Банкир снова застонал. Его рот был заткнут жонглёрским мячиком. Теодор бочком подскочил к пушке, торопясь вытащить кляп, и остановился, счастливо заулыбавшись: на арену гимнастическим шагом вылетела Алиса. В её руке шипел и трещал огромный бенгальский огонь. Алиса изящно раскланялась и протянула его Теодору. Тот недоумённо принял свечу. Присмотрелся к пушке - и увидел бикфордов шнур. Банкир закричал сквозь кляп; щёки стали сизыми от напряжения, глаза безумно ворочались. В глазах Алисы мелькнуло нетерпение.
- Ты же всегда мечтал это сделать, - шепнула она.
- Я… - замялся Теодор.
Разве этого он хотел?
- Чего ты ждёшь? Твои мечты перед тобой - протяни руку и возьми. В моём цирке всё по высшему разряду!
- Но это же живой человек!
- Такая маленькая цена! Посмотри на эту жирную рожу - кто он такой? Мешок, набитый деньгами. Пустышка. Тень.
Алиса обняла Теодора за шею.
- Теперь всё будет хорошо! - зашептала она ему на ухо. - Навсегда! Целый мир лежит перед нами…
Из толпы вышла белая собака в гофрированном воротнике.
- Дайте монетку, монетку для глаз…
Алиса подтолкнула Теодора к пушке.
- Твой ход! Сделай же это! Ради меня…
Теодор шагнул вперёд. Рука застыла над фитилём. Бенгальский огонь разгорелся ярче, колючие искры щипали кожу. Теодор взглянул на дрожащее лицо банкира. По щекам толстяка катились слёзы. Он умоляюще затряс головой.
- Монетку для глаз…
Нет, не тень, не пустышка…
Теодор повернулся к публике. Копперфилд как-то заставил исчезнуть товарный поезд, а кто такой Копперфилд по сравнению с ним?
- Номер называется "Исчезающие предметы", - голос не дрожал. - Сейчас на ваших глазах исчезнет…
Он выдержал драматическую паузу.
- Мешок с деньгами! - ухнула толпа.
- Цирк!
Слон угрожающе затрубил. Элиас вскочил на ноги. От элегантного шпрехшталмейстера не осталось и следа - на спине слона дёргался скелет.
- Не смей! - завизжала Алиса.
- Дайте монетку…
Теодор печально улыбнулся и взмахнул плащом. Мир исчез за всплеском красной ткани. Теодор поднял цилиндр, накрыл его полой, и стало тихо. Ни криков, ни аплодисментов, ни рёва животных… Слыша лишь глухие удары собственного сердца, Теодор сдёрнул с цилиндра покрывало плаща. Шляпа была пуста.
Теодор огляделся. Не осталось ни чудовищного шпрехшталмейстера, ни Просперо с его тиграми, ни говорящей собаки, ни Алисы. Вокруг стояли растерянные люди. Обычные клерки, зачем-то вырядившиеся в карнавальные костюмы.
Луна дёрнулась, и небо прочертил тонкий серп солнца.
- Смотрите, затмение! - крикнул кто-то, и ему ответили возгласы удивления.
Теодор повертел в руках цилиндр, грустно усмехнулся и надел на голову. Повернулся к хлюпающему носом директору банка, присел на корточки и принялся снимать тугие веревки.
- Господин Теодор! - раздалось за спиной. - Господин Теодор!
Он обернулся. К нему, шатаясь, шла Агата, - красное трико болталось нелепыми складками. Теодор освободил руки банкира, поднялся и шагнул навстречу. Агата остановилась, неодобрительно оглядела Теодора с ног до головы.
- Вам не кажется, что красный фрак - это немного эксцентрично? - спросила она и разрыдалась.
Теодор обнял её за острые плечи.
- Пойдёмте домой, Агата, - устало сказал он, - пойдёмте домой. Вам надо выпить успокоительных капель.
Он взял её под руку и поправил цилиндр.
