* * *
Лопнул, не выдержал расшатанный свод Верхнего мира. Подсолнечный ярус раздался, расцвел громадным пурпурным бутоном. Алые кромки прорванных небесных слоев начали загибаться девятью шелковистыми лепестками. Раскрылась усыпанная искрами ворсяная сердцевина. На каждой черной ее пушинке мерцала дрожащая звезда, а посередине восседали блистательная Чолбона и семизвездный Юргэл. Жених медленно повернулся к невесте. Она медленно потянулась к жениху. Медленно-медленно стали приближаться друг к другу холодные звездные губы.
Котел отъехал от Скалы Удаганки. С душераздирающим хрустом развернулся к Элен, тряхнул спутанной железной сетью, как челкой. Трубчатый хобот выгнулся к долине, раздул ноздри жерлами. Оглушительно щелкнув, распахнулись вырезные зевы.
На землю из темного проема соскочил молодой ботур. Он был могуч, буйно рыж и грязен. В руке с содранной на пальцах кожей, жаждая багрового сока, упруго звенел меч-Человек.
Спрыгнув вслед за Болотом, Соннук сжал рукоять меча Атына и удивленно огляделся. Орто заливал призрачный свет. Земля утратила привычные формы и теплые весенние краски. Все кругом сделалось резким, угловатым и окрасилось в безжизненные цвета. Бесовский Котел дыбился лиловым тройным холмом, отбрасывая мглистую тень. Парни ожидали, что из затаенных сумерек за зубцами первой домовины кто-то покажется, но едва из нее выбросился язык лестницы, невольно вскинули мечи.
– "Идущие на смерть приветствуют тебя", – усмехнулся Странник, спускаясь. Глаза его полыхали адским ледяным пламенем. Черные волосы вороньими крыльями взмыли над головой. Ее украшал рогатый венец из крупно витого, белого, как иней, железа. Грудь прикрывала круглая литая пластина с чьим-то выпуклым изображением, столь жутким, что от одного взгляда на него с головы до пят обдавало морозом. На поясе в виде змеи, укусившей свой хвост, в отделанных серебром ножнах выступала рукоять меча.
С детства Болот ждал этого мгновения. "Придет время, и, стоя с раскрытыми небу ладонями, ты принесешь молитву Илбису. Попросишь бога войны сбросить знамение – три капли крови. Они обязательно прольются, обагрят твои ладони. Ты выпьешь священные капли и станешь очень сильным. Кровь в твоем теле будет кипеть гневом…" Молиться Илбису времени теперь недоставало, но кровь двух наследных воинских родов – отца Кугаса и деда Бэргэна – схлестнулась и окатила жилы радостным током.
Как только Дэллик сошел со ступеней, на лестницу ступил другой демон, оснащенный точно так же. Затем третий, четвертый, пятый, шестой… Отряд скучился, покачивая снежным лесом крученых рогов, не поднимая лиц, завешенных смоляными прядями. Последний тринадцатый смешался с остальными, и враги обернулись.
У всех было одно лицо! Человеческое лицо с оскалом зверя, с печатью порока, отмеченное тенью чудовищных дум и деяний. Тринадцать острозубых пастей испустили красноватый дым и холодный смех. Его со стоном раскатило в ущельях запуганное эхо. Вытянутыми слитками беззвездной ночи взметнулась вверх чертова дюжина иссиня-черных клинков.
– Черной крови черные псы, – удивился Болот.
Меч-Человек задрожал от нетерпения, чуя общую с хозяином цель. Но как определить, кто из многих Дэлликов настоящий?
* * *
Страннику повезло. Парням было невдомек, что в пещере скалы пряталась хитрая девчонка. Иначе вылазка за Сата в удачно ухнувшем мраке получилась бы не столь стремительной, а может, и не такой успешной.
Смутный воздух пластали два светлых меча, ярко взблескивал иней рогатых венцов. Вначале стычка приятно взбодрила и позабавила демона. Он отдавал должное выдержке противников в бою с призраками. Но скоро суета прискучила и в конце концов рассердила. Наглецы всерьез воображали, что способны навредить вечному бродяге.
