Верующих перестали преследовать, потому что со временем они научились не привлекать внимания к своим обрядам и отказались от обращения в веру других. Хотя искоренить религии не удалось, влияние их ослабло и стало сложно отличать культы от предрассудков, представляющих из себя тайные и необъяснимые с точки зрения разума практики, призванные привлечь на свою сторону неизвестные силы, способные защитить от ударов судьбы.
В Империи по-прежнему можно было столкнуться с разными религиями, но большинство из них старались оставаться в тени, зачастую скрываясь в наиболее удаленных уголках владений шаа. Члены общин предпочитали браки между своими и избегали государственной службы. Время от времени какой-нибудь губернатор или местный чиновник пытались поправить карьеру, затеяв на них гонения, казня непокорных и заставляя остальных отречься от веры, но такое случалось редко.
В преследовании не было смысла. С течением времени вера в сверхъестественное просто перестала угрожать Империи.
Марсден вернулся очень быстро, принеся с собой пару серых пластиковых контейнеров.
– Полагаю, что одежда вас не интересует, милорд, – сказал он. – Но ее тоже можно посмотреть. Мне сделать запрос, чтобы принесли кофры?
Он имел в виду сундуки Козинича, в которых хранились его многочисленные форменные костюмы, полагающиеся каждому офицеру, и личный скафандр. У Тука столько вещей не было, к тому же скафандр он надевал казенный.
– Карманы проверяли? – спросил Мартинес.
– Да, лорд капитан. И карманы, и всё, во что можно спрятать небольшие предметы, а найденные вещи находятся в этих коробках.
– Тогда одежду не надо. Поставьте коробки на стол.
Мартинес начал с контейнера лейтенанта. В нем лежали кольцо Нельсоновской академии, которую закончил сам Мартинес еще до поступления в нее Козинича, и красивое подарочное стило из полированного алюминия с унакитовой и яшмовой инкрустацией и гравировкой "Лейтенанту Хавьеру Козиничу от гордого отца". Там же был набор для бритья, недорогой одеколон и полупустой флакон антибактериального аэрозоля, наверное, выписанного врачом для обработки ран. Мартинес обнаружил пачку хорошей бумаги, кисти и акварельные краски, а также несколько незавершенных рисунков, в основном пейзажей с реками и деревьями, но был там и портрет Фульвии Казаковой, сидящей за столом в кают-компании. Работы показались любительскими даже неискушенному Мартинесу.
В небольшом футляре хранились аккуратно подписанные музыкальные и развлекательные файлы, а на дне коробки Мартинес нашел планшетный компьютер. Он включил его, но требовался пароль. Гарет попробовал вставить капитанский ключ, но планшет был штатским, не флотским, и не подчинялся ему. Мартинес выключил его и положил обратно в контейнер.
Эти скромные пожитки – одеколон, кольцо из академии и любительские акварели – говорили о том, что жизнь у Козинича вышла невеселая. Всё, что имело для него какое-то значение, было не здесь: все его пристрастия остались тайной, умершей вместе с лейтенантом. Мартинес посмотрел на стило, подаренное отцом, который, вероятно, даже сейчас не знал о смерти сына, и закрыл крышку.
Распечатав контейнер, подписанный "Тук, Х.С., старший инженер (покойный)", он сразу нашел, что искал.
Маленький эмалевый кулон в форме дерева с зелеными и красными цветами, висящий на цепочке из блестящего металла.
***
– Полагаю, что на "Прославленном" была группа нараянистов, – объяснял Мартинес Миши Чен. – Капитан Флетчер входил в нее. На шее он носил их знак, а в спальне держал огромную статую Нараянгуру. Скорее всего, он начал собирать религиозное искусство только для того, чтобы ему официально разрешили хранить предметы культа нараянистов, и свой истинный интерес он скрывал, коллекционируя артефакты из разных верований.
– Если вы продолжите настаивать на этой теории, то навлечете на себя негодование Гомбергов и Флетчеров, – сказала Миши. – Они даже могут обратиться в суд.
– Если я прав, ничего не случится, – возразил Мартинес. – Если в этих семьях действительно есть нараянисты, они предпочтут промолчать.