ВЗГЛЯД НАЗАД
Николай Желунов
Проект "Ленин"
"В сущности, - подумал я, - этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всём своём душевном уродстве, были всё-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утёс, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая всё на своём пути. И при том - подумайте! - камень, в силу какого-то волшебства - мыслящий! Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая - уничтожаю".
А. И. Куприн, "Ленин. Моментальная фотография"
Ленин говорит мальчику: - Хочешь, я тебе куплю эту лодочку?
А это была чудная маленькая лодочка. С парусом. И парус поднимался и опускался. И около паруса стоял маленький матросик. И там были устроены скамеечки, маленький руль и флаг. Ну, удивительно интересная игрушка! Мальчик ужасно обрадовался. И Ленин купил ему эту лодочку.
М. Зощенко, "Рассказы о Ленине"
Эта история началась прохладным и зыбким августовским вечером, в час, когда ночная мгла, взявшая в союзники ослабленный по причине уикенда смог, спикировала на столицу - и тут же в отчаянии отступила под шквальным огнём неоновой ПВО. В отместку ночь тяжёлым покрывалом затянула звёзды, и лишь надкусанный блинчик Луны непобедимо и жирно поблёскивал над горизонтом, с недоверием поплёвывая на своё отражение в бензиново-радужных волнах реки.
Сейчас мы можем с точностью до минуты установить время, когда произошло событие, положившее начало череде великих потрясений, ужаснувших и навсегда изменивших Россию.
Итак, Великое Откровение началось в субботу, 26 августа 2006 года, ровно в 22:45 по московскому времени.
Откровению было угодно снизойти на одноглазого паупера, навсегда оставшегося для нас безымянным. Вопреки укоренившемуся в общественном сознании стереотипу, паупер не был пьян, не рылся в урне в поисках бутылок и не выпрашивал у прохожих деньги. Паупер в задумчивости стоял на булыжной мостовой у Исторического музея, там, где Никольская улица вываливается на Красную площадь, и в памяти его, как на экране телевизора, мерцали картины далёкого прошлого. Вот здесь - да-да, по этой самой булыжной мостовой грохотали танки под алыми знамёнами, ползли чудовищные сардельки межконтинентальных ракет, а следом за ними радостно шагали колонны советских граждан, размахивающих цветами и воздушными шариками. Граждане волнами прибоя обнимали утёсы-транспаранты с портретами мудрецов, а сами мудрецы улыбчиво приветствовали их с гранитного борта Мавзолея.
И так глубоко погрузился безвестный паупер в воспоминания, что показалось ему - тонкая ткань реальности двадцать первого века не выдержала напора образов века ушедшего и беззвучно расползлась горячим полиэтиленом.
Стремительной походкой, словно крылья, раскинув в стороны полы френча, летел через московский сумрак Владимир Ильич Ленин. Ленин-видение. Ленин-песня. Тот, кто рос осенённым добротой его бесчисленных портретов, сразу узнал бы этот лукавый прищур пронзительных узких глаз, и аккуратную бородку, и высокий сияющий лоб. Левая половина ленинского лица полыхала голубыми отсветами рекламы Samsung, на правой алел инфернальный отблеск кремлёвских звёзд, в глазах отражались разноцветные огни вывески над рестораном "Дрова". Нет, не карикатурный двойник в мятом кепарике пробегал по Красной площади в поиске желающих за полтинник сфотографироваться в обнимку с "вождём пролетариата" - воскресший Ленин рвал стонущее пространство, мыслящей бомбой уносясь к обречённым основам миропорядка.
И когда встретились их взоры, Владимир Ильич ещё сильнее прищурился, будто фотографируя беднягу своим восьмимегапиксельным взглядом, и тут же исчез в водовороте голов, дрейфующем по направлению к Тверской.
Безвестный же паупер немедленно лишился рассудка, и до утра слушали его бессвязные вопли жители района Китай-город. В бледных отсветах на животах облаков высоко в небе страшным флэшбэком хмурилось ему волевое лицо Ильича, и бедный безумец кричал благим матом, возвещая начало новой эры.
Магнитофонная запись сделана незадолго до описанного выше происшествия. Имена беседующих, обстоятельства и место встречи разглашению не подлежат. Голоса изменены.
