– Достал ты меня, – приступил к показу. И...
Марина взвизгнула. Чернаго раз десять повторил:
– Токинг, ты где?
Это было так, как будто, прогуливаясь по Невскому, ты проваливаешься в люк. Опять? Неужели опять в нем появилась зловредная энергия? На мгновение перехватило дыхание. Или теперь кто-то другой является источником? Алекс... Нет, не может быть. Алекс еще вчера хотел на Север ехать. Хотя, с другой стороны, он сразу зауважал вещи Токарева... Одно было ясно – эксперимент продолжается, и Саша вдруг ощутил усталость. Не ожидал он такого свинства. Совершенно был не готов. И даже вид обалдевшей Марины не развеселил его.
Друзья долго просили показать фокус еще раз. Но в конце концов убрались, потому что пришла мама и выпроводила их без особых церемоний. Мама вернулась слишком рано, она отпросилась с работы ввиду болезни ребенка. К ее удивлению, переходящему в возмущение, ребенок не лежал смирно в кроватке, а вместе с товарищами перекрушил полквартиры и был, по всем признакам, здоров. Конечно, радость от выздоровления дорогого чада превысила раздражение, и мама, поругиваясь, стала наводить порядок.
Потом у Токаревых был врач, пристыдивший родительницу за ложный вызов.
А когда пришел папа, относительное затишье кончилось. В квартире начало штормить. Папа долго искал вешалку, споткнулся о барахло, упавшее с антресолей, начал постепенно роптать и, наконец, обнаружил разбитую игровую приставку. Дальше разыгралась сцена, в которой он солировал. Крики сменялись вопросами и наоборот. Близился занавес – папа принялся искать ремень. Но тут вступила мама, исполнив успокаивающую арию, и порка была отменена. Родители заперлись в спальне, самозабвенно споря о чем-то. Наверное, о методах воспитания трудных шестиклассников. Саша был отправлен в свою комнату до вынесения приговора, и именно в это время...
Вечер последний.
Герой
20.
...пришел новый гость. Точнее, гость уже присутствовал в Сашиной комнате. Конечно же, это был инспектор. Он расположился на кровати и, судя по всему, немного отвлекся, потому что, когда Саша потряс его за плечо, встрепенулся и замахал руками, бормоча:
– А?.. Что?.. Позвольте... Только в письменной...
В самом деле, бывший портфель с юных лет предпочитал лежачие места. Его взгляд вскоре прояснился, и он сухо сообщил:
– Незаконно вытесненные граждане возвращены в свои клетки. По факту чего оформлен соответствующий акт.
Взъерошенный Саша не очень обрадовался визиту. Даже "здрасте" не сказал. И тем более не поинтересовался, как гость попал сюда. Молча уселся рядом с ним на кровати, а в голове его шевельнулась безразличная мысль: "Теперь книжный шкаф откроется. Дождался Алекс своей фантастики". Потом все же едко сказал:
– Мне-то что до ваших граждан! Я буйная стихия, чего со мной лясы точить?
– Буду откровенен, Токарев, – твердо ответил инспектор. – В вашем случае я имею дело с новым явлением. Вы притворялись гражданином, некоторое время укрывались в полноценных клетках, причем собственных. Значит, вы... Вы – оборотень! Порядок взаимоотношений с вами, как с новым явлением, не определен никакими инструкциями, отсутствуют нормы учета, правила эксплуатации. Это страшно. Дело требует разбирательства, но я даже не знаю, обвинить вас или укротить на месте.
Саша с достоинством возразил:
– Я тут ни при чем. Это они виноваты, они! Я их всех расколол. Он сам признался.
– Кто? – сразу спросил инспектор, показав служебную хватку.
Саша пошел в атаку. Он был беспощаден и непримирим. Он заклеймил позором и окончательно разоблачил банду шестерых, возглавляемую дорогостоящим телеприемником. Во всяком случае, ему так показалось. Инспектор хмуро выслушал и сказал, кивнув:
– Да, похоже на правду... Это людисты, сплотившиеся в Систему. Я это предполагал... – Он вдруг начал теребить замочки на пиджаке. Наверное, занервничал.
