Мадам дошла до самого края шкалы, до семерки. Тело Грегорьяна судорожно напряглось и застыло, его пальцы дрожали, но голову он держал все так же высоко и все смотрел и смотрел на мадам немигающими, ничего не прощающими глазами. Думаю, она испугалась. Да и немудрено тут было испугаться, когда сидит этот тощий оборванец и смотрит на тебя, и непонятно, о чем думает, только вряд ли о чем-нибудь хорошем, и горят на этой грязной побелевшей мордочке глаза, словно два фонаря.
Я сидела так тихо, что даже и сердце у меня вроде не билось. Не шевелилась ни вот столько. А Грегорьян все равно узнал. Он поднял глаза и взглянул в зеркало. Увидел меня и ухмыльнулся. Жуткая это была ухмылка - словно не человек ухмыляется, а скелет. И я поняла, что мадам его не сломает и не приручит, никогда.
- Ладно, пока что хватит.
Ундина прикрыла кювету салфеткой и направилась в дом. Чиновник последовал за ней, за двумя бледными полумесяцами, подмигивавшими ему из-под свисающих концов одеяла.
- А для чего это? - Они сидели на кровати скрестив ноги, лицом к лицу, и чиновник смотрел на темную, еле различимую в тени полоску мягких, вьющихся волосков. - Этот порошок, который ты делаешь из собак.
- Мы смешиваем его с чернилами и вводим под кожу. - Ундина показала свою руку. Сейчас, в полумраке, не было заметно ни малейшего следа татуировок. - Каждый рисунок обозначает один из ритуалов, обязательных для женщины, обладающей силой, а каждый ритуал знаменует новое зрение. А все эти познания, вместе взятые и нужным образом примененные, дают власть.
Одна из ее татуировок ярко вспыхнула - маленькая рыбка, словно просвечивающая сквозь кожу.
- Умение включать и выключать эти рисунки - знак власти.
Загорелась вторая татуировка, третья, четвертая… Пирамида, стервятник, венок из детородных органов. Словно созвездия на ночном небе, вспыхивали змеи, и полумесяцы, и алхимические символы элементов.
- Микрофлора Миранды почти несовместима с земной биологией. Введенные под кожу, эти бактерии получают достаточно питания, чтобы остаться в живых, но размножаться не могут. Так вот они и сидят там, полуголодные и коматозные, пока я их не разбужу.
Теперь все ее руки почти до самых плеч были покрыты причудливыми, сверкающими орнаментами.
- А как ты это делаешь?
- Совсем просто, это - чуть ли не первое, чему нас учат. При нормальной температуре тела они темные, чуть-чуть потеплее - зажигаются. Вот, попробуй сам. - Она взяла чиновника за руку. - Тут же нет ровно никаких хитростей. Сосредоточься на кончиках пальцев, представь- себе, что они теплеют. Думай о горячих вещах.
- Ну как? - спросила Ундина через минуту.
- Н-не знаю… - Чиновник ощущал в пальцах какое-то слабое, то ли есть оно, то ли нет, покалывание.
- Не знаешь, потому что не веришь. Думаешь, это просто внушение. Вот, посмотри. - На конце ее пальца горело крохотное изображение солнца. - Это мой самый первый знак. "Сделай свой палец горячим", - сказала богиня, и солнце вспыхнуло. Я была ошеломлена. Я почувствовала, что теперь жизнь пойдет другим путем, что теперь все вещи станут другими.
Ундина гладила ногу чиновника; ее пальцы медленно скользили вверх, быстро перебегали вниз и снова вверх. Вниз-вверх, вниз-вверх…
- Какая еще богиня?
- Когда тебя обучают чему-нибудь духовному, истинному, нельзя считать, что ты получаешь знания от человека. Учитель приобщает тебя к божественному, а значит - находится в единении с Богом. Когда мадам Кампаспе обучала Грегорьяна и меня, она была для нас богиней.
Продвинувшись чуть дальше, ее рука погладила член чиновника, успевший за это время подняться и затвердеть.
- А теперь я буду твоей богиней. Она легла на спину, широко раскинув ноги, и привлекла чиновника к себе.
