Он ведь этого хотел все эти годы – вернуться обратно. Туда, в ту струю, которой когда-то занимался. Без контроля Алисы, без всей этой фальшивой халявы, которую она готова была предоставлять (и предоставляла), лишь бы он "соблюдал правила". К черту правила. Роскошь – удел слабаков. А он может всего добиться сам, без помощи этой долбаной программы, возомнившей себя воспитательницей.
Он засмеялся, и Стас покосился на него.
– Появились идеи? – спросил он. – Или сходишь с ума?
– Это я о своем, – улыбнулся Ринат. – Давай в Гарлем.
– Куда?
– В Гарлем. Там живет парень, который когда-то вывел меня на курьера клиники. В Гарлем два пути – через город или через Маленький Китай. В городе сейчас лучше не маячить.
Стас ловко перестроился в правый ряд и, мигнув поворотником, свернул на боковую дорогу.
За окном мелькнул указатель: "Lil China. 4 km. Free zone".
Ринат достал сигареты, закурил, и ему показалось, что даже вкус у табака стал другой. Все стало другим – все наполнялось смыслом. Как все просто. Стас был прав – мир действительно заслуживает, чтобы его трахали во все дыры. Самое главное – не стать одной из них.
* * *
Гарлем сильно изменился за последние несколько дней. Этот район никогда не был свободной зоной, но сейчас, впервые со времени его существования, здесь появились блокпосты. Словно не окраина Москвы, а "горячие точки" последней чеченской войны. Конечно же, блокпосты установлены не властями города, а местными. К тому же трудно назвать блокпостом шлагбаум, перед которым протянута лента с шипами, трейлер с узкими окнами-бойницами и нескольких крепких парней в камуфле с легальными пистолетиками. Понятно, что это показуха. Кого они могут остановить, разве только неофашистов из группировок а-ля "Клацающий затвор"? Но останавливали все машины подряд. Не столько для проверки документов, сколько для выяснения цели поездки.
Машин немного. В основном – местные и только на своих средствах передвижения: таксистов за шлагбаум не пускают. Два пикапа с шашечками "Такс-юнайтед" стояли вдоль дороги, в ожидании, пока выйдут их клиенты.
Когда "Тойота" встала вплотную к шлагбауму, едва не коснувшись колесами шипов, к ней подошли трое. Два чернокожих, третий – белый, все в одежде hip-hop style. Они окружили машину, и один из них постучал темными пальцами в такое же темное тонированное стекло водителя.
Окно поползло вниз, Стас вопросительно посмотрел на постового.
– Куда? – спросил тот, заглядывая в салон и пытаясь разглядеть пассажира.
– А ты кто такой?
– Это частная территория. Проезд закрыт. Или отвечай, или проваливай!
Говоривший невзначай отвел полу дорогой полуспортивной куртки от G-Unit, демонстрируя рукоятку "беретты".
Ринат, перегнувшись через Стаса, негромко сказал:
– Мы к Джамбе.
– Он тебя ждет? – Чернокожий достал телефон и стал набирать номер.
– Скажи, что приехал друг Рубена.
Негр отошел.
– Кто такой Рубен? – спросил Стас.
Ринат не ответил.
Проверяющий вернулся через полминуты. Он пригнулся и еще раз окинул взглядом салон. Нехотя сказал:
– Ладно, проезжайте.
– Спасибо, мбвана-сахиб, – ухмыльнулся Стас.
– Не умничай, вайт, – озлобился негр.
Выпрямился и махнул рукой. Лента зашуршала по асфальту, шлагбаум пополз вверх.
Стас нажал кнопку стеклоподъемника, а когда тонированный стеклопакет скрыл их от улицы, покачал головой:
– Кажется, раньше такого не было.
– Угу, – буркнул Ринат. – Как-то странно. Сверни сейчас налево.
– Ты здесь хорошо ориентируешься, – произнес Стас, послушно поворачивая руль.
Имп-контроль, дефенс-контроль. Оружие забрали, прежде чем разрешили спуститься по лестнице вниз, в подвал.
– Подожди здесь, – отрывисто бросил Ринат, когда они оказались в холле, похожем на приемную какого-нибудь офиса некрупной фирмы.