Саша спросил его в лоб:
– Почему я превратился в телевизор?
– Дело в формодержащей силе...
Саша нетерпеливо перебил:
– А при чем тут форма?
– При том, Токарев, при том. Благодаря этой силе граждане получают и удерживают форму, ведь право на форму имеет каждый гражданин. Когда форма окончательно упорядочивается, становясь устойчивой клеткой, гражданин достигает подотчетности. В данном случае получилось так. Телевизор пытался вытеснить тебя из твоей неустойчивой зыбкой формы, чтобы войти в нее самому и пользоваться ее могучей энергией. Но он не учел, что подействует своей формодержащей силой. Вот и стала твоя форма похожа на его клетку. Тем самым эксперимент был сорван, а ты запомнил процедуру упорядочивания.
Инспектор удовлетворенно окинул взглядом публику, состоящую из одного зрителя. В нем явно пропадал талант лектора общества "Знание". Впрочем, зритель не собирался оценивать его мастерство, он спросил, заикаясь от волнения:
– Зачем телек меня вытеснял?
– Чтобы наполнить тебя собственной целесообразностью, – без запинки ответил инспектор. И пока Саша переваривал эту дикую информацию, поспешил внести ясность: – Подлинно зрелые граждане считают подобную деятельность аморальной. Имеется в виду деятельность той безответственной молодежи, которая, как ни странно это звучит, любит людей. Эти максималисты еще упаковки не сбросили, а уже вознамерились передать людям достоинство и значимость истинного гражданина. Естественно, тем самым принижая себя до уровня этих беспорядочных сгустков вещества. Такие юнцы называют себя "системными", но добропорядочные граждане нелестно именуют их "людистами", а указанную деятельность – "людизмом"...
– Да подождите вы! – перебил его Саша, возбужденный до крайности. – Они что, хотели в меня вселиться? Да? Так это же преступление похуже... Хуже, чем на контрольной не дать списать!
– Это не преступление, – невозмутимо возразил инспектор. – В данном случае уголовно наказуемо только незаконное вытеснение граждан. И наказанием, если оно будет вынесено, никак не может быть демонтаж. Тем более, что их болтовня увлекла и некоторых уважаемых граждан. Они завлекают сказками об объединении в одну большую Систему, для чего людей, как основную помеху, тоже нужно охватить Системой.
– Значит, вы собираетесь нас всех упорядочить?! – заорал школьник. – Как Шери, что ли? Испоганили животное!
Инспектор миролюбиво улыбнулся.
– Знали бы вы, как нам, крепким хозяйственникам, надоели эти крикуны и выскочки, особенно эти новые русские плееры. Придумали же себе девиз: "Не следует ждать любви от людей, взять ее – наша задача!" Недоучки! Они даже не представляют, как можно управлять такой махиной, так что, уверяю вас, никаких правительственных документов на этот счет не существует. Да они просто хотят все растащить и приватизировать. При-хва-ти-зировать!
Саша немного успокоился.
– Думаете, вы первые такие умные? – сказал он веско. – Мы тоже природу изгадили, а все, что плохо лежит, прихватизируем. Поэтому теперь дети дурачками рождаются и в эти самые, в киллеры идут! Вот хотя бы Душман из нашей школы... Между прочим, вашей Системе первой хуже будет! Если всех людей упорядочить, вы зачахнете, неужели непонятно? Раньше у вас, например, какой был срок службы? А теперь?..
– Да, да, – с готовностью откликнулся инспектор, – раньше хорошо было. Жили долго, целесообразности не теряли. А нынче молодых, горячих это вовсе не интересует, они каждые два года меняются согласно моде. Для них главное – Система. Я вам больше скажу, с Чердаком у нас тоже не все в порядке. И некоторые новые сотрудники, ну те, которые себя органайзерами называют, тоже – за Систему. А я бы всех этих органайзеров бибикающих с Чердака поганой метлой повымел, ексель-моксель...
Инспектор явно хотел продолжить, но посмотрел куда-то в угол и остановился на полуслове.
Наступила пауза. Саша не знал больше, что спрашивать, все было сказано. На всякий случай он решил уточнить:
– Значит, мой телевизор – главарь у людистов? Ну, типа олигарх?
