Рывок поднял посла на ноги. Хруст разрезаемой ткани и внезапная боль на лице, на левой щеке.
Посол вскрикнул, почувствовав, как течет кровь из раны.
– Не скули, – сказал голос. – Уже прошло. Действительно, кровь перестала течь. В лицо пахнуло сыростью. Посол попытался рассмотреть, куда его притащили.
Церковь. Насколько позволял рассмотреть серый свет из открытой двери – заброшенная и разоренная. И человек в черном, стоящий рядом.
– Меня называют Псом, – сказал черный человек, – Но это – не важно. Ты можешь называть меня как угодно. Можно даже сволочью.
Пес взмахнул рукой, клинок блеснул.
– Мерзавец... – пробормотал посол, когда рана на горле затянулась, и кровь перестала заливать рот. – Подонок...
– Так меня тоже называют, – сказал Пес. – Всяко бывает.
Он склонился над лежащим послом.
– Ты думаешь, что уже изведал боль? Что дьявольское снадобье тебя защитит? Глупости все это. Полное дерьмо. Все только начинается, и ты только начинаешь постигать боль. Все ее значение. Я всегда был вынужден осторожничать, пытая людей... Чтобы не умерли раньше времени. А с тобой все проще... Вот если обычного человека ткнуть вот сюда клинком...
Пес медленно погрузил лезвие под ребро послу.
– Вот сюда...
Посол захрипел и засучил ногами.
– И потом вот так повернуть... Хриплый выдох. Даже уже и не стон.
– Человек должен умереть. Обычный человек. Но ты... Перекатиться на спину послу мешали связанные сзади руки, поэтому он лежал на боку.
– Теперь нужно просто подождать, пока у тебя зарастет эта смертельная рана. И можно начинать снова. С той же силой, в ту же боль, – Пес снова взмахнул кинжалом.
Капли крови слетели с лезвия и упали на лицо деревянного Иисуса. Распятие кто-то свалил на пол. Кровавые бусинки испятнали лицо Бога.
– А еще боль можно сделать непрерывной, – прошептал Пес, присаживаясь на корточки возле своей жертвы. – Нужно воткнуть клинок и медленно вращать его... Медленно... Чувствуешь, как плоть рвется и зарастает одновременно? Чувствуешь? Посол закричал.
– Не нужно орать, – посоветовал Пес. – Все равно никто не услышит. Добрые жители этих мест вырезали католиков... Чтобы не мешали поклоняться Богу по-своему... Чтобы не угрожали чистым. Чтобы... Ну, там еще, чтобы землю пахотную не занимали... пастбища... Этот храм они обходят стороной. Тут уже и брать-то нечего. Правда, забавно? В Святой земле сарацины не трогают храмов... почти не трогают. Они считают христиан людьми Книги... Почти равными себе. Эти дикари даже уважают чужие убеждения... А вот мы... мы сами... Мы ненавидим друг друга за то, что кто-то из нас дерзнул утверждать, что Сатана – Сатанаил – был старшим братом Иисуса... Или за то, что кто-то это отрицает...
Посол снова закричал. Черная птица, сидевшая где-то под сводом, сорвалась с места и вылетела в открытую Дверь, под дождь.
– Ты думаешь, я не понимаю, что ты сейчас чувствуешь? – спросил Пес, проворачивая кинжал. – Понимаю... Я ведь, когда выпил того же дьявольского снадобья, все попробовал на себе. И вот так... и так... особенно больно, когда вот так...
Посол уже не кричал – всхлипывал.
– Дело ведь не в боли. Дело в том, зачем тебе ее причиняют. Вот ты сейчас думаешь – зачем? Кто смеет пытать посланца самого Папы? Какой враг святой церкви? А если не враг? – Пес тихо засмеялся. – А если друг?
Защитник?
– Бес... бессмысленно... – прохрипел посол.
– Что ты сказал? – спросил Пес. – Бессмысленно? Чушь. Ничего не бывает бессмысленного. Все имеет смысл. Нужно только уметь его видеть... Вот ты, например. Ты отправлялся в замок у Трех деревень... Зачем? Смысл?
