Они все испытывали муки. Им всем было больно. Удары колокола, прикосновение серебра, причастие – боль, боль, боль... Ведьма не боится серебра, сказала Тень, но колокол и освященная вода... И причастие...
Корень пел в церкви. Это будто изрыгать огонь, сказал он. Это будто дышать огнем, сжигая не только горло, но и лицо своим выдохом. Молиться, сказала Тень. Так же, как и молиться, сказала Тень. Если молчать, сцепить зубы и сжать руки в кулаки, до крови впившись ногтями в ладони, – можно удержаться от крика. Но проговаривать молитву вместе со всеми... Это словно впускать боль в себя. Каждый раз растравливать в груди старую рану.
Церковь заполнялась болью и криками боли. Извивающиеся тела и горящие ужасом глаза. И неподвижная фигура аббата. И его взгляд, который скользит по хаосу в церкви, и непонятно, нравится ли ему это или вызывает отвращение. Или доставляет удовольствие. Или причиняет страдания.
– Как тебя зовут? – спросил ее аббат.
Она ответила, ожидая наказания. Она знала уже, что это аббат, походя, может окунуть серебряный крест в бочку для питья, что это аббат благословляет еду на общем столе, превращая еще и ее в пытку.
– Солнышко, – сказал аббат и погладил ее по голове. Солнышко вздрогнула, но на его руке не было серебра.
– Тебе плохо? – спросил аббат.
– Плохо, – ответила Солнышко. – Я...
– Я не могу дать тебе утешение, – сказал аббат. – Я никому из вас не могу дать утешение. Только то, что есть. То, к чему вы пришли. И надежду на жизнь.
– Я понимаю, – прошептала она. – Нас не станут искать в монастыре.
Аббат снова погладил ее по голове, и Солнышку почудилась жалость в этом движении.
– Я не смогу вас спрятать от этого мира, – тихо сказал аббат. – Я могу попытаться вернуть вас в этот мир.
Она осталась одна и долго думала над сказанным. Вернуть, в мир... Невозможно. Она это знала. Знала, что лишена души, что каждое мгновение среди людей может обернуться смертью либо для нее, либо для кого-то из людей.
Она не могла забыть вкус крови. И она понимала, что чувствовал Корень, увидев внезапно, как кровь струится из раны на ее лице.
Ей хотелось крови. Она старалась забыть об этом, старалась помнить только о том, что это – грех. Что это неправильно. Днем так думать было почти легко. Но ночью... И еще в полнолуние.
В' полнолуние Корень и те из упырей, кто мог не совладать с собой, запирались в подвальной комнате, стены, потолок и пол которой были покрыты серебром. Только круг в самом центре был из чистого камня. И они стояли в этом кругу, дышали воздухом, пропитанным серебром, и питались держаться, удержать зверя себе. Словно раскаленный камень в руках на божьем суде.
Вернуть в мир. Подготовить их, приучить к тому, что они могут сдерживаться и притворяться? К этому? Научить их – и отпустить. Просто так отпустить, или...
Солнышко не верила, что может быть что-то просто так. Она уже знала, что за все надо платить в этой жизни. Она сама расплатилась самой страшной ценой за свое любопытство. И...
Ударил колокол, сминая все мысли, заполняя голову дробящимися камнями. Солнышко чуть не схватилась руками за голову, чуть не попыталась зажать уши, но в последний момент удержалась.
Вернуться в мир.
– Они хотят вернуться, – сказал Хозяин, когда посол наконец ушел к себе в спальню, а Охотничий отряд был размещен на постой в доме Хорька.
Хорек не возражал – у него в доме было целых четыре комнаты. Он только просил, чтобы постояльцы не нарушали покой. Я работаю, сказал Хорек. Я читаю книгу, сказал Хорек.
Ловчий честно пытался успокоиться. Он перестал ходить по залу, принес из дальнего угла к камину кресло и сел вполоборота к Хозяину. Пока Хозяин разговаривал с Хорьком, пока Хозяин старательно отваживал посла, которого просто разрывало вдребезги желание поговорить об эликсире. Посол постоянно гладил себя по руке. Казалось, что скоро он ее лизнет, как лакомство. Или встанет на колени перед Хозяином.