- Я хотел поговорить о Грегорьяне, - неуверенно запротестовал чиновник, чувствуя, как две настойчивые руки направляют его в теплые влажные глубины.
- Одно другому не мешает. - Ундина крепко прижала его к себе и перекатилась; теперь чиновник лежал на спине, а она сидела на нем верхом. - Ритуал, которому обучит тебя богиня, способ контроля над эякуляцией, известен как Урборос, по имени великого змея, вечно самовосстанавливающегося, вечно пожирая свой собственный хвост. Идеальный пример замкнутой системы, системы, невозможной в профанном мире, даже у вас, там, в ваших летающих металлических городах.
Ундина двигалась вверх и вниз, медленно и плавно, как лебедь по поверхности ночного, освещенного луной озера. Чиновник поднял руки и погладил груди, чуть покачивавшиеся над его лицом.
- Эта методика имеет большие физиологические преимущества; кроме того, она является великолепным введением в тантрические мистерии. Так что же конкретно хочешь ты узнать про Грегорьяна?
Ундина мягко опустилась на чиновника; он почувствовал сперва ее соски, затем - грудь, живот, подбородок.
- Я хочу знать, где его найти.
- Скорее всего - в нижнем течении реки. Рассказывают, что у него есть постоянное жилище в Арарате, может, это и правда, а может - врут. Грегорьяну совершенно не нужен какой-то там постоянный адрес, он не хочет, чтобы каждый желающий мог его найти.
- А как же тогда те люди, которые платят, чтобы он превратил их в обитателей моря?
- Они его не находят - это он находит их. Его ведь интересуют вполне специфические личности. Страстно желающие остаться в Приливных Землях, готовые утратить ради этого человеческий облик, готовые поверить рекламным роликам Грегорьяна - и достаточно богатые, чтобы оплатить его услуги. Думаю, он давным-давно составил для себя список перспективных клиентов.
- Когда ты видела его в последний раз?
- Уж и не помню, много лет назад.
Ундина покусывала мочку левого уха чиновника; его щека ощущала теплое дыхание.
- Расставшись с мадам, Грегорьян направился к Океану, но дошел только до семнадцатой станции дирижаблей. Что там произошло - никто не знает, встретил, наверное, кого-нибудь. А потом вдруг оказалось, что он покинул планету. А вот так тебе нравится? - Ее острые ногти быстро, чуть касаясь кожи, скользнули по бокам чиновника.
- Да.
- Прекрасно.
Ундина опустила руки к его крестцу, а затем резко рванула вдоль спины. Чиновник судорожно выгнулся и громко, с хрипом вздохнул. Ногти ведьмы оставили на его коже жгучие полосы боли.
- Видишь, тебе и это нравится, - рассмеялась Ундина. - Ты удивлен, верно? Я научилась этому у Грегорьяна; он стал богом и показал мне, насколько близки друг другу боль и наслаждение. Но ладно, это потом. На сегодня хватит и одного урока. Отцепись от меня и полежи спокойно, я хочу кое-что тебе показать.
Она уложила чиновника на бок, приподняла его колено, игриво покачала стоящий колом член, переместила руку дальше.
- Вот здесь, мягкий участок между мошонкой и задним проходом, чувствуешь?
- Да.
- Хорошо. Опусти тогда левую руку - да нет, сзади, вот так. Теперь придави эту точку средним и указательным пальцами. Посильнее. Хорошо. - Ундина встала на колени. - Теперь дыши глубоко, вот как я, и не грудью, а диафрагмой.
Она сделала несколько глубоких вдохов. Чиновник улыбнулся, глядя на торжественную красоту грудей, освещенных бледными лучами луны (или лун?). Ундина мягко, но решительно отвела его руку.
- Теперь твоя очередь. Садись. Вдыхай медленно и глубоко.
Чиновник покорно сел и вдохнул.
- Диафрагмой.
Он попробовал еще раз.
- Вот так, правильно.
Откинувшись назад, Ундина оперлась на руки и обхватила чиновника ногами за талию.