Пес спрятал клинок в ножны. Посол вздохнул с облегчением.
– Смысл, – повторил Пес.
– Я должен был уговорить... – посол запнулся, поняв, что рискует сказать слишком много.
– Ты должен был уговорить их отказаться от Договора, – сказал Пес. – Не бойся, я знаю и о Договоре, и о том, что он начал мешать...
– Я должен был провести переговоры...
– Чушь, – кинжал будто сам собой оказался в руке Пса. – Это ты так думаешь...
Два взмаха – крест-накрест по лицу.
– Это ты так думал. А на самом деле... Смысл твоего путешествия заключался... заключается в нашей с тобой встрече... В том, что ты должен был попасть именно сюда. Начальник твоей охраны думал, что должен был за тобой следить. Наемные арбалетчики думали, что должны перестрелять твою охрану и отправиться пропивать плату... Я не знаю, что подумают люди, когда найдут мертвых арбалетчиков. Я тебе честно скажу – не знаю, зачем мне нужно получить от тебя ответ на вопрос... На нелепый вопрос, если задуматься. Но я этот ответ получу...
Пес засмеялся.
– Понимаешь в чем дело... Я мог бы просто тебя резать на мелкие кусочки. По чуть-чуть... мелко строгать. Я даже хотел так поступить... Строгать молча, ничего не объясняя... И ты сам – сам – стал бы умолять меня спросить тебя хоть о чем-нибудь. Тебе страстно хотелось бы рассказать мне... придать всему происходящему хоть какой-то смысл... И вот, когда жажда говорить стала бы совершенно непереносимой, прозвучал бы тот самый вопрос. А потом прозвучал тот самый ответ... Честный. Правдивый.
Откуда-то из темноты выбежала крыса, подбежала к самому лицу посла и замерла, обнюхивая.
– Но потом я решил сделать все по-другому, – Пес неуловимым движением схватил крысу и швырнул ею об стену.
Влажный шлепок.
– Я вначале задам тебе вопрос, – сказал Пес. – А ты на него мне ответишь. Честно. Вопрос тебя, наверное, удивит, но ты подумаешь – и честно ответишь.
– А сколько вам платят за одного убитого оборотня? – спросил Длинный, ни к кому из охотников конкретно не обращаясь. – Или вам платят жалованье?
Парни переглянулись. А Ворюга усмехнулся. Все как всегда. В каждой зачуханой деревушке. В каждом городке. Иногда даже в монастырях... Один и тот же вопрос. Сколько платят? И на лице местных – страстное желание вступить в отряд. Стать охотником. Стать таким же крутым парнем, как эти ветераны. Сносить головы упырям, жечь ведьм, уничтожать оборотней. И потом рассказывать эти истории сопливым пацанам.
Вон как девки и бабы в Трех деревнях заинтересованно бросали косые взгляды на приезжих! Двух девиц побойчее отцы уже выпороли, чтобы не пошли к охотникам... за новыми впечатлениями.
– На жизнь хватает, – сказал Ворюга.
– И на смерть хватит, – сказал со странной ухмылкой Гвоздь. – А ты никак собрался нашим ремеслом заняться?
Длинный потупил взгляд, а Мышь откашлялся.
– Собрались, значит... – протянул Левша. – Слышал, Малый? Ты оказался не последним идиотом на этом свете.
Малый, последним из Охотников поступивший в отряд, равнодушно отвернулся.
– Почему идиотом? – спросил Мышь.
– Это очень весело, по-твоему, идти по лесу, прикидывая, кто кого поймает и поимеет – ты оборотня или он тебя? Смешно начинать с оборотнем махалово, понимая: одна маленькая рана на твоем теле – и твои же друзья тебя потом замочат? Радость – прибивать колом к земле девчонку лет семи только за то, что взрослый ублюдок сделал ее упырицей? Левша даже попытался засмеяться.
Получилось плохо.
