Другие нации пользовались своей мощью для строительства империи, запугивания, а то и порабощения соседей. Но только не шакалийцы. Народ Шакалии не страдал ни от тирании безумных королей, ни от охочих до власти калифов или алчных сенаторов. Спокойные и миролюбивые шакалийцы вырвали зубы у своих потенциальных властителей и вот уже несколько веков процветали - торговали, строили и спокойно и упорно внедряли в жизнь новинки науки и техники. Имейся у каждого шакалийца в городе палисадник перед домом, а в сельской местности - площадка для безмятежной игры в четыре шеста, и для полного счастья больше нечего было бы желать.
У других народов короли-узурпаторы, политические убийства, их сердца рвут на части вопли голодных детей, а сельские земли лежат под парами, в то время как крестьянские армии истребляют друг друга по прихоти местных полководцев. Иное дело шакалийцы. Своим излишне амбициозным глупцам они предоставили возможность спорить и всячески поносить друг друга в Палате Стражей.
У других народов недобрые боги и фанатичные пророки с безумными глазами, которые требуют повиновения, расчленения младенцев, рабства и нищеты для простых людей, и при этом богатство рекой течет в руки тех, кто принадлежит к касте жрецов. Шакалийцы и здесь пошли своим путем: свободная от богов круговистская философия, умиротворяющая медитация и широкая сеть молельных домов. Любой круговистский проповедник мог запросто зайти в любой дом и попросить быстро сварить ему каффиля, но никому бы и в голову не пришло требовать у родителей, чтобы те вырвали сердце живьем у своего ребенка-первенца.
Каждые несколько десятилетий какая-нибудь иностранная держава принимала спокойную приверженность шакалийцев к верховенству закона за отсутствие внешнеполитических амбиций. Принимала добровольную склонность к смиренному изоляционизму за признаки слабого и деградирующего общества. Такая держава обычно приходила к мнению, что нацию лавочников стоит заставить служить тем, кого она создала, вырастила и превратила в воинов и забияк. Враги королевства делали ошибочный вывод, что предпочтение не воевать равнозначно неумению воевать и отказу от войны. Все они в свое время жестоко поплатились за свою преступную наивность. Медленные на подъем шакалийцы на деле оказывались отнюдь не нацией увальней-лавочников, скупердяев-мельников и бестолковых батраков. Наивные иностранцы сталкивались с западней, полной свирепых львов - людей с твердым, неуправляемым характером, совершенно нетерпимых к всевозможным задирам - как иностранным, так и взросшим на нивах своего собственного королевства. Разумеется, не вредило положению королевства на мировой арене и то, что шакалийцы являлись единственной нацией на Земле, обладающей запасами летучего газа. Ни с чем не сравнимый воздушный флот Шакалии был предметом нескрываемой зависти всего мира и являл собой движущуюся стену смерти, готовую в любой момент гарантировать подданным королевства свободы, дарованные им несколько веков назад.
"Лучше быть лакеем в Шакалии, чем принцем в Квотершифте" - так пелось в широко известной застольной песне, и в данную минуту сердце Молли, оказавшейся в самой гуще обезумевшей от шовинистического угара толпы, переполнилось гордостью и восторгом. Затем девочка вспомнила, что в работном доме ее ожидает бидл с безжалостной тростью, и ее сердце упало. Впрочем, к ней довольно быстро вернулась решимость, укрепившаяся при воспоминании об одном из уроков истории в классе покойной демсон Дарней. Эти уроки были сродни драгоценным камням, и Молли их чрезвычайно высоко ценила. Еще бы, ведь они скрашивали безрадостную жизнь. И вот ей вспомнился один из них, вспомнился с удивительной яркостью, как будто не прошло несколько лет со дня смерти женщины, относившейся к Молли с сердечностью родной матери.
