Дребезжащий рожок оттягивает почти не уменьшившихся числом красных на исходную позицию, и перед белыми летними столиками пытаются ползти или сесть, или хотя бы пошевелиться синие, которые теперь почти без синего, всё вокруг бурое, фиолетовое, чёрное, и случайно уцелевшая мумбака с любопытством поднимает за ухо голову другой мумбаки, и как это мы не замечали, какие у них длинные уши, с рысьими кисточками, и что-то тупое во взгляде, а Маратище любит шутки, любит играть с именами, а почему Шлимана так зовут, не знает даже Ким, а раз его здесь нет, то он не в числе претендентов, и другая мумбака пытается когтями забраться под собственные доспехи, откуда струёй хлещет кровь, а потом словно передумывает, ложится на бок и тянет шею, чтобы видеть странных, одетых в тряпки двуногих, у неё тоже были красивые тряпки и блестящий полукруг на груди, как полузакрытый глаз, и она закрывает глаза, Софья, хочешь лимонаду, спрашивает Марат уже деловым голосом, так можно спросить о годовом отчёте или о какой-нибудь реструктуризации, нет, чуть позже, она встаёт и идёт в поле, обходя пятна и тела на траве, рассматривая поверженных зверей. Ром, Ром, ты смотришь на неё и не можешь оторваться, она красива, да, Ром?
- Очень в стиле твоего папы, - говорит Марату ЭдВа. - Но малоэстетично.
Старшего дрессировщика смешно зовут Мухтаром, будто и над ним подшутил остроумный Марат Карлович.
- Для штрельбы по тшелям, - шепеляво объясняет он, - мы их приутшиваем к трафаретам. Это не шшобаки, утшатся быштро. Жа три дня натшинают попадать в тшель.
Его лицо когда-то явно было разодрано на части, а обратная сборка удалась не вполне. Мухтар выводит пращников, и весёлые мумбаки, не обращая внимания на разбросанные тела, приседая то влево, то вправо, раскручивают ремни, выпускают тяжёлые железные гирьки в трафареты в форме мумбаки со щитом и мечом. Некоторые даже попадают.
- Баланс воинов для ближнего и дальнего боя когда-то решал исход битв, - Марат стоит, покачивается на носках, руки в карманах, сама уверенность, - и у каждого из вас будет вдвое больше солдат, чем в моих отрядах. А у меня уже есть фора в две недели. Через двадцать дней ваши армии атакуют мою. Это и есть тест.
- А сколько солдат будет у каждого? - спрашивает Александер.
- Марат, а ты уверен, что всё это нужно? - ЭдВа единственный, кто на правах крёстного может говорить свободно.
- Эдуард Валерьянович, - чуть дрогнули желваки, и снова Маратище абсолютно спокоен, - это не нужно. Это необходимо. Тому, кто встанет на моё место, придётся самостоятельно принимать решения. Связанные в том числе со смертью людей. Не каких-то мумбак, а людей, с семьями, увлечениями, мечтами. И их тоже будет жалко. В "Трансресурсе" восемьсот тысяч человек. И я отвечаю за каждого из них. Я доходчиво объясняю?
- Скольких мумбак мы должны натренировать за эти двадцать дней? - Александера всегда волнуют прежде всего практические вопросы.
- В первые дни у каждого будет помощник, - кивает Марат на блистающих лысинами загонщиков. - Дальше - сами. Звери повторяют всё, что увидят, очень склонны к массовым играм. Не разбегаются, не понимают разницы между свободой и неволей, ничего не боятся, абсолютно не агрессивны.
- Видно, им было здесь без нас скучно, - Железная Софа обезоруживающе улыбается, - застоялись…
- Сколько… - снова начинает Александер.
- Зануда, - усмехается Маратище. - У меня будет шесть тысяч солдат. У вас - по три на каждого. Вопросы есть?
Да, это проще, чем могло показаться сначала. Мало того, это выполнимо. Потому что Маратище не даёт невыполнимых заданий.