У.: - Дорогой [удалено цензурой], я так настаивал на встрече, потому что наш проект вошёл в завершающую фазу. До возвращения вождя остаются считанные дни.
З.: - Подождите-ка! Вы хотите сказать, что без согласования со мной начали эксперимент?!
У.: - Извините, [удалено цензурой], но согласовано всё было ещё в девяносто первом, вы сами понимаете с кем. Я ставлю вас в известность как лидера оппозиции. Надеюсь, самоотверженность работников Института не останется незамеченной!
З.: - Вы так уверены в успехе? Кто поверит, что предъявленный миру Ленин - действительно Ленин, а не Мария Дэви Христос в кепке?
У.: - Это уже политика, а не наука. Я думаю, живой Ильич сам ответит на этот вопрос. Нас ждёт великое будущее!
Слышен звук льющейся жидкости, звяканье блюдец.
З.: - Вы уверены, что здесь нет "жучков"?
У.: - Голову даю на отсечение. Это дача тёщи двоюродного брата моего друга.
З.: - Ну хорошо. Однако в двадцать четвёртом году Ленин был очень плох…
У.: - Помилуйте, [удалено цензурой], неужели выдумаете, что мы потратили пятнадцать лет и миллионы долларов, пожертвованные верными ленинцами, чтобы возродить безнадёжного больного? Калеку с фотографий в масонской прессе? Ильич вернётся в прекрасной форме, дьявольски энергичным и абсолютно здоровым, уверяю вас. Мы вернём ему мозг… а хоть бы девятнадцатого года!
З. (раздражаясь): - Всё это пахнет авантюрой. А если он будет невменяем? Под ударом окажется партия…
У.: - Ваши сомнения меня настораживают, [удалено цензурой]. Все необходимые органы уже изъяты у доноров или клонированы, мёртвые ткани удалены методом тотал-пилинга - это новейшая, очень дорогая технология. Впрочем, это мелочь, семечки. Главное: регенерация мозга почти завершена. К нам возвращается гениальный разум!
З. (сдавленно): - И он будет способен управлять страной?
У.: - Он будет способен на всё. Дорогой [удалено цензурой], Ильич вернётся к нам в ещё лучшем виде, чем был при жизни! Ещё более сильным, здоровым, мудрым! Ильич яростный! Ильич карающий и беспощадный!
На этом отрезке фонограммы зарегистрирован посторонний звук. Собеседников было только двое, и тем не менее загадочный ТРЕТИЙ голос явственно произнёс короткую нечленораздельную фразу. Специалисты сотни раз прокрутили плёнку, подвергли её компьютерному анализу и в конце концов смогли разобрать одно-единственное слово. Это слово "жопа". В результате проведённого расследования обладатель наглого мистического голоса так и не был установлен.
У. (кашляет): - Что? Вы что-то сказали?
З.: - Я думал, это вы… Боюсь сойти за оппортуниста, но не кажется ли вам, что многие ленинские идеи и методы устарели? Вы представляете, как тряхнёт мир? Это не наука, это политика, уважаемый [удалено цензурой]. Я не могу дать добро на проведение эксперимента.
У.: - Вы и есть оппортунист, [удалено цензурой]! И добра вашего никому не надо. Тело из Мавзолея давно вывезено. Ильич придёт в себя в Подмосковье, в одной из наших секретных лабораторий. После завершения процедур у него будет время ознакомиться с текущей политической обстановкой. Мы предоставим ему возможность своими глазами увидеть, до чего довели страну "демократы"! А затем, я уверен, нас ждёт тяжёлая и долгая политическая борьба - до полной победы социализма в мировом масштабе.
З. (агрессивно): - Вы не посмеете пойти против решения руководства партии!
У. (пылко): - Ильич - наша партия! И не пытайтесь нам помешать!
Конец записи.
Второе пришествие Ленина началось вполне обыденно - со слухов и пересудов. Волшебные лучи Великого Откровения далеко не сразу проникли в каждый мозг, на это потребовалось время.
