Путь прилива - Майкл Суэнвик 9 стр.


Мадам дошла до самого края шкалы, до семерки. Тело Грегорьяна судорожно напряглось и застыло, его пальцы дрожали, но голову он держал все так же высоко и все смотрел и смотрел на мадам немигающими, ничего не прощающими глазами. Думаю, она испугалась. Да и немудрено тут было испугаться, когда сидит этот тощий оборванец и смотрит на тебя, и непонятно, о чем думает, только вряд ли о чем-нибудь хорошем, и горят на этой грязной побелевшей мордочке глаза, словно два фонаря.

Я сидела так тихо, что даже и сердце у меня вроде не билось. Не шевелилась ни вот столько. А Грегорьян все равно узнал. Он поднял глаза и взглянул в зеркало. Увидел меня и ухмыльнулся. Жуткая это была ухмылка - словно не человек ухмыляется, а скелет. И я поняла, что мадам его не сломает и не приручит, никогда.

- Ладно, пока что хватит.

Ундина прикрыла кювету салфеткой и направилась в дом. Чиновник последовал за ней, за двумя бледными полумесяцами, подмигивавшими ему из-под свисающих концов одеяла.

- А для чего это? - Они сидели на кровати скрестив ноги, лицом к лицу, и чиновник смотрел на темную, еле различимую в тени полоску мягких, вьющихся волосков. - Этот порошок, который ты делаешь из собак.

- Мы смешиваем его с чернилами и вводим под кожу. - Ундина показала свою руку. Сейчас, в полумраке, не было заметно ни малейшего следа татуировок. - Каждый рисунок обозначает один из ритуалов, обязательных для женщины, обладающей силой, а каждый ритуал знаменует новое зрение. А все эти познания, вместе взятые и нужным образом примененные, дают власть.

Одна из ее татуировок ярко вспыхнула - маленькая рыбка, словно просвечивающая сквозь кожу.

- Умение включать и выключать эти рисунки - знак власти.

Загорелась вторая татуировка, третья, четвертая… Пирамида, стервятник, венок из детородных органов. Словно созвездия на ночном небе, вспыхивали змеи, и полумесяцы, и алхимические символы элементов.

- Микрофлора Миранды почти несовместима с земной биологией. Введенные под кожу, эти бактерии получают достаточно питания, чтобы остаться в живых, но размножаться не могут. Так вот они и сидят там, полуголодные и коматозные, пока я их не разбужу.

Теперь все ее руки почти до самых плеч были покрыты причудливыми, сверкающими орнаментами.

- А как ты это делаешь?

- Совсем просто, это - чуть ли не первое, чему нас учат. При нормальной температуре тела они темные, чуть-чуть потеплее - зажигаются. Вот, попробуй сам. - Она взяла чиновника за руку. - Тут же нет ровно никаких хитростей. Сосредоточься на кончиках пальцев, представь- себе, что они теплеют. Думай о горячих вещах.

- Ну как? - спросила Ундина через минуту.

- Н-не знаю… - Чиновник ощущал в пальцах какое-то слабое, то ли есть оно, то ли нет, покалывание.

- Не знаешь, потому что не веришь. Думаешь, это просто внушение. Вот, посмотри. - На конце ее пальца горело крохотное изображение солнца. - Это мой самый первый знак. "Сделай свой палец горячим", - сказала богиня, и солнце вспыхнуло. Я была ошеломлена. Я почувствовала, что теперь жизнь пойдет другим путем, что теперь все вещи станут другими.

Ундина гладила ногу чиновника; ее пальцы медленно скользили вверх, быстро перебегали вниз и снова вверх. Вниз-вверх, вниз-вверх…

- Какая еще богиня?

- Когда тебя обучают чему-нибудь духовному, истинному, нельзя считать, что ты получаешь знания от человека. Учитель приобщает тебя к божественному, а значит - находится в единении с Богом. Когда мадам Кампаспе обучала Грегорьяна и меня, она была для нас богиней.

Продвинувшись чуть дальше, ее рука погладила член чиновника, успевший за это время подняться и затвердеть.

- А теперь я буду твоей богиней. Она легла на спину, широко раскинув ноги, и привлекла чиновника к себе.

