Исидор принимает душ и варит себе кофе. На кухне с высоким потолком, фабрикатором и шатким столом большое окно с видом на крыши Лабиринта. Некоторое время Исидор сидит у окна и, глядя на лучи света, пробивающиеся между зданиями, пытается собраться с мыслями. Лин тоже здесь - ее аниматронные фигурки опять разбросаны по кухонному столу. Но сама она, по крайней мере, достаточно тактична, чтобы оставаться под покровом гевулота.
У Исидора хватает разделенных воспоминаний, которые привязывают его подсознание к статье в "Вестнике", вызывая головную боль. Он хотел бы забыть об этом раз и навсегда. Хорошо хоть разговор с репортером не сохранился в экзопамяти и нельзя бесконечно возвращаться к нему, словно к больному зубу. И еще наставник. Трудно не думать о нем.
От Лин поступает гевулот-запрос. Исидор нехотя принимает его и позволяет своей соседке по квартире себя увидеть.
- Ис? - зовет она.
Лин приехала из провинциального городка в долине Нанеди, чтобы изучать традиционную анимацию. На ее круглом лице беспокойство, а на волосах - пятна краски.
- Да?
- Я видела газету. Я и не предполагала, что ты принимал участие во всех этих делах. В Скиапарелли жил мой кузен.
Исидор не отвечает. Он смотрит на ее лицо и размышляет, стоит ли выяснять, с чем связано ее беспокойство. Но затем решает, что это бессмысленно.
- Нет, правда, я даже не догадывалась. Но мне все равно жаль, что так получилось с газетой. - Она садится за стол напротив него и наклоняется вперед. - Ты в порядке?
- Все отлично, - говорит он. - Мне надо заниматься.
- Хорошо. Дай мне знать, если захочешь вечером пойти куда-нибудь выпить.
- Вряд ли.
- Ладно. - Она берет со стола какую-то вещь, завернутую в ткань. - Знаешь, вчера я думала о тебе и сделала вот это. - Она протягивает ему сверток. - Ты так много времени проводишь один. По-моему, компания тебе не помешает.
Исидор медленно разворачивает ткань. Внутри оказывается странное карикатурное существо зеленого цвета величиной с кулак. Оно состоит из головы и щупалец, в огромных белых глазах черные точки зрачков. При малейшем надавливании существо начинает двигаться, источая слабый запах воска.
- Я нашла эту старую модель робота и поместила в нее синтбиомозг. Можешь сам дать ему имя. И скажи мне, если захочешь выпить.
- Спасибо, - отзывается Исидор. - Мне нравится. Правда.
Неужели мне не остается ничего другого, кроме жалости и ложной благодарности?
- Не слишком усердствуй в занятиях.
После этого Лин снова скрывается за стеной своего гевулота.
В своей комнате Исидор сажает робота на пол и начинает размышлять о влиянии стиля Хэйан-Кё на архитектуру Королевства. Ему легче сосредоточиться в окружении собственных вещей: пары старых статуэток отца, книг и громоздкого принтера из недолговечной материи. На полу и на столе располагаются трехмерные проекты зданий, как воображаемые, так и реальные, и самой значительной является модель Храма Ареса. Зеленое существо прячется за ним.
Умный ход, дружок. Вокруг нас большой и скверный мир.
Многих друзей-студентов Исидора раздражает необходимость учиться. Но экзопамять, какой бы ни была совершенной, дает только поверхностные представления по теме. Глубокие знания до сих пор требуют не менее десяти тысяч часов работы по каждому отдельному предмету. Исидора это не напрягает: в спокойный день он способен на долгие часы погружаться в царство безупречных форм и ощупывать каждую деталь моделей, изготовленных из недолговечной материи.
Он выбирает текст о Тэндай-сю и дворце Дайдайри и начинает читать, ожидая, когда исчезнет окружающий современный мир.
