– А ежели кому козлобородому разговоры сердечные для докладу надобны, дак он у меня так помелом по заднице огребёт, – честно предупредила бабка, цыкнув зубом, – неделю в уборную стоя ходить будет! Даже и по большому…
Наш младший сотрудник тоже, видимо, имел, что сказать, но, глянув в желтеющие глаза Яги, резко передумал. Покосился недоверчиво на тяжёлое помело, прикинул что-то там в уме, произвёл математические, физические и химические уравнения, вывел результат – и молчок. Всё-таки, что ни говори, а Митя умеет учиться на собственных ошибках.
Вот дьяк нет!
Впрочем, на данный момент и он не рискнул так уж открыто настаивать на своём. Просто пересел поближе к двери, делая вид, что дышит свежим воздухом у косяка, и максимально оттопырил уши. Ну-ну…
– Вот, держи. – Моя домохозяйка полезла в старый, окованный железом сундук, стоящий в углу, достав небольшое зеркальце в серебряной оправе с длинной ручкой.
– Три раза на него дунь да и попроси вежливо Олёнушку твою показать. Ежели она сей час в отделении сидит, то и через другое зеркало ответить сможет.
Я выхватил из её рук волшебную вещь, чмокнул бабку в щёку и ринулся к двери с такой скоростью, что едва вообще не вылетел с крыльца. Сел прямо на порог, прижав спиной дверь и, крепко держа зеркало перед собой, трижды осторожно дунул на своё отражение.
– "Свет мой, зеркальце! скажи да всю правду доложи", – на автомате вспомнил я, но тут же поправился: – Извините, а Олёну можно?
Поверхность стекла на миг запотела, потом пошла рябь, как изображение в плохом телевизоре, а потом…
– Э-э… Олёнушка?!
На меня уставились две изумлённые физиономии – бабкин кот Василий и азербайджанский домовой Назим. Оба сидят на старом персидском ковре ручной работы, перед ними блюдо плова, бараньи потроха, запечённая курица, три вида шашлыка на шампурах, молоко, айран, ну и кувшин вина, конечно! Бакинское застолье в отделении!
– Ребята, быстренько позовите сюда мою жену, и я забуду всё, что тут видел.
Ошарашенный кот подошёл к зеркалу-приёмнику со своей стороны, потёр его лапой, лизнул, понял, что происходит, и скроил своё знаменитое выражение лица (моськи, физы, морды?) из серии "ничего не докажете, меня заставили, я вообще ни при чём, просто мимо проходил, вот подстава, зуб даю, участковый!". Коты такое умеют.
– Олёна, – напомнил я.
Василий отрицательно помотал головой.
– Назим, а вы не видели…
Пока я смотрел на кота, азербайджанский домовой мгновенно скатал поляну и исчез под печкой. Всё, доказательств нет, улики спрятаны, давить на совесть этих двоих прохиндеев бессмысленно.
– Она хоть дома?
Вася отрицательно помотал головой, потом махнул лапой куда-то в направлении двора.
– На территории отделения?
Василий подумал и махнул ещё два раза.
– В огороде, что ли? На базар пошла или к царице в гости?
Кот схватился обеими лапами за живот и покачался из стороны в сторону.
– Заболела? Пошла к врачу?
Бабкин питомец неопределённо пожал плечами, может, и не заболела. Может, и не к врачу, но ушла, дома её нет в любом случае, и, когда вернётся, неизвестно.
– Ладно, понял. Передай, пожалуйста, что я звонил. А в целом как там у нас, нормально?
Это был вопрос в никуда. На миг мелькнул здоровущий чёрный хвост, и кот просто ушёл из зоны видимости, дальнейший разговор был ему неинтересен. Зеркало вновь пошло рябью, значит, сеанс видеосвязи закончен. Вот и поговорили…
Практически в ту же минуту сзади деликатно постучали.
Я встал.
– Никита Иванович, картошечка по-крестьянски упарилась. Идите уже обедать, а то бабушка без вас и откушать по-людски не дозволяет. Ложкой дерётся пребольно!
– Иду, Мить. Держитесь там.
