В занимающихся лучах зарозовели березовые стволы. К Каменному Пальцу понемногу стекался народ. Вчерашнее единство все еще притягивало людей друг к другу. То один, то другой говорили Сандалу:
– Зайди ко мне сегодня, я расскажу тебе то, без чего твой домм будет неполон.
Жрец соглашался. Не зря старцы толкуют, будто порой одно маленькое воспоминание держит всю память, как иной камешек скалу.
Нивани веселил детвору на поляне. К восторгу малышей, да и взрослых, доставал у себя изо рта и носа птичьи яйца. На изумленных глазах зрителей из яиц тотчас вылуплялись птенцы. Через миг из ладоней шамана вылетали и уносились в небо веселые желтогрудые синички.
Мимо пробежала Лахса, позади пыхтел Манихай. Супруги непременно остановились бы глянуть на этакое диво, но весть, с которой они спешили в гору, была куда важнее несущего яйца шамана.
– В нашем косяке родился первый жеребенок Новой весны! – закричала Лахса, завидев Сандала.
Жрец в смятении схватился за пояс, нащупал пластинку для счета времени. Несколько дней не делал на ней зарубок! В последний раз, кажется, помечал время в день битвы… Да, точно, а ведь идет Месяц рождения. Сандал охнул: чуть не проморгали весеннее равноденствие! Дэсегей напомнил беспамятным, отправил на Срединную жеребенка – посланца Новой весны. А люди уже сообразили, что сегодня – первый день Нового года, закричали, кидая вверх шапки…
К вечеру зашумит праздник на поляне у Матери Листвени! Скромное пока торжество, равно поделенное между скорбью и радостью. Но ведь пришло оно – новое время! Всем достанется по капле кобыльего молока – подарок от новорожденного. Озаренные воскурят священный костер, воспоют молитвы Белому Творцу, Дэсегею и добрым духам. Ночью восьмилучистая Северная Чаша разбрызгает кумысный свет, живительная влага млечных рос окропит Землю под утро… Новое встанет солнце! Неужто после немыслимых жертв, бед-треволнений не наступит благодать в Великом лесу, на измаянной Орто? Жаркая трудовая пора ждет аймаки-селенья. Жеребята в плетеных загонах, привязанные на обротах узлами-туомтуу, станут перебирать длинными ножками. Мужчины будут доить кобыл, а женщины – крутить ытык кумыса с закваской предков!
Долгунча и ее помощники на радостях сыграли красивую песнь. Всего одну и негромко, щадя силы, потраченные на хомусное врачевание. Много людей попало в трепку стихий и обожглось на пожарах… А и не понадобилось бы петь дольше! На празднике споют-сыграют новые песни.
Люди побежали с горы – печь, варить, встряхивать запыленные наряды, у кого они сохранились.
С затаенной тоской прослушал песнь Дьоллох, плача про себя о своем говорящем друге. Не для ратных сражений предназначен был храбрый булатный клинок хомуса, а вот поди ж ты – сокрушился в бою под копытами коней…
Удрученный, певец оглянулся на оклик Тимира и от горечи едва не вспылил.
– Возьми, – протянул тот маленькую кожаную укладку. – Атыну нес. Думал, пусть сам отдаст тебе. Но Олджуна сказала – Атын отдыхает еще. А ты, смотрю, страдаешь.
Открыв узорную крышечку, Дьоллох не сумел сдержать восторга и вскрикнул: в укладке лежал хомус редчайшей искусности и красоты!
– Атын давно его сделал, – пояснил Тимир. – Хотел подарить, а тут Илинэ потерялась, потом сам уехал внезапно…
Дьоллох готов был, как мальчишка, поймавший за хвост глухаря на току, вопить и плясать от счастья! Тронул "птичку", и ожила. Серебристый звук поплыл в утреннем воздухе, сильный и очень нежный.
– Домой пойду, – вздохнул кузнец. – Урана там одна. С Соннуком… сыном нашим прощается.
Певец ничего не слышал. В подушечках дрожащих пальцев закололо от желания слиться с хомусом губами, руками, всем телом. О, как же Дьоллох соскучился! Не терпелось опробовать песнь, она так и рвалась с дыханием.