Урок проходил в форме изучения письма, написанного много столетий лет назад - это был отчет испуганного квотершифтского посланника в Шакалии своему королю. Дело было задолго до гражданской войны в Шакалии, когда большая часть континента все еще изнывала под тяжким гнетом абсолютистских режимов. Монарх старой королевской династии Шакалии находился в театре, когда публика по неведомой причине неожиданно возмутилась постановкой пьесы и принялась освистывать актеров. Затем, увидев в королевской ложе своего верховного правиле теля, принялась побивать его камнями. Изумленный посланник Квотершифта описывал своему монарху невероятное зрелище: королевская милиция вела на улице арьергардный бой, а разъяренная толпа тем временем гналась за своим дородным августейшим властителем, которому ничего не оставалось, как броситься наутек из подожженного мятежниками театра. Перепуганный посланник страны, где даже покорного раба избили бы до смерти за одно лишь непочтительное обращение к представителю благородного сословия, счел это зрелище возмутительным. Для шакалийцев же в подобном поведении не было ничего необычного.
Молли навсегда запомнила урок. Пусть сама она сирота, воспитанная не слишком ласковым государством, но она никогда не допустит заносчивого бахвальства. Ведь в глазах закона она такая же полноправная гражданка своей страны, как и любое официальное лицо работного дома или хозяйка миддлстилской прачечной.
Одна беда: не похоже, чтобы бидл разделял ее взгляды на равенство.
Кабинет у главы работного дома на Сан-Гейт удивительно не соответствовал всем прочим помещениям обшарпанных строений, в коих названный работный дом располагался. Внушительных размеров письменный стол из тикового дерева, на стенах прекрасной работы ковры. Еще одним украшением кабинета был обязательный, писанный маслом портрет Первого Стража Хоггстона. Прежде чем Молли поняла, что бидл не собирается обрушить на нее гневную и оскорбительную тираду, она успела отметить про себя спокойное присутствие незнакомой элегантной дамы, сидевшей в шезлонге. Красота. Изящество. Платье чересчур дорогое, школьные инспекторши таких не носят. Молли бросила на бидла недоверчивый взгляд.
- Садись вот сюда, Молли, - начал бидл, моргнув ленивыми глазами записного пройдохи. - Я познакомлю тебя с нашей гостьей.
Молли тотчас постаралась придать лицу покорно-равнодушное выражение.
- Да, сэр.
- Молли, это демсон Эмма Фейрборн, одна из наиболее знаменитых работодателей, дарующих работу нашим воспитанницам.
Гостья ласково улыбнулась девочке и отбросила назад локон светлых волос, поседевших от времени и перекрашенных в оттенок платины.
- Здравствуй, Молли. Как твоя фамилия?
- Темплар, - ответил за девочку бидл. - Видите ли…
Гостья предупреждающе согнула палец. Жест этот, по всей видимости, означал неудовольствие, и неожиданно для Молли бидл умолк.
- Молли, я уверена, что ты сама можешь высказаться без посторонней помощи…
- Это из-за круговистского храма на Ламп-стрит, где меня нашел олдермен. Меня подбросили к ступеням храма, я была завернута в шелковые пеленки, - ответила Молли.
- Шелковые? - улыбнулась демсон Фейрборн. - Должно быть, твоя мать принадлежала к благородному сословию, иначе она не стала бы разбрасываться шелковой тканью. Легкий флирт с каким-то человеком из низшего сословия или, возможно, самый настоящий роман?
Молли состроила недовольную гримаску и промолчала.
- Понимаю. Ты, должно быть, уже давно размышляешь о том, кем были твои родители. Тем более о чем еще можно размышлять в таком месте, как это?
Мысль, неожиданно посетившая Молли, видимо, отразилась на ее лице, потому что демсон Фейрборн поспешила отрицательно покачать головой.
- Нет, Молли. Я не твоя мать, хотя, насколько я понимаю, мой возраст дает основания предполагать, что ты могла бы быть моей дочерью.
Бидл прочистил горло.
- Должен предупредить вас, что Молли у нас девушка с характером, демсон. Я бы даже осмелился сказать, с темпераментом.
