Минувшее, 3
Давным-давно я исполнила странный и неприятный обряд в пустых стенах бывшего ресторана. За это, как говорили мне служители и послы, ариекаи чествовали меня в моё отсутствие. Но это ничего не значило до того момента, на Фестивале Лжецов, когда после представления Хозяева в зале узнали, кто я.
Они торопливо заговорили, изгибая глаза-кораллы. Они говорят меня каждый день, перевёл мне потом Скайл. Так они говорили КелВин. Не знаю, сказал один из них КелВин, как я обходился без неё раньше, как я думал то, что мне надо было подумать.
Без неё? Этот вопрос назывался у нас Тайной Счёта: считают ли Хозяева послов одним разумом, людьми с двумя телами? И если так, то кем они считают всех остальных: ничего не значащими половинками или механизмами? Городом марионеток, которыми управляют послы? Узнав, что я - их сравнение, они приглашали меня приходить ещё, но я так и не поняла, в каком качестве - гостя, экспоната или чего-то другого. Когда мы приходили, Хозяева заботились о нас, хотя и неизвестно, понимали ли они, что мы - люди.
Я принимала их приглашения потому, что со мной всегда мог пойти Скайл. Для него каждое такое посещение было подарком, и он принимал их с бурной радостью, хотя, думаю, после события ему всегда хотелось поговорить о нём, обсудить происшедшее. Обычно нас приводили в тот или иной хозяйский зал. Там уже были послы, визири и все прочие, и возможность прикоснуться к тайнам, которые окружали меня с самого детства, наблюдать передвижения служителей по городу Хозяев волновала меня едва ли не больше всего остального. Я всё время украдкой следила за послами, которые бродили по коридорам из плоти, погруженные в беседы с Хозяевами, и удивлялась тому, что смертные люди могут иметь какие-то дела в столь невообразимых местах.
Рассказы о подобных событиях щекотали воображение моих друзей, никогда не получавших приглашений на такие мероприятия.
- Фестиваль? Лжецов? - спрашивала Гарда на какой-то вечеринке после того, как я побывала на первом из них. - Тебя пригласили Хозяева?
Друзья окружили меня, требуя, чтобы я рассказала им о городе, какой он, а я расхохоталась, потому что кто-то из них сказал "Ништяк!", совсем как мы в детстве.
Однако я замечала, что моё периодическое присутствие в городе тревожит послов. Им не нравилось встречать меня там. Город был их тайной. После каждого визита туда служители до изнеможения расспрашивали меня, допытываясь, что я там видела и что поняла.
Прибыв в город повторно, снова в какой-то зал, полный Хозяев, я оказалась возле коллекции непонятных предметов и обездвиженных ариекайских животных в компании ещё четырёх людей, в изгибах шлемов-эоли которых горели энзиматические фонари. Двое были послом ЛеНа и игнорировали меня. Ещё двое оказались молодыми мужчинами, из простолюдинов, как я.
- Привет, - обратился ко мне один из них. Он радостно улыбался, я на его улыбку не ответила. - Я Хассер: пример. Давин - тема. А ты Ависа, да? Сравнение.
Ни тогда, ни позже, появляясь в городе, я не видела ничего подобного Фестивалю Лжецов. Прочие собрания были более хаотичными и, как я поняла, спонтанными. Одно время у Хозяев была мода на так называемые конвенции. Это были праздники Языка с куда более насыщенными программами, а не просто очередные фестивали вранья. Хозяева собирали в одном месте как можно больше нас, фактов, созданных под давлением необходимости и ставших элементами Языка, - одушевлённых, неодушевлённых, разумных и нет - и приходили глядеть на нас, говорить нас и теоретизировать нами, не приходя к консенсусу. Мы сидели и вежливо молчали, пока над нами и вокруг нас всё пело, сопело и трещало новыми аргументами. Меня это интересовало куда меньше, чем то увлечённое враньё, которое я видела в первый раз.
