так, например, случилось при расследовании аферы в ювелирном магазине Фарншторма. Загадка оказалась нерешенной, и нам даже пришлось вернуть задаток, который позволил бы Вулфу в течение нескольких месяцев поддерживать запасы пива, книг и белужьей икры - последнюю, правда, он и в рот не берет.
Я отправился спать в надежде, что вечерний спектакль был ложной тревогой, но на следующее утро понял, что это не так.
- Он сам не свой, Арчи, - печально заявил Фриц, когда я спустился к завтраку в кухню. - Я точно могу сказать...
- Почему вы так уверены в этом? - Если я казался раздраженным, то только потому, что не хотел верить в очевидное.
- У него такой вид, который бывает, когда он...
- Когда он что? - выпалил я.
Я тут же пожалел о своем тоне, так как Фриц отшатнулся, словно получив пощечину. В отчаянии заломив руки, он продолжил:
- Когда... когда... сдается. Вы знаете, какой он бывает в этих случаях. Вы видели... Он пребывал в таком состоянии, когда я принес ему завтрак.
- Упадок сил, - произнес я роковые слова, и мы кивнули друг другу. - Что же, - продолжил я, - мы это уже проходили и знаем, что ни черта не можем сделать, пока он не придет в себя. Обычно болезнь проявляется двумя способами: либо он как отшельник запирается в спальне, либо постоянно торчит здесь в кухне и разъясняет в деталях, как лучше делать вашу работу, толкуя о чесноке, шалфее, перце и еще Бог знает о чем. Помните, как он однажды, окопавшись в кухне, за два дня съел половину барашка, приготовленного десятком различных способов. Только ради вас остается надеяться, что на сей раз он подастся в отшельники.
- Двадцатью способами. Арчи. Ей-богу, я не хотел бы ни того, ни другого. Молю Бога, чтобы он трудился, - закончил Фриц, сложив ладошки и подняв глаза к потолку.
- Я тоже. Остается надеяться, что приступ будет коротким.
Вулф отправился на свидание с орхидеями, как всегда, в девять, но прямо из спальни - я слышал шум лифта. По крайней мере хоть эта часть его существования осталась без изменений. В одиннадцать, когда я сидел в кабинете, перепечатывая письма, надиктованные днем раньше, лифт снова заскрипел. Но до первого этажа он не дошел - очень плохой признак. Через десять минут в кабинете с еще более несчастным видом, чем раньше, появился Фриц.
- Он позвонил мне в кухню и сказал, чтобы я принес ленч в спальню. Плохо... очень плохо...
- Хорошо хоть, что он не терроризирует вас в кухне. А плохо то, что он совершенно определенно впал в депрессию. Теперь, как обычно бывает в таких случаях, все планы полетят к черту. Ройте окоп, занимайте оборону и готовьтесь к самому худшему.
Фриц не оценил моей попытки шутить, да и я сам не очень развеселился. Этот приступ по продолжительности оказался средним - он длился примерно сто восемнадцать часов, если считать с ужина в среду. Вулф постоянно оставался в своей комнате в четверг, пятницу, субботу и воскресенье, не считая двух ежедневных отлучек для общения с орхидеями.
В подобных случаях я делаю все, чтобы не менять свою личную жизнь. Как обычно в четверг я играл в покер у Сола Пензера. Меня обдирали почти весь вечер, но к концу игры я сорвал три ставки (причем один раз блефуя) и отправился домой, проиграв всего лишь пятнадцать долларов, что можно было считать моральной победой, так как по ходу игры я терял больше чем полсотни. В пятницу я сопровождал Лили Роуэн на стильную вечеринку с ужином на двенадцать персон в роскошных двухэтажных апартаментах на Саттон-плейс. Еда оказалась почти такой же вкусной, как у Фрица, и я даже угадал, какую вилку следовало употреблять в каждом случае. В субботу мы с Солом отправились в Мэдисон-сквер-гарден на хоккейный матч Рейнджеров с Вашингтоном, который наши выиграли в третьем дополнительном периоде. Одна из газет написала: "Самая захватывающая игра в истории хоккея". Возможно.
За все эти дни с храмом было связано лишь одно событие, не считая регулярных приставаний Коэна - "а нет ли чего-нибудь для меня?". В пятницу позвонил Натаниэль Паркер и спросил небрежно:
- Как идут у Вулфа дела с Серебряным Шпилем?
- Трудится, - соврал я.
- Отлично. Этим прежде всего интересуется Даркин. Не хочет звонить сам, боится, что Вулф на него сердит. И к телефону не подходит, потому что с него все эти дни не слезает пресса. Журналисты осадили его дом в Квинсе и сегодня утром, когда его жена вышла, чтобы взять газету, телевизионщики напали на нее, чтобы взять интервью. Она едва успела захлопнуть дверь перед их носами.
- Молодец Фанни. Мне всегда нравился ее стиль. Когда Фред позвонит в следующий раз, скажите ему, что дело двигается.