- Под стать ее непокорным рыжим волосам, вы хотите сказать? - улыбнулась дама. - А кто не стал бы проявлять свой истинный характер, окажись он волей судьбы в таком унылом месте, как ваше? Где ты лишён хорошей одежды, доброго вина, галантного общества и карточных игр? Окажись я сама в таких условиях, мой характер тоже не слишком улучшился бы.
Бидл смерил Молли недобрым взглядом, после чего посмотрел на гостью.
- Я не…
- Полагаю, я услышала от вас все, что мне нужно, бидл, - отрезала Эмма Фейрборн. - Ну что ж, Молли. Не окажешь ли ты мне любезность принести вон ту книгу?
Молли увидела переплетенный в кожу том, на который указывала гостья. Книга стояла на самой верхней книжной полке библиотеки. Девочка пожала плечами, подошла к полке, сняла нужную книгу и стряхнула с нее пыль. Старая, ни разу не читанная книга, какой-то философский труд - такие обычно хранят в кабинете лишь за тем, чтобы производить впечатление на посетителей. Девочка подошла к шезлонгу, в котором восседала Эмма Фейрборн, и протянула ей указанный томик.
Демсон Фейрборн нежно взяла руку Молли в свою, подержала какое-то мгновение, после чего, перевернув девичью ладошку тыльной стороной вверх, взглянула на нее так, как делают цыганки, промышляющие гаданием.
- Спасибо, Молли. Я рада, что твоя работа у женщины по имени Снелл оказалась такой недолгой. У тебя слишком красивые руки, чтобы погубить их едким раствором в стиральной лохани. - С этими словами гостья положила книгу на стоящий рядом столик. - А еще у тебя прекрасная осанка, что удивительно для юной особы твоего роста. Кстати, он составляет, пожалуй, чуть больше пяти с половиной футов.
Молли утвердительно кивнула.
- Моя милая, ты даже не представляешь себе, сколько смазливых барышень топали передо мной тяжелой походной, как те тяжеловозы на сельской ярмарке, или важно расхаживали вокруг, словно пава, которую злой рок заковал в свинцовый корсет. Думаю, с тобой можно поработать. Скажи-ка, Молли, ты довольна своей жизнью в работном доме?
- Я нахожу ее… несколько тоскливой, демсон, - смело ответила Молли.
Эмму Фейрборн, ее слова, похоже, сильно позабавили.
- В самом деле? Для девочки, воспитанной в этих стенах, ты удивительно грамотно строишь фразы.
- Последний директор, то есть дама-директор, была круговисткой, демсон Фейрборн, - вступил в разговор бидл. - В ее классах имелись дети, которые в нарушение закона о бедняках были старше предусмотренного законодательством возраста.
- Ум это то, что труднее всего поддается усовершенствованию и легче всего утрачивается, - выразила свое мнение его гостья. - А ты, Молли, насколько я понимаю, не получала никакого жалования за выполняемую тобой работу? Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь, демсон, - ответила Молли. - Все заработанные нами деньги идут в Совет по делам бедных.
Демсон Фейрборн понимающе кивнула.
- Да, страшно подумать, за какие огромные деньги Опекунский совет закупает провизию в самых дешевых харчевнях. Впрочем… - Эмма Фейрборн посмотрела бидлу прямо в глаза, - должны же поставщики окупать накладные расходы, а они у них, как я понимаю, немалые.
Сидевший за письменным столом бидл беспокойно заерзал в кресле.
- Ну что ж, моя дорогая. - Эмма Фейрборн поправила лежавшую у нее на плечах короткую шаль из набивного шелка. - Ты мне подходишь. Думается, что я смогу выплачивать тебе приличное жалование при условии, что Опекунский совет будет ежемесячно отчитываться за свои траты.
Молли была потрясена услышанным. Если и есть на свете наниматель, который оплачивает пособие работному дому и выдает дополнительные деньги пансионерам, то в работном доме Сан-Гейт такой появился впервые. Ведь для чего созданы работные дома, как не для того, чтобы служить источником дешевой рабочей силы для опекунов.