Милый, как ты? Кват-сообщение Пиксил заставляет Исидора вздрогнуть. Оно приходит вместе с разрядом эйфорической радости. Отличные новости. Все считают тебя чудесным. И хотят видеть снова. Я говорила с матерью, и мне кажется, ты просто параноик…
Исидор срывает с пальца кольцо сцепленности и швыряет его на пол. Кольцо попадает в модель марсианского здания. Зеленое чудовище отскакивает и прячется под кроватью. При этом оно задевает модель храма. Часть здания рассыпается в инертный порошок, и в воздух поднимается белая пыль. Исидор продолжает громить модели, пока весь пол не покрывается слоем пыли и обломков.
Некоторое время он сидит над руинами и пытается сообразить, как мысленно восстановить здания, но не может сосредоточиться, и ему кажется, что ни один обломок не подходит к другому.
На следующий день, в Сол Мартиус, Исидор, как всегда, отправляется проведать отца в земле мертвых.
Вместе с другими скорбящими он молча, потирая воспаленные от бессонной ночи глаза, спускается по длинной извилистой лестнице Опрокинутой башни. Башня свисает из чрева города наподобие хрустального соска. На всем пути видна тень города и слышны медленные ритмичные шаги его ног. Над головой перемещаются и сталкиваются городские платформы, когда в процессе движения происходит перераспределение веса. Повсюду налет оранжевой пыли. Свет Фобоса - бывшей луны, превращенной в звезду с помощью крошечной сингулярности, помещенной внутрь, - придает миру таинственный сумеречный вид.
Скорбящих в это утро не много. Исидор идет вслед за чернокожим мужчиной, сгибающимся под тяжестью гостевого скафандра.
Время от времени они проходят мимо платформ, заполненных молчаливыми Воскресителями, чьи лица скрыты под масками. Спокойных внизу не видно из-за облаков пыли, но противофобойные стены уже можно разглядеть. Защитные барьеры простираются до самого горизонта, очерчивая запланированный маршрут города. Позади остаются следы новой жизни - цветные мазки синтбиополей и техника тераформирования. Подобно своим братьям и сестрам, город старается снова окрасить Марс в зеленый цвет. Но всегда приходят фобои.
У основания башни скорбящих ожидают подъемники. Воскресители снабжают каждого путевым светлячком и строгим наказом вернуть его к полудню. Один из Воскресителей помогает Исидору облачиться в скафандр, изготовленный в Ублиетте из современного программируемого материала, но со множеством дизайнерских деталей из бронзы и кожи, что придает ему сходство с древним водолазным костюмом. Перчатки настолько неудобные, что Исидору с трудом удается удержать принесенный с собой букет цветов. Пройдя через шлюз, скорбящие грузятся на подъемник - это обычная платформа, подвешенная на нитях из нановолокна - и сквозь пелену оранжевого тумана спускаются, раскачиваясь из стороны в сторону в такт шагам города. Наконец они оказываются на поверхности - неторопливо движущиеся фигуры в похожих на колокола шлемах, следующие каждый за своим светлячком.
Невероятная громада города маячит наверху подобно второму, более тяжелому небу, пересеченному трещинами и швами в местах соединения платформ. Отдельные части медленно вращаются, словно детали гигантского часового механизма. Городские ноги - целый лес многосуставчатых опор - снизу кажутся слишком хрупкими для такой тяжести. Мысль о падающем городе заставляет Исидора невольно поежиться, и он решает полностью сосредоточиться на светлячке.
Песок утрамбовался под ногами и механизмами Спокойных. Они повсюду - совсем крошечные, разбегаются по сторонам, освобождая Исидору путь, как будто он сам гигантский город. Есть терраформирующие Спокойные, они выше нормального человека, перемещаются группами и работают с окаменевшими водорослями и реголитом. Мимо проходит Спокойный-атлант, заставляя землю дрожать под ногами. Это огромная, как небоскреб, гусеничная машина с шестью манипуляторами, которая следит за балансом городских ног и безопасностью площадки для следующего шага. Вдали можно разглядеть воздушную фабрику, которая и сама словно небольшой город, установленный на гусеницы, а вокруг рой летающих Спокойных. Но светлячок не позволяет Исидору задерживаться. Он заставляет его быстрым шагом пересечь тень города и направляет прямо к отцу, помогающему строить противофобойные укрепления.
