– С самой обыкновенной. Как и всегда, – мимолётно передёрнула худенькими плечами Аннушка. – Снимала мерку с дородной жёнушки одного богатого торговца коровьими шкурами, возжелавшей пошить к грядущему празднику новое платье… А вы, благородный господин маркиз, – улыбнулась откровенно лукаво, – о чём подумали?
– Да, собственно, ни о чём. Просто так поинтересовался. Чтобы разговор поддержать… Э-э-э. М-м-м…
– Хотите меня ещё о чём-то спросить?
– Ну, да. Видишь ли… Короче говоря, может, ты в курсе – зачем я приехал в ваше гетто? Понимаешь, ночью плохо спал, сны дурацкие и запутанные, сменяя друг друга, донимали. А сейчас голова пустая-пустая и словно бы чугунная… Так как? Поможешь подсказкой?
– Охотно, господин Пушениг. Рабе Янкеле сказал, что у вас здесь намечены два важных дела. Во-первых, хотите занять у менялы Калмана Ротшильда немного золотых монеток…
– Подожди, – попросил Алекс. – Это что же получается? У того самого Ротшильда?
– У одного из них, – понимающе подмигнув, подтвердила девушка. – Только здешний Калман – это совсем не тот Калман, которого вы, наверное, имеете в виду… Не понимаете? Сейчас растолкую. Самого главного Ротшильда зовут – Майер Амшель. Он сейчас уже совсем старенький и редко покидает Франкфурт-на-Майне, так милый его дряхлому сердцу. Но у старика есть пятеро взрослых сыновей (среди них и Калман), которых он приставил к филиалам своего основного банка, расположенным в Париже, Лондоне, Вене и Неаполе. А в нашей Праге семейные интересы Ротшильдов представляет и защищает, не покладая рук, сын младшего брата старика Амшеля Майера. То бишь, родной племянник главного Ротшильда, которого тоже зовут Калман… Понятно объясняю?
– Более или менее. Значит, родной племянник могущественного Ротшильда, имеющий – ко всему прочему – непосредственное отношение к семейному банковскому бизнесу, проживает в зачуханном гетто?
– Конечно. Он же еврей. Где ему ещё жить? Не знаю, как там в Париже, Лондоне, Неаполе и разных немецких городах, а в наших краях за этим следят строго. И – ежели что – карают, жалости не ведая и не обращая ни малейшего внимания на авторитетных заступников… Только, вот, уважаемый господин Пушениг, ничего у вас сегодня с финансовыми делами не получится.
– Почему, если не секрет?
– Сегодня же суббота – день абсолютного и умиротворённого покоя. По субботам евреям строго-настрого запрещено обсуждать все бытовые и финансовые вопросы. Цель этого дня состоит в том, чтобы добиться состояния полного отдыха и блаженного покоя, освобождая – тем самым – силы для духовной работы. Закон такой – очень древний, мудрый и неукоснительно-соблюдаемый.
– Да и Бог с ними, с древними еврейскими законами, – легкомысленно махнул кружевным рукавом Алекс. – Не очень-то, честно говоря, и хотелось. Как говорится, деньги – брызги… Слушай, а что же мне теперь делать? В смысле, сегодня? Валять праздного аристократичного дурачка?
– А вас же ещё и второе дело имеется, – терпеливо улыбнувшись, напомнила Аннушка.
– Какое?
– Посмотреть на големы, которых сотворил рабе Янкэлэ.
– Ах, да. Эти таинственные глиняные получеловеки… А где на них можно полюбоваться?
– В нашем доме, конечно.