Миши кивнула:
– Продолжайте.
Он сам пригласил Миши в свой кабинет, сославшись на деликатность вопроса, и она немало удивилась, увидев там Марсдена и Джукса. Мартинес попросил Перри принести кофе и приказал Марсдену записывать встречу на видео и вести протокол.
– Я считаю, что на корабле была или еще есть группа нараянистов, – говорил Мартинес. – Капитан Флетчер покровительствовал им. Каким-то образом правду или ее часть узнал Козинич, хотя он мог и не подозревать о причастности капитана. Это стало угрожать всем нараянистам, и один из них – Тук – убил его.
– Звучит логично, – отозвалась Миши.
– Это было умело спланированное убийство, и мы бы никогда ни о чем не догадались, если бы похожая смерть Флетчера не навела нас на подозрения.
Перри и Алихан внесли кофе и треугольное печенье, и пока они предлагали всем перекусить, Мартинес молчал. Он попробовал кофе и сразу почувствовал, как его обдало жаром. В голове крутились мысли, которыми так не терпелось поделиться, что он с трудом поблагодарил Перри за напиток. Наконец ординарцы ушли, и он смог продолжить:
– Мы знаем, что Тук был нараянистом, потому что он носил их знак. Думаю, когда Козинича убили, капитан Флетчер начал понимать, что оказался в затруднительном положении. Если старшина проговорится, он тоже окажется втянут в дело об убийстве офицера – и не просто офицера, а члена штаба командующей эскадрой. Он не мог предъявить Туку официальное обвинение, так как при публичном процессе может обнаружиться, что он сам нараянист. Поэтому он воспользовался своим служебным положением и казнил Тука во время инспекции.
Мартинес пожал плечами.
– А вот дальше пойдут исключительно догадки, – продолжил он. – Скорее всего, капитан Флетчер решил в порядке самозащиты избавиться от всех остальных нараянистов, но возможно, хотел убить только Тука. В любом случае, другие приверженцы культа решили, что Флетчер охотится и за ними, и нанесли удар первыми.
Миши выслушала его спокойно.
– Вы уже знаете, кто на корабле может верить в Нараянгуру?
Мартинес покачал головой.
– Нет, миледи. Я лишь знаю, что к ним не относятся оружейник Гулик и Третья ракетная батарея. В день своей смерти капитан Флетчер проводил осмотр их отделения и никого не казнил.
– Осталось еще три сотни подозреваемых.
– Я бы мог начать проверку с уроженцев Сандамы, родины капитана, и с клиентов Флетчера. С доктора Цзая, например.
– С Цзая? – поразилась Миши. – Но он же очень помог.
– Он с готовностью помог объяснить, откуда взялись его собственные отпечатки в кабинете капитана Флетчера.
– Но он лично доказал, что это именно убийство. Если бы был замешан, молчал бы.
Мартинес открыл рот, но тут же закрыл его, подумав: "Я же не сыщик из сериала".
– Ладно, Цзая пока не тронем, – сказал он.
Какое-то мгновение Миши смотрела ему прямо в глаза, а потом выдохнула и ее плечи опустились.
– Мы топчемся на месте. У вас любопытная теория, но даже если она верна, нам она не поможет.
Мартинес взял цепочки Флетчера и Тука в руку и поднял кулоны над столом.
– Мы уже обыскивали корабль, но тогда мы не знали, что искать. А теперь знаем. Мы ищем вот это. Осмотрим шкафчики и шеи экипажа.
– Милорд. – Мартинес и Миши повернулись, услышав злость в бесцветном голосе Марсдена. – Начните с меня, милорд. Я с Сандамы, и я был клиентом Флетчера. Очевидно, я вдвойне подозреваемый.
Мартинес посмотрел на секретаря, и ему стало не по себе. Марсден обижался за Флетчера и явно обиделся за команду. Обыск членов экипажа был оскорблением их достоинства, и Марсден принял это близко к сердцу. Он настаивал, что раз уж Мартинес намерен нанести такое оскорбление, пусть сделает это собственноручно и прямо сейчас.