Все успокоилось к полуночи. Хозяин рассказал о застывшем океане, о двух кораблях и о Громовержце.
– Они хотят вернуться, – сказал Хозяин устало. – И они правы.
Ловчий криво усмехнулся.
– Они правы, – повторил Хозяин, заметив эту гримасу. – Все это было напрасно. Было совершенно бессмысленно.
– Ты просто давно не убивал, – Ловчий потер кончики пальцев, словно на них была грязь. Или кровь.
– Громовержец тебя подставил, – усмехнулся Ловчий. – Он получил удовольствие от того, что ты – ты – защитник людей и смотрящий за Договором – убивал людей. Такого удовольствия он не получал, наверное, давно. Очень давно.
Хозяин посмотрел на свои руки.
– Ну что они могут сделать? – спросил Ловчий. – Они связаны Договором. Прийти сюда без нашего разрешения – это значит попасть в Бездну. Без надежды на возвращение. Попытаться напасть на одного из нас – Бездна. Что они могут?
– Не знаю, – честно признался Хозяин. – Они смогли найти союзников среди людей... Среди тех, кто знает о Договоре. И смогли передать целый корабль сомы.
По залу гулял сквозняк. Словно невидимка третьим участвовал в разговоре. Невидимке не сиделось на месте, он то пробегал по залу, толкая тяжелые ковры, то, приоткрыв ставню, выглядывал наружу, рассматривая, наверное, что-то на небе, и разочарованно хлопал этой ставней, натолкнувшись взглядом на тучи. Иногда невидимка подкрадывался к Ловчему или Хозяину и осторожно гладил их по голове, ерошил волосы, словно пытаясь успокоить.
– Да, – сказал Ловчий. – Я забыл тебе сказать. Сома.
Амброзия. Пища богов. Все становится на свои места.
Там, на дороге, возле Синего отряда, я почувствовал запах сомы. Судя по следам, там был один человек. Всех убил один человек, и я поначалу не мог понять – как. Теперь понятно. Теперь – понятно. Непонятно только одни – как они могли узнать этот фокус со смертным, накачанным амброзией? И как они могли решиться отдать столько сомы убийце? Это же годы и годы жизни. Это безумное богатство и власть над людьми...
– Да, – кивнул Хозяин. – Это значит, что ставки очень велики. Настолько велики, что можно лить амброзию и кровь и грязь. Ради того, чтобы вырезать отряд охотников за нечистью.
– Как они узнали...
– А вот это как раз просто. Ты помнишь Книгу младшего дракона? – Хозяин наклонился, не вставая с кресла, поднял с пола полено и бросил его в огонь, – Ты, конечно же, помнишь эту книгу.
– Помню, – пожал плечами Ловчий.
Естественно, он помнит эту книгу, хоть и прошло несколько тысяч лет с ее появления. Тогда она была записана на листы папируса. Потом ее перенесли на выделанную шкуру ягненка, на глиняные таблички. Он даже сам перевел ее недавно... относительно недавно. И дополнил. И Хозяин тоже ее дополнил комментариями. Очень трудно удержаться от соблазна поправить книгу, написанную о тебе.
– В книге не было ничего о той свалке на дороге, – сказал Ловчий. – Мы с тобой не болтали о том, как перебили два десятка черных, пропитанных сомой, словно дорожный плащ – пылью.
– Не болтали, – задумчиво протянул Хозяин. – Не болтали... Но Книга могла стать толчком. Поводом к размышлениям. И кто-то догадался, что можно спросить у богов за океаном. И кто-то сумел задать вопрос и получить ответ. И кто-то смог все увязать и придумать. И поставить перед собой цель, оправдывающую все это, – смерти, хаос, бочки вылитого эликсира бессмертия. Вон, Хорек сейчас читает Книгу Младшего Дракона. Уже второй месяц читает. Который раз перечитывает, пытаясь убедить себя в том, что книга – ложь...
– Кровавая жертва, – сказал Ловчий. – Клятва. Бес и Бродяга. Человек и бог. Да, там есть от чего свихнуться. Если только представить, что написанное правда, – будьте любезны тронуться крышей.