– Тогда, зеленоглазая, веди…
Они, старательно обходя вонючие мусорные кучи, неторопливо шагали по узкой изломанной улочке, и Аннушка, беспорядочно перескакивая с одной темы на другую, щебетала:
– Про гетто придумали в Ватикане. Где же ещё? Именно там, по моему скромному мнению, и обитают-проживают главные вредины… Ой, извините. Ничего, что я так говорю о Святых отцах? Ну, и ладно. Проехали.…Значит, в недобром 1555-ом году Папа Павел (кажется, Четвёртый), мир его праху, издал знаковую буллу, мол: – "Все евреи, проживающие на папских землях, должны селиться в специальных местах, причём, отведённых раз и навсегда, а также ограждённых высокой стеной с надёжными воротами, которые должны старательно охранять христианские стражники. Кроме того, жители таких еврейских поселений не имеют права покидать гетто в ночное время, а так же в дни христианских праздников…". За что Папа Павел так взъелся на бедных евреев? На всех сразу, без разбора? Я не знаю. Бог ему судья. Но в семнадцатом веке еврейские гетто утвердились уже во многих европейских странах: в Италии, Германии, Чехии, Польше и даже в Литве. А на сегодняшний день наше пражское гетто является самым крупным. То есть, самым большим по численности населения. Оно официально так и называется – "Еврейский Город"… Ещё, господин маркиз, вы интересовались семейством банкиров Ротшильдов. Рассказываю. Вернее, пересказываю услышанное от других. Майер Амшель Бауэр плотно занялся обменным делом, а также продажей монет и медалей в 1760-ом году, сразу после безвременной кончины своего отца. Сперва он делал упор именно на торговле антиквариатом, но очень быстро понял, что банковские операции являются – в долгосрочном периоде – делом однозначно более прибыльным и перспективным. А тут ещё и личное знакомство с Вильгельмом Первым, главой почтенного княжеского дома Гессен-Кассель… Чем владелец скромной антикварной лавки обаял недоверчивого, тщеславного и скуповатого князя? Никто не знает. Тайна, покрытая густым еврейским мраком. Тем не менее, уже через пару месяцев после упомянутого знакомства Майер Амшель начал поставлять в княжескую казну различные монеты и золото в слитках, а потом, и вовсе, стал личным банкиров Вильгельма, который тогда считался одним из самых богатых и знатных германских князей… Впрочем, деловое сотрудничество не ограничивалось только финансовыми и обменными операциями. Речь шла и о других, порой нестандартных и мутных сделках. Это я ещё – по доброте душевной – мягко выразилась… Например, в 1785-ом году Ротшильд (по личному поручению Вильгельма Первого), продал английскому королю Георгу Третьему семнадцать тысяч солдат (заметьте, маркиз, белокожих солдат!), для войны с обнаглевшими американскими колонистами. Правда, ведь, весьма скользкая операция? Да, что там. Скотство самое натуральное, если смотреть правде в её честные и непорочные глаза… Ну, оно и пошло, и поехало. То есть, завертелось – почище, чем ручная белка в колесе. Один банк с разветвлённой сетью филиалов. Второй. Третий. Деньги, как известно, они липнут к деньгам. А большие деньги и подавно. Тем более что у Майера Амшеля – огромная куча близких и дальних родственников, которых он и пристроил к банковскому делу. У евреев семейные узы в чести и почёте. А ещё существует такое краеугольное понятие, как – "семейная честность". Мол: – "Обманывать членов своей семьи – смертный грех, а облапошивать всех остальных – честный навар…". Короче говоря, сейчас Ротшильды в силе. Серьёзные такие ребятки. Далеко пойдут. Не остановишь… Теперь о големах. Бог, как все знают, создал Адама из обычной глины. Вылепил, а потом "вдул" Душу. Поэтому у евреев закономерно возник вопрос: – "А почему бы не повторить этот легендарный подвиг?". Понятное дело, что речь не шла о ком попало, а только о заслуженных и презаслуженных раввинах, являвшихся оплотом веры иудейской… Раввины отнеслись к этой затее с нескрываемым энтузиазмом: ведь каждому из них хотелось доказать всему Миру, что именно он является самым непорочным и безгрешным. То есть, находится к Создателю гораздо ближе, чем все прочие… Технология создания големов внешне проста и непритязательна. Первым делом, из глины старательно лепится "человек". А затем над его глиняным телом следует торжественно зачесть определённый текст из Каббалы, который, правда, считается утерянным. То бишь, этот текст – для начала – необходимо найти. Только неизвестно где. Или же придумать-составить заново. То есть, ничего хитрого… О ранних успехах "големистов" известно мало. Так, только отдельные неразборчивые слухи, мол: – "Ещё двести пятьдесят лет тому назад одному бедному раввину из Марибора удалось наделить жизнью глиняную фигурку ростом с восьмилетнего ребёнка, которая умела ходить, шевелить руками и даже, широко открывая глиняный рот, неразборчиво "гукать". Но однажды голем поскользнулся, упал с крылечка и разбился-рассыпался на части…". И аналогичных легенд существует в немалом достатке… Официально же считается (естественно, между здешними евреями), что первого "успешного" голема создал Махараль Йехуде Бен Бецалель – знаменитый каббалист и главный раввин Праги.