– Чего уставились, лохи деревенские? – спросил Ворюга. – Козлы немытые... Думаете, корабли погибшие обдирать – это самое скучное занятие на свете? Устали с утопленников золото снимать? Шмотье с покойника под мышками жмет? Я лично за семь лет в отряде убил четырех своих приятелей, укушенных нечистью... Спасибо Левше, не пришлось мне собственного брата в расход пускать... Левша справился, выручил.
– Нас в отряде Ловчего – десять рыл, – сказал Молчун, как обычно не вступавший в разговоры, сколько это было возможно. – Десяток. А похоронили за четырнадцать лет – больше сотни. Таких как вы – зеленых. И крутых, повидавших виды... Всяких.
– А если бы не Ловчий... – добавил Малый, – так никого из нас бы здесь не было.
– Загнул... – протянул Гвоздь. – Так уж – никого...
– Правильно сказал... – Левша отбросил в сторону пустой кувшин. – Помнишь, в прошлом годе... В сарае. Когда все занялось... Он ворота с одного удара вышиб. И вон, Малого, Корягу со Стуком на руках вынес. Всех сразу.
Все замолчали. Только ливень продолжал пытаться сшить небо с землей. Безуспешно пытался.
– Ваш Ловчий... Он кто? – спросил Длинный, чтобы не молчать. – Он...
Первым засмеялся Левша. Потом захохотали остальные охотники. Смеялись искренне, до слез, до хрипоты. Ворюга хлопнул Длинного по спине так, что тот снова отлетел к стене.
Мышь хихикнул. Засмеялся. Засмеялись остальные парни. Даже Длинный засмеялся, хотя было очень больно.
– Кто такой Ловчий? – переспросил сквозь хохот Левша.
– Кто он? – спросил Пес.
Посла он посадил, прислонив спиной к стене. Сам устроился напротив, небрежно играя кинжалом.
– Это и есть ваш вопрос? – не поверил посол. – Из-за этого...
– Вы будете смеяться, – Пес усмехнулся, словно демонстрируя, как будет смеяться посол. – Это тот самый вопрос. Вернее – его часть. А полностью он звучит так...
Посол вздохнул глубоко и закашлялся. Пес подождал, когда кашель прекратится.
– Вы несколько дней назад познакомились с двоими, Которых называют Хозяином и Ловчим... А перед этим вы читали книгу Младшего Дракона. Я знаю – читали. Вам приказали это сделать. Вам приказали прочитать внимательно и вдумчиво, хоть книга эта полна греха и богохульства. Так?
– Так, – еле слышно сказал посол.
– И вы помните то место о встрече в пустыне? Вторая глава, сразу после описания греховной жизни разбойника. Я напомню...
Голос Пса стал напевным, он словно наслаждался тем, что произносил:
– Он был похож на человека. Он был так похож на человека, что пустынный разбойник не распознал в нем бога. Тень была на его лице, и разбойник подумал, что это возраст. А это были мысли о страдании людей...
– И был он не один, демон сопровождал его. И был демон похож на человека, так же, как на человека был похож бог. Они сидели у костра и говорили о Сущем, но разбойник не понял этого. Он только услышал, что демона зовут Бесом, а бога – Бродягой.
– И говорил бог о том, как было, и говорил Бес о том, как есть... Разбойник был зряч, но не видел. А потом ослеп, но узрел. Демон светом погрузил разбойников во тьму, а бог, закрыв им глаза рукой, зрение вернул. Черное всегда кроется в белом, и белое прячется в черном... Н тогда бог открылся разбойнику, который с того мгновения перестал быть разбойником. И сказал, что вернулся. И ушел...
– Так в каждом уходе скрыто возвращение, а в каждом возвращении прячется зерно ухода.
– Он ушел, не в силах больше терпеть человеческую глупость и божественное зло. И вернулся, чтобы научить людей и наказать богов. Чтобы дать один закон богам и людям...
Посол закрыл глаза. Он заткнул бы уши, если б мог. В пустой, разгромленной церкви слова из еретической книги звучали с особым смыслом, словно каждый звук призывал поверить... поверить в то, про что тысячи лет назад говорил пустынный разбойник. Не Бог, но бог. Бог и демон.
