* * *
– Самострел! – простонала Олджуна глухо, зажимая ладонью рот. Встретила взгляд Айаны и поняла: знает. Все знает о самостреле, заряженном Сордонгом на кровь Хорсуна!
…А вовсе Айана не знала о крови багалыка, текущей в Илинэ. Но догадалась, что ей почему-то грозит опасность.
Илинэ лежала под тенью, раскинув руки. Люди уразуметь не могли, что случилось, почему воздух над нею сухо потрескивает и плавится с дрожью. Косы девушки расплелись, волосы вились в зыби, как кудрявые водоросли в озерной воде…
Олджуна и Айана понимали и слышали все.
Хрипло дышала взволнованная тень колдовского самострела, взведенного от холма у Диринга до холма на берегу Эрги-Эн. В туманных клубах невыносимого плена бешено мельтешили икринки грешных Сюров. Туго выгнутым луком вздувались гнев и зависть Никсика, старшины проклятого аймака. Щемящей безысходностью звенела тетива – больное дыхание жены его Кэнгисы. В страстном нетерпении содрогались стрела, наконечник и подвижный рычажок спуска – полужизни мужчин рода щук. Бесплотные, мутные, липли к скользким стенкам бывшие люди. Они ждали отчаянно, долго… И дождались.
Айана повернулась к напирающей толпе, простерла руки:
– Стойте! Не подходите близко!
– Пусть уйдут, – шепнула Олджуна. – Удали их как-нибудь. Я попробую договориться с родичами.
Айана громко сказала:
– Илинэ пока нельзя двигаться. Здесь скверное место, но все будет хорошо. – Старалась говорить невозмутимо, разворачивала Лахсу, подталкивала Урану. – Вам лучше уйти. Уходите!
И не сдержалась:
– Вы желаете худа Илинэ? Если вы не уйдете, мы не сможем ее спасти!
Столько странного и необъяснимого случилось сегодня, что опять никто ни о чем не спросил. Дьоллох увел ошалевшую от горя Лахсу. Люди вернулись к Самодвиге.
До Олджуны донесся приглушенный стенками тени голос Кэнгисы.
– Дочь моя!
– Что вы сделали с Илинэ?
– Она просто споткнулась. Потеряла сознание! Но ты не сумеешь оттащить девчонку… Только шаман, очень сильный шаман, может справиться с черным волшебством и вынести из-под тени носящую кровь багалыка! Ищите шамана! Скорее, Олджуна… я… не могу их держать!
Самострел ходил ходуном. Было видно, что в нем происходит борьба. Тетива, казалось, накалилась до кузнечного жара… Больше не медля, Олджуна закрыла тело Илинэ собой.
– Стреляйте, родные, – сказала спокойно. – Одной стрелою вы убьете троих.
– Четверых, – прорыдала Кэнгиса. – Ты носишь в себе близнецов!
Родичи глухо взвыли. Никсик молчал. Набрякший от слез Сюр Кэнгисы разрывался между дочерью и жаждой свободы. Нынешними, потусторонними глазами Кэнгиса видела в чаше-лоне Олджуны два крохотных упругих плода. Одной пуповиной исходили они из материнского кровеносного древа. Сок жизни рода питал их. В них текли капли крови самой Кэнгисы… Разве ее грешный Сюр взял бы на себя столь великий грех? Разве он – мог?! Даже не из страха перед вечным проклятием! Кэнгисе достало времени для дум и раскаяния. К ней пришло нечто… Может, запоздалая мудрость. А может, любовь.
– Я держу их, дочь. Буду держать, пока не лопну… Торопитесь.
– Хоть из-под земли добудь шамана, – велела Олджуна оторопевшей Айане. – Возьми у Тимира коня. Всех, у кого здесь кони, искать отправь. Привезите хоть Нивани, хоть кого другого из тех, кто ходит с побрякушками… Слышала, что Кэнгиса сказала? Не успеешь, так вместо одной придется хоронить четверых! Но смешно будет, если я просто-напросто задавлю Илинэ… Я ведь ее здоровше…
Олджуна хотела засмеяться и вдруг зарыдала.