Рты-подрезы и рты-повороты навевали на меня дрёму своим непрестанным рёвом и шёпотом, пока Скайл пытался переводить. Хозяева ходили взад и вперёд, разбивались на фракции. Насколько я поняла, полемика шла между теми, кто считал меня полезной фигурой речи, и теми, кто этого мнения не разделял.
По-моему, то были странные, ущербные дебаты. Среди Хозяев были такие, кто думал, что если бы меня заставили сделать не то, что я сделала, а нечто иное, то они могли бы говорить лучшие слова и, следовательно, думать лучшие мысли. Что я была бы полезнее тем, кто пользуется мною для точного выражения своей мысли; и что тогда они могли бы говорить мною о том, что не было мною, но было - по их утверждению - на меня похоже. Однако даже критики не могли объяснить, что это были бы за мысли, ведь они не могли их подумать.
- Но… - начал Скайл. Он был расстроен.
- Должно быть, эти мысли запрятаны очень глубоко у них в мозгу, - сказала я. - Из-за этого они сердятся? Что не могут произнести их?
- Подожди, - сказал он. - Один из них говорит о тебе так: "Это сравнение, и… это что-то новое". Я не понимаю. Не понимаю я.
- Ладно, дорогой, просто…
- Погоди-ка, - зашептал Скайл. - Они перешли к другим фигурам речи. - И он кивнул на наших послоградских спутников, на которых устремили свои взгляды Хозяева. Вдруг он в изумлении повернул голову. - Если я правильно понимаю… тот человек, Хассер - он нам солгал. Он не пример: он тоже сравнение, как ты.
Какие бы сомнения ни вызывала моя эффективность в качестве сравнения, польза от меня, очевидно, была: мода на языковые конвенции держалась несколько недель, и всё это время Хозяева приглашали меня снова и снова.
Что-то разладилось между КелВин и мною. В те недели, когда мы занимались сексом, я дразнила их тем, что различаю их по прикосновениям: они, наверное, и сами знали, что в этом была доля правды. Когда мы впервые провели вместе ночь, я, как молоденькая девочка, млела от мысли, что сплю с послом. Однако это несколько наигранное головокружение быстро прошло.
Помню, какие они вызывали у меня ощущения, помню прохладу обручей на их шеях, этих минималистских драгоценностей, служивших усилителями мыслей, которые они посылали друг другу. Помню, как я наблюдала за их прикосновениями друг к другу - особая, ни на что не похожая эротика. И потом, сколько бы я ни улыбалась распутно, когда мне удавалось отличить одного от другого, это всегда была рискованная игра.
- Кел, - говорила я, указывая сначала на одного, потом на другого. - Вин. Кел… Вин. - Они то улыбались, то отводили глаза. Иногда, особенно поутру, я воочию видела различия между ними. Следы ночи - отпечаток подушки на лице, непохожие мешки под глазами. КелВин никогда не затягивали с уравниванием: проснувшись, первым делом запирались в коррекционной камере и выходили оттуда с гладкими лицами или тщательно скопированными недостатками.
Им не понравилось то, что меня стали регулярно приглашать на конвенции и конференции. Но служители не могли просто взять и отменить приглашение, которое исходило от Хозяев. Однажды, в приступе ярости, для которой я не давала никакого повода, КелВин заявили мне, что у послов, чёрт возьми, вообще нет власти, что прочие служители, визири и все остальные принимают решения, а ему и его двойнику и рта не дают раскрыть.
Мы стали ссориться, иногда. После одной особенно ожесточённой перепалки, которую, клянусь, начала не я, Кел или Вин на мгновение задержался в дверях, глядя на меня с выражением, которого я не могла понять, а его двойник ушёл. Я тогда подумала, что, может быть, мне тоже не понравилось бы, если бы они занялись погружением. Хотя, скорее всего, мне было бы всё равно.
- Мы в разных положениях, - сказала я тогда тому, который задержался. - Вы владеете Языком. Я принадлежу ему.