Лидеры всевозможных коммунистических партий и движений, - а их на момент Откровения насчитывалось в стране около десятка, - отреагировали первыми: недоверием и возмущением, сравнимыми только с изжогой и аллергией. Пока оживлённый Ильич отъедался, изучал в тиши кабинета историю двадцатого столетия, а затем стремительно перемещался по стране, знакомясь с жизнью простого народа, левая оппозиция закипала и бурлила на заседаниях ячеек и комитетов. С трибун митингов летели молнии. У посольства США выстроился круглосуточный пикет с плакатом "Янки, гоу хоум!". Министерство здравоохранения фиксировало рост потребления валерьянки и корвалола.
В унылый и промозглый осенний день, когда представителю любой прослойки классового общества хочется сидеть в тёплых тапках у телевизора и пить чай с домашними пирожками, в центре Москвы начался экстренный съезд коммунистов России. Привлечённые слухами, слетелись на сборище и коммунисты братских стран СНГ и Балтии, подтянулись также некоторые товарищи из дальнего зарубежья и даже несколько коммунистов из Америки (надо ли говорить, что все американцы, как один, были цээрушниками и подлецами), в общем, то был полноправный съезд всех коммунистов мира.
На деньги, подаренные коммунистам доброй феей, съезд на неделю арендовал Колонный зал Дома Союзов.
- Ну и где этот Ленин? - усмехались одни делегаты. - Видел его кто-нибудь?
- Провокация дерьмократов, - глубокомысленно встревали другие, - ничего святого для них нет.
- Эдичка Лимонов балуется, - уверенно говорили третьи, - выбрил голову, перекрасил бородёнку в рыжий цвет и вставил контактные линзы.
В буфете шёпотом сообщали друг другу на ухо, что антинародный режим готовит государственный переворот. Общее мнение было единодушным - во всём виноват Чубайс.
Но когда в гомонящем, разгорячённом людском море появилась вдруг невысокая, облачённая в тёмно-коричневый френч фигура в легендарной кепке, Откровение глубинной бомбой накрыло всех, кто был в зале. Ильич шагал вдоль рядов к Президиуму, и говорливые рты захлопывались один за другим, воспалённые от чтения "Программы КПРФ" глаза лезли на лбы, свежие номера газеты "Завтра" с шорохом выпадали из ослабевших рук и, словно чайки, медленно планировали на вытертый миллионами ног синюшно-алый палас. То был Ленин, вне всякого сомнения! В гробовой тишине прошествовал он к трибуне, ласково улыбаясь бледнеющим делегатам и милосердно кивая хватающимся за сердца старушкам с бэйджиками на кофтах. За его спиной плыла троица телохранителей в тёмных очках.
- Здравствуйте, товарищ, - мягко, с неповторимой картавинкой бросил Ильич охраннику, замершему у входа на сцену, и в тот же миг съезд вскочил на ноги и взорвался такой овацией, какой не слышал ещё за свою долгую историю Колонный зал, да что там - ни один зал на свете. Хрустальные сталактиты люстр задрожали и провисли на крюках, осыпая крошками штукатурки головы собравшихся, свет несколько раз мигнул, и зал погрузился в полумрак; лишь над сценой ярко горели софиты; даже мраморные колонны завибрировали, как при землетрясении. Ильич же, спокойный и уверенный, протянул руки к залу, успокаивая его.
И когда крики и хлопки смолкли, а Ленин взобрался на трибуну и изготовился сказать аудитории нечто совершенно потрясающее, из середины Президиума поднялся вдруг некто и взял микрофон. Был этот человек богат плотью и багров лицом, и взгляд его упёрся в висок вождя, словно Капланов браунинг, - один из всех присутствующих знал он о Проекте "Ленин" и готовился к появлению воскресшего вождя на съезде.
- Погоди, не говори ничего, - пробасил кумачовый человек, и каждый в зале вздрогнул, предчувствуя нехорошее. - Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком хорошо знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришёл нам мешать? Ибо ты пришёл нам мешать, и сам это знаешь.
- Что он несёт? - зашептали меж собой головы в зале. - Он бредит или сошёл с ума?