Нет, вначале надо побыть с хомусом вдвоем. А лучше втроем – поделиться певучим счастьем с Айаной.
Забыв поблагодарить Тимира, Дьоллох бросился вниз по тропе.
* * *
Долгунча спускалась в долину, подобрав подол длинного белого платья с колокольцами на груди. Издалека звенели…
Девушка приближалась к Хорсуну, красивая и большая, как березовая коновязь. Пепельный Дайир, которого он вел на поводу, ткнулся мордой в плечо. Дайира и коней близнецов Силиса под утро после смены дозора у Пятнистой горы пригнал Быгдай.
Закраснев лицом, Хорсун посторонился. На румяных щеках Долгунчи заиграли ямочки.
– Узнала нынче добрые новости, старейшина. Оказывается, Илинэ – твоя дочь…
– Дочь, – отозвался он смущенным эхом, по-новому осмысливая это слово, молвленное собственными устами.
– Она-то знает?
Он пожал плечом.
– Праздник сегодня, – сообщила Долгунча, помедлив. – Родился жеребенок Новой весны.
Хорсун комкал в руках поводья Дайира. Не знал, что сказать.
– Хорошо, – дрогнул, наконец, молнией-шрамом.
– После праздника я уезжаю.
– Почему?! – вырвалось у него.
– Хочу проведать родное селенье, – улыбнулась она. – Потом вернусь в Элен.
– Хорошо, – выдохнул Хорсун, мучаясь в косноязычье.
Долгунча тихо засмеялась, коснулась рукой холки Дайира и скрылась из глаз. Хорсун не посмел оглянуться. Мягкий грудной голос, звон колокольцев звучали в ушах.
Но встреча с красавицей северянкой была ничто по сравнению с тем, что ожидало Хорсуна впереди. Чего он желал и отчаянно боялся. Он не зря взял с собой лошадь Атына. В подмогу – для начала разговора. "Вот, – скажет парню, – Дайира твоего привел". Атын, конечно, обрадуется, поблагодарит… А дальше? О чем говорить с Илинэ и как с ней говорить?
Повернув к Скале Удаганки, Хорсун замешкался, удивленный. Сильные звуки хомуса хлобыстнули в небо, словно кровь из отворенного горла. Большая, густая, полная огня музыка зазвенела вокруг. Хорсун застопорился у поляны и успел прижать к плечу морду взволнованной лошади, не дал ей заржать и рвануться. Попятились с Дайиром, отступили тихонько…
Ввысь взвивался литой голос хомуса. В сочной и жаркой глубине звуков летали гибкие пальцы. Светилось блаженное лицо, корявым деревцем вытягивалось увечное тело.
Дьоллох пел время, извлеченное памятью Сандала из Коновязи Времен. Хорсун видел пламенные кости словес, солнечные поводья Сюра и огненную плоть олонхо. Слышал, как мощным потоком и легкими ручейками струится в сказании музыка-кровь. Песнь дышала кроткой нежностью и мудростью Нарьяны. Катилась пылкой материнской любовью Лахсы, прыскала стыдливой добротой Манихая… Излучалась жертвенным джогуром Эмчиты и чудесным жребием Сандала… Песнь текла спокойным равновесием Силиса и Эдэринки… Взрывалась страстными ожиданиями Тимира, точилась терпеливыми надеждами Ураны… Изливалась горячим упорством Модун. Песнь любовалась этими людьми, изумлялась и сочувствовала, спорила и восхищалась… Она гордилась Хорсуном!..
Олонхо звенело и ширилось, то сжимая звуки, то отпуская их вольно. Взмывало к небу и низвергалось с гор, бежало на цыпочках по хрупким мосткам, било наотмашь, хохотало вдрызг, плакало, водя тугой струнной жилкой по сердцу…
Доммы пели любовь и жизнь, которая никогда не кончится, покуда люди живут на Орто. Они пели прошлое и будущее.
Там, где горный ручей устремляется вниз,
праздник Новой весны продолжался три дня.
Из чоронов струился шипучий кумыс
в честь коня Дэсегея и духа огня.
А когда, отплясав осуохая круг, третий день
в коновязь лег усталым витком,
окропила долину и праздничный луг
ночь весенняя теплым парным молоком.