Он бы легко покончил с дерзкими, если б не горные духи. Эта раздражающая бестелесная рать испортила всю обедню. Духам недоставало силенок стукнуть, толкнуть, но они затрудняли движения и дыхание. Маленькая игра в битву начала бесить Странника по-настоящему. Тонгот и кузнец-шаман были опутаны колдовской дремой ненадолго. Скоро чары угаснут, и они проснутся за пультами в своих кабинах. Примерно тогда же кончится действие ложных Сюров, помещенных в фантомов Дэллика.
Теряя самообладание, он еле сумел придержать кожу лица: гады и черви, которые составляли его плоть, собрались высунуть из пор любопытные головки. Дал только глазам полыхнуть, спустил гнев на ветер. Не хватало обнаружить себя.
Парни упорно искали среди призраков подлинного демона и сносили одну голову за другой. Головы катились по земле, хохотали и таяли, а на месте отрубленных тут же возникали новые. Между тем Дэллику все сложнее становилось лавировать за спасительными спинами двойников. Не на шутку струхнул, когда померещилось, что к нему приближается меч Болота. Горячий меч словно чуял или видел демона особым зрением, каким обладают вещи с вселённым духом.
Странник усмехнулся: он что – действительно боится? Чего? Кого?! Что мальчишки могут ему сде… Острие воинского меча полоснуло по шее. Рана мгновенно затянулась, но зрящий меч приметил Дэллика и принялся преследовать. Скользящий удар вызвал истошный визг барельефа Сатаны на латах. Пришлось отступить за призрака. Тот принял на себя бранное раденье ревностного оружия и дал минуту роздыха.
Подвернувшийся камень угостил подножкой. Неужто и камни тут прыгают под ноги? Пока отгребал их в поисках твердой опоры, лишился на руке пальца. Полосная тень пала на лоб! Успел рывком уйти в сторону, не то бы влетело по черепу. Человечишки, козявки жалкие! Настоящую голову не нарастишь так же быстро и просто, как иллюзорную. Ткань мозга не примитивный прах, восстанавливается не сию минуту.
В груди шевельнулся и яростно зашипел клубок сердца. Ах, как усердствовал Дэллик, сочиняя оснастку! Об эстетике думал… Полно! Заигрался.
* * *
Болот косил Странников, точно чертополох во дворе. Не искушенному в сражениях Соннуку далеко было до посвященного ботура. К счастью, и они боевым умением не отличались. Как выяснилось, их роскошные черные мечи тоже мало годились к бою. Видно, злая воля, создавшая эти орудия, больше думала о внешней красоте, нежели о ратном смысле.
Гибель Дэллику вряд ли грозила, но Соннук не сомневался, что можно помешать ему уничтожить Орто. Если Атын жив. А он жив, ведь у них одна Ёлю. Атын спасет Землю с помощью волшебного камня и чародейской вещи – Генератора. Соннук по себе знал, какой большой мастер его брат… Лишь бы Илинэ догадалась принести сюда Сата, и не дать бы белоглазому завладеть камнем.
Чей-то оттяпанный палец с заостренным ногтем шмякнулся под ноги. У призраков отсеченные части тел, падая на землю, рассеивались лохмотьями седого тумана, а новые нарастали немедленно. Этот обрубок исчезать не торопился. Могильные черви лезли из него… Значит, демон без указательного пальца на левой руке и есть истинный Дэллик!
С остервенением отбиваясь и нападая, Соннук ринулся во вражью стену, как в кучу хвороста, изготовленного к запалу костра. Мечущие молнии ледяные очи, блестки на криворогих венцах слились в искристую круговерть. Чутье и сила обостренного Сюра помогли выстелить туманную дорожку из сраженных двойников и вывели к Страннику. Он возился с покалеченной рукой.
– С-сгинь, наваж-ждение, – подняв голову и прикрывая ее локтем, прошелестел белоглазый. – Прочь, блаж-жь недуж-жного раз-зума…
В голове Соннука зашумел ураган, и глаза затрепетали в глазницах. В дикую песнь ветров влился звон дружеского железа. Болот встал рядом. Меч ботура взметнулся одновременно с левой рукою Дэллика, заслонившей лицо. Но прежде чем отхваченная кисть Странника побежала по земле раскоряченным пауком на четырех пальцах-ножках, черный меч проколол Соннуку грудь.