- Я хотел поговорить о Грегорьяне, - неуверенно запротестовал чиновник, чувствуя, как две настойчивые руки направляют его в теплые влажные глубины.

- Одно другому не мешает. - Ундина крепко прижала его к себе и перекатилась; теперь чиновник лежал на спине, а она сидела на нем верхом. - Ритуал, которому обучит тебя богиня, способ контроля над эякуляцией, известен как Урборос, по имени великого змея, вечно самовосстанавливающегося, вечно пожирая свой собственный хвост. Идеальный пример замкнутой системы, системы, невозможной в профанном мире, даже у вас, там, в ваших летающих металлических городах.

Ундина двигалась вверх и вниз, медленно и плавно, как лебедь по поверхности ночного, освещенного луной озера. Чиновник поднял руки и погладил груди, чуть покачивавшиеся над его лицом.

- Эта методика имеет большие физиологические преимущества; кроме того, она является великолепным введением в тантрические мистерии. Так что же конкретно хочешь ты узнать про Грегорьяна?

Ундина мягко опустилась на чиновника; он почувствовал сперва ее соски, затем - грудь, живот, подбородок.

- Я хочу знать, где его найти.

- Скорее всего - в нижнем течении реки. Рассказывают, что у него есть постоянное жилище в Арарате, может, это и правда, а может - врут. Грегорьяну совершенно не нужен какой-то там постоянный адрес, он не хочет, чтобы каждый желающий мог его найти.

- А как же тогда те люди, которые платят, чтобы он превратил их в обитателей моря?

- Они его не находят - это он находит их. Его ведь интересуют вполне специфические личности. Страстно желающие остаться в Приливных Землях, готовые утратить ради этого человеческий облик, готовые поверить рекламным роликам Грегорьяна - и достаточно богатые, чтобы оплатить его услуги. Думаю, он давным-давно составил для себя список перспективных клиентов.

- Когда ты видела его в последний раз?

- Уж и не помню, много лет назад.

Ундина покусывала мочку левого уха чиновника; его щека ощущала теплое дыхание.

- Расставшись с мадам, Грегорьян направился к Океану, но дошел только до семнадцатой станции дирижаблей. Что там произошло - никто не знает, встретил, наверное, кого-нибудь. А потом вдруг оказалось, что он покинул планету. А вот так тебе нравится? - Ее острые ногти быстро, чуть касаясь кожи, скользнули по бокам чиновника.

- Да.

- Прекрасно.

Ундина опустила руки к его крестцу, а затем резко рванула вдоль спины. Чиновник судорожно выгнулся и громко, с хрипом вздохнул. Ногти ведьмы оставили на его коже жгучие полосы боли.

- Видишь, тебе и это нравится, - рассмеялась Ундина. - Ты удивлен, верно? Я научилась этому у Грегорьяна; он стал богом и показал мне, насколько близки друг другу боль и наслаждение. Но ладно, это потом. На сегодня хватит и одного урока. Отцепись от меня и полежи спокойно, я хочу кое-что тебе показать.

Она уложила чиновника на бок, приподняла его колено, игриво покачала стоящий колом член, переместила руку дальше.

- Вот здесь, мягкий участок между мошонкой и задним проходом, чувствуешь?

- Да.

- Хорошо. Опусти тогда левую руку - да нет, сзади, вот так. Теперь придави эту точку средним и указательным пальцами. Посильнее. Хорошо. - Ундина встала на колени. - Теперь дыши глубоко, вот как я, и не грудью, а диафрагмой.

Она сделала несколько глубоких вдохов. Чиновник улыбнулся, глядя на торжественную красоту грудей, освещенных бледными лучами луны (или лун?). Ундина мягко, но решительно отвела его руку.

- Теперь твоя очередь. Садись. Вдыхай медленно и глубоко.

Чиновник покорно сел и вдохнул.

- Диафрагмой.

Он попробовал еще раз.

- Вот так, правильно.

Откинувшись назад, Ундина оперлась на руки и обхватила чиновника ногами за талию.