– Официально считается? – понимающе прищурившись, уточнил Алекс. – То бишь, является очередной красивой легендой? Только, на этот раз, официальной?
– Ничуть не бывало, – обиделась девушка. – Всё – чистая правда. Чистейшая… Лет десять-двенадцать назад, когда я была ещё маленькой девочкой, мы с моим приёмным отцом ездили – на конной повозке – к раввину Махпралю Йехуде в гости. Он тогда проживал в другом гетто, рядом с пражским Вышеградом. Там я и того знаменитого голема (первого, как считается), видела. Его имя – Говард. Ну, не принято именовать глиняных големов на иудейский манер. Мол, грех… Так вот. Говард умел даже тесто месить. Ловко, надо признать, это у него получалось… Моего батюшку всё увиденное очень впечатлило. А он приходится рабе Махпралю Йехуде двоюродным братом. Поговорил, понятное дело, с родственником. Тот, не жадничая, пошёл навстречу и поделился заветным секретом…
– А как, извини, величают – полностью – твоего почтенного приёмного родителя?
– Реб Янкэлэ Йехуде Бен Борхиню.
– Борхиню? – усмехнувшись, переспросил Алекс. – Тогда многое становится понятным… Не так ли?
– Вам виднее, блистательный господин маркиз… Я могу продолжать? Спасибо. Итак, ребе Янкэлэ тоже решил обзавестись домашним големом, мол: – "Очень удобная и выгодная вещь в хозяйстве. Особенно по субботам и праздникам иудейским…". Мой приёмный батюшка, надо заметить, человек целеустремлённый и упрямый. Ну, очень-очень упрямый. Несколько лет подряд он возился "с созданием". Всю качественную глину в округе перевёл. Но всё что-то не получалось. То голем "оживал", вставал на ноги, делал пару шагов, но тут же разваливался на части, так как, очевидно, был слеплен не качественно. Или же, наоборот. Глиняная фигурка получалась солидной и надёжной, но "оживать" – ни в какую – не хотела… И только полтора года тому назад с первым големом всё, наконец-таки, сладилось. А совсем недавно – и со вторым.
– Так у вас их двое?
– Ага, две персоны, – с ребячливой гордостью в голосе подтвердила Аннушка. – Как уже было сказано выше, реб Янкэлэ – человек рачительный, основательный, домовитый и хозяйственный. Делать – так делать. Причём, серьёзно, вдумчиво и по-взрослому… Кстати, мы уже пришли. Вон тот скромный домишко под красно-бурой черепицей – наш. Добро пожаловать, господин маркиз Пушениг…
Они подошли к некрашеному хлипкому забору-штакетнику, за которым находились-располагались: аккуратная синагога, крохотное еврейское кладбище и обшарпанный двухэтажный домик, к которому примыкали неказистые хозяйственные постройки.
– Му-у-у! – донеслось из ближайшего сарайчика. – Му-у-у!
– Ребе Янкэлэ разрешено – в виде исключения – держать в хозяйстве корову, петуха и с десяток куриц, – пояснила девушка. – Уважаемый раввин, как-никак.
– А остальным жителям гетто, выходит, нельзя?