– Хорошо, – ответил Мартинес, не видя другого выхода. – Пожалуйста, снимите мундир, расстегните рубашку и выньте всё из карманов.
Марсден так и сделал, жилка на его виске пульсировала от сдерживаемого гнева. Мартинес рассматривал содержимое карманов, а секретарь вертелся перед ним, подняв руки на уровень плеч и показывая, что ему нечего скрывать. Никаких предметов культа найдено не было.
Мартинес стиснул зубы. Он унизил еще одного человека – и опять напрасно.
Хуже того, он чувствовал, что унизил самого себя.
– Благодарю, Марсден, – сказал он. "Ну ты и скотина", -беззвучно добавил он.
Не говоря ни слова, секретарь повернулся к нему спиной и надел мундир. Застегнув его, вернулся на место, положил планшет на колени и взял стило.
– Прошлый обыск прошел слишком суетливо, – сказала Миши. – И занял очень много времени. В этот раз все будет организованнее.
Они еще посовещались по этому поводу, и Миши поднялась. Остальные встали и отсалютовали.
– Собираюсь пообедать, – сказала она Мартинесу. – А потом отправим экипаж по местам и начнем обыск с офицеров.
– Так точно, миледи.
Она посмотрела на капитана и Джукса, который всю встречу тянул кофе и отправлял в рот одно печенье за другим.
– Поешьте с этими двумя у себя. Не хочу, чтобы новости попали в унтер-офицерскую кают-компанию.
Мартинес сдержал вздох. Вряд ли Марсден будет приятным гостем.
– Слушаюсь, миледи.
Миши шагнула к двери, но остановилась. Сдвинув брови, она взглянула на Джукса.
– Мистер Джукс, а почему вы здесь?
Мартинес ответил за него:
– Он оказался в комнате, когда меня осенило.
Миши кивнула:
– Ясно. – И опять пошла к двери, но вновь задержалась, посмотрев на художника. – У вас крошки на груди, мистер Джукс.
Джукс моргнул.
– Да, миледи, – сказал он.
***
Сначала обыскивали каюты офицеров. Это делали Мартинес, Миши и три штабных лейтенанта. Личного досмотра избежал только лорд Филлипс, дежуривший в командной рубке.
– Мы ищем вот это, – сказал Мартинес, показав всем кулоны. – Это предметы культа, изображающие аяку. Их носят на шее, хотя подобные символы можно найти на кольцах, браслетах и других украшениях или ими можно декорировать посуду, рамы картин, да всё что угодно. Нельзя ничего упустить. Понимаете?
– Да, милорд, – ответили они. Казакова и Мерсенн были настроены решительно. Хусейн и Мокгатл выглядели не столь уверенно. Корбиньи казалась взволнованной. Все молчали.
– Приступим.
Лейтенанты, Мартинес, Миши и штабные вместе пошли проверять старшин и их помещения. Аяку так и не нашли – ни на украшениях, ни в других местах. После этого, получив новое подкрепление, отправились к другим унтер-офицерам.
Те уже стояли по стойке смирно в коридоре, в сторонке, и пытались сохранять невозмутимость. Леди Корбиньи замешкалась, когда начался обыск личных шкафчиков. Белые ровные зубки впились в нижнюю губу. Мартинес навис над ее плечом.
– Проблемы, лейтенант?
Она невольно дернулась, словно он вывел ее из глубокой задумчивости, и повернулась к капитану, широко распахнув карие глаза.
– Могу ли я поговорить с вами наедине, лорд капитан?
– Конечно. – Они вышли в коридор. – Слушаю вас.
Она все еще кусала губу. Перестала только для того, чтобы неуверенно сказать:
– Этот культ, который мы ищем, плохой?
Мартинес задумался.
– Я не специалист по части религий, хороших или плохих. Но я полагаю, что его приверженцы виноваты в смерти капитана Флетчера.
Корбиньи опять прикусила губу. Мартинеса почти трясло от нетерпения, но чутье подсказало, что лучше промолчать и дать Корбиньи столько времени, сколько понадобится.