Четыре дня, и звери уже тянут на себя из громадной кучи белые с серебром одежды, пытаются засунуть головы в шлемы, часами маршируют, пристраиваясь одной группой к другой, размахивая мягкими блестящими палками, которые пока что заменяют мечи.
Ром испытывает странное чувство - он бог. Стоит показать зверям что-то на большом голографическом экране, как они начинают повторять то, что увидят. Мало того, они слушаются и почти не делают повторных ошибок. Легко запоминают сигналы рожка. Бесконечный забор, огораживающий квадратный километр территории, служит естественной преградой для мумбак, они не пытаются убежать, и Ром испытывает странное чувство - он чёрт. Пусть безмозглых, лишённых самых простых инстинктов, но всё-таки живых тварей он готовит к глупой показушной смерти. Но Маратище ничего не делает просто так. И обычно он прав.
Надувной дворец возвышается на три этажа над гигантским загоном. Ведь кто-то загнал сюда тысячи мумбак, с запасом приготовил и доспехов, и оружия! Построил игрушечный дом со всеми мыслимыми удобствами. Когда же Марат замыслил операцию с "Кросс-Волдом"? И как лучше выстроить войско… В памяти - только Фермопилы и Тразименское озеро, ну, ещё Канны…
- Роман Андреевич, есть предложение!
Каждому из них выделен маленький прогулочный катер, ведь ночью мумбаки спят и толку от них никакого.
ЭдВа управляет катером, старомодно приподнимая локти и крепко держась за штурвал.
- Интересное местечко - горы!
- Здесь нет гор, - возражает Ром.
- Я тоже так думал. Позвонили девчонки из археологического, клянутся, что там у них прямо скальные породы - плато метров тридцати в высоту и настоящий пещерный комплекс…
- Из археологии? - подозрительно переспрашивает Ром.
- Да, - кивает ЭдВа. - Милые девчушки. Хоть в чём-то польза от наших спонсорских программ.
Разумеется, там Вера. Глаза горят, чуть заикается, старается на Рома не смотреть, ЭдВа роет землю копытом, строит глазки Вериной подруге, хотя он просто весёлый старикан, без подтекстов, и любит приключения, а тут настоящая пещера, да, у них есть и фонари, и каски, не надо про Минотавра, но шнур мы всё-таки на входе привяжем, давайте, милочка, я вас подержу, нет уж, Эдуард Валерьянович, лучше мы вас, и как дела, Эр-Оу, кажется, что тихо, а своды играют эхом, и надо уже сказать ей, что всё, что ничего не будет, и не морочить ей голову, луч света выхватывает кудрявый локон, и бархат щеки, и почему же я так остыл к ней, Вера, ты не изменилась, значит, изменился я?…
- Смотрите, - говорит Верина подруга, - и ставит луч фонаря на максимальную ширину.
В снопе света - высокие косые стены, покрытые тёмными линиями. Все задирают головы, четыре круга пляшут по смешным и страшным картинкам: вот хвостатый зверь держит мумбаку в зубах, вот стая гонит огромного ежа, вот перед мумбакой с восемью лапами маленькие мумбачата нанизывают на верёвку полевых мышей…
- Возраст? - выдавливает из себя Ром, осипнув в момент.
- Это не подделка? - неуверенно спрашивает ЭдВа.
- Триста тысяч, - говорит Вера. - Уже сделали радиологию. Здесь ещё вот это…
Она ведёт их дальше и даёт каждому в руку по несколько глиняных табличек. Кривые-косые значки не повторяются ни на одной, и какая разница, как это называть, хоть буквами, хоть иероглифами, и Вера грустно улыбается:
- На память… Я же всё понимаю.
Хотя на самом деле непонятно, кому и о чём она говорит…
- И что? - спрашивает Марат Карлович, взирая с балкона своего надувного донжона на поле предстоящего сражения.
Красные мумбаки бегут, замирают, перестраиваются, феерический гибельный танец. Все четверо дрессировщиков здесь.
- Вы самые умные. Самые гуманные. Перво, мать вашу, открыватели, да?
Маратище зол и не думает этого скрывать. Ром и ЭдВа ссутулились перед ним как провинившиеся школьники.