Рост отца теперь около десяти метров, и у него длинное, как у насекомого, туловище. Он со скрежетом вгрызается в марсианский реголит, пропускает раздробленный камень через химический процессор, где порода смешивается с синтбиобактериями, и получает строительный материал для стены. Дюжина конечностей - тонких и проворных - направляет поток материала из похожего на клюв рта и слой за слоем выкладывает стену. Панцирь отца мерцает металлическим блеском, но в оранжевом свете кажется покрытым ржавчиной. На боку видна прореха и торчащий из нее зачаток конечности - след недавней стычки с фобоями.
Отец работает бок о бок с сотней других Спокойных. Они забираются на спины друг другу, чтобы увеличить высоту стены. Но участок отца отличается от других. Он покрыт рисунками и барельефами. Большую часть сразу же уничтожают Спокойные-механики, устанавливающие на стене оружие. Но отцу, похоже, все равно.
- Отец! - окликает его Исидор.
Спокойный прерывает работу и медленно поворачивается к сыну.
Металлический панцирь, остывая, издает звонкие щелчки и стоны. Исидора охватывает привычный страх, осознание того, что в один из дней ему самому придется оказаться внутри такого же тела. Отец нависает над ним в оранжевой пыли, словно подрубленное дерево, механизмы его рук постепенно замирают.
- Я принес тебе цветы, - говорит Исидор.
Букет состоит из любимых отцом высоких аргирских лилий. Исидор бережно кладет цветы на землю. Отец осторожно поднимает букет. Его челюсти снова приходят в движение, тонкие конечности исполняют стремительный танец, и Спокойный ставит перед Исидором крошечную статуэтку из темного строительного материала: улыбающийся человечек отвешивает поклон.
- Пожалуйста, - отвечает Исидор.
Некоторое время они стоят молча. Исидор переводит взгляд на осыпающийся барельеф стены, разглядывает лица и фигуры, созданные отцом. Среди них с любовью вырезанное в камне дерево, на ветвях которого множество большеглазых сов.
Возможно, Элоди права, думает он. Это несправедливо.
- Я должен тебе кое-что рассказать, - произносит Исидор.
Чувство вины, влажное и холодное, расползается по спине, плечам и животу скользким прилипалой. В его объятиях трудно даже разговаривать.
- Я совершил глупость, - признается Исидор. - Я беседовал с журналистом. Я был пьян.
Он испытывает слабость и садится на песок, не выпуская из рук статуэтку отца.
- Это непростительно. Мне очень жаль. У меня уже возникли проблемы, возможно, у тебя они тоже возникнут.
На этот раз появляются сразу две фигурки: рука более высокого человека лежит на спине второго.
- Я знаю, что ты мне доверяешь, - говорит Исидор. - Я просто хотел все тебе рассказать.
Он поднимается и разглядывает барельеф стены: бегущие кони, абстрактные фигуры, лица, Достойные, Спокойные. Скафандр пропускает внутрь дымный запах только что обработанного камня.
- Репортер спрашивал, зачем я пытаюсь разгадывать загадки. Я сказал ему какую-то глупость. - Он надолго умолкает. - Ты помнишь, как она выглядела? Она оставила тебе это?
Спокойный, угловатый, поблескивающий металлом, выпрямляется. Его формирующие конечности проходят вдоль ряда незавершенных женских лиц. Каждое немного отличается от остальных, демонстрируя попытки вернуть утраченное.
В памяти Исидора запечатлелся тот день, когда он не смог вспомнить лицо матери, когда закрылся ее гевулот. У него возникло странное ощущение пустоты. Прежде он все время чувствовал какую-то защищенность, был кто-то, кто знал, где он находится и о чем думает.