– Я уже видела такой медальон, – выговорила она наконец.
– На ком? На ком-то из вашего отделения?
– Нет. – Она заглянула ему в глаза. – На офицере. На лорде Филлипсе.
"Филлипс? Не может быть", – это было первое, что пришло в голову Мартинесу. Он не мог вообразить, как маленький Палермо Филлипс бьет Флетчера головой об угол стола своими крохотными ручками.
Но потом он подумал: "Возможно, ему помогли".
– Вы уверены? – спросил Мартинес.
Корбиньи нервно кивнула.
– Да, милорд. Я его видела близко. Точно помню, как Филлипс выскочил из душа в день проверки, когда вы вызвали его. Он так торопился, надевая мундир, что цепочка с кулоном зацепилась за пуговицу. Я помогла распутать ее.
– Вот как, – сказал капитан. – Благодарю. Можете присоединиться к остальным.
Мартинес взял кадета Анкли, который был достаточно подготовлен, чтобы принять вахту, и Эспинозу, своего бывшего слугу, теперь переведенного в военную полицию, и направился в командную рубку.
– Лорд капитан в рубке, – отрапортовал лорд Филлипс, когда он вошел. Он уступил Мартинесу командирское кресло, если тот вдруг пожелает его занять.
Но капитан подошел прямо к самому Филлипсу, вытянувшемуся по стойке смирно, но все равно едва дотягивающемуся ему до подбородка.
– Милорд, вынужден попросить вас расстегнуть мундир.
– Милорд? – Филлипс уставился на него.
Неожиданно Мартинесу захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Грызло ощущение, что все это ошибка. Но он стоит здесь, добавив к своим служебным обязанностям еще и роль детектива, и уже никуда не деться, надо идти до конца, каким бы этот конец ни был.
– Расстегните мундир, лейтенант, – повторил он.
Филлипс задумчиво смотрел в сторону. Он медленно поднял руку и начал расстегивать серебряные пуговицы. Мартинес заметил нервно бьющийся на шее пульс, а когда лейтенант расстегнул воротник, увидел золотую цепочку.
В Мартинесе закипела ярость. Он схватил цепочку и грубо потянул, вытаскивая медальон. Красные и зеленые камни переливались на изображении аяки.
Мартинес опустил глаза на Филлипса. Цепочка впилась лейтенанту в шею, и он стоял на цыпочках. Мартинес отпустил кулон.
– Пройдемте, пожалуйста, за мной, лейтенант, – сказал он. – Ваша вахта закончена. – Он повернулся и обратился ко всем в рубке: – Анкли назначается дежурным офицером.
– Конец вахты, милорд, – повторил Филлипс. – Анкли – дежурный офицер.
Когда Анкли подошел, Мартинес прошептал ему на ухо:
– Не давайте покидать помещение. Никто не выйдет из рубки до обыска.
Анкли облизнул губы.
– Так точно, милорд.
По пути в корабельную тюрьму Мартинеса знобило от нехорошего предчувствия. Сзади молча следовал Филлипс, застегивая мундир; Эспиноза, держащий электрошокер наготове, замыкал строй.
Он вошел в помещение гауптвахты "Прославленного", и в нос ударила знакомая вонь. Все тюрьмы пахнут одинаково – грязными телами и дезинфекцией, скукой и отчаянием.
– Сдайте мундир, ремень, ботинки и лейтенантский ключ, – сказал Мартинес. – Выложите содержимое карманов на стол. – Он был офицером военной полиции на "Короне" и знал процедуру.
Филлипс со стуком положил то, что было в карманах, на стол из нержавейки. Потом снял с запястья привязанный лейтенантский ключ и вручил его Мартинесу.
А у того темной тучей засела мысль, что все происходящее лишь ужасная ошибка. Этот застенчивый, хрупкий Филлипс и конфеты украсть не сможет, не говоря уж о том, чтобы убить капитана.
Но он сам предположил, что смерти связаны с культом, а религиозные символы укажут на убийц. Это его затея. И жребий брошен.
– Ваши драгоценности, пожалуйста, – сказал Мартинес.