Ловчий улыбнулся, хотя, если честно, улыбаться было нечему. Можно было изображать спокойствие и демонстрировать уверенность. Но от этого не исчезало понимание, что все это плетется вокруг них, вокруг Ловчего и Хозяина. Что это их кто-то хочет использовать для... Для чего?
Они почувствовали эту возню уже лет двадцать назад, но так и не смогли найти паука, плетущего паутину. И не смогли понять, как их можно использовать. И, главное, зачем. Зачем. Простой вопрос.
– Думаешь, что отряды смешивают с наемниками неспроста? – переменил тему разговора Хозяин.
– Отрядам примеряют гроб, – сказал Ловчий. – Черному кресту примеряют гроб. И Егерь это прекрасно понимает. Но ничего не может сделать. Он смог только попросить меня найти его дочь и убить.
Хозяин кивнул. Ловчий ему уже рассказывал об этом.
– Последняя, блин, просьба, – Ловчий стукнул кулаком по подлокотнику. – Егерь остался у себя, а охотники поехали по местам назначения. Ты обратил внимание, как им приказано разместиться и в каком направлении двигаться, выжигая нечисть на своем пути?
Невидимка вздохнул со стоном.
– Сеть, – тихо сказал Хозяин. – Облава. И они не смогут уничтожать упырей, ведьм и оборотней. Они смогут их только теснить, гнать перед собой... На юг. В самое пекло. Уважаемый посол как раз вернулся из тех мест, очень живо рассказывал, как ересь заполоняет города и деревни, как люди убивают друг друга, пытаясь убедить, что Бог такой, как им кажется, и не может быть другим. Да ты и сам знаешь...
– Знаю. И знаю, что если так будет продолжаться, полыхнет всё. Да оно уже и так полыхает вовсю. И что Крестовые походы, в которые отправляли заботливо всю накинь, весь сброд, не смогли очистить эти земли от убийц и безумцев, выгрести отсюда... Я не слишком высокопарно выражаюсь? – спросил вдруг Ловчий. – И я, кажется, придумал, как удержать наших друзей-богов за океаном.
Ловчий попытался засмеяться, но вышло очень неискренне и фальшиво.
– Просто скажи им, что тут боги могут умирать. Терять бессмертие и умирать. Бессмертные боги и люди, получившие от них бессмертие.
– Дурак, – сказал Хозяин.
– Это через почему?
– Они еще больше захотят вернуться.
Хозяин и Ловчий молчали долго. Несколько раз пришлось подбросить дрова в камин, кончилось вино в двух серебряных графинах. Угомонились охотники, в который раз обсудив, как это Ловчий, блин, болты на лету, с колдуньей, твою мать, ночь так провел, что та до восхода свалила, а как он чуть всю засеку не опрокинул, да как такое можно... можно... вот рассказывали... да сами видели... но болты с двадцати шагов и засека...
Заснул прямо за столом Хорек. У него накопилось слишком много вопросов. И страх получить на них ответы. Он перечитал книгу трижды. Он пытался в нее не поверить. И надеялся, что найдет в себе для этого силы.
Посол во сне продолжал поглаживать правую руку. Рука словно светилась чем-то невообразимо прекрасным. И это тепло, это свечение, обещало еще большую радость.
Мужики в Трех деревнях спали плохо. Некоторые не спали вообще, выходя время от времени из домов, чтобы бросить взгляд в сторону замка и церкви. Чужие в Трех деревнях вызывали беспокойство. А в эту ночь их было слишком много.
Не спал Пес. Он сидел на табурете и рассматривал сквозь прутья решетки то, что когда-то было человеком. И когда-то было оборотнем, настолько глупым, чтобы поверить обещанной безопасности. Странно, лениво думал Пес, эти твари становятся сильными и хитрыми, как звери, но остаются наивными, как люди. Большинство людей.
Людям кажется, будто сделав что-то, они могут рассчитывать на награду. Что им положена плата за поступок. За хороший поступок – награда. За плохой – наказание. И все они, эти мелкие, жалкие, ничтожные людишки суетятся, насилуют себя и других в надежде на награду. Идиоты.