- А теперь внимательно следи за собой, за своим организмом. Почувствовав приближение эякуляции - не тогда, когда она начнется, а раньше, - протяни руку назад и придави эту точку, как я показывала. Одновременно вдохни - медленно и глубоко. Это займет около четырех секунд. Раз-два-три-четыре. - Она четырежды взмахнула рукой, отсчитывая темп. - Примерно так. На это время можешь замедлить движение, но совсем не останавливайся, хорошо?

- Как скажешь, - неуверенно пожал плечами чиновник. Ундина скользнула вперед, снова оседлала его и глубоко, удовлетворенно вздохнула.

- Ты думаешь, - сказала она через минуту, - что слишком уж все это просто. Что если бы существовал прием столь элементарный и столь эффективный, ты бы давно о нем узнал - от друзей, от любовницы, да хоть от мамочки. К счастью, тут не имеет никакого значения - веришь ты мне или нет. Делай как сказано, и ты задержишь эякуляцию хоть до бесконечности.

- Я думаю… - начал чиновник, крепко прижимая к себе ведьму.

- Плохая привычка.

Чиновник выполнял все предписания Ундины с добросовестностью прилежного школьника; он внимательно прислушивался к своему телу и вовремя останавливал каждую приближающуюся эякуляцию. Луна за окном двигалась с бешеной, неестественной скоростью. А затем случилось чудо. Вскоре после очередного почти-семяизвержения у него наступил оргазм. Потрясенный неожиданностью, чиновник закричал и судорожно сжал Ундину; ощущение было необыкновенным, как прикосновение руки Бога. Оргазм закончился, эякуляция так и не наступила, а эррекция сохранилась. Чиновник ощущал необычный подъем сил, почти сверхъестественную ясность мыслей.

- Как же это? - удивленно спросил он.

- Вот теперь ты что-то понял. Суть оргазма совсем не в извержении небольшого количества солоноватой жидкости.

Ундина продолжала раскачиваться вверх-вниз, как корабль на мертвой зыби; ее грудь покрылась потом, волосы слиплись, на губах играла чуть насмешливая улыбка.

- Что-то давно ты не вспоминал Грегорьяна. Неужели все вопросы кончились?

- Отнюдь. - Чиновник сосредоточенно занимался левой грудью ведьмы - поглаживал ее сверху вниз, а затем стал осторожно, двумя пальцами, крутить сосок. - Каждый ответ порождает несколько новых вопросов. Я не понимаю, почему ваша воспитательница обращалась с Грегорьяном столь жестоко, почему она пыталась сломить его болью. Что кроме ненависти могла она получить в ответ? Бессмысленно.

- Бессмысленно, - согласилась Ундина. - Бессмысленно в данном конкретном случае. С Грегорьяном у нее ничего не вышло. Но если бы вышло… Тебе этого не понять - необходим личный опыт. Но ты попробуй поверить мне на слово. Когда богиня берет твою жизнь в свои руки, первым делом она должна разбить вдребезги прежний твой мирок, чтобы силой втолкнуть тебя в другую, несравненно большую вселенную. Разум ленив. Ему тепло и уютно там, где он находится; только страх и боль могут выгнать его на простор, поставить лицом к лицу с реальностью.

Врач прописывает горькое лекарство не по злобе, а из любви и сострадания. После испытания мадам Кампаспе меня обняла. Я думала, что она меня презирает. Я была готова к смерти - а она меня обняла. Невозможно описать, что я тогда почувствовала. Это было несравненно лучше всего того, чем мы тут с тобой сегодня занимались. Ничего лучшего я не ощущала ни до этого момента, ни, пожалуй, после. Я заплакала. От мадам исходила огромная, всепоглощающая любовь; я была готова на все, абсолютно на все - лишь бы эту любовь оправдать. Я готова была умереть за мадам Кампаспе - с восторгом, без малейших колебаний.

- Но с Грегорьяном все вышло иначе.

- Да. - Теперь Ундина раскачивалась не вверх-вниз, а из стороны в сторону. - Мадам его так и не сломила. И с каждой ее неудачной попыткой Грегорьян становился все сильнее, все необузданнее. Потому-то он тебя и убьет. - Неожиданно она перекатилась на спину, увлекая чиновника за собой. На мгновение он испугался, что раздавит это нежное тело, сделает ему больно.

- Но это - потом, - добавила Ундина. - А пока я могу тобой попользоваться.