Глазищи демона, лилово-багровые в звездном свете, выпучились. Глотка издала громкие ползучие звуки, подобные шипенью двух залитых водою костров. Из пореза на щеке вывалилась и повисла перерубленная надвое головка змеи. Лицо заходило ходуном, из пор кожи полз страх, и черви вздыбливали слепые головки…
Ах, вот как? Есть чего ему бояться, вечному Страннику?! Теряя сознание, Соннук неожиданно для себя засмеялся. Тут она и саданула – боль. Кромешная, лютая… С песком в глазах, кипятком в легких… С вонзенными в грудь клыками Мохолуо…
Плыла и качалась лодка свинцового мира. Ускользающий в беспамятную темь рассудок возвратился рикошетом жестокой рези во всем теле. Изо рта, затекая в ухо, струился медно-соленый ручей. Соннук лежал, обратив лицо вбок, грудь в грудь с влажной землей. Едва ли не у самого носа две четырехпалые руки с синими ногтями волокли куда-то два червивых пальца. Раненный удивился сквозь вопящую боль: "Это что – Болот отрубил Страннику обе ладони?" А одна вдруг пропала… из отражения! Просто к камешку притулилось глядельце, в нем и отражалась рука. Девичья потешка, подаренная Атыном любимой девушке, вылетела из-за пазухи Соннука, а он о ней и забыл… Жаль, так и не удосужился отдать Илинэ обратно.
Истекал сок жизни. Чувствуя, как кровь и плоть становятся кровью и плотью земли, Соннук из последних сил держался на мучительно знакомой грани инобытия. Чтобы не уплыть сознанием в запределье, уставился в глядельце. В нем ярко горела звезда. Тонкая вещица сильно погнулась, поэтому звездный луч, преломляясь в выпуклой середине, падал на ворох сухих щепок.
Мысли странно раздвоились, будто голова думала одновременно левой и правой половиной. Левая рассудительно прикидывала: "Будь луч в небе горячий, солнечный, щепки загорелись бы от отражения, а с ними и я". Правая сторона головы умоляла Белого Творца продлить жизнь брату.
– Моя обида давно ушла, Творец, – слетела с губ страстная мысль-молитва. – Теперь я знаю – это Ты позволил Атыну подарить мне жизнь… Это Ты показал мне, как прекрасно быть человеком… Надеяться, верить… Любить… Прошу Тебя, верни брату часть моего Сюра, Творец! Я познал счастье. Мне больше ничего не нужно, только бы Орто жила!
А жизнь неслась быстрее падучих звезд. Боковое зрение уловило невдалеке суматошный бег множества ног в щегольских сапогах. Удирали Дэллики…
Соннук снова глянул в глядельце. Пыльная поземка крутила лесной мусор в выгнутой вещице. Лишь промельк пары сапог настоящего Дэллика обнаружил отражатель. Не показывались в нем призраки. Появились другие ноги, обутые в обычные ровдужные торбаза, и на колени перед Соннуком опустился Болот.
– Прости, кинул тебя. За демоном гнался…
Соннук слабо вздохнул, стараясь не упустить дыхание.
– Найди Странника, Болот.
Воин осторожно перевернул раненого на спину. Из груди Соннука толчками выбивалось тепло. В соленом рту на зубах хрустел песок.
– Меч Атына возьми с собой… и глядельце. Брат его для Илинэ сделал… Видишь пластинку-отражатель? Рядом лежит… Призраков в ней не видно, а Дэллик – отражается… И еще, вдруг пригодится тебе: можно поймать глядельцем солнечный луч и направить его на Небыть… тогда она зажжется. Небыть горит, Болот… она горит на честной земле, эта черная кровь Преисподней…
Ботур поднял глядельце, сунул за пазуху. Соннук снова разлепил спекшиеся губы – улыбнулся.
– Я был с Олджуной, – прошептал он. – Наверное, она зачала… От настоящей любви на Орто приходят хорошие дети… Если родится сын, скажи моей… любимой: пусть даст ему имя Сюрха́н… Теперь беги.
– Как тебя брошу? – всхлипнул Болот.
– Беги… – прохрипел Соннук, и сознание его помутилось.
Он уже не услышал, как Болот закричал, потрясая кулаками:
– Черной крови черные псы!!!
В ответ из щелей в зубьях железной двери вырвался презрительный хохот.