- Не забывайте о том, что она сирота, - напомнил гостье бидл. - Через год она достигнет совершеннолетия и обретет право голоса. Я могу переслать вам ее опекунские документы на двенадцать месяцев.
Эмма Фейрборн улыбнулась.
- Думаю, что через год ваша подопечная разовьет в себе вкус к роскошной жизни и вряд ли захочет возвращаться к вам.
Молли вышла вслед за своей новой нанимательницей на улицу, оставив работный дом во власть бидла и его присных.
Эмму Фейрборн ожидала собственная, черного цвета карета, запряженная вороными лошадьми. Неподалеку стоял крепко сбитый, облаченный в черную ливрею лакей.
- Демсон Фейрборн, - вежливо кашлянула Молли, когда слуга открыл дверцу кареты.
- Да, моя милая.
Молли указала на оставшиеся у нее за спиной высокие стены работного дома, очень похожего на тюрьму.
- В таких местах, как это, домашнюю прислугу обычно не нанимают.
На лице новой хозяйки появилось удивленное выражение.
- А я. Молли, беру тебя не в кухарки и не в посудомойки. Мне показалось, что ты узнала мое имя и вспомнила, кто я такая.
- Ваше имя?
- Я леди Фейрборн, Молли. А мое заведение называется "Фейрборн и Джарндайс".
Молли почувствовала, как в ее жилах застыла кровь.
- Поезжай, - произнесла леди Фейрборн и подмигнула своему коренастому слуге. - К несчастью, лорд Джарндайс покинул нас, отойдя в мир иной, верно я говорю, Альфред?
- Увы, миледи, так оно и есть, - ответил слуга. - Говорят, что милорд задохнулся во время ужина, подавившись кусочком панциря омара.
- Верно, Альфред. Как, однако, неосмотрительно с его стороны. Один из тех редких случаев, когда хорошая жизнь оказывается вредной для здоровья.
Глаза Молли все еще оставались круглыми от удивления.
- Но "Фейрборн и Джарндайс" это…
- Верно, моя милая, это публичный дом. Ну а я, давай не будем проявлять излишней чувствительности, широко известна как Королева Блудниц.
За спиной Молли, отрезая ей пути к отступлению, тут же вырос лакей по имени Альфред.
- А ты, Молли, надеюсь, станешь одной из лучших девушек моего заведения.
А тем временем в кабинете бидла Смотрящая слилась с реальностью работного дома. Ей было дозволено только одно вмешательство, и оно оказалось одним из самых удачных. Небольшое. Каким ему и полагалось быть. Его даже трудно назвать настоящим вмешательством.
Первоначально бидл намеревался отдать опекунские документы Молли на большую бойню близ Крингли-Корнер, но на этой тропе реальности было видно, как буквально через месяц с небольшим Молли возвращается обратно - ее отсылают назад в работный дом за неповиновение. Что было бы не слишком выгодно для Смотрящей и ее замыслов.
Оказалось удивительно легко заставить мысли бидла отклониться на самую малость в сторону, чтобы в его голове сформировался новый замысел. Куда сложнее было повлиять на волевое, стальное сознание Эммы Фейрборн, однако и это стало возможным в пределах допусков вмешательства, дозволенных Смотрящей. В данный момент бидл сидел за письменным столом, подсчитывая, какое количество денег осядет к концу недели в его карманах.
Смотрящая сделала все для того, чтобы в густом химическом супе мыслей этого хапуги все было четко и объяснимо. Нечто непонятное, возможно, шестое чувство, заставило бидла почесать затылок и глянуть прямо туда, где стояла Смотрящая.
Увеличив мощность инфильтрации в его оптический нерв, она стерла даже фоновое свое присутствие, чем вернула его крошечный обезьяний мозг в состояние покоя. Серебро и золото, мысли о деньгах. Бидл сложил бумаги в аккуратную стопку и запер их в ящике письменного стола. На нынешней неделе выручка снова будет вполне приличной.