Действительно, Баба-яга держала оборону у печи, вооружённая длинной деревянной ложкой. На лбу нашего младшего сотрудника уже зрели две крупные шишки. Дьяк вообще лежал под столом, яростно дуя на обожжённые пальцы, а перед его носом, собирая пыль с пола, покачивалась горячая картофелина.
– Всем мыть руки, – потребовал я.
Бабка согласно покивала. Волшебное зеркало я сунул в тот же сундук. За стол сели все вместе, чинно, благородно, как в приличных английских семьях.
Отварная белорусская картошка с укропом и жареным луком была просто великолепна! Мы вчетвером легко расправились с большим котелком, когда избушка вдруг резко встала.
Ягу как пушинку кинуло на меня, меня – на изумлённого Митю, Митю – на перепуганного дьяка, а уже Филимон Митрофанович, придавленный тройным весом к полу, прощально пискнул:
– Церберы вы милицейские и есть! Жаловаться буду на извращения эдакие-то! Ежели тока вы-жи-ву-у…
– Младший сотрудник Лобов?
– Я, батюшка участковый!
– Приказываю выползти из-под меня и главы экспертного отдела, слезть с гражданина Груздева, выйти за дверь и прояснить обстановку.
– Рад стараться!
Он одним рывком, ценой взвывшего от боли дьяка, встал, рассадил нас с Бабой-ягой на лавках и пулей метнулся исполнять. Назад вернулся через секунду, бледный, но заинтересованный.
– Могу ошибаться, Никита Иванович, однако ж стоит там поперёк дороги знатный господин на козлиных ногах. Одет богато, в одной руке сабля, в другой бутылка, а на лбу рога, как у всамделишного чёрта. Чё делать-то будем? Может, его сразу лопатою промеж рогов? Дык позвольте, со всем моим усердием…
– Чертей в Польше хватает, однако же, судя по описанию, встретили мы под Варшавою самого…
Тут дверь в избушку распахнулась от широкого удара ноги, и на пороге встал эффектный полный пан в ярких национальных одеждах, со жгучим взглядом, кривым носом, длинными усами и кривыми рожками на лбу.
– Га! То мой обед?! – Он взмахнул кривой саблей.
Никто и слова вымолвить не успел, как взвившийся винтом Филимон Митрофанович широко осенил гостя крестным знамением.
Чёрт в один миг стал тих, как швейцарская овечка. Чем и поспешил воспользоваться наш Митенька, со всей дури врезав нечистому деревянной лопатой в челюсть!
Рогатого варшавянина откинуло в угол, со звоном приложив башкой об окованный железом бабкин сундук.
– Лукошкинская опергруппа, приятно познакомиться, – запоздало выдал я.
– Дзень добрий, шановне панство, – вежливо кивнул чёрт, лежащий в углу неподкованными копытами кверху. – Тока ногами не забийте, добрже?
– Так ты ж, дух нечистый, праведных людей с пути истинного сбивающий, супротив Господа Бога восставший, ещё нам и условия ставить будешь?! – с полоборота завёлся дьяк, и мне пришлось просить Митю надеть на него намордник.
– Бабуль, может, лучше вы начнёте?
Баба-яга скромно вздохнула, подошла к поднимающемуся гостю, протянула руку и произвела некое хитрое рукопожатие в масонском, негритянском или мексиканском стиле.
То есть они хлопнулись ладонями, поиграли пальцами, ударились плечами, потёрлись локтями, одновременно фыркнули в разные стороны, покивали направо-налево, дунули в нос друг другу и обернулись.
– Пан Смолюх розумеет по-русски?
– То так, ясновельможная, – осклабился толстый чёрт. – Я могу говорить на любом языке, хоть на китайском, хоть на суахили, хоть на эсперанто. Работа такая, сами понимаете. А кроме известной Яги Ягайло-Ягеллонской с кем имею честь?
– Ивашов Никита Иванович, лейтенант милиции при дворе царя Гороха. Это Дмитрий Лобов, наш младший сотрудник, а это…
– Дьяка в дупу! Мне довольно того, что я жму руку тому самому сыскному воеводе, что поставил на место самого Повелителя мух! – галантно поклонился чёрт. – Какая же нелёгкая занесла вас в весёлые земли королевства польского? Ей-же-ей, если я могу быть хоть чем-то полезен, то буду рад служить в милицейском полку!