- А теперь внимательно следи за собой, за своим организмом. Почувствовав приближение эякуляции - не тогда, когда она начнется, а раньше, - протяни руку назад и придави эту точку, как я показывала. Одновременно вдохни - медленно и глубоко. Это займет около четырех секунд. Раз-два-три-четыре. - Она четырежды взмахнула рукой, отсчитывая темп. - Примерно так. На это время можешь замедлить движение, но совсем не останавливайся, хорошо?
- Как скажешь, - неуверенно пожал плечами чиновник. Ундина скользнула вперед, снова оседлала его и глубоко, удовлетворенно вздохнула.
- Ты думаешь, - сказала она через минуту, - что слишком уж все это просто. Что если бы существовал прием столь элементарный и столь эффективный, ты бы давно о нем узнал - от друзей, от любовницы, да хоть от мамочки. К счастью, тут не имеет никакого значения - веришь ты мне или нет. Делай как сказано, и ты задержишь эякуляцию хоть до бесконечности.
- Я думаю… - начал чиновник, крепко прижимая к себе ведьму.
- Плохая привычка.
Чиновник выполнял все предписания Ундины с добросовестностью прилежного школьника; он внимательно прислушивался к своему телу и вовремя останавливал каждую приближающуюся эякуляцию. Луна за окном двигалась с бешеной, неестественной скоростью. А затем случилось чудо. Вскоре после очередного почти-семяизвержения у него наступил оргазм. Потрясенный неожиданностью, чиновник закричал и судорожно сжал Ундину; ощущение было необыкновенным, как прикосновение руки Бога. Оргазм закончился, эякуляция так и не наступила, а эррекция сохранилась. Чиновник ощущал необычный подъем сил, почти сверхъестественную ясность мыслей.
- Как же это? - удивленно спросил он.
- Вот теперь ты что-то понял. Суть оргазма совсем не в извержении небольшого количества солоноватой жидкости.
Ундина продолжала раскачиваться вверх-вниз, как корабль на мертвой зыби; ее грудь покрылась потом, волосы слиплись, на губах играла чуть насмешливая улыбка.
- Что-то давно ты не вспоминал Грегорьяна. Неужели все вопросы кончились?
- Отнюдь. - Чиновник сосредоточенно занимался левой грудью ведьмы - поглаживал ее сверху вниз, а затем стал осторожно, двумя пальцами, крутить сосок. - Каждый ответ порождает несколько новых вопросов. Я не понимаю, почему ваша воспитательница обращалась с Грегорьяном столь жестоко, почему она пыталась сломить его болью. Что кроме ненависти могла она получить в ответ? Бессмысленно.
- Бессмысленно, - согласилась Ундина. - Бессмысленно в данном конкретном случае. С Грегорьяном у нее ничего не вышло. Но если бы вышло… Тебе этого не понять - необходим личный опыт. Но ты попробуй поверить мне на слово. Когда богиня берет твою жизнь в свои руки, первым делом она должна разбить вдребезги прежний твой мирок, чтобы силой втолкнуть тебя в другую, несравненно большую вселенную. Разум ленив. Ему тепло и уютно там, где он находится; только страх и боль могут выгнать его на простор, поставить лицом к лицу с реальностью.
Врач прописывает горькое лекарство не по злобе, а из любви и сострадания. После испытания мадам Кампаспе меня обняла. Я думала, что она меня презирает. Я была готова к смерти - а она меня обняла. Невозможно описать, что я тогда почувствовала. Это было несравненно лучше всего того, чем мы тут с тобой сегодня занимались. Ничего лучшего я не ощущала ни до этого момента, ни, пожалуй, после. Я заплакала. От мадам исходила огромная, всепоглощающая любовь; я была готова на все, абсолютно на все - лишь бы эту любовь оправдать. Я готова была умереть за мадам Кампаспе - с восторгом, без малейших колебаний.
- Но с Грегорьяном все вышло иначе.
- Да. - Теперь Ундина раскачивалась не вверх-вниз, а из стороны в сторону. - Мадам его так и не сломила. И с каждой ее неудачной попыткой Грегорьян становился все сильнее, все необузданнее. Потому-то он тебя и убьет. - Неожиданно она перекатилась на спину, увлекая чиновника за собой. На мгновение он испугался, что раздавит это нежное тело, сделает ему больно.
- Но это - потом, - добавила Ундина. - А пока я могу тобой попользоваться.