- Ваш голос не вселяет уверенности, - фыркнул Паркер.
- Вы же знаете Вулфа. Он всегда прижимает карты к своему безразмерному жилету.
- Это не может продолжаться бесконечно, - предупредил Паркер, прежде чем повесить трубку. Юристы тем и хороши, что всегда найдут для вас слова утешения.
Фриц периодически докладывал мне о состоянии Вулфа, так как относил тому подносы с едой трижды в день.
- У него превосходный аппетит, Арчи. Вам не кажется, что это добрый знак? - сказал он во второй половине дня в пятницу.
- Плевать мне на его аппетит, - заявил я. - Я поднимаюсь к нему.
Перескакивая через две ступеньки, я взлетел на второй этаж и постучал в дверь:
- Это я. Нам необходимо поговорить.
Из-за дверей донеслось невнятное ворчание, и я вошел. Вулф, облаченный в желтую пижаму, читал, развалившись на постели. По какой-то неясной причине в кровати гений казался толще и крупнее, чем обычно. Может быть, эта зрительная аберрация возникала потому, что все вокруг него было желтым - не только пижама, но и простыни, и одеяло. Он бросил на меня вопросительный, преисполненный недовольства взгляд.
- Прошу извинить меня за вторжение, но не намерены ли вы в ближайшее время вернуться к работе? Скажем, раньше, чем Фреда Даркина отправят в Аттику изготовлять всю оставшуюся жизнь автомобильные номера или что-то другое. Не знаю точно, чем сейчас занимаются заключенные.
- Я читаю весьма занимательную книгу, Арчи, - светским тоном произнес гений. - Известно ли вам, что первым на фабрике в Англии пар использовал Джошуа Веджвуд - производитель фарфора?
- Вынужден признать, что это известие вызывает у меня неподдельное изумление. Я рад также, что чтение доставляет вам удовольствие. Из чистого любопытства хочу спросить, намерены ли вы вернуться в ближайшее время в кабинет, или я могу приступить к превращению его в храм-усыпальницу вашей былой славы? Мы могли бы брать за вход умеренную плату и таким образом содержать дом. Может статься, что это будет нашим единственным источником дохода.
- Сарказм никогда не был вашей сильной чертой, Арчи, - закрыв глаза, пробормотал Вулф. - Вы поступите правильно, если исключите его из вашего репертуара.
- Слушаюсь, сэр. Но мой вопрос остается.
- В данный момент я увлечен изучением данного тома и желаю завершить чтение в покое. До свидания.
Я было подумал, не стоит ли спуститься в кабинет и прикончить бутылку бурбона. Но, решив, что это никак не поможет Фреду, я улыбнулся, переступил через порог и осторожно закрыл дверь, поставив себе за сдержанность "пять с плюсом".
Глава 16
По воскресеньям размеренность жизни обычно полностью улетучивается из особняка на Тридцать пятой улице. Фриц частенько берет себе выходной, а Вулф если и посещает любимую оранжерею, то только на очень короткое время. Как правило, он торчит часами в кабинете, читая воскресные газеты или книгу, лишь время от времени совершая паломничество на кухню, чтобы приготовить себе очередное яство.
В это воскресенье, на четвертый день упадка сил, Вулф продолжал сидеть у себя, а Фриц остался дома.
- Я могу ему понадобиться. Арчи, - пояснил он.
Я предложил Фрицу исчезнуть на несколько часов, чтобы дать боссу возможность самому позаботиться о себе. Но такое было не в стиле старого доброго Фрица. И будь я проклят, если он не мечтал о том, чтобы примчаться как можно скорее к своему богу и хозяину сначала с завтраком на подносе и позже с "Таймс" в руках.
Позавтракав на кухне, я занял свое место в кабинете и принялся за чтение "Таймс" и "Газетт". В них не было никаких упоминаний об убийстве Мида. По правде говоря, газеты с начала недели практически утратили интерес к этому делу. В городе Нью-Йорк вчерашняя сенсация переходит на следующий день в разряд древней истории. Я провел некоторое время в кабинете, приводя в порядок вещи, которые в этом вовсе не нуждались. Наконец, преисполнившись невыносимого отвращения к низкопоклонству Фрица, который к половине десятого утра уже четыре раза успел сбегать на второй этаж, я отправился в Серебряный Шпиль раньше, чем собирался. Я был готов на все, лишь бы покинуть дом из бурого известняка, который, будь он таверной, мог бы с полным правом носить привлекательное название "У психа".
Подруливая на "мерседесе" к храму в десять двадцать две, я понял, что прибыл на место не слишком рано. Автомобильная стоянка более чем наполовину была заполнена машинами разных марок, начиная от "линкольнов" и "БМВ" и кончая мини-моделями. Взвод серьезных, хорошо умытых молодых людей в темных брюках и белых рубашках умело разводил прибывающих по местам, заполняя точно ряд за рядом.