Спокойный создает еще одну композицию из песка: женщина без лица держит зонтик над двумя другими людьми.
- Я понимаю, ты думаешь, что она старалась нас защитить. Я не верю в это.
Он пинает скульптуру. Фигурки рассыпаются. И тут же возникает сожаление.
- Я не хотел этого делать. Прости.
Он снова смотрит на стену, на бесконечную работу отца.
Они все ломают, а он снова строит. Его работу видят только фобои.
Исидор неожиданно чувствует себя глупцом.
- Давай больше не будем о ней говорить.
Спокойный раскачивается, словно дерево на ветру. Затем создает две фигурки с узнаваемыми лицами, держащиеся за руки.
- Пиксил в порядке, - отзывается Исидор. - Я… Я не знаю, что из всего этого выйдет, но когда мы это поймем, я снова приведу ее повидаться с тобой.
Он опять садится и прислоняется спиной к стене.
- Почему ты не расскажешь мне, чем занимался?
Когда Исидор снова оказывается в городе, на ярком дневном свете, ему становится легче, и дело не только в том, что он освободился от скафандра. Он несет в кармане первую из статуэток, и ее тяжесть действует на него успокаивающе.
Он позволяет себе пообедать в роскошном итало-китайском ресторане на Устойчивом проспекте. "Вестник Ареса" все еще транслирует его интервью, но на этот раз Исидор заставляет себя сосредоточиться на еде.
- Не расстраивайтесь, мистер Ботреле, - раздается чей-то голос. - Любая популярность полезна.
Исидор изумленно поднимает взгляд. По другую сторону стола сидит женщина. Его гевулот даже не отреагировал. У нее высокое, молодое, изготовленное на заказ тело, коротко стриженые волосы, а лицо отличается необычной красотой: крупный нос, полные губы и изогнутые брови. На ней белая одежда - ксанфийский жакет поверх дорогой имитации революционной формы. В ушах поблескивают два крошечных бриллианта.
Она кладет тонкие руки поверх газеты, и длинные пальцы выгибаются, словно спина кошки.
- Нравится ли вам слава, мистер Ботреле?
- Простите, не имею удовольствия…
Исидор снова посылает гевулот-запрос, чтобы узнать хотя бы, как ее зовут. Он даже не уверен, что ей было доступно его имя или что она могла видеть его лицо. Но вокруг женщины воздвигнута стена уединения, словно зеркальный барьер.
Незнакомка небрежно взмахивает рукой.
- Это не светская беседа, мистер Ботреле. Просто ответьте на мой вопрос.
Исидор смотрит на ее руки, сложенные поверх черно-белого снимка. Между ее пальцами он видит собственные безумные глаза.
- Почему это вас интересует?
- Не хотели бы вы расследовать дело, которое принесет вам настоящую славу? - В ее улыбке проскальзывает что-то ребяческое. - Мой наниматель уже некоторое время наблюдает за вами. Он никогда не пропускает таланты.
Исидор уже достаточно владеет собой, чтобы размышлять и обращаться к экзопамяти. Женщина отлично чувствует себя в своем теле, а это означает, что она довольно давно стала Достойной, возможно, слишком давно, чтобы выглядеть так молодо. В ее речи слышится акцент уроженки медленногорода, впрочем, тщательно скрываемый. Или, возможно, скрываемый ровно настолько, чтобы Исидор его заметил.
- Кто вы?
Она складывает газету пополам.
- Вы узнаете это, если примете наше предложение. - Женщина отдает ему газету, а вместе с ней короткое разделенное воспоминание. - Хорошего дня, мистер Ботреле.
Затем она встает, сверкнув улыбкой, и уходит, превратившись в серое пятно гевулота в толпе прохожих.
Исидор открывает послание, и в его сознании мелькает смутная ассоциация. Указано место и время. А также имя - Жан ле Фламбер.
