На третий день они занялись рассматриванием разнообразных чудес; они видели девочку-подростка, у которой вместо грудей были цветущие розы; свечи, не желающие гореть в присутствии неверных; балаган, представлявший сражение слепого с двумя разъяренными драконами; семью, из поколения в поколение собиравшую из железа макет ярмарки, который, по-видимому, никогда не будет завершен; клетку со сверчками, свидетелями Шахады, исламского завета веры.
День клонился к вечеру, снова наступила ночь. Мужчины зажгли факелы на длинных шестах. Maриам водила женщину из шатра в шатер, но та уже не восхищалась зрелищами. Ее переполняло ощущение надвигающейся катастрофы. Она хотела бежать, но знала, что дороги назад ей не найти. И вдруг раздался пронзительный вопль толпы.
- Что это? - со страхом спросила она; люди, находившиеся рядом с ней, рассыпались по сторонам.
- О Аллах! - воскликнула Мариам; в лице ее были ужас и растерянность. - Беги! Спасайся!
- Что это? - закричала женщина. - Скажи мне, что это?
Мариам скорчилась на земле, плача и причитая.
- Во имя Аллаха благого и милосердного, - снова и снова бормотала она.
Так и не получив от Мариам вразумительного ответа, женщина оставила ее и побежала между шатрами, в толпе, охваченной ужасом. И вскоре она увидела их: двух огромных великанов, невероятного роста, сотни и сотни футов в высоту. Они шли, сокрушая на своем пути все. Они брели среди далеких холмов; и от их шагов вода в озере вышла из берегов. Под ногами их дрожала земля. Они приближались. Прижав руки к груди, женщина попятилась.
Один из великанов медленно повернул голову и посмотрел на нее. Он был жутко безобразен: наискосок через его лицо шел страшный шрам; одна глазница была пуста, из пасти торчали кривые желтые клыки. Он поднял руку, указывая на нее.
- Нет, - сказала она голосом, охрипшим от страха, - талька не меня! - Она хотела бежать, но не могла даже двинуться с места.
Великан наклонился, свирепо глянул на нее и протянул огромную лапу.
- Марид! - возопила женщина. - Ради Бога! Помощь не приходила. Гигантская ладонь начала
сжиматься вокруг ее тела.
Женщина попыталась поднять руку, чтобы выдернуть модди из гнезда, но руки ее онемели. Она поняла, что ей не убежать. Женщина завизжала от ужаса.
Безобразный гигант оторвал ее от земли и поднес к своему единственному глазу. Его пасть расплылась в усмешке: ее страх забавлял его. Она снова шевельнулась, пытаясь отключить модди, но ее руки были крепко прижаты к телу. Она кричала не переставая, пока не потеряла сознание.
Мои глаза на мгновение затуманились, но я слышал рядом прерывистое дыхание Чири. Вот уж не думал, что она так расстроится. Ведь это всего-навсего игра Транспекс, в которой она была отнюдь не новичок: она знала, на что идет.
- Ну и подонок же ты, Марид, - наконец выдавила она.
- Чири, это ведь только… Она отмахнулась от меня:
- Знаю, знаю! Ты выиграл. Я жалкая трусиха. Все денежки твои.
- Забудь о них, Чири. Я… Напрасно я так сказал.
- Послушай, сукин сын, - прошипела Чири. - Когда я проигрываю, я плачу. Если не возьмешь деньги, я запихну их в твою глотку. Однако, черт возьми, ну и воображение у тебя!
- Особенно в последней части, - с одобрением заметил Куран, - там, где она не могла поднять руку, чтобы отключить модди.
- Садист! - сказала, тряхнув головой, Чири. - Никогда больше не сяду с тобой за Транспекс.
- Мне нужно было преимущество, Чири. И только. Я не смотрел, сколько набрал. Может, всего на пару очков больше.
- Ты набрал девятьсот сорок одно, - сказал Шакнахай. Он поглядывал на меня как-то странно, с уважением и вместе с тем словно бы осуждающе. - Нам пора. - Он поднялся и выплеснул остатки из своего стакана.
Я тоже встал.
- Ты в порядке, Чири? - Я положил руку ей на плечо.