- Здесь всё проще, чем у нас, понимаете? От солнечных лучей поднимается трава. Мыши её грызут. Мумбаки ловят мышей. Все сыты и довольны. Это устойчивый мир, позавидуйте мохнатым зверушкам! Они победили! Если забрать каждую вторую мумбаку, через пару лет их всё равно окажется столько же. Им нечего делить и нечего бояться.
- Марат Карлович, - ЭдВа говорит тихо, но всё же говорит, - там все признаки цивилизации, наскальная живопись, творчество, письменность… - Ром кладет перед Маратищем глиняный прямоугольник.
- Не может быть! - саркастически восклицает тот, не глядя. - Наверное, где-то ближе к полюсу нашли? Летали куда-нибудь?
ЭдВа неуверенно кивает.
- А под ногами у себя копнуть не пробовали? - орёт Маратище. - Этим добром здесь всё усеяно, от горизонта до горизонта. А толку?! Познакомьтесь с победившей цивилизацией мумбак! Вы знаете, что они андрогины? Высшие существа, да! Любые две - или два, как хотите, - друг другу могут передать свой генный материал. И обе-оба родят через два месяца. У них нет семей, нет прайдов, нет брачного дележа самок. А ещё нет наводнений, пожаров, землетрясений, они просто не знают, отчего можно умереть, кроме старости. Завидуйте, земляне, грызите локти, загляните в рай одним глазком!
Ром переминается с ноги на ногу, никак не может подобрать слова для мысли, что только оформляется у него в голове. ЭдВа вытирает пот со лба. Красная волна мумбак устремляется из-под стен дворца вперёд.
- Очень не люблю, когда меня подозревают в некомпетентности, - говорит Марат Карлович уже спокойнее - и на мгновение превращается в нервного талантливого подростка, стремящегося выйти из тени своего великого отца. - Открыли Америку, понимаете ли…
И добавляет ещё тише:
- В конце концов, я никого не держу.
Откуда-то издалека навстречу бегущим мумбакам прилетает шквал снарядов. Тяжёлые гирьки не пробивают поднятых щитов, но несколько зазевавшихся зверей падает на землю с проломленными черепами и грудными клетками.
- Карл поступил бы так же, - задумчиво говорит ЭдВа. - Но я - пас.
Маратище смотрит на крёстного прозрачно, насквозь, думая о чём-то другом.
- Значит, у вас, - говорит он Рому, - задача усложняется.
Огни потушены, и надо идти низко, поменьше шуметь, хотя и так, наверное, все знают, здесь же каждый метр с орбиты виден, а раз знает Александер, то уж шеф-то точно, а значит, никто не против, шепчет она, и целует в дверях, и распахивает его рубашку, здесь всё шатается, так даже забавно, правда, а почему ты говоришь шёпотом, иди сюда, посмотри, какие красивые звёзды, я был у Александера, зачем сейчас об этом, глупенький, и да, минус ЭдВа - нас осталось трое, но про всё будем думать утром, какие сладкие губы, мы не можем, смех как звон бокалов, очень даже можем, мы всё можем, дотронься, тебе нравится?…
Исчезают двенадцать лет разницы в возрасте, растворяется внешний мир, лишь пульс, дыхание, яростная тяга, нам нельзя их убивать, Софа, ну что за дурак, зачем сейчас об этом, жадные руки, горячее к горячему, и мир плывёт, потому что в этом нет справедливости, испарина, щекотно, тиш-ш-ше, ещё, и звёзды подглядывают в окно всеми своими драгоценностями - шахтами, открытыми месторождениями, тяжёлой пылью облачных скоплений, самородками и дикими сплавами кометных хвостов, уходящими баржами, кормовыми сигналами патрульных крейсеров, делящих Галактику между тремя великими охотниками, и: ты так красива в этом свете, Железная Софа, и я знаю, что тебе льстит, когда ты слышишь своё прозвище, и ты сейчас совсем не слышишь меня…
На рассвете он стоит у ворот своего загона, седые от росы травы приникли к земле, по прорезиненной ткани ограды то и дело скользят крупные капли.