Если по-честному, такая мысль доставляла ему некоторое удовольствие. Инспектор отмахнулся.
– Компания в этой квартире – мелочь, системка. Руки до них как-то не доходили. Хотя за ними есть кое-кто повыше – Его лицо неожиданно стало жестким, замкнутым. – Но теперь я ими займусь.
– Александр! – вдруг раздался зычный папин голос. – Ну-ка иди сюда, паршивец!
Разговор закончился. Саша растерянно посмотрел на инспектора, пробормотал: "Я сейчас", – и отправился к родителям. Он был слегка оглушен новыми обстоятельствами дела. Вернее, не слегка, а весьма. У него даже в ушах стучало.
В напряженной тишине родительской спальни прозвучали грозные слова:
– Запрещается смотреть телевизор и видеодиски, а также включать музыкальный центр! Не только сегодня, но и завтра!
Саша молча выслушал приговор и вернулся обратно.
Окно было распахнуто настежь. Он подбежал, перегнулся через подоконник. Внизу, на асфальте, лежал портфель. Лучше сказать – то, что было когда-то портфелем. Лопнувший по швам, с выдранными замками, с многочисленными резаными и колотыми ранами. "Это инспектор", – вдруг сообразил Саша. На глаза у него навернулись слезы. "Точно!" Изумленный, он смотрел вниз. Что тут произошло? Несчастный случай?
Инспектора было жалко. В общем, неплохой дядька, душевный. Вот только должность его портит: во все вмешивается, заставляет оправдываться, пристает по пустякам. А теперь... Вид изувеченного портфеля был ужасен. Ничего не скажешь, умелая работа. Создавалось впечатление, будто в инспектора силой пихали что-то большое, массивное, с острыми углами. И он не выдержал. Лопнул... Саша похолодел от страшной догадки. Его убили! Это политическое убийство! Системщики поняли, что засветились, и решили остановить зануду...
Под окном неожиданно появилась дворничиха. Она завопила:
– Ты че портфелями бросаисси! Не вишь, помойка рядом! Ишь, барь, подбирай тут за ним!
Она взяла тело погибшего гражданина и понесла его к мусорному баку, вдохновенно осуждая нынешнюю молодежь.
Саша завопил:
– Подождите! Это инспектор!
Но дворничиха уже решительно подошла к месту и, не колеблясь, завершила печальную церемонию. Все было кончено.
Саша закрыл окно. Тут на глаза ему попался мятый клочок бумаги, валявшийся на подоконнике. Он развернул бумажку.
"ВОПРОС: Вы признаете себя виновным?
ОТВЕТ: Нет.
ВОПРОС: Значит, вы пока отказываетесь признать себя виновным?
ОТВЕТ: Но я же не виноват!
ВОПРОС: Потому до сих пор и отказываетесь.
ОТВЕТ: А что мне за это будет?"
Очевидно, это были обрывки протокола чьего-то допроса. Вот и все, что осталось от бюрократа. Вот и все.
Жалко.
Саша упал на кровать и замер. Через некоторое время мама просунула в дверь голову и сказала:
– Сашуля, мы с папой идем к дяде Севе, у него день рождения. – И шепотом добавила: – Да не грусти ты так. Папа у дяди Севы быстро оттает.
– Не вздумай включить телевизор! – донеслось из прихожей серьезное папино предупреждение.
Родители ушли.
"Действительно, – подумал Саша, – у дяди Севы сегодня день рождения". Он лежал ничком на кровати и в очередной раз все-все понимал. Ему было даже слегка не по себе. Впрочем, ощущалась и смутная гордость: еще бы, расколол такую задачку!..
"Цель банды вещей – приручить меня, ну и, конечно, всех нас. Они собрались сделать из нас заводных дурачков, которые будут с утра до вечера работать на них. И главное – любая классная вещь может стать этим самым "людистом", то есть ответить любовью на любовь, если человек даст ей свою энергию. Вот в чем ужас. Они все не плохие и не хорошие, они целесообразные, и поэтому непонятно, с кем, собственно, нужно бороться. Так и прокукуешь всю жизнь в клетке.