Комната освещалась факелами. Дым скапливался под потолком, потому что окон в комнате не было. Зачем слушать окружающим то, что здесь может происходить. Что здесь происходит.
Совсем недавно это называли замком Ворона. Теперь это руины. Это выглядит как руины. Дорога упирается в рухнувшую каменную стену, за ней виднеется то, что осталось от башни. Зуб, огарок, пень, изгнившая кость – Пес каждый раз, приезжая сюда, видел остатки башни по-разному.
Хозяину замка не повезло – Кардинал решил, что именно это место подходит для его планов. Пес не спрашивал, почему именно. Пес выполнил приказ. Пес и трое его подручных. Какое это было замечательное ощущение – вялые, слепо тычущиеся друг в друга люди, боль от неожиданной раны и наслаждение от того, что рана заживала почти сразу же. И ужас людей, понимающих, что к ним пришла смерть. Что те, кто их убивает, уже не люди. Сверхлюди, – подумал Пес и усмехнулся. Гордыня. Еще один смертный грех. Хорошо. Очень хорошо. Тем значимее то, что он делает для Бога.
Оборотень захрипел, рванул рукой... лапой ошейник. Лязгнула цепь. Живой еще, подумал Пес. Не хочет умереть. Или не может. Может, лучше осветить клетку? Еще пару факелов? Тогда то, что происходит с оборотнем, будет хорошо видно не только Псу, но еще и двум пленникам. Пленницам.
Сам Пес в темноте видел почти так же хорошо, как и на свету. С недавних пор. С недавних пор, когда получил свою силу от... Не хотелось называть их богами. Пес знал, что есть Бог. И это значило, что это слово не может, не должно произноситься во множественном числе.
Пес умел писать и читать. Его хотели сделать монахом. И он сам хотел стать монахом. И это было до того, как он нашел свой путь. Путь бескорыстия. Жизнь ради Господа, смерть ради Господа. Я грязь на деснице его.
Оборотень завыл. Его тело струилось, шло рябью, словно забыв, каким нужно быть. И кем нужно быть – зверем или человеком. Скрипели суставы. С шуршанием из кожи выползала шерсть для того только, чтобы снова исчезнуть. Лицо вытягивалось в звериную морду и снова становилось человеческим. Пальцы, когти, пальцы... Царапины на металле и капли крови на прутьях. Вой вперемешку с человеческими словами.
Ведьмы в дальней клетке, сидели, прижавшись друг к другу, пытаясь рассмотреть в темноте... Свою судьбу, решил Пес. Они думают, что видят свою судьбу. Они продали свою душу. Они отступили от Бога. И нет им прощения.
– Отпусти... – прохрипел оборотень. – Убей...
– Торопишься? – спросил Пес.
– Я же все сделал... Как нужно... Я...
– Молодец, – одобрил Пес – Ты сделал. Что еще?
– Вы обещали...
– Разве? – Пес оскалился в том, что считал улыбкой. – Тебе сказали, если ты хочешь жить, то будешь делать, что скажут. Ты живешь...
– Я живу, – оборотень дернулся и заскулил.
Из-под верхней губы показались клыки. Шерсть проступила на щеках, уши заострились, ладонь скорчилась, превращаясь в лапу.
Пес ждал. У него есть время. Кардинал расписал все по пунктам, предусмотрел, кажется, всё. Хитрый Кардинал. Он рассказал Псу всё. Почти всё. Поведал, кто и куда идет. Что будет делать. Когда всё начнется, и как будет происходить, – всё рассказал Кардинал. Кроме одного – зачем. Зачем все это происходит. Зачем нужно было подкупить Храмовников, чтобы они связали его с демонами за океаном. Хотя... Эликсир окупал эти затраты. И то, что пришлось держать почти целый флот возле островов, чтобы перехватить корабль с эликсиром. И вырезать всех, рискуя навлечь гнев ордена Храма. Все окупилось.
Храмовники еще расплатятся за свои грехи. За свои сняли со слугами дьявола. И то, что они возят серебро, без которого война с нечистью была бы проиграна, не умаляет их вины. Только цель может оправдать поступок. А они думают лишь о наживе.
– Я же все сделал... все рассказал, – простонал оборотень.
Теперь его тело превратилось в волчье, но лицо оставалось человеческим.