- Нормально. Я все еще под впечатлением. Прямо ночной кошмар. - Она еще раз прерывисто вздохнула, приходя в себя. - Я должна поехать в клуб и отпустить Индихар домой.
- Подбросить тебя? - спросил Шакнахай.
- Спасибо, - отказалась Чири, - у меня своя машина.
- Значит, увидимся позже, - сказал я.
- Ква хери, ты, подонок. - Однако она улыбалась. Я подумал, что, наверное, между нами все будет о'кей. И был искренне рад этому.
Уже в машине Шакнахай покачал головой и усмехнулся:
- А знаешь, она права. Ты вел себя как настоящий садист. Терзал ее без всякой, надобности. Сукин ты сын.
- Наверно.
- А я тут разъезжаю с тобой по городу… Разговор этот мне сразу наскучил.
- Не пора ли заканчивать смену? - спросил я.
- Пора. Давай-ка проедем мимо участка, а потом - ко мне, пообедать, если у тебя нет других планов. Я думаю, Фридлендер Бей перебьется без тебя одну ночь.
Я не слишком общителен и всегда чувствую себя неловко в чужих домах. Но идея провести вечер вне Папочкиного круга показалась мне чрезвычайно привлекательной.
- Конечно, - согласился я.
- Я только звякну жене и предупрежу.
- Не знал, что ты женат, Иржи.
Удивленно приподняв брови, он набрал свой номер. Перебросившись с женой парой фраз, Шакнахай повесил телефон на пояс.
- Все в порядке, - сказал он. - Сейчас жена займется уборкой и готовкой. Она всегда готовится к приходу гостей.
- Ну, для меня нет необходимости суетиться, - сказал я.
Шакнахай покачал головой:
- Да это вовсе не для тебя: Просто она из очень ортодоксальной семьи и каждый раз хочет доказать, что образцовая мусульманка.
Мы остановились у здания участка, передали автомобиль следующей смене, отметились в журнале и после всех формальностей службы устремились вниз по лестнице.
- Я всегда хожу домой пешком, если нет дождя, - сказал Шакнахай.
- Далеко идти? - спросил я. Вечер был чудесный, но я не был расположен к дальней прогулке.
- Три - три с половиной мили.
- Погоди, - остановил его я. - Сейчас возьму такси.
На бульваре Иль-Жамедь около восточных ворот всегда стоят семь-восемь свободных машин. Я поискал своего дружка Билла, но его не было. Пришлось сесть в другое такси, и Шакнахай назвал шоферу свой адрес.
Мы подъехали к жилому дому в части города, которая называлась Хаф-аль-Хала, Край пустыни. Шакнахай с семьей жили в самой южной оконечности города, рядом с пустыней, песчаными дюнами подступающей к стенам домов. На улицах не было ни деревьев, ни цветов. Самое голое, пустынное безжизненное и тихое место, какое я только видел.
Шакнахай, похоже, угадал направление моих мыслей.
- Это самое дорогое жилье, какое я могу себе позволить, - проворчал он. - Ну заходи.
Я вошел за ним в подъезд дома, и мы Поднялись на третий этаж. Он открыл ключами дверь, за которой его сразу же атаковали двое малышей. Они прилипли к его ногам, и так, вместе с ними, он проследовал в прихожую. Смеясь, он наклонился и погладил ребятишек по головам.
- Мои сыновья, - гордо заявил он. - Это малыш Иржи, ему восемь, а Хакиму - четыре. Захре - шесть, она, наверно, мешает мамочке на кухне.
Честно говоря, с малышами я общаться не умею: не хватает терпения. Это удовольствие не для меня; и вообще, я никогда не понимал, зачем люди заводят детей. Правда, это не помешало мне вежливо заметить:
- Симпатичные мальчуганы. Они делают тебе честь.
- Такова была воля Аллаха, - ответил Шакнахай. Он сиял точно прожектор.
Он отцепил малыша Иржи и Хакима и вышел посмотреть, скоро ли будет готов ужин. Оставив меня, к моему ужасу, наедине с детьми. Я не желал детям зла, но моя теория воспитания была несколько радикальной. Я искренне считал, что ребенка после рождения имеет смысл подержать дома в течение нескольких дней, пока его новизна не приестся, после чего следует запаковать его в большой картонный ящик с лучшими книгами, созданными западной и восточной цивилизациями. Открыть ящик можно по прошествии восемнадцати лет.