Чиновник испытал еще четыре оргазма и лишь потом перестал себя сдерживать, и тогда наступил последний, заключительный оргазм, остротой ощущения далеко превосходивший все предыдущие. Далеко превосходивший все, что чиновник мог себе представить.
А потом он уснул. Или потерял сознание. Погрузился в беспамятство.
А потом проснулся. Ундины рядом не было. Чиновник встал на ноги, покачнулся и, для верности, сел. И оглядел комнату. Мебель, какие-то вещи, забытые, а скорее - оставленные за ненужностью. На полу - то самое лягушачье платье с тысячей крючков на спине, мятое и какое-то печальное; длинные зеленые перья дождевки, некоторые из них уже сломаны. Мерзость запустения. Комната умерла, из нее словно вынули сердце. Чиновник оделся и ушел.
Просперо стоял уже высоко, так что время приближалось к полудню, но город был пуст. Мерзость запустения. Открытые нараспашку двери, на улицах - обрывки вчерашних карнавальных костюмов. По пути к центру поселка голова чиновника немного прояснилась, появилось странное желание запеть. Тело приятно ныло, каждое прикосновение болезненного, словно песком натертого члена к брюкам напоминало о ночных развлечениях. Для установления нормальных отношений со вселенной не хватало только приличного завтрака.
Чу стояла рядом с фургоном, сплошь изукрашенным разноцветными, до боли в глазах яркими надписями. НОВОРОЖДЕННЫЙ КОРОЛЬ. АРШАГ МИНТУЧЯН. ТЕАТР МАРИОНЕТОК, ИЛЛЮЗАРИУМ РАЯ И АДА. ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ГОРОДОВ, ОДИННАДЦАТЬ МИРОВ. Чиновник заметил этот фургон еще вчера вечером - тогда задняя стенка его была снята, на маленькой сцене лихо отплясывали куклы. Собеседником Чу был потный толстяк с маленькими, тщательно ухоженными усиками, скорее всего - Аршаг Минтучян, собственной своей персоной.
- Хорошо спалось? - спросила Чу и тут же зашлась громким, безудержным хохотом.
Чиновник недоуменно молчал, но тут к заливистому смеху Чу присоединилось басистое, утробное гоготание Минтучяна.
- Какого черта вы так развеселились? - оскорбленно вопросил чиновник.
- Рука… - Чу уже не хохотала, а истерически всхлипывала. - Твоя рука. Хорошо провел время, будет о чем вспомнить. - Развеселая парочка снова покатилась со смеху.
- Какого черта хохочешь ты… - Чиновник осекся, уставясь на синюю змейку, трижды обвивавшую палец его левой руки, а затем заглатывавшую собственный хвост.
6. ГРИБНОЙ ДОЖДИК
Ты еще таких здоровых не видела, - заявил большой палец Минтучяна. - Не хочу хвастаться, но к утру у тебя будут мозоли.
Он прошелся по столу, напыщенный, как петух.
- Может быть, может быть, - откликнулась левая рука Минтучяна; большой и указательный пальцы ее образовали длинную узкую щель. - Ну, иди сюда, красавчик! - Щель неожиданно расширилась.
Все засмеялись.
- Модеста! Арсен! - крикнул Ле Мари. - Идите сюда!
- А нужно ли детям на такое смотреть? - негромко запротестовал чиновник, но тут же покраснел под насмешливыми взглядами двух фермеров-свиноводов и эвакуационного администратора.
Впрочем, дети и сами проигнорировали приглашение. Они сидели в соседней комнате и смотрели телевизор, с головой погрузившись в фантастический мир, где люди за считанные часы перелетают от звезды к звезде, где благородные одиночки распоряжаются силами, способными мгновенно уничтожить город и даже целую планету, где мужчины и женщины меняют свой пол по пять раз на дню, где все дозволено и нет никаких запретов. Все это взывало к жабе, таящейся в мозжечке, к древней рептилии, желающей получить все сразу. Сию-сию секунду, и чтобы сверху бантик.
Дети сидели в темноте, вперившись в экран большими, как плошки, немигающими глазами.
- Я - мужик здоровый. Боюсь, не порвать бы мне тебя напополам.