– Не доверяешь? – спросил Стас. – Или хочешь, чтобы у меня появились подозрения?
Вошли вместе.
Джамба, в одиночестве полулежа на велюровом диване, забавлялся зажигалкой "Зиппо".
В отличие от собратьев, обожающих культовые прикиды от G-Unit и Puff Daddy, лидер самой крупной группировки Гарлема был одет в строгий деловой костюм и рубашку с золотыми запонками.
Аккуратная стрижка, никаких перстней и цепей с бриллиантовыми бляхами; лишь кожаная шляпа, придававшая некую анархичность респектабельному имиджу топ-менеджера.
Плазменный, на полстены, экран демонстрировал старые записи Run DMC, но, как только вошли Ринат и Стас, отключился.
– Стоит мне тебя увидеть, сразу же появляется нехорошее предчувствие, – сказал Джамба.
– Привет, – ответил Ринат, усаживаясь в кресло. Стас остался у двери.
– Привет… друг Рубена… Ты когда его в последний раз видел?
– Ну… – Ринат задумался.
– Два года назад ты его видел, когда документы на дом оформляли. К твоему сведению, он уже больше года в Москве живет.
– Серьезно? Чем занимается?
Джамба посмотрел на него, покачал головой, спрятал зажигалку.
– Зачем ты сюда пришел, брат?
– Есть тема, которая тебя заинтересует.
Джамба взглянул на Стаса:
– Нет, брат. Не заинтересует.
– Ты даже не знаешь…
– Знаю. На днях сюда приходил имп из "Волхолланда". Искал его, – ткнул пальцем в Стаса. – Потом он ушел, а мы похоронили трех наших парней. Поэтому меня не заинтересует твоя тема.
Такой реакции Ринат не ожидал и несколько растерялся. Покосился на Стаса, но тот с невозмутимым видом смотрел в сторону, словно речь шла не о нем.
– Ты боишься корпорации, Джамба?
– Брат, я реалист и не хочу терять своих людей, впутываясь в непонятные авантюры. Честно говоря, я вообще удивлен, что ты пришел ко мне. Разве твоя компьютерная подружка не может тебе помочь?
– Нет, – мрачно отрезал Ринат. – Она помочь не может.
– Или не хочет. Чего тебе не хватает, брат? Зачем ты опять лезешь куда не следует?
– Джамба, давай я сам буду решать, как мне жить и куда мне лезть.
– Без проблем, – легко согласился негр. – Вон дверь – иди и решай.
Надо было сбавлять обороты.
– Джамба… – Ринат примирительно поднял руки, показывая, что не хочет ссориться. – У нас есть закладка боевого ИскИна. Развитая, готовая к инсталляции. Если поможешь найти покупателя, ты неплохо заработаешь.
– Зачем мертвому деньги? – Джамба покачал головой. – Нет, брат. Я не в теме.
Он был непреклонен и, похоже, свое мнение менять не собирался.
– С каких это пор ты стал таким? – спросил Ринат.
– Каким – таким?
Ринат побоялся сказать напрямую. Уклончиво ответил:
– Раньше ты был другим.
– Раньше все мы были другими. Что ты имеешь в виду? Что я стал трусом? – Белки его глаз сверкнули, он смотрел на Рината не мигая. – Что молчишь, брат? Боишься сказать? А я не боюсь. Не боюсь признаться в своей трусости.
Он поднялся с дивана, прошелся вдоль стены, отделанной графическим пластиком, проведя по ней ладонью. Повернулся.
– Это не мы ушли в Гарлем. Нас загнали сюда, как стадо баранов. Куба, Ямайка, Гаити – когда у них начались проблемы с католиками, сюда приехало много влиятельных людей. Тех, кто что-то мог сделать. Где они все? Либо приняли существующие здесь правила, либо отправились к праотцам. Посмотри на Маленький Китай – там действует около десятка различных тонгов, но они не могут объединиться. Знаешь почему?
– Разделяй и властвуй, – впервые нарушил молчание Стас.