Я со страхом наблюдал, как сначала малыш Иржи, а затем Хаким обращают на меня внимание. Хаким подошел ко мне с двумя ярко-красными игрушками: одна в руке, а другая - в зубах.
- И что теперь? - задумчиво и растерянно пробормотал я.
- Ну, как вы тут? - раздался голос Шакнахая. Я был спасен. Он вошёл в гостиную и сел рядом со мной в старое расшатанное кресло.
- Чудесно, - ответил я и взнес благодарственную молитву Аллаху. Казалось, со времени отсутствия Шакнахая пролетела целая вечность.
Симпатичная и очень серьезная девочка вошла в комнату, неся фарфоровое блюдо с хумусом и хлебом. Шакнахай взял блюдо и расцеловал ее в обе щеки.
- Это моя маленькая принцесса Захра, - сказал он. - Захра, это дядя Марид.
Дядя Марид! Никогда я еще не оказывался в столь курьезном положении.
Захра взглянула на меня, покраснела до ушей и убежала обратно на кухню. Шакнахай засмеялся. Я всегда производил незабываемое впечатление на женщин.
Шакнахай подвинул ко мне тарелку с хумусом.
- Угощайся, - произнес он.
- Да снизойдет на твой дом процветание, Иржи, - сказал я.
- Да продлит Аллах твои дни! Пойду принесу чай. - Он поднялся и вновь удалился на кухню.
Лучше бы он не суетился, это нервировало меня; кроме того, в его отсутствие я ощущал численный перевес детей. Отщипнув хлеба, я окунул его в хумус, украдкой покосившись на Иржи и Хакима. Они мирно играли друг с другом, не обращая на меня никакого внимания. Но я не терял бдительности.
Через несколько минут Шакнахай вернулся.
- Я думаю, с моей женой вы знакомы, - сказал он. Рядом с ним стояла Индихар. Он улыбался своей идиотской усмешкой, а она казалась совершенно ошеломленной.
Я стоял, не веря своим глазам.
- Привет, Индихар, - выдавил я, чувствуя себя дураком. - Я и не знал, что ты замужем.
- Никто не знает, - сказала она, посмотрев на мужа, а затем на меня.
- Все в порядке, дорогая, - успокоил ее Шакнахай. - Марид никому не расскажет, верно?
- Марид… - начала Индихар, но, вспомнив, что я гость в ее доме, скромно опустила глаза. - Это большая честь для нашего дома, Марид.
Я не знал, что еще сказать. Для меня это было большой новостью. Индихар - днем прекрасная танцовщица, а ночью - степенная жена-мусульманка.
- Пожалуйста, - смущенно сказал я, - не беспокойтесь на мой счет.
Индихар плутовски стрельнула глазами, уводя Захру из комнаты.
- Наливай себе чаю, - сказал Шакнахай. - И еще хумуса.
Хаким наконец до меня добрался. Вцепившись в мою ногу, он надул мне на брюки. Это превзошло все мои опасения.
Глава 8
Я смотрел на маленькую тетрадь Шакнахая в коричневом переплете, ту самую, которую он носил на бедре, в кармане джинсов. Впервые я увидал ее при расследовании убийства Бланки. Сейчас я разглядывал обложку с кровавыми отпечатками пальцев и думал, какой шифр придумал Шакнахай для своих записей. Когда-нибудь я их расшифрую,
Миновала неделя со дня моего визита к Иржи и Индихар. День начался неудачно, и ничто не предвещало перемен к лучшему. Проснувшись, я увидел у кровати Кмузу с подносом, на котором стояли стакан апельсинового сока, блюдо с жареными хлебцами к чашечка кофе. Наверное, он выжидал, пока сработает мой дэдди с будильником. Вид у него был настолько усталым, что я чуть было не пожалел его.
- Доброе утро, яа Сиди! - тихо произнес раб. Я чувствовал себя препаршиво.
- Где моя одежда? Кмузу вздрогнул.
- Не знаю, яа Сиди. Я не помню, куда вы ее положили вчера вечером.