Сонная мумбака неторопливо ковыляет к Рому, приседает на передние, крутит головой, подпрыгивает. Ах ты, чучелка! За забором - её счастливые сородичи, у них красивые белые одежды, блестящие пластины на груди и голове, и с ними играют каждый день. Эта мумбака тоже хочет играть.
Ром ищет палку, но на плоской неизобретательной планете нет ничего, кроме травы и дерна. И костей, кстати. Мумбака тычется лбом под колено и приветливо скалит мелкозубую пасть. Ром достаёт из отвисшего кармана глиняную табличку, вертит ей перед носом у зверя и с размаху бросает в сторону показавшегося солнца.
Мумбака высокими прыжками радостно уносится прочь, курлыканьем будя других, спящих поблизости.
- Так нечестно, - находятся наконец слова. - Они не умеют защищаться.
Когда довольная мумбака возвращается к белым воротам, двуногого там уже нет. Зверь выпускает из зубов глиняный квадратик, стоит, выжидая, несколько секунд и убегает прочь. Откуда-то подходит другая мумбака и кладет рядом ещё одну табличку.
Решение зреет болезненно, медленно… Нет мужества взглянуть в глаза своему отражению. Для чего было всё - до? Стоило ли усилий то, что уже совершено? И где, в конце концов, кончаются твои иллюзии, а начинаешься настоящий ты? И какой ты там, под шелухой занятого положения, мегатонной ответственности, хранимых тайн и жёстко просчитанного имиджа? Ром выглядывает из окна своего бутафорского дворца. Там, у ворот, гора табличек растёт, и скоро станет выше надувного забора, а мумбаки всё идут и идут.
* * *
Александер, Безопасность и Территории, вертит в длинных цепких пальцах ослепительно белый карандаш. Маратище не дурак, и лобовая атака заранее обречена на неуспех. Нужен план. Неожиданный, острый, результативный. И пусть пращники пока ещё не держат строй, а залп больше похож на пьяный салют, пусть будущие мечники то и дело сносят головы сами себе - время есть. Мумбаки учатся куда быстрее людей… И кому, как не ему, кадровому офицеру, выпускнику Академии Генштаба, - как давно это было, а, Чёрный Перец?… - построить бестолковых тварей в боевые порядки и доказать шефу, кто в этой фирме решает вопросы?
Софья Игоревна, Финансы и Собственность, брезгливо отталкивает ногой умирающую мумбаку с раскроенным черепом. Точно богиня войны, давно и безвозвратно повзрослевшая детдомовская девочка возвышается над полчищами зверей, вооружённых пока только колотушками. Слабость - единственное, чего она не выносит. Ни в ком и ни в чём. Бесхребетный муж, хотя сам об этом и не догадывается, навсегда застрял в геологоразведке на дальних рубежах. Но как же её подвёл Ром! Со своими стенаниями и причитаниями, пацифистской философией и заглядыванием в глаза… Что он там хотел увидеть? Её чуть не стошнило от этих правильных слезодавильных речей. Почти влюбиться в гения-слюнтяя… Брр! Говорят, что побеждает сильнейший… Что же ты, Софа, несгибаемая и властная, снова чувствуешь себя проигравшей?
Эдуард Валерьянович, Образ и Перспективы, отбрасывает в сторону ещё одну табличку и устало откидывается в шезлонге. Мумбаки, поняв, что игра закончилась, постепенно начинают разбредаться. Ни намёка, ни искорки… А чего ты, Эдичка, хотел? Контактов третьего рода? Братания и меморандумов? Вот так: артефакты есть, а разума нет. Был ли - вопрос вопросов, только не пустит Маратище сюда никаких учёных, очень уж мальчик не любит делиться игрушками. ЭдВа несколько минут сидит неподвижно, а потом, усмехнувшись - это им понравится! - лезет в мешок и достаёт большой упругий красивый розовый мяч. Бродящие вокруг мумбаки замирают и смотрят на человека с любопытством.