Смотрящая вздохнула и покинула реальность. К сожалению, бидл проживет недолго. Он не успеет купить двенадцатый домик на взморье, который еще больше увеличил бы его растущую империю недвижимости. В принципе, ей ничего не стоило его спасти. К счастью, вмешательство такого рода не входило в ее обязанности.
Глава 2
Поле для посадки и взлета аэростатов в Хандред-Локс медленно заполнялось пассажирами, ожидавшими прибытия "Леди Хоклайт". Оливер проверил карман брюк. Скомканный листок с описанием внешности гостя его дядюшки был на месте.
- Оливер! - прозвучал голос Таддиуса, чем отвлек юношу от мыслей о дядюшкином поручении. Таддиус - его школьный приятель. Вернее, приятель по тем временам, когда Оливеру еще было разрешено ходить в школу.
Как повсеместно водится среди мальчишек, паренек получил прозвище от противного - его называли Слим, Худыш. Прозвище было на редкость удачным, потому как резко контрастировало с его внешностью. Толстяк Таддиус имел в Хандред-Локс массу знакомых вроде Оливера. По крайней мере столько, сколько осталось приятелей у самого Оливера, после того как распространилась молва о том, кто он такой… или кем, возможно, станет.
- Следишь за хвостом? - поинтересовался Оливер.
- Слежу за хвостом, - подтвердил Таддиус, и его круглая физиономия расплылась в улыбке.
Он показал Оливеру открытую записную книжку, аккуратно расчерченную карандашом на квадратики.
- Смотри, на прошлой неделе я засек хвостовой код "Леди Даркмур". Обычно она летает на маршруте Медфолк-Калгнесс, но торговый флот для полетов на юг переходит на новые суда класса "Страж Каннингем", так что некоторые аэростаты, которые раньше летали на север, сейчас переводятся сюда.
Оливер вежливо кивнул, изображая понимание. Таддиус отчаянно мечтал попасть в ряды Королевского аэростатического флота. Увы, у его семьи было слишком мало денег, чтобы купить ему офицерский чин, но чуть-чуть многовато для того, чтобы одобрить его желание поступить на службу в качестве рядового авиатора. А посему толстяк Таддиус собирался следовать семейной традиции и стать мясником, как отец и братья, и в то же время проводил вчера на аэродроме, наблюдая за полетами воздушных кораблей. Мечтая о том, что может произойти сейчас и в будущем. Оставалось всего три месяца до того дня, когда Таддиус и его одноклассники в последний раз выйдут из ворот местной государственной школы.
- Персоналу летного поля построиться! - крикнул офицер, одетый в зеленую летную форму, и группа крепких, спортивного телосложения авиаторов заняла свои места, образовав вытянутый эллипс в форме сигары.
К голове строя подвели двух мощных тяжеловозов, и те встали рядом с похожим на тягач паровиком, обслуживавшим летное поле. Паровик не утруждал себя никакими приготовлениями. Прозвище его было Ржавый Болт, а трудился он на взлетном поле еще с тех времен, когда дядюшка Оливера сам был мальчишкой. Огромный, ростом с два вагона, с брюхом-котлом, на котором крепились шесть колес. Несмотря на преклонные годы, паровик все еще был способен любой из четырех своих рук подтянуть аэростат и вновь поставить его во взлетное положение.
- Пассажиры, ожидающие рейса, проверьте свои билеты! - обратился к присутствующим служащий.
Оливер вздохнул. Путешествия.
Таддиус посмотрел на него и как будто прочитал мысли товарища.
- Тебя не будут заставлять регистрироваться постоянно. Им придется или отпустить тебя, или, ну, ты сам знаешь… - Голос юного толстяка предательски дрогнул.
- Меня никогда не выпустят отсюда, - отрезал Оливер. - Им доставляет удовольствие держать меня здесь и видеть своим невольником.