Мы осторожно переглянулись друг с другом. Митя незаметно убрал в угол лопату. Филимон Митрофанович уже было засучивал рукава, но под строгим взглядом нашей домохозяйки сделал вид, что у него просто в районе подмышки очень-очень чешется. Я же после недолгого размышления взял под козырёк.
– Рад знакомству, господин Смолюх. Прошу к столу. Если вы действительно сможете помочь в нашем международном расследовании, это будет очень высоко оценено царём Горохом. Думаю, даже будет открыт туристский маршрут к памятнику Ивану Сусанину.
– Кто то есть?
– Э-э, чуть позже узнаете, – виновато прокашлялся я. – Быть может, чаю?
– Лучше моей хмельной настойки на малине, смородине да грибной плесени! Подставляйте кружки, люди русские! За что пить будем, за дружбу?
– Мы воздержимся, пан Смолюх, – останавливая мигом загоревшегося Митяя, твёрдо пресекла Яга. – А вот не поможете ли нам в поисках одного австрийского принца?
– Почему нет? Но пани знает – за любую помощь надобно платить.
– Митя, возьми лопату.
– С другой стороны, отчего ж не помочь добрым людям задаром? Мы, поляки, отличаемся славянской широтой души!
– Вы тут как хотите, а я покуда сяду на крылечке отчёт в думу боярскую писать, – неожиданно объявил дьяк, забрал письменные принадлежности и вышел за дверь.
Похоже, крыльцо превращается у нас во что-то вроде отдельного кабинета, места для раздумий и частного уголка, где можно тихо посидеть одному. Хотя, в конце концов, должен же Филимон Митрофанович хоть где-то заниматься своими прямыми обязанностями – писать кляузы. Договор у нас с ним был, напишет – зачитает.
Мы же всей опергруппой уставились на нашего рогатого гостя. Пан чёрт, если можно так выразиться, подбоченясь развалился на лавке и, когда уже молчание стало неудобным, взял инициативу в свои руки:
– Карты на стол, сыскной воевода! Чего вам понадобилось в наших краях? Имейте в виду, то мои территории, я за них любому в горло вцеплюсь. Под славной Варшавою только мне зло творить позволено, а заезжая нечисть за то дань платит.
– Хм, у нас тоже есть такой криминальный авторитет в Лукошкине.
– Кощ Несмертельный, – с уважением протянул Смолюх. – Мы с ним давние знакомые, в своё время немало друг другу крови попортили. Как интригами, так и на саблях.
– Делили сферы влияния?
– Можно так сказать. Однако, сколь я наслышан, ваша храбрая милиция тоже не один раз его козни рушила?
– Было дело, – признали мы. – Арестовывали, даже сажали разок.
– Меня вам посадить не удастся, – широко ухмыльнулся усатый чёрт. – Хотя бы просто потому, что на землях королевства польского вашей милицейской власти нет. У нас тут свои порядки и законы.
– То есть, чтобы вот это нам сообщить, вы и остановили избушку?
– Я не имел намерения вас обидеть, пан Ивашов, но что, если мы сможем быть полезными друг другу? Я просто так помогу вам, а вы просто так поможете мне.
– Опять загадки разгадывать?
– Ох нет, Никитушка, – решилась подать голос Яга. – Ежели уж сам старина Смолюх поперёк дороги рогами становится, так дело серьёзное. Одной загадкой нипочём не отбояримся. Да тока, прежде чем хоть за что браться станем, уж сделай такую милость, скажи, чем ты, шляхта парнокопытная, нам помочь можешь?
– Что скажете, если я помогу вам тот трактир найти, где одна старая бабка ещё помнит красавчика принца Йохана?
– Дак мы, поди, и сами её отыщем. Варшава – город маленький, там все друг дружку знают.
– С тем не поспорю, – самоуверенно разулыбался Смолюх. – Однако же что, если та трактирщица моя родная бабушка? Вдруг да заупрямится старушка, упрётся лбом, хвост узлом завяжет да и слова из неё не вытянешь? Тогда как?
– Никита Иванович, а ить это навродь шантажом попахивает, – осторожно прогудел Митька. – Может, того, я его снова лопатой урегулирую?