– Беги, девочка! Беги!..
Этот крик, полный смертного страха и плача, подстегнул Айану сильнее прута.
…Она вернулась, не дойдя и до края рощи. Буркнула:
– Сама попробую. Когда отодвину тень, постарайся уволочь Илинэ подальше.
Не обращая внимания на гневные причитания Олджуны, – та не смела и пошевелиться, – Айана собралась с духом.
Черный шаман Сордонг вложил в самострел живое, не мертвое зло. Но она уже сражалась с ним и победила. Так чего же бояться? Вышло однажды – выйдет и сейчас.
Айана вздохнула. Бедная матушка Эдэринка хотела, чтобы дочь забыла о джогуре. Но ничего не поделаешь, раз уж достался такой жребий.
…а имя твое значит "Путь во времени". Твой жребий – возвращаться в бесконечности и помогать Земле в ее усилиях исполнить в мире Божье повеление.
Мысль пришла: почему самострел охотится на Илинэ, если ждет багалыка? Ну, будет время подумать, не до того пока.
Спине стало неприятно и тесно. Будто не у Дьоллоха, а у Айаны сидел горб на хребте. Нестерпимо чесались лопатки. Померещилось, что треснуть собрались! И треснули. Айана чуть не содрала с себя платье. Опомнилась: не голой же летать! Торопясь, рвала зубами ворот и рукава по шву, высвобождала нетерпеливые крылья… О-ох! Как хорошо, как вольно! Расправились – снежно-белые, с черными полосками на концах, встряхнули помятые перышки и затрепетали… Может, крылья ее джогура, ее стерха были незримы для других, но она-то прекрасно их видела!
Наступил миг величайшей опасности. От Айаны зависела жизнь не только собственная. Прошлые и грядущие весны отдалились за край горизонта. Теперь был важен лишь этот день, этот миг, в котором сосредоточился Сюр, весь его сияющий ток!
Два крыла рассекали весенний воздух, как мечи из рудого звездами неба. Страхи не тяготели над ними. Душу распирали приливы радости и восторга. Тело невесомо парило над холмом. Икринки что-то кричали, Айана не слышала в ветре. Дьявольскими качелями раскачивался самострел… А сила у мстительного орудия оказалась большая! Айана вцепилась в него обеими руками и оседлала, как щуку в прошлый раз.
Это было все равно что скакать на бешеном быке! Тень брыкалась совсем по-бычьи. Голову Айаны мотало из стороны в сторону, словно туес на жердине в бурю. Чтобы голова совсем не оторвалась, пришлось вонзиться в мерзкую плоть самострела зубами. Айана вдыхала свежий ветер и выдыхала запах несчастья, вдыхала и выдыхала, и снова прикусывала – до тех пор, пока не свело желудок от застоялого вкуса прели и тлена.
Шкура у тени была толстая. Щипки, удары, укусы оказались бесполезны. Разве тень можно прогрызть? И жабр нет у нее, не проникнешь в дутую полость…
Икринка Кэнгисы билась внутри с другими Сюрами, мешала им прицелиться. Еще один Сюр если не помогал ей, то не препятствовал. Страшно подумать, что было бы, воюй они с Айаной. Неужели усилия пусты?..
Вокруг пояса изловчился завернуться змеиный хвост тени, крепленный к холму. Тяжесть тела вернулась с болью в сдавленных ребрах – ни ослабить захват, ни выскользнуть… Хвост вознес высоко, и почудилось, что не он стукнул о верх холма, а сама вершина ударила. С ссаженных локтей закапала кровь, зато руки успели голову защитить. Крылья, к счастью, не пострадали, лишь два перышка выпало… А бесовский хвост опять стиснул и заколыхался в объятии с Айаной, точно танцуя. Выбирал, видно, как швырнуть, чтобы разом прикончить.