Марат Карлович, хозяин и мозг "Трансресурса", сейчас по-настоящему отдыхает. Как любому сверхзанятому человеку, чтобы расслабиться, ему не нужно безделье - лишь другое, непривычное занятие. И он идёт перед строем радостно курлыкающих мумбак, треплет им загривки, поправляет сползшие доспехи, подтягивает ремни. Шесть тысяч голов. Это легион. Маратище не чувствует себя цезарем, но медные орлы на щитах и пышные гривы шлемов шевелят в душе какую-то струнку, и шипучее веселье распирает дыхание, как бывает всегда перед большой битвой. Пусть понарошку, но ближайшей битвой из всех грядущих.
Роман Андреевич, Информация и Связь, замирает в неудобной позе над блестящей белизной пластика для трафаретов. В отражении - безоблачное небо, чужое солнце, и больше ничего. Он несколько раз примеривается и наконец, всхлипнув, берёт маркер. Из-под дрожащей руки на листе постепенно появляется контур человека.
Дмитрий Колодан, Карина Шаинян
Над бездной вод
Резиновая лодка покачивалась на слабых волнах подземного озера. Электрический фонарь на корме светил еле-еле. От влажности батарея быстро разряжалась, лампа то и дело гасла, но с завидным упорством включалась снова, расплёскивая блики по чёрной, как нефть, воде.
Здесь, в самом сердце городских катакомб, было холодно и сыро. Перегрин Остер кутался в плотную ветровку, прятал ладони под мышками и всё равно не мог согреться. Зубы стучали так, что он боялся прикусить язык; изо рта вылетали рваные облачка пара. Если бы не фляжка рома с перцем, было бы совсем плохо. Впрочем, Остер уже сомневался, что верное средство спасёт от простуды.
Идеально круглое озеро было больше ста метров в диаметре. Кирпич стен, крошившийся от старости и влаги, потемнел и оброс тиной. Из множества труб в подземное озеро текла вода - где слабыми струйками, где ревущими потоками. Вены города без устали гнали тёмную кровь, но куда она уходила, оставалось загадкой. Остер изучил все доступные карты подземных коммуникаций, но не нашёл указаний на глубину этого огромного колодца. Кое-где из стен торчали проржавевшие скобы, - похоже, этими лестницами пользовались лет двести назад. Остер не решался проверить, куда они ведут: железо было слишком хрупким, а купаться здесь не хотелось ни за какие коврижки. Сам он добрался сюда по одному из туннелей - тому, что тремя километрами южнее соединялся с дождевой канализацией Юго-Западного района.
Над головой загрохотало метро, заглушив шелест падающей воды. Поезда проходили каждые четыре минуты - Остер привык отмерять время по далёкому перестуку. Точность, конечно, относительная, но в рамках допустимой погрешности. Он механически сделал пометку в блокноте на колене и склонился над шахматной доской. С прошлого раза ничего не изменилось.
Припаянные к краю доски медные струны слегка дрожали; к ним были привязаны индукционные катушки, сейчас скрытые в воде. На чёрно-белых клетках в беспорядке лежали магнитные фигурки из тех, какими украшают холодильники: два помидора с выпученными глазами, радостная груша, танцующий слон. Набор едва ли годился для игры, но будь на месте этих фигурок обычные туры и пешки, Остеру вовек бы не дождаться объективных результатов. Потенциальные взаимодействия в шахматах слишком сильны, чтобы ими пренебрегать.
Остер смастерил прибор две недели назад, прочитав в "Популярной науке" о связи эфира с магнитными явлениями. Общий смысл двадцатистраничного труда остался неясен, однако кое-что вело к весьма интересным выводам. Автор работы, профессор Рисоцки, пытаясь показать то ли неуловимость предмета исследований, то ли свою начитанность, сравнивал эфирные волны с Моби Диком. В этом ключе специально созданное магнитное поле превращалось в своеобразный "Пекод", чья встреча с объектом охоты была неизбежна. Идея такого использования магнитных полей показалась Остеру восхитительной. Но, в отличие от зыбких эфирных колебаний, наличие которых оставалось под вопросом, его цель была конкретнее - рыба Доджсона.