Я тоже не помнил. С того момента, как я вошел в квартиру, и до этой минуты я не помнил ничего й ощущал только легкий приступ тошноты. Я вылез из постели в чем мать родила, и к тошноте прибавилась головная боль.
- Помоги мне найти джинсы, попросил я. - У меня там таблетки.
- Вот почему Бог воспрещает пьянство, - пробормотал Кмузу.
Я взглянул на него. Глаза у него слипались - поднос опасно накренился. Сейчас кофе и апельсиновый сок разольются по моей постели. Но в тот момент вовсе не это было для меня главным.
Под кроватью одежды не оказалось, хотя там было наиболее вероятное местонахождение. Ее не было ни в кладовой, ни в прихожей, ни в ванной, Я осмотрел обеденный стол в кухне. Безрезультатно. Наконец я нашел ботинки и скомканную рубашку в книжном шкафу, между детективными романами Лутфи Года, палестинского писателя середины двадцать первого века. Джинсы были аккуратно сложены на письменном столе между несколькими толстыми пачками компьютерных распечаток.
Еще не натянув штаны, я выхватил коробочку таблетками и поспешил обратно в спальню. Я хотел тайком проглотить десяток соннеинок и успеть запить их апельсиновым соком.
Но я опоздал. Кмузу стоял, с ужасом наблюдая сладкую липкую лужу желтого цвета, расползавшуюся по простыне. Он поднял глаза.
- Я сейчас все уберу, - сказал он, проглотив слюну. В его лице читался страх, вызванный боязнью потерять теплое местечко в Большом Доме и отправиться в изгнание на уборку урожая - в поля, вместе с остальным рабочим быдлом, без протекции и квалификации.
- Не переживай, Кмузу. Дай-ка лучше мне эту чашечку…
Раздалось шуршание, и кофейная чашечка с блюдцем соскользнули с подноса следом за соком. Ну что ж, по крайней мере, кофе прикрыл собой ядовито-желтое апельсиновое пятно.
- Яа Сиди…
- Принеси мне стакан воды, Кмузу. Побыстрее. Ну и ночка была! Сперва у меня появилась блестящая идея направиться после работы в Будайен.
- Давно я никуда не выходил по вечерам, - сказал я Кмузу, приехавшему за мной в участок в конце рабочего дня.
- Хозяину дома было бы приятно знать, что вы целиком заняты порученной вам работой.
- Конечно, ты прав, но разве мне запрещено время от времени встречаться с друзьями? - И я велел ему двигать в Греческий клуб Ио-Мама.
- Если вы поедете туда, вы поздно вернетесь домой, яа Сиди!
- Знаю. А что, лучше, если я напьюсь с утра? Сейчас у нас масса времени.
- Но хозяин дома…
- Здесь поверни налево, Кмузу. Немедленно. Вот так.
Я не собирался спорить с ним. Я просто приказал ему повернуть на север и ехать по извилистым городским улочкам. Мы оставили автомобиль на бульваре и вошли в ворота Будайена.
Клуб Ио-Мама на Третьей улице тесно связан с северной стеной квартала. Роки нахмурилась, увидев, что я сел поближе к бару. Она была плотно сбитой коротышкой с черными жесткими волосами и к тому же, как помощник бармена, не особенно радовалась моему визиту.
- Вы хотите проверить лицензию, офицер? - хмуро спросила она.
- Полегче, Роки. Я хочу только джина и бингары. - Я повернулся к Кмузу, который стоял рядом. - Подваливай, - кивнул я ему.
- Кто это? - спросила Роки. - Твой слуга или как?
Я кивнул еще раз.
- Принеси ему то же самое. Кмузу протестующе поднял руку.
- Пожалуйста, содовой.
Роки взглянула на меня: я едва заметно помотал головой.
Ио-Мама вышла из своего кабинета и улыбнулась мне:
- Марид, как дела? Давно тебя не было видно.
- Все дела… - ответил я.
Роки поставила стаканы передо мной и Кмузу.
Ио-Мама похлопала его по плечу.
- А твой хозяин - не промах, - с восхищением сказала она.
- Знаю, - согласился Кмузу.
- Мы все это знаем, не правда ли? - сказала Роки, слегка скривив губы.
Кмузу отхлебнул джина с бингарой и поморщился.