Я встал в хвост очереди, продвигавшейся к главному входу в храм. Если проигнорировать то, что большинство из нас было облачено в наряды для посещения церкви, мы являли собой копию зрителей, направляющихся к воротам стадиона "Мидоуленд", чтобы посмотреть, как сшибутся лбами "Гиганты" и "Краснокожие". Еще одно различие состояло в том, что вокруг храма не витал аромат пива и хотдогов с горчицей.
Войдя в сверкающее золотом и хромом фойе, я принялся изучать своих товарищей по молитвам. Подавляющее большинство верующих было не старше двадцати - тридцати лет, и практически все - белые. Мой экспресс-анализ показал, что около половины явились парами, а общее соотношение числа мужчин и женщин было примерно равным.
Я подрулил к стойке, за которой суетились две пожилые особы, похожие на добрых бабушек. На стойке были разложены для продажи брошюры и книги, включая сочинение Бэя "Теология вдохновения" ценой шесть долларов девяносто пять центов, в бумажной обложке, и одиннадцать долларов девяносто пять центов - в твердой. Вместо этого фундаментального сочинения я выбрал для себя брошюру "Что значит в Вашей жизни Храм с Серебряным Шпилем" и двинулся в сторону большого зала. Как и автостоянка, он был наполовину полон, над публикой плыла органная музыка.
Меня приветствовала бойкая молодая дамочка с длинными рыжими волосами, с пачкой программ в руке и значком на груди, объявлявшим, что передо мной "Дженни Амундсен - помощница". Чуть выше значка на ее светло-голубом платье красовалась знакомая мне серебряная булавка в форме шпиля.
- Хэлло! Вы молитесь у нас регулярно? - спросила она, вручая мне программку.
- Нет. Это мой первый визит. Я приезжий, - тонко сымпровизировал я.
- Мы счастливы видеть вас сегодня в нашем храме, мистер...
- Гудман, - я быстро вживался в свой новый образ.
- Где бы вы хотели сидеть, мистер Гудман? - Ее улыбка, надо признать, была весьма соблазнительна.
Я сказал, что где-нибудь в центре было бы прекрасно, и она провела меня на единственное свободное место у прохода, рядом с парочкой, которая, судя по виду, окончила школу не более десяти лет назад. Как только я устроился на мягком театральном кресле, они как: по команде обернулись ко мне с улыбкой не менее широкой, чем у Дженни Амундсен.
- Привет. Я Кэл Уоррен, - представилась сидящая в соседнем кресле круглолицая, рано полысевшая мужская половина парочки, протягивая мне толстую лапу. - А это моя жена Дарлен. - Она кивнула белокурой коротко стриженной головкой. Ее глаза танцевали.
- Вы член общины? - весело поинтересовался Кэрол.
- Нет, я не из Нью-Йорка. Нахожусь здесь по делам.
- Как интересно! Это случается с нами довольно часто. - Он удовлетворенно рассмеялся. - Понимаете, Дарлен и я вот уже пять лет являемся постоянными членами. Каждое воскресенье мы сидим на этих местах, и между нами и проходом только одно свободное кресло. Вы понимаете? Поэтому мы почти каждый раз встречаем новичка, кого-нибудь вроде вас, решившего посмотреть, что же такое Серебряный Шпиль. Дарлен и я... мы просто обожаем встречать новых людей. Откуда вы, мистер...
- Гудман. Алан Гудман из Чилликота, Огайо.
- Огайо. Это же, черт побери, одно из самых прекрасных мест, которые мне доводилось видеть. Пару раз в год мне по делам приходится ездить в Цинци, Дарлен однажды путешествовала со мной. Тебе ведь тоже там понравилось, правда, дорогая?
Дарлен кивнула, ее глазки вновь затанцевали, и она спросила:
- Как вы узнали о Серебряном Шпиле, мистер Гудман? Наверное, видели нашу службу по телевизору?
Я сказал, что у меня дома есть друг, который и по рекомендовал мне посетить храм. Дарлен, судя по ее виду, изготовилась задать очередной вопрос, но тут свет вспыхнул ярче, видимо, для телевизионных камер, а где-то позади нас взревели фанфары, перекрывая шум в зале. К этому времени практически все места оказались занятыми. Обернувшись, я увидел трех стоящих в углу балкона трубачей в темно-бордовых блейзерах. Они перестали трубить столь же внезапно, как и начали, и на сцену выступил Барнаби Бэй. Он шествовал к кафедре, которая - как я узнал благодаря Нелле Рейд - только несколько мгновений назад при помощи электроники выдвинулась из-под пола. Светло-серый костюмчик сидел на нем отменно.
- Доброе утро, братья и сестры, - пропел он, широко раскинув руки ладонями вверх. - Приветствую вас вновь в этот час Славы. И для начала хор Шпиля под руководством нашего собрата Марли Вилкинсона напомнит: "Какого друга мы имеем в лице Иисуса".