– Я рассказал о монастыре... Я все рассказал... об аббате рассказал, о паскудстве, которое там творится...
– Сейчас небось жалеешь, что ушел оттуда? – спросил Пес.
Ему это было не интересно. Совершенно. Он просто продолжал разговор, чтобы оборотень говорил... говорил... говорил... Может, он еще что-то вспомнит. Мелочь, пустяк...
Он и так уже много чего вспомнил. Надругательство нал молитвами и обрядами, над святым причастием, над именем Божиим.
Кардинал тянет. Бросить все – и отправиться к монастырю с тремя спутниками. Вырвать сердце у аббата, отступившегося от Господа и собирающего войско Нечистого, выжечь эту язву. Уничтожить. Но Кардинал тянет. Он хочет что-то сделать... Что? И зачем?
– Я... девчонку... я ведь все сделал, – ошейник сжимал горло оборотня.
Ошейник был рассчитан на шею человека, а у зверя она была толще. И дышать было трудно. Если бы оборотень был просто человеком или просто зверем – уже давно бы умер. А так...
– Я сделал ее зверем... Сделал... Как вы приказали... И потом рассказал ей о монастыре... как... как вы хотели... и проследил за ней... Я ведь пришел к вам! – закричал оборотень. – Пришел-пришел-пришел-пришел-пришел!..
Оборотень вскочил на ноги. Цепь рванула его за горло, но оборотень устоял на ногах. Не выдержала цепь. Звонко щелкнуло, разрываясь, звено. Удар – клетка вздрогнула.
Пес спокойно смотрел на то, как прутья клетки, в руку взрослого человека толщиной, начинают прогибаться под ударами оборотня. Удар. Удар.
Что-то кричат ведьмы. Они понимают, что если прутья подадутся, то здесь никто не уцелеет. Прутья расползаются. Еще удар. Ведьмы понимают? Пес встал с табурета и подошел к клетке. Ведьмам кажется.
Оборотень бился о прутья все сильнее и сильнее, кровь и клочки шерсти, звериный вой и человеческая божба. Всю жизнь он прожил то зверем, то человеком, а сейчас стал и тем и другим одновременно. И ничто не могло устоять перед ним сейчас.
Один прут лопнул, нижняя и верхняя часть его стали выгибаться наружу. Оборотень лез в дыру, не обращая внимания на раны. Он видел перед собой только своего палача. До которого нужно только дотянуться руками. Или зубами. Впиться в глотку, изорвать тело... Вот сейчас, билось в мозгу оборотня. Сейчас!
Пес протянул руки, сдавил голову оборотня ладонями. Оборотень попытался вырваться. Не получилось. Руки давили все сильнее, и оборотень махнул рукой, пытаясь достать противника. Хрустнул, ломаясь, позвоночник. Пес потянул обмякшее тело, застрявшее между прутьями, швырнул его на пол. Оглянулся на ведьм, которые замерли, вцепившись руками в прутья своей клетки, усмехнулся, наклоняясь, и дернул голову оборотня на себя, навалившись коленом на тело. Ведьмы закричали, когда голова оборотня упала перед их клеткой. Пес стоял посреди комнаты, разведя руки в стороны, как будто был распят на невидимом кресте.
– Жизнь ради Господа, смерть ради Господа! Я грязь на деснице Его! – выкрикнул Пес и добавил тише, словно боялся, что кто-то услышит. – Я кровь на деснице Его!
Кровь была на руках жреца. Кровь была на земле и на траве. Подножие каменного идола тоже было залито кровью.
Громовержец остановился на краю поляны и ждал, когда ритуал закончится. У богов стало правилом хорошего тона не вмешиваться в ритуалы и жертвоприношения друг друга.
Жрец поднял над головой вырезанное из груди жертвы сердце. Стоявшие поодаль люди что-то невнятно закричали. Что-то одобрительное, но без особого энтузиазма. Помощники жреца оттащили тело жертвы к остальным, выложенным в ряд.
На деревьях вокруг поляны сидели птицы, привычно дожидаясь окончания ритуала. Птиц было много, и выглядели они сытыми. Мяса хватит всем, понимали они, и потому не суетились.