- У этой содовой странный привкус, - заметил он.
- Это от лимонного сока, - поспешил объяснить я.
- А-а-а… - протянул Кмузу и еще раз снял пробу.
Ио-Мама хмыкнула. Она была самой большой женщиной, которую я когда-либо встречал, - крупной, сильной и почти неизменно дружелюбной. У нее был громкий, но хриплый голос и замечательная память на тех, кто задолжал ей или сделал какую-нибудь пакость. Когда она смеялась, у всех окружающих выплескивалось из стаканов пиво, а когда бывала сердитой, не многим хотелось оказаться поблизости, чтобы узнать, чем кончится дело.
- Твои друзья вон за тем столиком, - указала она в глубину бара.
- Кто?
- Махмуд, Халф-Хадж и этот сопливый христианин.
- Мои бывшие друзья, - сказал я. Ио-Мама пожала плечами. Я прихватил свой стакан и направился к ним. Кмузу последовал за мной.
Махмуд, Жак и парнишка-американец Абдул-Хасан, любовник Саида, сидели за столом у края сцены. Сначала они не заметили меня, занятые какой-то незнакомой мне танцовщицей. Я подвинул к их столику еще пару стульев, и мы с Кмузу сели.
- Как жизнь, Марид? - спросил Махмуд. - Приехал проверять допуск-пропуск?
- Я уже слышал это от Роки, - ответил я. Махмуду было наплевать. В свою бытность девушкой он был достаточно строен и красив, чтобы работать здесь, в клубе Ио-Мама. Но после перемены пола он потолстел и нарастил мускулатуру. Я не хотел бы с ним связываться, чтобы узнать, кто из нас двоих сильнее.
- И что это мы пялимся на эту вертихвостку? - спросил Саид. Абдул-Хасан смотрел на танцующую девушку с ненавистью. Урок Халф-Хаджа не прошел даром.
- Она неплоха, - заметил Жак, обнаруживая в себе воинствующую оппозицию. - Она прехорошенькая, разве нет?
Саид плюнул на пол.
- Дебютантки на улице ничуть не хуже.
- Дебютантки на улице насквозь искусственные, - отрезал Жак, - а эта девочка хороша от природы.
- Да просто ее синтетика натуральнее, - отрезал Махмуд. - Я лучше понаблюдаю за телкой, которой не лень истратить на себя больше времени и денег, чтобы навести глянец.
- Ты хочешь сказать - которой посчастливилось обзавестись модди? - вставил Жак.
- Как ее зовут? - спросил я.
Они пропустили мой вопрос мимо ушей.
- Ты слышал, что Бланку убили? - спросил Махмуда Жак.
- Наверно, во время полицейского налета, - ответил Махмуд, сверкнув глазами в мою сторону.
Больше я не желал терпеть его выходки. Я выдвинул свой стул из-за стола.
- Допивай свою… содовую, - приказал я Кмузу.
Саид встал и подошел ко мне.
- Марид, - прошептал он, - не обращай на них внимания. Они просто хотят разозлить тебя.
- Они добились своего! - заметил я.
- Скоро им надоест, и все будет по-прежнему. Я допил свой бокал.
- Да уж, - ответил я, поражаясь наивности Саида. Абдул-Хасан посмотрел на меня, кокетливо взмахнув длинными ресницами. Я подумал: кем он захочет стать, когда повзрослеет, - мужчиной или женщиной?
Ио-Мама снова ушла в свой кабинет, но Роки с ней не попрощалась. Кмузу повел меня к выходу.
- Ну как, - спросил я его, - повеселился? Он тупо взглянул на меня, и вид у него был невеселый.
- Пошли к Чири, - предложил я. - Если кто-нибудь там посмеет косо взглянуть на меня, я его просто вышвырну. Это мой клуб. - Мне эта фраза жутко понравилась.
Мы проследовали в южном направлении и вскоре свернули на Улицу. Кмузу шел за мной с серьезным и подобострастным видом. Он был плохим компаньоном в выпивке, но в верности его я не сомневался. Я знал, что он не бросит меня, если даже повстречает какую-нибудь сговорчивую девицу.
- Почему ты не расслабишься? - спросил я его.
- Это не входит в мои обязанности, - ответил он.