Она задвигала коленями в плотном обруче, замахала крыльями. Ну же, ну, журавлиные! Удалось на четверть продвинуться вверх… наполовину… Свет взорвался в глазах и померк, замелькали во мраке красные угли. Уши оглохли, как бывает в воде. Будь Айана без сознания, могла бы она это почувствовать? Нет, наверное. Значит, на месте сознание. Шевельнула пальцами – они слушались, только кисть левой руки вспыхнула мерцающей болью… Пальцы правой нащупали камень размером с сердце! Похоже, кремень, с острым, не хуже лезвия, закраем. Хорошо, что не на него упала.
Ветер свистнул – пропали заглушки с ушей. Стало слышно бульканье в самостреле.
– Сюда, сюда, – торопила Кэнгиса. – Здесь мозг зла. – И отхлынула от темного пятна, указанного под полупрозрачной кожей.
Хвост завертелся волчком. Лавируя в его хлестких ударах-извивах, Айана била по пятну режущим концом камня, била и кричала:
– Вот тебе, Сордонг! Вот тебе – по твоей живой злобе!
Пятно запищало. Орудие прорвало шкуру, вошло в дыру, и хвост поник, выпуская зловонный воздух. Стало быть, все-таки можно камнем по тени, больно тени, если в ней – живое. Айана поднатужилась и надавила плечом на крепление самострела. Сдвинулась тень! Жаль, всю ее не уничтожить. Стойко черное волшебство…
– Готово, Олджуна!
Темные очи Кэнгисы приблизились к стенке. Мягкий печальный свет лился из них.
– Скажи моей дочери – я ее любила.
– Скажу, – пообещала Айана.
Глазастый Сюр женщины застонал, заметался:
– Прыгай!
Айана успела подумать: зачем прыгать? Крылья есть – улетит… Недооценила Сордонгову злобу. Что-то тяжелое обрушилось на голову, и неба не стало. Ни неба, ни воздуха, ни крыльев. Не чувствовала крыльев Айана, кубарем катясь с холма.
* * *
Люди молотили палками, кидали камнями в латы Котла, дубасили заостренными бревнами, и все попусту. Непробиваемы были стены.
В железном чреве шла другая бесплодная борьба. Болот и Соннук тщетно ломились во внутреннюю, также безответную дверь передней домовины.
Дэллик яростными шагами мерил узкий отсек, заставленный приборами. Голос перестал подчиняться демону – из глотки вместо слов вырывалось полное злости и разочарования змеиное шипение. Мастерски продуманная игра ломалась. Двойник Атына показал свою ничтожную человечью сущность – сумел устранить малыша с вороной и помог смыться девчонке. Зерцало воспроизвело вчерашний бой. От армии Гельдияра остались два-три жалких отряда, а бесславное имя полководца растаяло в вечных сумерках. Странно, что столь желанное поражение вражеских войск прошло незамеченным для эленцев.
Есть ли способ надавить на кузнеца-шамана? Дэллик вынужден был признать, что не знает такого способа. Атын подозрительно медлил. Заявил, будто ему надо перепроверить работу генератора, дабы исключить малейшую оплошность. А тут еще начал сдавать недужный мозг Нурговуля. Тонгот теперь управлял движущими устройствами Котла гораздо хуже, чем на первых порах.
Мысль о проигрыше выводила Дэллика из себя, но мысль о том, что кому-то всегда удается надуть его, приводила в бешенство. Его, великого обольстителя, ангела обмана и лжи! А ведь казалось, что с мужчинами можно договориться в любом отрезке времени. Они более приземлены и менее эмоциональны. Мужчины обязаны Страннику – он творил с ними историю человеческого мира. Сколько было сражений и сколько еще грядет!
На самом деле есть только два противоборства – между ним и любовью. В каком бы обличье любовь ни явилась на свет, она приходит, чтобы противостоять ему. Omnia vincit amor… Потому что она – Истинное Имя того, кого он ненавидел с тех пор, как низвергся с повелителем и падшей ратью. Эта ненависть была так сильна, что ради исполнения своих замыслов демон был готов умереть. В конце концов, он много пожил. Многие знания – многая… Да, он, пожалуй, хотел бы пасть жертвой – с условием, что в мирах не останется любви. Той настоящей любви, которую не удалось извратить.