Филлипс с заметным усилием стянул кольцо академии, а потом расстегнул воротник и обеими руками взялся за цепочку. Он посмотрел на капитана.
– Могу я узнать, зачем всё это?
– Двое людей, носящие такие же медальоны, умерли.
Филлипс уставился на Мартинеса.
– Двое?
Зазвонил коммуникатор. Мартинес ответил и увидел, как на хамелеоновой ткани рукава появилось застывшее лицо Марсдена.
– Леди комэскадрой желает знать, где вы.
– Я на гауптвахте и сейчас доложу ей. Нашли что-нибудь?
– Ничего. Мы уже заканчиваем.
– Передайте леди Миши, что я сейчас вернусь.
Мартинес закончил разговор и посмотрел на все еще изумленного лейтенанта.
– Не понимаю, – проговорил Филлипс.
– Ваши драгоценности, лейтенант.
Филлипс снял с шеи цепочку и передал ее Мартинесу. Тот выдал пару мягких тюремных шлепанцев и отвел его в узкую камеру. Металлические стены были покрыты несколькими слоями зеленой краски, а сверху светила одинокая лампочка. Почти все пространство камеры занимало амортизационное ложе, служившее и кроватью, и туалетом, и раковиной.
Мартинес закрыл тяжелую дверь с глазком и приказал Эспинозе стоять на страже. Положив кулон в пустую коробочку для улик, он направился в помещения унтер-офицеров. Каюты уже обыскали и успели перейти к личному досмотру: женщины обыскивали женщин в столовой, а мужчины мужчин в коридоре.
Ничего не нашлось. Мартинес подошел к Миши и передал ей контейнер с медальоном. В ее глазах застыл немой вопрос.
– Лорд Филлипс, – пояснил Мартинес.
Сначала она удивилась, но потом в ее глазах блеснула жесткость.
– Жаль, что Флетчер не достал его первым, – сказала она.
Во время досмотра выражение лица Миши так и не поменялось, и Мартинес понял, что она напряженно думает, потому что обыск экипажа ничего не дал – не нашли ни предметов культа, ни орудий убийства, ни подозреваемых.
– Вызовите доктора Цзая на гауптвахту, – приказала Миши и посмотрела на Матинеса. – Пора допросить Филлипса.
– Не думаю, что он убил Флетчера, – ответил капитан.
– Я тоже, но он знает, кто сделал это. Он знаком с остальными нараянистами. – Ее зубы блеснули, словно в оскале. – Пусть лорд доктор даст ему сыворотку правды, чтобы вытянуть из него имена.
Мартинес подавил дрожь.
– Она не всегда действует, – сказал он. – Лишь понижает сопротивляемость и может дать непредсказуемый эффект. Филлипс будет бормотать случайные имена, и всё.
– Посмотрим, – ответила Миши. – Может, не на первом допросе, но если повторять их день за днем, правда всплывет. Она всегда в конце концов всплывает.
– Надеюсь на это.
– Пусть Корбиньи тоже придет. Я возьму ее с собой в тюрьму. Вы и… – она взглянула на Марсдена, – ваш секретарь можете вернуться к своим обязанностям.
Мартинес был потрясен.
– Я… – начал он. – Филлипс мой офицер и… Я хочу видеть, как вы используете препараты, которые вытащат из него все секреты и лишат достоинства. Он оказался там из-за меня.
– Теперь он не ваш офицер, – отрезала Миши. – Он ходячий мертвец. Честно говоря, не думаю, что он захочет видеть вас там. – Она посмотрела на Мартинеса и уже несколько мягче добавила: – Вы должны управлять кораблем, капитан.
– Слушаюсь, миледи. – Мартинес отсалютовал.
Они с Марсденом провели остаток дня в привычной круговерти мелких обязанностей. Марсден казался молчаливым и враждебным, а мысли Марстинеса блуждали, не давая сосредоточиться на делах.
Он поужинал в одиночестве, выпил полбутылки вина и отправился искать доктора.
***
По пути к лазарету Мартинес столкнулся с выходящей оттуда леди Джульеттой Корбиньи. Она была бледна, а огромные глаза казались еще больше.