Домм седьмого вечера
Последний щелчок
Долгунча приближалась к Хорсуну, приподняв над головой распущенные волосы, красивая и большая, как коновязь с боковыми развилками.
– Я не видел, как умерла моя жена, – говорил он, пятясь. – Не видел нашего сына. Нарьяна родила его мертвым. Так сказал жрец… Я был на охоте, когда это случилось. Но именно потому, что не видел их смерти, они со мной, и они живы!..
Девушка наступала на него с молчаливой настойчивостью и улыбалась. Хорсун знал: еще один шаг – и он покорится. На румяных щеках Долгунчи играли ямочки, от тела исходил тонкий притягательный запах.
Неожиданно подумалось: а ведь он любит эту настырную девицу. Любит с тех пор, как впервые увидел и услышал ее хомус, умеющий передать все: смену дня и ночи, времена года, радость и гнев… Любовь и страсть.
Будто доказывая себе самому, Хорсун повторил:
– Они живы! Почему ты не хочешь понять?! Пусть Нарьяны и сына нет на Орто, я люблю только их, я привык к ним, таким, какие они есть, и мне… хорошо! Это глупость – думать, что я… Ты мне не нужна! Мне никто не ну…
Долгунча подняла укоризненные глаза, и Хорсун обмер. Глаза сияли звездами, двумя Северными Чашами, освещающими его скорбный путь. Как мог он спутать рослую северянку с Нарьяной!
Бесконечно виноватый перед женой в мыслях, протянул к ней руки и зажмурился. Сейчас упадет черный ливень… Растерянный и счастливый, обнял Нарьяну. Прижал к груди осторожно, нежно, сцепив пальцы за ее спиной. О, как хорошо, что он умер! Не было, не было, не было весен разлуки…
Она подождала, пока его затуманенные счастьем глаза не прояснились, и вздохнула:
– Отпусти меня, Хорсун.
От ласкового голоса жены он едва не сошел с ума.
– Мне тяжело видеть тебя в вечной печали, – продолжала Нарьяна. – Ты – живой человек. Ты – старейшина. У тебя Элен. У тебя наша девочка.
– Какая девочка? – спросил он бездумно, целуя родное лицо. – Что за девочка? О чем ты?
Зачем ему быть живым? Ничто на свете не могло быть важнее этих объятий.
– Иди.
Не черный ливень отрезал его от Нарьяны. Сама выскользнула из рук.
Прокричав в пустоту дорогое имя, Хорсун отчаянно зарыдал и так, рыдая, стуча кулаками по земле, проснулся.
Нарьяна ушла навсегда. Больше не будет во снах черного ливня. Хорсун перевернулся на спину, открыл глаза и тихо заплакал в небо.
* * *
Когда недреманный мир возвратился к слуху и зрению, Хорсун увидел вверху рубища лиловых туч. Попробовал встать и не смог. Потянуло разом все мышцы, аж вместе со стоном снова выбило слезы. В гудящей голове рвались клочки мятых мыслей, и не было ни одной, которая объяснила бы, что с ним произошло и что происходит вокруг.
Оказалось, он уснул на обрывистом берегу Диринга. Привычные земные очертания и краски пропали из глаз. Орто чудилась бескровной, холодной, была вся в рудных, голубоватых и лиловых оттенках, словно ее небрежно, не стесывая острых углов, вырубили из глыб льда.
Может, все еще блажнилось? Но вспомнились победа над врагами, Бесовский Котел, видения в небе, и причуды зрения перестали удивлять. Вот только запамятовал, когда взошел по тайной тропке к могиле жены и как очутился здесь.
Брошенным в воду обмякшим луком ощущал себя Хорсун. Он не знал, сколько времени пролетело с тех пор, как его занесло сюда неведомым ветром. Тело понемногу расслабилось, и спокойное дыхание восстановилось. Он ощупал руки, пошевелил ногами. Вроде бы цел. Заставил себя сесть. Голову понесло вкруг, зрение вновь заиграло в прятки.