Ленин же с удивлением повернул к оратору лобастую голову и слушал.
- Посмотри на верных партийцев, собравшихся перед тобой, - продолжал кумачовый человек, нахмурившись. - Каждый из них живёт с именем твоим на устах, носит у сердца красную книжечку с твоим профилем, желчно плюёт в телевизор, когда приспособленцы охаивают начатое тобой дело. Ты - романтический символ, лицо на знамени… Но давно уже не вождь и не учитель! Нужно ли сегодняшним людям то, что ты обещал сто лет назад?
Вспомни, как трещала по швам империя, а немощный царь в ужасе трясся на троне! - возвысил он голос, перекрывая нарастающий в зале шорох. - Какие волшебные слова развернули перед тобой целую страну, как скатерть-самобранку? Земля! Диктатура пролетариата! Национальный вопрос!
Такая стеклянная тишина повисла в зале, что кумачовый человек, уже не боясь, что его перебьют, налил в гранёный стакан минеральной воды "Бонаква" и сделал большой глоток, после чего заговорил тише, спокойнее, проникновеннее:
- Кому сегодня идти за тобой? Крестьяне осели в городах и оторвались от груди вскормившей их матери-земли, забыли её. Они ездят в метро и ходят на футбол, поедая аргентинское мясо и канадские картофельные чипсы, а те, кто остался, в непрекращающемся похмелье возделывают свои крошечные частные наделы, едва сводя концы с концами. Крестьянин-кормилец истаял в числе, сменил соху на мотоблок и плевать хотел на любое коллективное хозяйство.
Позовёшь рабочих? Где он - суровый путиловец в кожанке, с измазанным угольной пылью лицом, падающий с ног от шестнадцатичасовых смен, радующийся возможности променять станок на винтовку? Им давно уже нечего диктовать, потому что дурман голубого экрана куда как слаще церковного опиума! В постиндустриальном мире пролетарий измельчал куда страшнее крестьянина, ему нужны лишь простые радости - хлеб и зрелища двадцать первого века. И никакие листовки, никакие подполья не выдернут его из мягкого кресла, не оторвут от крутящихся барабанов шоу и калейдоскопа штампованных сериалов без начала и конца. Кому дашь ты винтовку, кто возьмёт её из твоих рук?
Латышские стрелки да кавказские комиссары? Задумайся теперь, столетие спустя, к чему они стремились, вставая под твои знамёна. К светлому будущему в братской семье народов или к обособлению от державы, экономическому и культурному сепаратизму? Кто сейчас считает Россию главным врагом и пресмыкается перед Западом - не потомки ли тех латышских стрелков? Кто раздробил Кавказ на тысячу осколков, отбросив его в Средневековье, - не духовные ли наследники твоих соратников? Да что далеко ходить - каждый в этом зале предпочтёт посудачить о кознях масонов, возвращении Крыма… Да о чём угодно, лишь бы не потревожить священную корову - собственность на средства производства!
Так что задумайся, нужен ли ты сейчас нам со своим "Фабрики - рабочим, земля - крестьянам"? Ты гений красноречия и непревзойдённый теоретик революционной борьбы, ты можешь снова зажечь их и, как прежде, воздвигнуть знамя смуты и потрясений, знамя борьбы за мифическую свободу - этого и хотят те, кто вернул тебя к жизни, - но знамя это в итоге воздвигнут против тебя самого. Будут десятилетия бесчинств и антропофагии, но потом эти же люди, которых ты поднимешь на бой кровавый, святой и правый, - эти же люди приползут к нам и откажутся сами от твоей свободы, моля вернуть им телешоу, аргентинское мясо и чипсы из картофельной шелухи. И тогда мы - мы! - сядем на зверя, имя которому "парламентаризм", и воздвигнем чашу, на которой будет написано "закон о выборах". Тогда и лишь тогда настанет для людей царство покоя и счастья. Поэтому я говорю тебе: не произноси с этой трибуны ни слова и лучше уйди сейчас, не ломай то здание, что мы возводим долгие годы. Твоё время прошло. Просто уйди. Я сказал.