– Мы здесь варимся в собственном соку, и нам не дают достичь больше того, что мы заслуживаем. Я не знаю, кому это выгодно – правительству, корпорациям, церкви или Алисе. Но это так. Пока ты соблюдаешь правила – ты жив. Нарушил правила – аминь. Я боюсь не за себя. Я боюсь за своих людей, за их семьи. Они верят мне, и если я нарушу правила, то предам их. Извини, брат. Ты пришел не туда. Уходи.
– Черт! – выругался Ринат. – Джамба…
Недоговорил. Поднялся с места. Виновато посмотрел на Стаса, опустив голову, шагнул к двери.
Стас перегородил ему дорогу, а когда тот остановился, обошел его.
– Ты правильно сказал, – громко произнес Стас, глядя на Джамбу. – Вас сюда загнали, как стадо баранов. А знаешь почему? Потому что вы и есть бараны. Вы прекрасно понимаете, что ваш удел – сдохнуть на бойне под ножом мясника, но тем не менее вы идете на эту бойню, опустив головы, и единственное, что вы еще можете, – это блеять, доказывая себе и друг другу свою индивидуальность. Вы привыкли, что есть пастух, который устанавливает правила, вы боитесь их нарушить не из-за того, что есть кнут, для вас это невозможно. Точно так же, как перепрошитый мульт не может нарушить волю своего хозяина.
С каждым словом лицо Джамбы менялось. Белки налились кровью, ноздри расширились, пальцы сжались в кулаки.
Стас видел это, но ему было наплевать. Он продолжал:
– Я был мультом. Мой мозг перепрошивали, в него прописывали плавающий линк, в него заливали вирусы и закладку ИскИна. Сомневаюсь, что ты сейчас понял хотя бы половину того, о чем я говорю, но это не важно на самом деле. А знаешь, что важно?
Он подошел к Джамбе. Казалось, этот разъяренный бык, который был на двадцать сантиметров выше и на полцентнера тяжелее, убьет сейчас наглого сопляка одним ударом.
– Разница между нами – вот что важно. Я – хозяин своей жизни. И никому не позволю управлять собой. Даже на уровне программирования мозга. А тебя и затачивать не надо. Тебя достаточно напугать, чтобы ты превратился в марионетку. Вот и вся разница между нами… брат. – Стас криво усмехнулся.
Джамба должен был ударить. Понятно, что у него ничего бы не вышло, но он должен был это сделать.
Ринат даже представил, как негр размахивается и его огромный кулак летит в челюсть. Стас легко уходит от удара и…
Джамба повернулся, снова сел на диван. Он выглядел невозмутимо, лишь глаза своим сверканием выдавали его.
– Ладно, – сказал он. – Допустим, ты меня убедил. Чего вы хотите?
– Помоги найти покупателя на закладку.
– На искусственный интеллект?
– Боевой ИскИн. Цена – три миллиона евро. Ты получишь десять процентов. – Стас говорил настолько уверенно, что вызвал у Рината чувство беспокойства. Не прокатят ли его, не пустят ли по борту?
– Три миллиона за программу? Не слишком ли…
– Не слишком, – отрезал Стас. – Она стоит дороже, но у меня нет времени. Примерно через сутки, если ее не перекинуть в подходящий носитель, она уничтожит и меня, и себя.
– Брат, я что-то не понимаю…
– Джамба, не забивай себе голову деталями. У тебя есть выходы на "Такечи апгрейд"? Передай им, что есть готовая закладка боевого ИскИна стоимостью в три миллиона евро. Деньги темным переводом на нейтральный счет и предоплатой.
– Предоплатой?
– Я никуда не денусь, – приблизился Стас. – Закладка находится в мозгу, и, если в течение суток ее не снять, деньги мне уже не понадобятся.
Джамба задумался на несколько минут. Гости терпеливо ждали. Стас выглядел спокойным, а вот Ринат нервничал, ощущая свою бесполезность: инкубатор уже встретился с Джамбой, и посредник теперь как бельмо в глазу.
– Двадцать, – сказал Джамба, неотрывно глядя в глаза Стаса и вытаскивая из кармана капсулу передатчика. Вставил ее в ухо и повторил: – Двадцать.
– Хорошо, – легко согласился Стас. И эта легкость тоже не понравилась Ринату. – Ты получишь шестьсот штук, а мы – все остальное.
Им выделили комнатушку в каком-то подвале.