Чиновник испытал еще четыре оргазма и лишь потом перестал себя сдерживать, и тогда наступил последний, заключительный оргазм, остротой ощущения далеко превосходивший все предыдущие. Далеко превосходивший все, что чиновник мог себе представить.

А потом он уснул. Или потерял сознание. Погрузился в беспамятство.

А потом проснулся. Ундины рядом не было. Чиновник встал на ноги, покачнулся и, для верности, сел. И оглядел комнату. Мебель, какие-то вещи, забытые, а скорее - оставленные за ненужностью. На полу - то самое лягушачье платье с тысячей крючков на спине, мятое и какое-то печальное; длинные зеленые перья дождевки, некоторые из них уже сломаны. Мерзость запустения. Комната умерла, из нее словно вынули сердце. Чиновник оделся и ушел.

Просперо стоял уже высоко, так что время приближалось к полудню, но город был пуст. Мерзость запустения. Открытые нараспашку двери, на улицах - обрывки вчерашних карнавальных костюмов. По пути к центру поселка голова чиновника немного прояснилась, появилось странное желание запеть. Тело приятно ныло, каждое прикосновение болезненного, словно песком натертого члена к брюкам напоминало о ночных развлечениях. Для установления нормальных отношений со вселенной не хватало только приличного завтрака.

Чу стояла рядом с фургоном, сплошь изукрашенным разноцветными, до боли в глазах яркими надписями. НОВОРОЖДЕННЫЙ КОРОЛЬ. АРШАГ МИНТУЧЯН. ТЕАТР МАРИОНЕТОК, ИЛЛЮЗАРИУМ РАЯ И АДА. ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ГОРОДОВ, ОДИННАДЦАТЬ МИРОВ. Чиновник заметил этот фургон еще вчера вечером - тогда задняя стенка его была снята, на маленькой сцене лихо отплясывали куклы. Собеседником Чу был потный толстяк с маленькими, тщательно ухоженными усиками, скорее всего - Аршаг Минтучян, собственной своей персоной.

- Хорошо спалось? - спросила Чу и тут же зашлась громким, безудержным хохотом.

Чиновник недоуменно молчал, но тут к заливистому смеху Чу присоединилось басистое, утробное гоготание Минтучяна.

- Какого черта вы так развеселились? - оскорбленно вопросил чиновник.

- Рука… - Чу уже не хохотала, а истерически всхлипывала. - Твоя рука. Хорошо провел время, будет о чем вспомнить. - Развеселая парочка снова покатилась со смеху.

- Какого черта хохочешь ты… - Чиновник осекся, уставясь на синюю змейку, трижды обвивавшую палец его левой руки, а затем заглатывавшую собственный хвост.

6. ГРИБНОЙ ДОЖДИК

Ты еще таких здоровых не видела, - заявил большой палец Минтучяна. - Не хочу хвастаться, но к утру у тебя будут мозоли.

Он прошелся по столу, напыщенный, как петух.

- Может быть, может быть, - откликнулась левая рука Минтучяна; большой и указательный пальцы ее образовали длинную узкую щель. - Ну, иди сюда, красавчик! - Щель неожиданно расширилась.

Все засмеялись.

- Модеста! Арсен! - крикнул Ле Мари. - Идите сюда!

- А нужно ли детям на такое смотреть? - негромко запротестовал чиновник, но тут же покраснел под насмешливыми взглядами двух фермеров-свиноводов и эвакуационного администратора.

Впрочем, дети и сами проигнорировали приглашение. Они сидели в соседней комнате и смотрели телевизор, с головой погрузившись в фантастический мир, где люди за считанные часы перелетают от звезды к звезде, где благородные одиночки распоряжаются силами, способными мгновенно уничтожить город и даже целую планету, где мужчины и женщины меняют свой пол по пять раз на дню, где все дозволено и нет никаких запретов. Все это взывало к жабе, таящейся в мозжечке, к древней рептилии, желающей получить все сразу. Сию-сию секунду, и чтобы сверху бантик.

Дети сидели в темноте, вперившись в экран большими, как плошки, немигающими глазами.

- Я - мужик здоровый. Боюсь, не порвать бы мне тебя напополам.