Среди Хозяев были те, которые предпочитали моё сравнение всем остальным и посещали каждое мероприятие с моим участием. Они превозносили меня над всеми аллегориями и риторическими приёмами, воплощёнными в других присутствовавших там женщинах, мужчинах и вещах.
- У тебя есть поклонники, - сказал Скайл. То были месяцы моей относительной славы.
Мы ещё не раз встречались с Хассером; стояли бок о бок и ждали, пока нас развернут в жарких дискуссиях. Среди носителей Языка нашлись диссиденты, которые отстаивали необходимость переосмысления того, что могла значить я и прочие сравнения. Судя по реакции других Хозяев, эти мыслеопыты считались у них дурным тоном. После одного такого мероприятия я спросила у Скайла, слышал ли он, как Хозяева говорят Хассера, и если да, то о чём он.
Скайл понимал Язык не хуже любого посла, но ответил: "Я вообще не знаю, как вы, чёртовы штуки, работаете".
- Никак не могу понять, какая связь между тем, что ты значишь, и тем, о чём они говорят, с чем тебя сравнивают и для чего используют. Ты спрашиваешь, о чём они думают с Хассером? Понятия не имею.
- Я не то имела в виду.
- Тебя интересует, что он значит буквально?
- Точно. Самое основное, вроде "девочки, которая съела…". Ну, ты знаешь.
Скайл замешкался.
- Я не уверен, - сказал он, - но, по-моему, это что-то вроде… их слова можно понять как "мальчик, которого открыли и закрыли снова". - Мы уставились друг на друга.
- О, Господи, сказала я.
- Да. Я не могу сказать точно, так что не надо… но, да.
- Иисусе.
В корвиде, на пути в Послоград, я спросила Хассера:
- Почему ты не сказал мне, что ты сравнение?
- Извини, - ответил он. - Подслушивали, да? - Он улыбнулся. - Это непросто. Я много думаю о том, что значит быть сравнением. Но я не знаю, что это значит для тебя… для многих из нас. Если ты… если ты захочешь поговорить об этом, - голос у него сделался восторженным, хотя и не без оттенка тревоги, - то найдётся целая группа таких, для кого это важно.
- Группа сравнений? - сказала я. - Вы что, вместе зависаете?
Ну, не только сравнения. Там есть другие тропы, и вообще разные языковые явления, объяснил он. Но сравнения особенно близки друг другу, они даже образовали своеобразную общину. Я запрезирала их, как только он это сказал.
- Ума не приложу, как мы тебя упустили, - удивился он. - Я знаю, что они тебя говорят, но почему Хозяева до сих пор не приглашали тебя на всякие такие события? И почему ты про нас не слышала?
- Наверное, потому, что быть частью Языка для меня не главное в жизни, - сказала я. Боюсь, что, отвечая, я не смогла скрыть презрение. И тут же напомнила себе, что, если бы я не научилась погружаться и не вырвалась наружу, то, вполне возможно, тоже слонялась бы по барам, залам и питейным заведениям, где встречаются сравнения. Странная это, должно быть, жизнь, и известность относительная, но всё-таки больше, чем ничего. Мне захотелось извиниться за свою насмешку. Я спросила его, что это для него значит. Сначала он запирался, а потом сказал:
- Быть его частью! Частью Языка.
Настоящее, 5
Люди, у которых была хотя бы капля ума, ни на секунду не поверили в то, что вечеринка вернулась к норме.
- Эрсуль. - Я звала её шёпотом и знаками, но когда она, виляя длинными шасси, приблизилась ко мне, то оказалось, что она хочет сообщить мне лишь одно: ей не удалось найти компьютер, который знал бы, что случилось.
Я разыскала в зале пару оставшихся послов, МагДа и ЭсМе.
- Что стряслось? - обратилась я к ним. - Эй. МагДа. Пожалуйста.
- Нам надо… - сказала одна из ЭсМе. - Это…
- Всё под контролем.
- МагДа. Что происходит?