Странник глянул на часы. В горшке времени начало вариться последнее перед звездным столкновением мясо. Кинув на монитор перед Нурговулем лоскуток ровдуги, отрезанный накануне от платья девчонки, велел:
– Включи блок взятия следа.
От внимания не укрылось, что тонгот переглянулся с мальчишкой. В глазах Атына мелькнула неприязнь. Демон скрежетнул клыками. А он-то доверял невежественному шаману! Он до последнего полагался на мужчин, их жажду завоеваний, хотел доверить этим кретинам реорганизацию их жалкой земельки!.. Что ж, пусть ждут чуда, другой надежды у них нет.
Путаясь и повторяясь, Нурговуль подсоединил аппарат-бионику к питанию и вложил ровдужный лоскуток между заряженными пеленгаторами. Фокус прибора зарядился на информосомы Илинэ. С нажатием пусковой рукояти Котел выпростал наружу усы-следопыты.
Дэллик откинул крышки стереоскопического объектива: послушные щупальца старательно обшаривали землю. В инфракрасном спектре было пусто – перепуганные людишки успели порскнуть врассыпную.
Тонгот тронул кнопку подачи корма на животе-бочонке железного великана, подключенного к двигателю. Великан замигал лампочками, рапортуя: Небыть готова к карбюрации, эжектор для выхода пара на старте. Самодвига рванулась вперед – щупальца взяли след.
* * *
В глазах стоял дурманный багровый туман. Айана судорожно глотнула кипящий воздух. Опаленные легкие будто иглами пришило к изнанке груди. Но прошло тягучее запредельное мгновение, и легкие вдохнули еще… еще, раздирая грудь… и задышали.
Воздуха было много. Как если бы горло сохло целую седмицу и кто-то влил в него чорон свежего кумыса. Он даже представился на миг, этот сладко-кислый прохладный кумыс с кудрявой шапкой шипучей пены. Багровая мгла посветлела, возвращая закрытым глазам ярко-красный дневной мир, пронизанный рыжими сполохами. В ушах больно стрельнуло, и бедную голову едва не разнес водопад хлынувших извне звуков.
Когда звуковая путаница рассеялась, стало тепло и тесно. Близкий стук чьего-то сердца толкнулся в грудь. Айана услышала голос, который узнала бы из всех голосов, какие только существуют на Орто:
– Все это – ты, все это – я, любовь моя…
Чтобы слышать желанный голос бесконечно, Айана, пожалуй, согласилась бы сразиться с самострелом во второй раз. И даже в третий.
– Песнь от заката до утра, речей застенчивых искус…
– От заката до утра – это многовато для песни, – прошептала Айана, не открывая глаз.
– Между прочим, я счет потерял тому, сколько раз пришлось песню повторять, – повременив, проворчал Дьоллох. Он не сразу заметил, что Айана пошевелилась, и слова ее не сразу осмыслил.
– Я так долго спала?
– Ты… умирала. – Голос Дьоллоха дрогнул.
Ему казалось – он нес Айану на руках вечность. Нес, не ведая куда, не чувствуя никакой тяжести, словно не строптивую девчонку прижимал к груди, а упругий кусок воздуха, принявший человеческие очертания. Пел потому, что иначе не мог. Только песня пригашала отчаяние, в которое он погрузился, увидев на склоне холма безжизненное тело. Он пел, а в голове грохотали предсмертные слова Эдэринки: "Прогони ее мягче. Как можно мягче…"
Теперь отчаяние медленно отступало. Дьоллох забеспокоился, что очнувшаяся девчонка увидит слезы на его лице. Сел на сухую лесину и, высвободив руку, вытер рукавом влажные щеки.
Глупая малявка обвила шею. Рукава задрались, руки были жаркие… Губы Дьоллоха нечаянно встретились с губами Айаны. Шум мира, звуки, краски, события куда-то отдалились. Вокруг простиралась обморочная сверкающая пустыня, точно в один миг выпал ослепительный снег. Оторвались друг от друга, когда чуть не задохнулись.