…На могиле он увидел пряморогого лося. Ведь так было? И это был зверь, о котором говорил Быгдай. Тот самый, убитый в год Осени Бури. Откуда взялся опять – не дух, не привидение, в прежней плоти? Так же, как тогда, косматилась грива на высоченном загорбке, колыхалась длинная подшейная серьга и горели маленькие зеленоватые глазки. Лось, несомненно, ждал Хорсуна. Готовясь к бою, яростно топтал кучу березовых веток… И вдруг появилось круглое мерцающее облачко, подплыло, клубясь, к голове пряморогого. А он точно взбесился. Прыгнул, подцепил облачко рогом и заметался, руша кусты и деревья. Что-то ярко вспыхнуло, треснуло, мрак шибанул в глаза. Хорсун успел подумать, что ослеп или, скорее всего, умер. Он перестал видеть, слышать, чувствовать и, кажется, даже дышать… После чего привиделся сон.
"Ты – живой человек, – сказала Нарьяна. – Ты – старейшина. У тебя Элен. У тебя наша девочка".
Со стыдом вспомнились веселые ямочки на щеках Долгунчи. О какой девочке упомянула жена? Охолонил себя: потом подумаешь, потом… Дорог был каждый миг, время ли размышлять о прошедших мгновениях? Надо идти, собрать людей, решить Малым сходом, что делать. Двигаться, думать, жить!
Хорсун поднялся и не дал себе роздыху, шагнул раз, другой… Сумел дойти до ближнего березняка. Тронулся б дальше, но тут раздался оглушающий звук, как если бы множество множеств кнутов щелкнули враз, и тотчас жахнули девять двадцаток ветров. Смешанные вихри обдали жгучими струями стужи и потоками палящего жара. Глотая промозгло-знойный воздух вмиг иссохшим горлом, Хорсун из-под руки глянул вверх и без сил привалился к стоящей рядом березе.
Он не успел. Холодные пальцы звезд издали последний щелчок. Юргэл и Чолбона поцеловались.
Над горной грядой полыхнуло угольно-красное зарево. Гора жрецов мощно содрогнулась. Гигантским сполохом взорвался над ней ворох ветвистых молний, и на Великий лес обрушился многорядный грохот. Примерно оттуда, где находилась Скала Удаганки, в небо с невероятной скоростью устремилась, бешено извиваясь, багровая змея. На голове ее волчком крутился бугристый колоб величиною с луну, вылепленный изо льда и снега. Хвост змеи окружала свита черных смерчей.
А над соседней с Дирингом березовой рощей сумасшедшими качелями замоталась длинная тень. Ее ничего не отбрасывало, она жила в воздухе сама по себе, раскачивалась и раздувала бока пузырями, не плоская, как обычные тени, а раскормленная, полнотелая, похожая на громадную гусеницу в перетяжках. Рискуя лопнуть, тень тянулась к Дирингу, к Хорсуну, как ему вдруг показалось, и выла так жутко, точно внутри нее истязали кого-то бесы.
Ярые ветра и вихлястая тень разозлили всегда гневливые волны Диринга. Озеро взревело с хрипом и визгом. Тяжкая вода вымахнула из недр бурливым валом, словно лапа с когтями из пены, и ударила в пешее небо. Когти полоснули по хвосту багровой змеи, та колесом завертелась, брызжа шипящими искрами.
Грузно подпрыгивал на колесе ледяной колоб. Он вспух, раздался и уже перерос луну. Исступленно вращаясь, змея разглаживала его и подбрасывала высоко, будто в мяч играла… И все наверху исчезло в красном мареве, кроме этого студеного колоба. Слепящими лезвиями исходило из морозной глуби его пагубное излучение. Капли горящей смолы летели в смертоносных ветрах и опаляли кроны деревьев.
Хорсун поспешил отстраниться от березы – дерево пало с почти человеческим воплем, вывернув корни с дерном, как огромную волосатую ступню. Кругом в неумолчном треске и стоне крушилась и горела тайга. Вспыхивали сушняк и хвоя, дымились мох и кусты.
Все мысли Хорсуна разбежались, оставив одно: "Ты – живой человек. Ты – старейшина. У тебя Элен, люди. Иди". Между тем не то что ступить, устоять на ногах не было мочи. В теле разливалась душная слабость, дурнотой выворачивало нутро. Он сел и оперся о поваленную березу. Еле переводя дух в метельных порывах, услышал снизу нарастающий гул. Через миг гром стал подобен бою двадцатки табыков, пошитых из шкур Водяных быков. Орто садануло изнутри и сотрясло снаружи, вздыбило в судороге и корчах. Подземные толчки и удары взрезали в зыбком дерне горячие трещины.