– Не сметь. Ваши условия?
Да, это сказал я. Просто другого варианта у нас не было.
Я хочу домой. К любимой жене. И совсем не хочу год-два-три опрашивать случайных прохожих, ища свидетелей по всей Европе в поисках давным-давно пропавшего принца, так понятнее? Пусть даже ради этого расследования придётся идти на сделку с чёртом!
Главный посыл – спасение нашей сотрудницы Бабы-яги от несправедливого судебного преследования – как-то сам собой отошёл на второй план. Да никто же не верил в её вину!
Я даже чуть было в сердцах не сунулся в сундук за зеркальцем волшебным, вдруг Олёнушка уже вернулась, но усилием воли сумел взять себя в руки.
– Гражданин Смолюх…
– Пан Смолюх, – поправил он, я кивнул.
– Хорошо, пан Смолюх, до того как мы перейдём непосредственно к делу, вы не могли бы дать нам две минуты на закрытое совещание?
– И то верно, пойду пройдусь по вашей крыше, на трубе посижу, воздуха свежего глотну, – миролюбиво зевнул польский чёрт и вышел из горницы.
Мы втроём, сгрудившись нос к носу за столом, уставились друг на друга.
– Ты как хошь, сокол ясный, а я ему не верю! Замутит лях хвостатый, себе служить заставит, а сам потом фальшивым золотом с нами и расплатится.
– Поддерживаю бабуленьку…
– Нет такого золота, чтоб сама милиция за-ради духа нечистого землю носом рыла! Не буду я у него ничего разнюхивать и экспертизу ему ни одну не покажу!
– Поддерживаю однозначно. Ишь какой, предложения не сделал, жениться не обещал, а уже экспертизу бабушкину ему покажи….
– Энто у нас в Лукошкине под рукой и сотня еремеевская стрельцов с пищалями, и царь-батюшка со царицею, да и весь честной народ! А тут, коли он тебя кинет, к кому жалиться пойдёшь, а?
– Поддерживаю бабушку, некуда нам тут податься, никто нас, бедных милиционеров, не любит, все вслед плюнуть норовят. А что тётка Матрёна с капустою делает, мрак…
– И самое главное, чё мы вообще у той чёртовой бабушки забыли? Может, она и не знает ничего полезного? Может, у ей склероз давным-давно страшенный? Может, она всех принцев Йоханами зовёт и ей по фигу, что они, к примеру, Филиппы, Себастьяны или того круче – Махмеды Али ибн Фарухи-оглы? Она ж, поди, в том трактире квасит не переставая?!
– Поддержива-а… э-э, минуточку. Трактир, говорите? Энто ж круто меняет дело. Хочу ихний трактир посмотреть! Оценить с точки зрения обслуживания клиентов. Я с вами, Никита Иванович, отец родной!
– Вот харя предательская, – вспыхнула бабка, и мне пришлось применить весь свой начальственный авторитет, чтоб они тут ещё и не подрались при посторонних.
– Брейк! Сели по разным углам и язык друг другу не показывать! Я внимательно выслушал ваши аргументы, оценил и принял к сведению. Всё верно, всё логично, всё так. Но не будем забывать, что мы находимся на территории сопредельного и не всегда дружественного государства. Так что без рабочего контакта с местными жителями нам никак не обойтись. А в том, чтобы побыстрее закончить это дело, чтобы обелить незапятнанное имя Бабы-яги, нашей старейшей и честнейшей сотрудницы, заинтересованы мы все! Вопросы?
– Чё он от нас хочет? – в голос выдали и Митька и бабка.
– Вот теперь его и спросите. – Я подошёл к печке, открыл заслонку и проорал в дымоход: – Пан Смолюх, можно вас попросить?
Дверь распахнулась, и на пороге показался совершенно голый дьяк. Соответственно, распахнулись рты и у нас троих. За спиной Филимона Митрофановича возник польский чёрт, широко сверкающий лошадиной улыбкой.
– А мы тут со скуки в картишки перекинулись. Не умеет играть пан Груздевский, ох не умеет, не его сегодня день, – объявил он.
Наша домохозяйка взяла Митину ладонь, прикрыла себе глаза и тихо выругалась матом.