Посреди Тусулгэ разгорелся костер,
задымил изгоняющий бесов чабрец,
и к горячему пламени руки простер
никому не известный доселе певец.
Был он временем бит, словно древний утес,
в несусветных лохмотьях, горбат ко всему,
и народ зароптал: кто такого привез?
сила слова ужели подвластна ему?
Убеленную голову старец поднял,
слыша смех и досужую речь посторонь,
и костру можжевельника ветку подал,
чтобы старого друга припомнил огонь.
Хладнокровно извлек из укладки хомус,
и печальный вначале послышался звон,
а потом звуки мира и музыка уст
превратились в мотивы нетленных времен.
И откликнулись ярусы гулких небес!
И ударила в берег тугая волна!
И взволнованным шумом наполнился лес!
И на древнем утесе зажглись письмена!
Не осмыслил никто, как содеялось вмиг,
что торжественно затрепетали сердца -
будто горное эхо забило в табык,
прославляя великий джогур пришлеца!
Олонхо началось, и застыла толпа,
а неистовый голос летал в небесах,
и содрогнулась твердь мирового столпа,
узнавая бродящего во временах!
Песни страстной внимала святая Орто -
колыбель всех племен и народа саха,
старец пел о крылатых поводьях, о том,
что, увы, не спасают они от греха.
Пел, как трижды он сгинул и трижды воскрес,
как из жизни и смерти сказанье творил,
и вставало туманной стеною окрест
населенье давно позабытых могил.
Словно низки окрашенных радугой бус,
олонхо колыхалось в теченье ветров.
Подпевал незнакомцу волшебный хомус -
слава предков слагалась из звуков и слов!
Песнь была о сраженье извечном в мирах,
о победе добра и таящемся зле,
и о счастье великом – в любых временах
человеком быть на восьмикрайней Земле!
Пел пришелец о боге-загадке Дилге,
о скрещении судеб, а также мечей,
пел он в замершем времени на Тусулгэ
девять сказов – казалось, что девять ночей!..
И никто не заметил, как вдруг за спиной
в светлом платье, пошитом из дымки и сна,
тихо женщина встала с седой головой,
но с лицом, словно юная дева-весна.
– Ты забыл о любви, мой прекрасный боец,
ведь она оказалась главнее всего!
– Ты права, – устыдился смущенный певец,
и любовь отразилась в улыбке его.
Молча женщина старца в туман увела,
лишь востока кайма начала розоветь,
не однажды терялся – такие дела,
искушенный джогуром не может не петь…
Пробуждался вокруг очарованный люд,
потрясенья не в силах пока превозмочь:
въяве ль пел тут взаправдашний олонхосут
или доммы шептала волшебная ночь?..
Хорсун вышел к краю горы. Перед ним расстилалась родная долина Элен – трудолюбивая, мастеровая землица Великого леса, семечко на груди Вселенной. А в очарованных глазах все еще стояло видение, захлестнувшее душу болезненно острым восторгом.
Там, на окрыленной песнью поляне, Хорсун увидел Илинэ и Атына. Сплетя руки, закрыв глаза, они покачивались в каком-то трепетном забытьи, отрешенные от всего. Айана сидела на валуне, обняв колени. Дьоллох пел, стоя у скалы…
Время извне продолжало перемещаться по кругу. Любой его миг был связан с остальными, но бесконечное движение бытия мягко обтекало этих четверых, словно боясь разбудить. Время щадило их дивный сон – предчувствие, предощущение, предвосхищение чего-то великого, необъятно прекрасного, присущего юности в высшей точке счастья.
А над поляной, осиянная утренним светом, возвышалась Скала Удаганки. Вчерашние вихри вырубили и убрали с нее все лишнее, складчатое, слоистое, обтесали и выгладили огрубелый камень. Древний лик исчез… Вместо него светло и открыто улыбнулось навстречу Хорсуну новое, юное лицо скалы.
Лицо его дочери.
2007 – январь 2010.
Толковник
• Айма́к – род, селенье, в котором живут люди, связанные обширным родством.
• Аймачный (старшина) – глава аймака.
• Ала́с – луговая низина в обрамлении тайги, обычно с озером, удобная для поселения, сенокоса, проведения праздников и собраний.