Это соблазн, подумал посол. Заставил себя подумать. Искушение. Ему дали элексир бессмертия... Теперь наступает расплата. Он вступил в сговор с Врагом рода человеческого... Надеялся, что это ему сойдет с рук.
– Не дергайся, дядя, – засмеялся вдруг Пес. – Не нужно. Я не знаю, что именно ты подумал, когда прочитал эту книгу. Но в ней – правда. Эти двое – бог и демон – были на самом деле. Одного звали Бродяга. Другого – Бес. Один и вправду был богом. Старым богом, из того мира, в котором богов было много, и никто не знал об Истинном Боге. А вот Бес... Это просто имя. На самом деле, он был человеком, получившим бессмертие... Вот таким, как мы с тобой. Бог, лишившийся своей Силы, и человек, мечтавший стать богом. Как ты... Посол дернулся.
– Не нужно, не психуй. Это я понарошку. Я ведь понимаю, что ты не хотел стать богом. Ты только хотел продать душу дьяволу, – Пес оскалил в улыбке зубы. – Так вот... Представь себе, что те двое – Бродяга и Бес, дожили до наших дней. И далее стали наблюдателями за Договором... Тем самым Договором. И стали Ловчим и Хозяином...
Посол помотал головой, словно отгоняя наваждение. – Я хочу знать твое мнение, – лицо Пса приблизилось к лицу посла. – Только твое мнение. Ты не можешь знать правду. Ты можешь предположить. Ответь сразу, не задумываясь. Потом сможешь подумать и ответить еще раз. Посол отвел взгляд. Он не мог больше выносить страшного блеска в глазах Пса.
– Скажи... Хозяин и Ловчий – кто из них бог, а кто человек?
– Вот Хозяин живет в замке уже хрен знает сколько лет, – сказал Длинный. – И не собирается ни стареть, ни умирать. А батя мой сказал, что этот ваш Ловчий приезжал в замок, когда он, мой батя, то есть, еще не женился. Не пацаном приезжал. И кто они после этого получаются?
– И кто мы с тобой после этого? – спросил Ловчий.
Он был пьян. Пьян до такого состояния, что заплетался язык, и зрачки все время норовили либо расползтись в стороны, либо скатиться к переносице.
Хозяин знал, как трудно Ловчему напиться, и оценил приложенные усилия.
– Мы с тобой кто? Суки последние... Уроды... И что с того, что мы хотели как лучше? Что, твою мать, с того? – Ловчий облизал губы, сплюнул на пол.
Хозяин тяжело вздохнул, подбросил дров в камин и сел в свое кресло. Он оставил Ловчего одного почти на сутки. Теперь придется терпеть последствия этого.
– Мы хо-хотели как лучше... И ведь все получилось сначала... Вспомни, блин... Только вспомни... Когда небесный купол был разрушен и люди впервые за две тысячи лет увидели настоящее небо... Помнишь? Что творилось! А тут еще в Вечном городе объявили, что катастрофа отменяется, что город не погибнет вместе со всеми своими жителями... Даже боги, так их и перетак, поняли, что Разрушителя нет и можно теперь не трястись от ужаса, – Ловчий хлопнул в ладоши. – Бац – и мир счастлив. Весел. Красив, как невеста перед брачной ночью. Живи и радуйся...
Ловчий взял со стола серебряный графин, подержал его над своим кубком, убедился, что графин пуст, и запустил его в стену. Графин со смятым боком упал на ковер. – И что? Что? – выкрикнул Ловчий. – Они это оценили? Они все – люди. Смертные. Они до сих пор уверены, что есть небесная твердь, в которой можно проковырять дырку и сунуть в эту дырку голову. А когда боги отказались от своих аватар... ипостасей и воплощений? Кто из людей это заметил? Кто обратил внимание, на какие жертвы пошли все бессмертные? А теперь... Теперь... Боги ушли за океан. Остались только человек и бог, которые решили удовлетворить свое любопытство... За чей, кстати, счет? За счет Громовержца, который стал морским чудовищем? За счет свихнувшегося Певца? За счет Воина, который сходит с ума и убивает каждый день десятки ни в чем не повинных дикарей? За счет тех людей, которые умирают во славу Господа, которого, кажется, придумали мы? Мы с тобой.