Он не смел глянуть ей в глаза. "Прогони ее мягче. Как можно…"
– Дьоллох?..
– Я слышу.
– Ты меня не оставишь?
– Нет.
Он чувствовал – она улыбается, и подумал, что не задохнулись они лишь потому, что губы девчонки в его губах начали растягиваться в улыбку еще в поцелуе.
– Как я могу тебя оставить, если ты… – Он помолчал, подыскивая подходящие слова. – Заново родилась у меня на руках?
Пальцы их сплелись. Боль, полыхнув в левой кисти, отдалась Айане в плечо.
– Ой, – засмеялась она и отняла руку, – кажется, запястье немножко сломалось…
– Пальцы шевелятся, значит, просто ушибла.
Прощупывая косточки, он смотрел на нее озабоченно и сердито. Айана что-то вспомнила.
– Это правда, что ты собираешься уйти из Элен в другие страны и петь людям олонхо Сандала?
– Да.
– А я?
– Ты останешься.
Бунтующим движением она сбросила с себя его руки. Вскочила, покачнулась и устояла. Негодование придало ей силы.
– Ты сказал, что не оставишь меня!
– Я не обещал не уходить, – возразил Дьоллох мягко. – Я буду возвращаться, ведь здесь моя земля. Родные, дом… Здесь ты.
– Не для того я столько весен ждала тебя, чтобы ждать снова, – всхлипнула она. – Я пойду с тобой.
Дьоллох вздохнул.
– Нет.
– Но я хочу с тобой! – она в остервенении топнула ногой.
– В тебе нуждается Элен.
– Я тоже должна идти! Да, должна, – с тобой, по странам! Мое имя – Путь!
– Ты забыла – ничего еще не кончилось. Атын с Болотом в Котле. Наши бьются с врагами…
Айана замерла. Дьоллох испугался: она его не слышала. Лицо у девчонки было такое, будто сознание ее опять помутилось.
– Мое имя – Путь, – повторила Айана и забормотала непонятное: – "Спасение мира – в удаган… имя – главный путь Пресеченья…" Так было начертано на горшке алахчинов! "Придет Взрывающее Землю"…
Она встрепенулась всем телом и простонала:
– О, Дьоллох! Взрывающее Землю пришло! А удаган – это Илинэ, ее имя – Вперед. Но это на нашем языке, а на языке алахчинов оно означает Любовь! Любовь, Дьоллох! "Сквозь Солнце девятой ступени – Камень на него…" Илинэ, наверное, знает о камне… Где она?
– Я подошел сюда, а Илинэ с Олджуной побежали к жреческим горам…
Дьоллох понял: вот-вот случится что-то непоправимое. Не говоря больше ни слова, они взялись за руки и помчались туда, куда во время их обморочного поцелуя стороною прогудел Бесовский Котел.
Домм пятого вечера
Пряморогий лось
Продвигаясь по неприметной стежке в густом лесу, Олджуна высмотрела в просвете Скалу Удаганки. Илинэ исчезла где-то здесь, точно каменная старуха ее поглотила. В раннем детстве Олджуне доводилось здесь бегать. В пещере побывала разок, ничего особенного в ней не нашла и потеряла к скале интерес. После уже не подходила вплотную к вырубленному ветрами лику.
Гора гудела от наступающего железного гула. Олджуна поняла, что не успеет добрести до скалы. Свернула к ручью, текущему неподалеку… и обмерла. Вверх по каменистому бережку ручья, ощипывая сочную траву у воды, шел огромный зверь с костяными мечами на голове.
В прошлую встречу у еловой опушки хищный лось почему-то оставил часть добычи Олджуне. Теперь, увидев ее, фыркнул и зловеще оттопырил вислую верхнюю губу. На женщину уставились знакомые зеленоватые глазки. Лось лягнул молодую березу и переломил пополам – дал понять, что намерения у него в этот раз совсем не любезные.