Маг и Да, Эс и Me смотрели так, как будто хотели что-то сказать. ЭсМе всегда недолюбливали меня, придерживаясь распространённого среди послов мнения о возвращенцах, иммерлётчиках, флокерах и прочей подобной публике, но высказать его не решались.
К моему несказанному удивлению, за их спинами появился Скайл. Он встретил мой взгляд прямо, без эмоций.
- МагДа, - сказал он. - Ты должна пойти и поговорить с Ра.
Они кивнули, и я упустила шанс. Когда они все пятеро повернулись, чтобы уйти, я схватила Скайла за руку. Я старалась, чтобы моё лицо ничего не выражало, и, когда он обернулся, оказалось, что и он тоже. Меня не удивляло, что он был ближе к происходящему, чем я. Он давно уже работал со служителями и был в сговоре с послами. Эти последние так сосредоточились на владении Языком, что совсем отвыкли узнавать о нём что-то новое, поэтому, когда в Послограде начались перемены и задумываться о таких вещах стало полезно, Скайл со своими теориями, как я понимаю, оказался для них весьма кстати. Его работа сделала его полезным. Наверняка служители глубже допускали его в свои дела, чем меня.
- Итак? - сказала я. И сама почти не удивилась своей наглости. Флокеры всегда делают то, что в данный момент необходимо. - Что происходит?
- Авви, - ответил он. - Я не могу тебе сказать.
- Скайл, ты знаешь, в чём дело?
- Нет. Не знаю. Я бы… Я правда не знаю. Это не то, чего я ожидал. - Рядом с нами двое людей чокнулись бокалами, и они зазвенели, как маленькие колокольчики. Музыканты, похоже, перебрали спиртного, и мелодия то и дело шарахалась из стороны в сторону. Для многих местных вечеринка была редким шансом пообщаться с командой извне, и они не хотели его упускать. Видя, как парочки и небольшие группы покидают зал, я вспомнила, какую сексуальную притягательность придаёт иммер людям. Я и сама хорошо попользовалась этим в первые недели после возвращения: горячее было времечко.
- Мне надо идти, - сказал Скайл. - Я им нужен.
Эс взяла его за одну руку, Me - за другую. Он наверняка были в курсе того, что наши со Скайлом отношения разладились, и, может быть, даже знали причину. Не думаю, что они спали с ним. Романы Скайла всегда были редкими и скоротечными. Хотя бременские браки признавались в Послограде законными, местные жители предпочитали моногамную, основанную на собственности модель. Конечно, я ревновала Скайла, но в основном к тому положению, которое он теперь занимал, и к секретам, которые были ему доступны.
До моей квартиры было полчаса пути. Эрсуль ушла со мной. Во многих странах, где мне доводилось бывать, все жители без исключения владели собственными средствами передвижения. В Послограде все улицы, кроме главных, были слишком узки, а иногда и слишком круты, чтобы по ним можно было проехать. Существовали, конечно, изменённые животные и биороботы-экипажи, которые передвигались по определённым маршрутам, меняя колёса или гусеницы на ноги там, где это было необходимо, но люди чаще ходили пешком.
Послоград был тесным и скученным местом, рост населения в нём сдерживался только границами дыхания эоли. Город Хозяев окружал его по всему периметру, за исключением самой северной точки, где начинались равнины Ариеки. На полулегальный рост города смотрели сквозь пальцы, временные пристройки лепились к стенам домов, нависая над тротуарами, как карнизы, вырастали на крышах, откуда владельцы готовы были убрать их по первому требованию. Служители в основном молчаливо одобряли предприимчивость горожан в том, что касалось оптимизации пространства. Тут и там полуобученные фрагменты живых машин, а то и их терротехнические гибриды, собранные буквально на коленке и каким-то чудом державшиеся вместе, обслуживали домашние нужды жителей.