- Разговаривай, разговаривай.

На улице моросило, но кухня оставалась уютным островком тепла и света. Чу стояла у стены со стаканом в руке, стараясь смеяться не больше и не громче остальных. На кухне пахло жареными свиньми мозгами и старым линолеумом. Громко, со стуком чесался устроившийся под столом Анубис. Жена Ле Мари собирала грязные тарелки.

Хозяин исчез в кладовке и вскоре вернулся с двумя очередными кувшинами кумыса, смешанного с кровью, пятьдесят на пятьдесят.

- Ну, еще по маленькой! - возгласил высокий костлявый старик, наполняя стакан Минтучяна. - Не пропадать же добру.

Кукловод прервал свое представление, кивнул, пьяновато улыбнулся и вылил адское пойло в рот. На аккуратных усиках осталась тонкая, быстро исчезающая полоска пены. Остальные присутствующие дружно потянулись со своими стаканами к кувшину; тем временем большой палец возобновил битву с левой рукой. Битву заранее проигранную, безнадежную.

- А вы что, не хотите?

- Нет, спасибо, я уже под завязку.

- Да выпейте еще хоть немного! На севере такого не достанешь, разве что за бешеные деньги.

Чиновник молча улыбнулся, развел руками и покачал головой.

- Как знаете, - пожал плечами старик.

Улучив момент, когда никто на него не смотрел, чиновник выскользнул на веранду. В тот самый момент, когда дверь закрывалась, рука презрительно выплюнула дряблый, измочаленный палец. И мерзко хихикнула.

- Следующий!

Свинцовые капли с грохотом сыпались на крышу, срывали листья с деревьев, низко прибивали к земле траву. По стеклам темной, неосвещенной веранды сбегали мутные струйки воды. Мир расплылся, окрасился в унылый, грязно-коричневый цвет, стал похож на древний фотоснимок. Внезапный порыв ветра раздвинул завесу дождя: мелькнули - чтобы через секунду снова исчезнуть во мгле - три угольно-черные баржи, словно приклеенные к тусклой, темно-серой глади реки. Приглядевшись, можно было различить смутные очертания соседнего дома, весь остальной Коббс-Крик провалился в небытие. Весь мир провалился в небытие.

Коббс-Крик специализировался на свиноводстве и лесоповале. Последнюю свинью давно уже забили и отправили в коптильню, но бревна все еще спускались самосплавом по ручью, лесопилка работала круглые сутки, стараясь превратить как можно больше деревьев в доски - прежде чем придет Прилив и превратит их в водоросли.

Над лужами взлетали вязкие фонтанчики грязи; грязь высоко, на добрый метр, облепила дощатые стены домов. Затхлая вонь сырой земли почти заглушала все прочие запахи - запах садовой дорожки, аккуратно выложенной красным кирпичом, запах травы, запах помидорных кустов, вянущих на огороде…

Грустно и одиноко, хоть волком вой. Чиновник мужественно старался не вспоминать об Ундине. Мужественно и безуспешно. Стоило закрыть глаза, и он снова ощущал прикосновение влажных губ, острых, туго напряженных сосков. Ногтей, оставивших на его спине все еще саднящие царапины. Он понимал, насколько это глупо и смешно, злился на себя - и ничего не мог с собой поделать. Втюрился, как прыщавый подросток, это ж надо такое придумать.

Чиновник вздохнул, достал из чемоданчика грегорьяновскую тетрадку, лениво ее раскрыл. Мы находимся на пороге новой эпохи, эпохи, когда магия сменит науку, когда мир будет осмыслен наново, осмыслен с точки зрения воли, а не разума. Истины нет, ни в смысле моральном, ни в смысле научном.

Высокопарное занудство. Чиновник нетерпеливо перелистнул несколько страниц,

Что есть благо? Все то, что увеличивает ощущение власти, волю к власти и, превыше всего, самое власть.

Перечитывая эти слова, чиновник легко представлял себе юного Грегорьяна - этакий себе тощий мальчишка, начинающий чародей, по-детски - и безо всяких к тому оснований - уверенный в своем несравненном величии, мечтающий, чтобы все узрели это величие. Люди - мои рабы. Да-а.

Назад Дальше