• Ал-Куду́к – мировое дерево Матерь Листвень, ось Вселенной.
• Аранга́с – могильный помост с колодой – "колыбелью" покойника.
• Арангас – созвездие Большой Медведицы.
• Багалы́к – воевода, глава дружины посвященных воинов.
• Бабр – тигр.
• Баджа́ – младшая жена.
• Бата́с – якутский нож с прямой спинкой и выгнутым, сточенным с правой стороны лезвием. Батасы подразделяются на боевые, охотничьи, хозяйственные. Величина, ширина клинка и длина черня зависят от предназначения. Самый большой – боевой, полукопье. Длина клинка – локоть с ладонью, ширина в середине – четыре пальца, длина рукояти – около двух с половиной локтей.
• Бешеная погремушка – музыкальный инструмент: полое бревно с колотящими подвесками снаружи и сыпучей мелочью внутри.
• Бо́лот – якутский меч. Клинок с кровостоком, длиною до двух локтей и больше, рукоять деревянная, с желобками для пальцев.
• Большой сход – общее собрание населения. Малый сход – собрание, на которое собираются облеченные властью: старейшина, воевода, главный жрец и аймачные старшины.
• Бородач – глухарь на языке охотничьих оберегов.
• Бо́тур – воин, прошедший ратное Посвящение.
• Вбирающий запахи камень – так называли эленцы гигроскопичный минерал цеолит. После очистки воздуха камень легко избавляется от неприятных запахов и влаги при нагревании.
• Джогу́р – высшее мастерство, талант. Дар делать то, чего не умеют другие.
• Домм – сказание, история, книга.
• Домм – небесный звук, издаваемый изжитыми на Земле отрезками времени (мгновениями, минутами, часами, сутками и т. д.), когда они падают в вечность.
• Домм-ини-домм – ключ-присловье к молитве.
• Дэйби́р – конский хвост на рукояти, махалка от гнуса и оберег от нечистой силы. У жрецов – белые, у мужчин – светлые, у женщин – темного цвета.
• Заболонь – подкорковая мездра сосны. После кипячения в нескольких водах и сушки заболонь перетирали в муку и использовали для заправки различных блюд.
• Земляная сметана – рыхлая студнеобразная глина. В свое время эта "съедобная земля" (переотложенная пемза, смешанная с остатками диатомовых водорослей) спасала от голода людей, живущих или кочующих там, где находились ее залежи.
• Каменная смола – мумие.
• Кёрчэх – свежие сливки с добавлением ягод, взбитые в пышную массу.
• Кёс (көс) – мера расстояния и времени пути. Равен приблизительно десяти километрам верхом на коне, семи – на быке и трем-четырем километрам пешего хода. Время пешего кёса – чуть более тридцати пяти минут, что соответствует времени варки жеребячьего мяса в глиняном горшке на умеренном огне.
• Кёс (күөс) – глиняная посуда.
• Кёс – Посвящение в Хозяйки Круга.
• Колода – созвездие Малой Медведицы.
• Круг Воителя – Млечный Путь.
• Кый – обряд с белыми лошадьми, обычай на весеннем празднике жертвовать (отгонять) лошадей далеко в тайгу божественному коню Дэсегею.
• Кылы́, ыстанга́, куо́бах – состязания по прыжкам в длину, спортивное национальное троеборье.
• Кырымпа́ – музыкальный инструмент, напоминающий домбру.
• Лесной старик, лесной дед – так на языке охотничьих оберегов северяне называют медведя.
• Лоншак – жеребенок до года.
• Люлька Ветра – музыкальный инструмент, напоминающий свирель.
• Мунгха́ – подледный лов рыбы неводом и сама эта снасть.
• Обро́т – узда-привязь к длинному общему ремню для жеребят.
• Олонхо́ – якутский героический эпос, а также отдельное эпическое сказание. В старину сказители выпевали олонхо, изображая персонажей, и часто разнообразили повествование игрой на музыкальных инструментах. Олонхо могли длиться изо дня в день в течение нескольких суток, самые длинные сказания – до девяти дней.
• Олонхосу́т – исполнитель олонхо.
• Орто́ – Срединная земля или Срединный мир (людей) между Верхним миром богов и Нижним, населенным нечистью.