И наконец, над Послоградом, ближе к северным равнинам, вставало само Посольство. Больше ста метров вверх оно было самым высоким зданием в городе. Огромный ствол с бесчисленными горизонтальными ветвями, оканчивавшимися пятачками посадочных площадок, вокруг которых даже в такой поздний час вились биолюминисцентные корвиды. Словно подтаивая, Посольство расползалось от основания в стороны, захватывая прилегавшие к нему улицы и присваивая их себе. Кварталы служителей частично находились под крышей, являясь и внутренностями Посольства, и окружающими его улочками сразу. Мы с Эрсуль сели в обшитый панелями лифт и поехали мимо переулков и проходов, ставших чем-то средним между коридорами и улицами, мимо полуоткрытых аркад с незастекленными окнами вниз, где вышли на настоящую улицу с ветром.
- Господи, до чего же хорошо оказаться снаружи, - сказала я.
- Вообще-то, мы и здесь не снаружи, - заметила Эрсуль. - Мы внутри дыхания эоли. - В комнате из воздуха.
Её слова снова напомнили мне о том, что она никогда не выходит из Послограда, хотя могла бы. Наверное, интерес к городу не входит в её программу, предположила я. И перестала думать об этом. У себя в комнатах я выпила ещё немного вина, и Эрсуль составила мне компанию, изобразив аналогичный три-дэ бокал, из которого пила её три-дэ голова. Через мою машину она зашла в местную сеть, но о происшествии минувшего вечера ничего выяснить не смогла.
- Попробую ещё, когда вернусь домой, - сказала она. - Не обижайся, но машина у тебя… камнем о камень постучи, и то больше узнаешь, чем с её помощью.
Я несколько раз заходила к ней. Квартирка была крохотной, тесной, но с картинами на стенах, с кухонькой, мебелью для людей и других гостей (в том числе одним красивым, но неприличным с виду табуретом для шурази). И сама квартирка, и всё её изысканное убранство предназначались, очевидно, в большей степени для меня и других посетителей: картины, кофейный столик, импортные, не без труда раздобытые элементы операционной системы должны были сделать Эрсуль удобной для пользователей. Но эти размышления показались мне постыдными. И я стала думать об ЭзРа.
Минувшее, 4
Мне позвонил Хассер.
- Где ты взял мой номер? - спросила я.
- Я тебя умоляю, - сказал он. Голос у него был не слишком испуганный, хотя я постаралась напустить на него страху своими лётчицкими замашками. - Тебя не трудно вычислить. Приходи, выпьем вместе.
- С чего это мне пить с тобой?
- Пожалуйста, - добавил он. - Есть люди, с которыми тебе не мешало бы познакомиться.
Сравнения собирались в уютном, потихоньку ветшавшем районе Послограда, недалеко от развалин. Я отправилась туда долгим путём и шагала почти всё утро, то и дело встречая бездомных брошенных автомов. Я даже прошла мимо денежной стены и, как обычно, глянула на дверь.
В Чаро-Сити есть трущобы, у которых я прожила дольше, чем мне хотелось бы. Почти все порты, где мне случалось приземляться, тоже расположены вблизи или внутри трущоб: они как пятна проказы, которую переносят из города в город корабли. Так что, когда на вечеринках в Послограде кто-нибудь из местных реформистов начинал лопотать что-нибудь насчёт трущоб, я обычно встревала в разговор.
- Трущобы? - спрашивала я. - Поверьте, друг мой, уж я-то их повидала. Знаете, где я была? В таких трущобах, какие вам и не снились. У нас таких нет.
В Послограде не было оборванных ребятишек, которые пускали бумажные кораблики в колдобинах разбитых дорог, залитых сточными водами; не было тех, кто ради куска хлеба продавал себя иммерлётчикам или туристам с других планет, ни тех, кто за деньги отхаркивал биопиратам образцы своей ДНК или продавал свои органы; глинобитные домишки не тряслись, когда с неба спускались или поднимались в него корабли, и не рушились на головы своим обитателям при каждой второй посадке. Социальная кривая в нашем городе вообще не отличалась крутыми перепадами: имущественные и правовые различия между гражданами были минимальны. Не считая, конечно, служителей и послов.