- Разговаривай, разговаривай.
На улице моросило, но кухня оставалась уютным островком тепла и света. Чу стояла у стены со стаканом в руке, стараясь смеяться не больше и не громче остальных. На кухне пахло жареными свиньми мозгами и старым линолеумом. Громко, со стуком чесался устроившийся под столом Анубис. Жена Ле Мари собирала грязные тарелки.
Хозяин исчез в кладовке и вскоре вернулся с двумя очередными кувшинами кумыса, смешанного с кровью, пятьдесят на пятьдесят.
- Ну, еще по маленькой! - возгласил высокий костлявый старик, наполняя стакан Минтучяна. - Не пропадать же добру.
Кукловод прервал свое представление, кивнул, пьяновато улыбнулся и вылил адское пойло в рот. На аккуратных усиках осталась тонкая, быстро исчезающая полоска пены. Остальные присутствующие дружно потянулись со своими стаканами к кувшину; тем временем большой палец возобновил битву с левой рукой. Битву заранее проигранную, безнадежную.
- А вы что, не хотите?
- Нет, спасибо, я уже под завязку.
- Да выпейте еще хоть немного! На севере такого не достанешь, разве что за бешеные деньги.
Чиновник молча улыбнулся, развел руками и покачал головой.
- Как знаете, - пожал плечами старик.
Улучив момент, когда никто на него не смотрел, чиновник выскользнул на веранду. В тот самый момент, когда дверь закрывалась, рука презрительно выплюнула дряблый, измочаленный палец. И мерзко хихикнула.
- Следующий!
Свинцовые капли с грохотом сыпались на крышу, срывали листья с деревьев, низко прибивали к земле траву. По стеклам темной, неосвещенной веранды сбегали мутные струйки воды. Мир расплылся, окрасился в унылый, грязно-коричневый цвет, стал похож на древний фотоснимок. Внезапный порыв ветра раздвинул завесу дождя: мелькнули - чтобы через секунду снова исчезнуть во мгле - три угольно-черные баржи, словно приклеенные к тусклой, темно-серой глади реки. Приглядевшись, можно было различить смутные очертания соседнего дома, весь остальной Коббс-Крик провалился в небытие. Весь мир провалился в небытие.
Коббс-Крик специализировался на свиноводстве и лесоповале. Последнюю свинью давно уже забили и отправили в коптильню, но бревна все еще спускались самосплавом по ручью, лесопилка работала круглые сутки, стараясь превратить как можно больше деревьев в доски - прежде чем придет Прилив и превратит их в водоросли.
Над лужами взлетали вязкие фонтанчики грязи; грязь высоко, на добрый метр, облепила дощатые стены домов. Затхлая вонь сырой земли почти заглушала все прочие запахи - запах садовой дорожки, аккуратно выложенной красным кирпичом, запах травы, запах помидорных кустов, вянущих на огороде…
Грустно и одиноко, хоть волком вой. Чиновник мужественно старался не вспоминать об Ундине. Мужественно и безуспешно. Стоило закрыть глаза, и он снова ощущал прикосновение влажных губ, острых, туго напряженных сосков. Ногтей, оставивших на его спине все еще саднящие царапины. Он понимал, насколько это глупо и смешно, злился на себя - и ничего не мог с собой поделать. Втюрился, как прыщавый подросток, это ж надо такое придумать.
Чиновник вздохнул, достал из чемоданчика грегорьяновскую тетрадку, лениво ее раскрыл. Мы находимся на пороге новой эпохи, эпохи, когда магия сменит науку, когда мир будет осмыслен наново, осмыслен с точки зрения воли, а не разума. Истины нет, ни в смысле моральном, ни в смысле научном.
Высокопарное занудство. Чиновник нетерпеливо перелистнул несколько страниц,
Что есть благо? Все то, что увеличивает ощущение власти, волю к власти и, превыше всего, самое власть.
Перечитывая эти слова, чиновник легко представлял себе юного Грегорьяна - этакий себе тощий мальчишка, начинающий чародей, по-детски - и безо всяких к тому оснований - уверенный в своем несравненном величии, мечтающий, чтобы все узрели это величие. Люди - мои рабы. Да-а.