Джамба сказал, что придется немного подождать.
Стас не спорил. Он выглядел вялым и заснул почти сразу, как вошли.
* * *
Дрянная погодка. Из придорожного отеля она кажется еще омерзительней. Возможно, это из-за грязных окон, а может, причина – холод, от которого не спасают два обогревателя и полбутылки вина.
Надо было пить водку.
Поначалу он смотрит на меня. На единственного посетителя в этот час в баре отеля. Смотрит, как уплетаю горячего цыпленка, и глотает слюну. Потом приближается. Только сейчас замечаю, что вместо ноги у него неуклюжий мехпротез, похожий на лапу чудовища.
– Извини… те, – хрипло говорит он.
Смотрю в сторону. Мне неинтересно, что он скажет. Мне не интересен он сам. Так же, как его жизнь. Жизнь неудачника.
– Извините… – повторяет он. – У меня сейчас очень тяжелый момент в жизни, и я вас просто по-человечески прошу, не дайте сдохнуть с голода.
Смотрю на него и понимаю, что его грязный вид напрочь отбил мне аппетит.
– У всех бывают тяжелые деньки. – Смотрю на его протез и добавляю: – Ну, или годы.
Он проглатывает мою насмешку. Смотрит на хлебницу. Сипит:
– Хотя бы хлеба дай. Желудок сводит.
Меня коробит, что он перешел на "ты".
Он говорит тихо. Боится охранников, готовых проявить служебное рвение на бездомном бродяге в рваной куртке и стоптанной кроссовке.
Слегка повышаю голос, чтобы привлечь внимание бармена:
– На соседнем столе такая же хлебница, только с отключенным подогревом. Тебе без разницы, какой хлеб, теплый или холодный?
– Я не могу, – говорит он. – Это только для тех, кто делает заказ.
– Ну, так сделай заказ и не мучайся, – повышаю голос. – Нет денег? Иди воруй. Хочешь, чтобы я дал тебе денег? Еды? А может, устроить тебе красивую жизнь? Купить машину, квартиру, оплатить хороший протез? Чего ты ждешь от меня? Что я достану кредитку и обналичу для тебя несколько сотен? Ты их возьмешь, а глаза будут гореть ненавистью. Потому что ты уже смирился со своим поражением и готов ненавидеть весь мир, считая виноватым его, а не себя. Воевал? Пил? Торчал? Бросила красавица жена? Кинули на бабки? Сгорела квартира? Предали все друзья и ты остался один? Запомни – виноваты не друзья. Не весь мир. А только ты сам. И никто другой. Возьми краску. Напиши на стене большими жирными буквами: "Я – ЛОХ". И поставь подпись, потому что так и есть. Потому что, какой бы ни была судьба, ты ее хозяин, и если ты не можешь справляться с ней, значит, ты – лох. ЛОХ! Большими жирными буквами! Уберите от меня этого придурка, мне уже жрать не хочется.
Последние слова адресую двум узколобым гориллам, интеллекта которых хватило только на усиление скелетного каркаса, из-за чего они казались клонами Квазимодо.
Бродягу берут под руки.
Корректно, но безапелляционно провожают к выходу.
– Я только попросил хлеба… – говорит он.
Его никто не слышит. Слова падают в пустоту.
Я выговорился и доволен собой.
Смотрю на остатки испорченной трапезы, на полбутылки вина и думаю, что надо бы заказать водки.
Через две минуты я сделаю заказ. Еще через семь – принесут запотевший графин и стопку. Через девять, когда я опрокину первую стопку, бродягу, переходящего трассу, собьет машина. Прямо напротив гостиницы.
Бывает.
Бывает такое, когда внезапно просыпаешься и не понимаешь, что происходит. Не понимаешь, где находишься, потому что сон крепко держит твое сознание в своих лапах и не хочет выпускать. И ты сдаешься, снова возвращаясь туда, откуда только что пришел.
Дрянная погодка. Из придорожного отеля она кажется еще омерзительней. Возможно, это из-за грязных окон, а может, причина в холоде, от которого не спасают два обогревателя и полбутылки вина. Надо было пить водку.
Но пить водку в одиночестве – это диагноз. Выпить стопку-другую – не считается. Я имею в виду пить водку, а не нюхать. Это делают в компании.