– Выходит, что запрещено. В том плане, что в последние сорок пять лет. Всё дело в той знаменитой папской булле, о которой я уже говорила по дороге. Там же было сказано предельно чётко и однозначно, мол: – "Евреи…, должны селиться в специальных местах, причём, отведённых раз и навсегда…". Понимаете, господин маркиз? "Раз и навсегда…". В этом-то всё и дело. Население гетто постепенно и планомерно растёт, а занимаемая им площадь не увеличивается. Нельзя. Римский Папа – полтора века назад – строго-настрого запретил. Нарастает теснота, земли хронически не хватает… Вот, семьдесят лет тому назад власти запретили хоронить умерших на этом кладбище. Поэтому оно такое маленькое и древнее. Куда нынче девают покойников? Вывозят за пределы гетто, а дальнейшая судьба мёртвых тел мне неизвестна… Потом и живность держать запретили. Мол, не до того, тут и людям (пусть и еврейской национальности), жить негде…
Со стороны второго, гораздо более высокого сарая раздался глухой стук-перестук, сопровождаемый размеренным кряхтеньем.
– Это, наверное, сеновал? – предположил Алекс.
– Ага. А ещё там мы храним зимний запас колотых дров.
– И сейчас кто-то дрова колет? Как же так? Суббота, ведь.
– Сейчас всё поймёте, господин Пушениг. Только калитку отопру… Пойдёмте.
Они, пройдя мимо синагоги и обогнув коровник, направились – по узенькой и короткой гравийной дорожке – к дому раввина.
Рядом с входной дверью сеновала высокий плечистый мужик колол берёзовые дрова. Несуетливо так колол – умело, уверенно и монотонно. Ставил очередное полено торцом на толстенный кряж, заносил топор-колун высоко над головой, примеривался и, слегка приседая, резко опускал руки вниз.
– Хряп-п-п! – встречаясь с поленом, вдохновенно пел топор.
– Ох-х! – равнодушно выдыхал мужик.
Топор пел, мужик выдыхал, а берёзовые поленья – одно за другим – послушно разлетались на части.
"Во всём этом… м-м-м, ощущается что-то однозначно-механическое", – машинально отметил Алекс. – "И в движениях, и в звуках. Словно в данном рабочем процессе задействован некий станок. Или же робот…".
– Готфрид! – громко позвала Аннушка. – Прервись на минутку!
Дровосек, чуть заметно вздрогнув широкой спиной, бережно положил топор на горизонтальную поверхность кряжа, после чего выпрямился, развернулся на сто восемьдесят градусов и, молча, вопросительно уставился на девушку.
"Достаточно неуклюже развернулся", – сообщил наблюдательный внутренний голос. – "И вообще, все движения у этого типа какие-то угловатые и слегка дёрганые… Что ещё про него можно сказать? Ну, здоровенный такой мужичина, облачённый в мешковатые тёмно-коричневые штаны и широченную тёмно-серую робу. Кряжистый и матёрый. Толстенные руки свисают почти до колен. Непропорционально-маленькая лысая голова. Уши, наоборот, откровенно великоваты. Крохотные тёмные глазки – сонные-сонные такие, неподвижные, практически поросячьи… На кого он похож? Имеется в виду, из общеизвестных медийных персонажей? Пожалуй, на болотного тролля Шрека – из одного популярного мультфильма. Только у того тролля кожа физиономии была характерного зелёного цвета, а у этого громилы – терракотового. То бишь, кирпично-красного… Стоп-стоп. Это же…".
– Это же он и есть? – шёпотом спросил Алекс. – Голем?
– Он самый, – также тихо ответила спутница, после чего – начальственным голосом – велела: – Разворачивайся, Готфрид, и продолжай колоть. Не ленись.
– Буль-бульк-булькк, – неразборчиво пробормотал голем, развернулся и возобновил работу.
– Хряп-п-п! – встретившись с поленом, вновь пропел топор.
– Ох-х! – равнодушно выдохнул Готфрид…
Тоненько взвизгнули заржавелые петли, массивная дверь приоткрылась, и звучный баритон оповестил:
– Счастлив видеть вас, маркиз, в добром здравии. Проходите в дом. Таким гостям здесь всегда рады…
Алекс, шагая за Аннушкой, поднялся по скрипучим ступенькам на крыльцо и, пройдя через короткие сени, оказался в небольшой, но достаточно уютной комнате.