Интерлюдия
Одержимость
Идея вломиться в синагогу принадлежит Исааку. Но возможность проникнуть внутрь обеспечивает, конечно, Поль. Это он нашептывает что-то в оформленный в виде раковины белый гевулот здания, пока тот не показывает ему одну из дверей под высокой аркой с затейливо расписанной штукатуркой.
- После вас, рабби, - говорит Поль, отвешивая шутливый поклон и едва не спотыкаясь.
- Нет, после вас, - настаивает Исаак. - Или, черт возьми, войдем вместе.
Он кладет руку на плечо молодого человека, и они бок о бок входят в святилище.
Они пили четырнадцать часов. Исааку нравится грубое воздействие алкоголя, вызывающее шум в голове, это намного лучше, чем изощренные наркотики. Стремительно уменьшающаяся трезвая часть его сознания воспринимает это скорее как традицию, нежели реальный процесс, - тысячелетняя культура отравления алкоголем, почитание Бахуса, заложенное в его изготовленном в Ублиетте теле.
В любом случае важно то, что мир вокруг теперь подчиняется странной, искаженной логике, и сердце в груди бьется так, что Исаак готов взобраться на одну из защитных стен и прокричать вызов мрачным порождениям марсианской пустыни. Или сразиться с самим Богом, в чем и состояло его первоначальное намерение.
Но тихое святилище синагоги, как всегда, заставляет его почувствовать себя ничтожным. Негасимый свет - яркая ку-сфера - горит над дверцами ковчега, и его сияние смешивается с первыми лучами рассвета, проникающими сквозь золотисто-голубые узоры витражных окон.
Исаак садится на стул лицом к кафедре, вынимает из кармана куртки походную металлическую фляжку и встряхивает ее. Судя по звуку, сосуд полупустой.
- Ну, вот мы и на месте, - говорит он Полю. - Что ты задумал? Рассказывай. В противном случае мы потратили уйму выпивки впустую.
- Хорошо. Но сначала ответь мне: зачем нужна религия? - спрашивает Поль.
Исаак смеется.
- А зачем алкоголь? Раз попробуешь, а потом очень трудно отказаться. Он открывает фляжку и делает глоток. Водка обжигает язык. - Кроме того, это путь избранных, друг мой: тысяча всевозможных правил, которые ты должен просто принять, ибо все они иррациональны. И никакого детского лепета о том, что будешь спасен, если просто веришь. Ты должен как-нибудь попытаться.
- Спасибо, но я отказываюсь. - Поль направляется к дверям ковчега, и на его лице появляется странное выражение. - Прекрасный звук законов нарушенья, - бормочет он. Затем оборачивается. - Исаак, ты знаешь, почему мы с тобой друзья?
- Потому что я ненавижу тебя не так сильно, как остальных идиотов, которых этот гнусный марсианский город тащит на своей спине, - отвечает Исаак.
- Потому что у тебя нет ничего, что я мог бы захотеть.
Исаак смотрит на Поля. В свете витражей и сквозь туман водочного опьянения он кажется очень юным. Исаак вспоминает их первую встречу: спор в баре для приезжих из других миров, вышедший из-под контроля. Когда застарелая ярость Исаака стала вырываться из него, словно кашель, началась драка, во время которой он с радостью заметил, что молодой парень рядом с ним не прячется под гевулотом.
Некоторое время Исаак молчит.
- Позволю себе не согласиться, - наконец произносит он, поднимая флягу. - Вот, подойди и возьми. - Он долго и громко смеется. - Серьезно, что тебя гложет? Я знаю, из-за чего бывают эти продолжительные возлияния. Только не говори, что это опять из-за девчонки.
- Может быть, - отзывается Поль. - Я сделал глупость.
- Ничего другого я и не ожидал, - говорит Исаак. - Хочешь получить от меня взыскание? Или хочешь, чтобы Бог тебя наказал? Я с радостью выполню твое желание. Подойди поближе, чтобы я смог тебя отшлепать.
Он пытается подняться, но ноги не слушаются.