Хотя бы вдвоем. Чтобы сказать, чтобы чокнуться, чтобы закусить и предложить закуску собутыльнику. Общение, вот что нужно под водку, а люля или помидоры – это уже приложение.
Поэтому я начал эту ночь с вина, надеясь, что алкоголь либо подстегнет к увеличению градуса, либо отправит спать, убив бессонницу.
Сначала вижу его глаза и понимаю смысл выражения "пожирать взглядом". Он не ест, он пожирает все, что стоит на моем столе, – цыпленка, овощи, полбутылки вина и хлебницу с теплым, только что подогретым хлебом.
Он просто стоит возле входа, не решаясь пройти вглубь. Стоит и смотрит на меня, единственного посетителя этого отеля. За ним следит бармен, готовый при первом же подозрении вызвать охрану.
Машу ему рукой. Бармен успокаивается, бродяга в рваной куртке идет ко мне, шаркая единственной кроссовкой. Я только сейчас замечаю, что вместо ноги у него протез.
Он подходит к столу, я двигаю цыпленка.
– Сядь, поешь. Мясо, овощи. Вино.
Его не стоит упрашивать дважды. Он садится, зубами впивается в жареную курицу. Достаю сигарету.
Пока курю, он разделывается со всей порцией. После чего смотрит на меня, вытирая рукавом губы.
– Я знаю, что такое голод, – говорю я.
Чего это со мной такое? Потянуло на сентиментальность.
– У меня просто сейчас проблемы, – говорит бродяга. – И я…
Поднимаю руку вверх, бармен торопится к столику. Еще бы, я отвесил ему неплохие чаевые, и он знает, что получит еще.
– Обналичь три сотни, – говорю я, протягивая золотую "Евро-Экспресс".
Бармен оперативно выполняет просьбу. Деньги даю бродяге.
– Купишь одежду и еду, – говорю и чувствую себя едва ли не его богом. – На попутке доберись до Липецка. Там несколько заводов, на которых работают только инвалиды. Они освобождены от налогов, так что платят там неплохо. С жильем помогают, если видят, что ты работаешь, а не дурака валяешь.
– На твоей кредитке, наверное, много денег… – говорит он, пряча купюры в карман.
Мне не нравится, как он смотрит. Голод отступил, он сейчас сыт (или почти сыт), он уже не хочет работать.
А я все еще хочу ему помочь.
– Я знаю, что ты думаешь, – делаю глоток вина. – Что я бы не обеднел, отвалив тебе больше. Что жизнь несправедлива. Мы сидим за одним столом, но у меня есть все, а у тебя ничего. Что я здоров, а ты потерял ногу. Что я трахаю женщин, которых хочу, а ты – тех, что дают сами. Я мог бы поспорить, что у меня в жизни были моменты похуже, чем у тебя. Но для тебя мои слова ничего не значат.
– К чему ты мне рассказываешь эту херню? – В его голосе звучит презрение. – Я вызываю у тебя чувство вины? За то, что у тебя есть все, а у меня, как ты сказал, ничего. И ты хочешь откупиться от меня своим баблом?
На мгновение мне кажется, что он швырнет мне деньги в лицо, развернется и уйдет. Но сразу же понимаю, что он этого не сделает.
Сейчас он пытается доказать (в первую очередь самому себе), что у него есть чувство собственного достоинства. Готов корчить гордую морду, готов оскорблять меня, готов делать все что угодно – но деньги не вернет.
Наверное, раньше я пришел бы от этого в бешенство. Не люблю собак, которые кусают тех, кто их кормит. Сломал бы ему шею прямо здесь, за столом, даже не вставая.
Сейчас я по-новому смотрю на некоторые вещи.
Мне жаль его.
Достаю кредитку и одним щелчком отправляю ее прямо к нему в тарелку. Там на самом деле не так много денег. Тысячи три-четыре. Для него это капитал, а для меня… когда деньги теряют смысл и превращаются в "бабло", количество уже не играет никакой роли.
– Когда-нибудь ты поймешь, что это не главное, – говорю, глядя, как он хватает ее и вертит в пальцах. – Надеюсь, что я сделал все возможное для того, чтобы это произошло.