"В среднестатистической деревенской горнице", – не преминул уточнить въедливый внутренний голос. – "Непритязательная мебель светлого дерева. Стены, пол и потолок оббиты такими же светлыми досками. По полу расстелены домотканые полосатые половички. На стенах развешены грубые гобелены с вытканными природными пейзажами и нехитрыми охотничьими сценками. Прямоугольный обеденный стол накрыт серой льняной скатертью, украшенной искусной вышивкой: красными, зелёными и синими петушками-зайчиками-медведями. Только, вот, два массивных книжных шкафа слегка выбиваются из классических пасторальных декораций. Причём, два книжных шкафа плотно-плотно забитых и заставленных всякой книжной разностью… А в антикварном кожаном кресле с резными ручками, придвинутом к узкому застеклённому окошку (в средневековом гетто оконное стекло является безусловным признаком достатка), расположился, надо думать, хозяин этого дома. То бишь, реб Янкэлэ Йехуде Бен Борхиню собственной персоной. Одет, как и полагается почтенному раввину крупного гетто, во всё чёрное – плюсом светлая, глухо-застёгнутая рубашка. Немного сутулый, чуть полноватый, большеголовый, пегие пейсы свисают до плеч, выпуклые водянистые глаза, мерцающие таинственно и загадочно… Чего-то не хватает? Пожалуй. Рот прямой, с лёгкой "злинкой". Неожиданная деталь, честно говоря…".
– Заждался я вас, любезный Пушениг, – добросердечно улыбнулся раввин, и уголки его тонких губ слегка опустились вниз.
"Как у тряпичной итальянской куклы Пьеро!", – тут же возликовал сентиментальный внутренний голос. – "Совсем другое дело!".
– Извините, уважаемый создатель големов, – сняв шляпу, почтительно (но в меру, маркиз, всё же), кивнул головой Алекс. – Торопился, как мог. Но слегка задержался. По целому комплексу уважительных причин. Как объективных, так и субъективных… Поговорим?
– Несомненно, подробно и с удовольствием… Позвольте для начала – вопрос?
– Конечно. Сколько угодно.
– Я видел в окошко, как вы вошли через калитку в наш двор. Потом подошли к сеновалу, где Готфрид колол берёзовые дрова. Моя приёмная дочь велела голему обернуться, чтобы продемонстрировать вам, благородный маркиз Пушениг, его лицо. А потом приказала продолжить работу. Готфрид, безусловно, подчинился, но перед этим что-то пробормотал. Он пробормотал, а вы, маркиз, многозначительно усмехнулись.…Следовательно, поняли его "бульк"?
– Понял, так как являюсь не только знатным аристократом, но и не менее знатным полиглотом.
– И что же голем… м-м-м, сказал?
– Так маленькие дети иногда обижаются на взрослых, мол: – "И что им всем надо от нас? Вечно придираются, вредничают и пристают с разными глупостями…".
– Очень интересно. Обязательно учту на будущее.
– Простите меня, уважаемые господа мужчины, но вынуждена вас покинуть, – почтительно вмешалась в разговор Аннушка. – Срочные кухонные заботы. Надо помочь нашей служанке Гертруде. А вы разговаривайте. Приятной беседы…
Девушка, мило тряхнув на прощанье угольно-чёрными слегка кудрявыми прядками, ушла, элегантно (и одновременно целомудренно), покачивая узкими бёдрами.
Она ушла, а они разговаривали, разговаривали, разговаривали…
О чём? Да обо всём. О секретах создания глиняных големов и о роли банкиров Ротшильдов в финансовой европейской жизни. О вечных интригах коварного Ватикана и о природной красоте еврейских девушек. О завтрашней погоде и о смысле жизни человеческой.
Полезная такая беседа получилась – познавательная, философски-разнообразная и беспечно-живая.
Незаметно – за интересными разговорами – наступило обеденное время. Аннушка и рослая служанка принялись накрывать на стол.