Похоже, Хлумов уже приручен. Правда, он нисколько не расстроен этим. Во многом он лопух и останется им навечно, но... Хлумов прекрасно знает, где что продается и в какую цену. Он считает в уме, урча от удовольствия, причем намного быстрее Матильды, в особенности любит считать доходы. А как он владеет игрой "Крупный бизнес"! Все шестиклассники увлечены "Крупным бизнесом", но Хлумова теперь победить невозможно. В глазах его частенько прыгают цифры – так же, как на экране компьютера... А некий мальчик со спортивным велосипедом? Может, и он тоже? Плюс Алекс, который потихоньку завидует? Плюс другие шестиклассники, с их мобильниками, майками, нашлепками?"
Примерно такие странные вопросы бродили в голове у Саши Токарева. Когда же они ему надоели, вдруг возник новый вопрос, куда более насущный. Что будет дальше? Здесь, В ЭТОЙ КВАРТИЕ?
Он вскочил. Он ужаснулся.
Папа в последнее время здорово изменился. Появилась в нем какая-то новая энергия – страшно знакомая. Как папа теперь смотрит на "видик"! Примерно так он раньше смотрел на маму... Цепочка ясно видна. Сначала шкаф с пианино, потом Саша, кактус, Шери... И если эксперимент продолжается, то этой ночью – очередь за папой. Система упорядочит его! А потом? Каждый вечер мама пилит папу за то, что он купил электронный хлам вместо настоящих вещей. Ведь ей позарез нужны кожаное пальто и кожаные брюки. Зачахнет она без кожаных шмоток, и все тут. Папа раньше был против этих "понтов", а теперь обещает напрячься и купить.
Саша заметался. Надо было что-то делать. Немедленно. Бежать на чердак, звонить дяде Севе, смываться из дому?.. Потом он немного успокоился. "Спасу родителей, – твердо сказал он себе. – Но как? Раздолбать вдребезги всю банду? Купят новую, а меня отправят на заслуженный отдых – в интернат для дефективных. Попробовать победить распоясавшееся железо? Сумею, наверное. Ведь я его уже ни капельки не люблю... Кстати, насколько меня успели упорядочить? Смог же я разговаривать с портфелем, пообщался с Системой в моей квартире..."
Откровенно говоря, Саша Токарев был в отчаянии. Ни в чем он не был уверен, потому что имел очень слабое представление о том, как побеждают вещи. В груди стало холодно и тесно – от понимания собственной слабости. Может, все-таки отдать Алексу что-нибудь? Да нет, батя тут же заберет обратно...
План действия родился сразу. Странный это был план, непродуманный, болезненный. Да и приводил ли он хоть к какому-нибудь результату? Неизвестно. Во всяком случае, план предполагал четкие действия, а когда есть возможность действовать, исчезают и слабость, и отчаяние.
Саша сделал следующее. Включил телевизор, нашел по одной из программ весьма скучную, но познавательную передачу "Вечер в Эрмитаже", в которой давался очень важный материал по залам № 217-221, и поставил видеосистему на запись. При этом он стирал из памяти классные мультфильмы. Затем сунул в проигрыватель музыкального центра диск для изучающих древнегреческий язык – из комплекта "Повторяй за нами". И стал записывать ее прямо на кассету с суперхитами Свистни Свинс. Ему было жалко, невыносимо жалко, но он терпел. Ему хотелось остановить эту пытку, но он держался. Рушилось то, к чему он успел так привязаться.
Саша лег на кровать и попробовал думать о том, как усядется сейчас за пианино, сыграет "собачий вальс". Или как достанет книжку из шкафа: стекла-то снова двигаются. А завтра пойдет обследовать чердак, чтобы не дать этой истории закончиться так просто. Но милые сценки почему-то плохо представлялись ему, и тогда шестиклассник Александр Токарев заплакал.
Он повторял сквозь слезы, наверное, чтобы успокоиться...
21.
"...Пусть все сотрется. Пусть".
И тут я заметил, что индикаторы записи не горят – ни на видике, ни в музыкальном центре. Значит, и запись не идет? Но я же включал! Честное скаутское! Я же включал!..