– Да ежели б он, сукин сын, с крестей не пошёл, когда козыри бубны, дак я б ему, – взвился Филимон Митрофанович, эмоционально размахивая руками. Голый дьяк более всего напоминал бледного червя, пришибленного садовым инвентарём.
– Отдайте ему одежду, – попросил я.
– От всей души рад сделать приятное пану участковому, – насмешливо поклонился рогоносец. – А кроме того, лично от меня просто так, в подарок, прошу принять листы того доклада, что этот милейший человек готовил к отправке вашему царю. Преинтереснейшее чтение, должен признать! Если по возвращении на Русь всех вас не отправят на виселицу или не посадят на кол, я буду крайне изумлён.
Он протянул мне два листа бумаги, исписанные мелким каллиграфическим почерком. Дьяк попытался перехватить их, не отнимая рук от прикрытия причинного места, но просто клацнул зубами в пустоте. Я даже не стал читать, что он там накарякал (потом без спешки посмотрю), а лишь кивком головы поблагодарив польского чёрта, спросил:
– Теперь к делу. Чем мы можем быть вам полезны?
– Вопрос щепетильный, – на секунду замялся он. – Можете убить мою бабушку?
– Митя, возьми лопату.
– Я имел в виду, после того как она вам всё расскажет!
– Митя, бей.
– Со всем моим удовольствием!
Один широкий взмах лопатой, чёрт мигом пригнулся, а не успевший увернуться Филимон Митрофанович, картинно сверкая ляжками, отлетел в угол. Описывать ту развратную позу, в которой он замер, у меня рука не поднимается и тошнота к горлу подкатывает. Уж, простите, не буду, бэ-э…
– Мир. Дружба. Переговоры, – поднял руки вверх пан Смолюх. – Чего сразу драться? Вы, русские, такие горячие, аж жуть! Учитесь терпимости у культурной Европы. По-вашему, это значит: бейте в конце разговора, а не после первых трёх слов.
– Гражданин Смолюх, вы только что склоняли сотрудников милиции к противоправным действиям, то есть убийству гражданина суверенного государства. Это нормально, по-вашему?
– Так я ж чёрт!
– И что, вас перекрестить для конструктивного диалога?!
– Нет, нет, нет! Обойдёмся без взаимных угроз. В конце концов, мы же цивилизованные люди. Ну, не все люди и не все цивилизованные…
– Присаживайтесь, – пригласил я.
Смолюх удовлетворённо сбросил рясу, штаны и ермолку на причудливо лежащего дьяка и пересел к нам за стол. Разговор начал как-то завязываться в более внятном ключе.
– Я своё слово держу. Вот хоть хвост вам даю, рубите на пятаки русские, как селянка краковскую колбасу, если совру!
– По рукам, – скрепя сердце согласились мы.
– За то и выпьем!
– Даже не думай, – жёстко предупредил я, когда Митяй резко метнулся за стопками. – Поговорим на трезвую голову. Вы дали нам определённые надежды или даже гарантии. Но мы до сих пор не знаем, чем именно должны расплатиться за ваши услуги?
– Так я вроде тонко намекнул…
– Ещё раз, если вы вдруг не поняли, мы – милиция. Не группа террористов, не наёмники, не ассасины, мы никого не убиваем.
– Та кого там убивать, зажившуюся и зажравшуюся старуху? – брезгливо поморщился польский чёрт, барабаня когтями по столу. – Один удар лопатой вашего холопа, и…
Я не успел остановить кулак нашего младшего сотрудника. Да и, честно говоря, не очень старался. Когда пан Смолюх поднялся с пола, его левое ухо оказалось плотно приклеенным к виску. Должен признать к чести поляка, что он не обиделся.
– Продолжим конструктивный диалог?
– Я всегда готов к переговорам, если ваш холоп больше не буд…
Ещё один удар кулаком, и чёрт начал потихоньку злиться.
– Я ведь могу и за саблю взяться…
– А ты меня в третий раз холопом назови, и посмотрим.
– Да кто ты есть?
– Вольный сын крестьянский, младший сотрудник милиции Дмитрий, сын Лобов!
Смолюх с недоумевающей ухмылкой обернулся к нам с Ягой и даже дьяком, но не нашёл ни одного сочувствующего взгляда.