Хозяин молчал. Понятно любому, что Ловчему сейчас бессмысленно возражать. И соглашаться, между прочим, тоже совершенно бессмысленно. Даже наличие слушателя Ловчему не мешает и не помогает.
– А если нас сейчас спросят – что? Что вы нашли за эти бесконечные годы? Ради чего пролито столько крови? Да вы сами – сами – стали счастливее хоть на йоту? Вы приблизились к Ответу хоть на шаг?.. На крошечный, на муравьиный шаг. Приблизились? Что мы ответим? Ни хрена? – Ловчий начал писать пальцем в воздухе перед собой. – Ни хрена! Большими буквами. НИ ХРЕНА! Извините нас, люди добрые! Ничегошеньки у нас не получилось. Бог молчит. Молчит боженька так, будто и нет его на свете... Или нет? Вправду нет его? Может, это мы с тобой напороли чуши столько, что смогли расхлебать ее только через двенадцать столетий?
Ловчий снова стал писать перед собой в воздухе пальцем.
Хозяин присмотрелся.
– Иероглифами пишешь? – спросил Хозяин.
– Чего?
– Я говорю, иероглифами пишешь? Я не могу разобрать...
– Разобрать он не может, скотина, – Ловчий снова сплюнул. – А то что только здесь, вокруг Средиземного моря, творится вся эта кровавая фигня. А там... На востоке, куда мы с тобой не добираемся, там все нормально... Нет, режут друг друга по-всякому, но по-человечески, не обвиняя друг друга в ереси... Или почти не обвиняя. А вот наши с тобой любимые христиане... или мусульмане...
Ловчий понизил голос и прижал палец к губам.
– Ты никому только не говори, но это ведь одно и то же. Люди Книги... А какого, кстати, хрена, нас с тобой угораздило связаться с этим Богом? С чего мы с тобой решили, что он правильный, а не Волкоголовый? Или не бог-акула? Мы с тобой решили... Бог, Дьявол... Вон, на Юго-Востоке... – Ловчий оглянулся, прикинул и ткнул пальцем. – Там, что было при богах, то и осталось. И ничего, живут. И поговаривают, между прочим, о любви к ближнему... А два идиота перевернули целый мир... Изнасиловали здравый смысл... Ради того, чтобы признать собственную глупость?
Хозяин чуть улыбнулся. Уголками губ.
– Скалишься, скотина... Скалься-скалься. Я вот еще немного выпью и наваляю тебе... Ты же знаешь, как я могу... Что богу, что человеку – все перед договором одинаковы. Равны.
Ловчий стремительно трезвел. И понимал это с ужасом. Понимал это и Хозяин. С жалостью. К Ловчему. К себе. К остальным обитателям этого мира: суетливому в сиоей жестокости и жестокому в своей суетливости.
– Ты просто боишься, – сказал Хозяин еле слышно.
– Я? – переспросил Ловчий. – Я?!
– Ты, – подтвердил Хозяин.
Ловчий рывком протянул руку к массивному золотому блюду, потом замер. Откинулся на спинку кресла.
– Боюсь, – сказал Ловчий. – До судорог. До поноса. Боюсь... А? Смешно? Такой взрослый мальчик, бессмертный – и боится, Боится умереть. Тебе не слышится в этом заявлении некая парадоксальность? Противоречивость. Если я бессмертный, то, получается, не имею смерти. Нету у меня смерти, хоть ты тресни. А тот, у кого нет смерти, не может умереть. Не так? Где логика? И ты, между прочим, можешь не выпендриваться. Ты тоже боишься. Мы с тобой слишком давно знакомы. Мы очень похожи друг на друга. Очень. Настолько, насколько это вообще возможно.
Хозяин улыбнулся.
– И ты прячешься в этом замке. Прячешься от всех. От себя тоже. И от меня, от людей, от Бога, от Дьявола... Могу поспорить, что ты бродишь по этим комнатам, по пещерам под замком... бродишь, пытаясь отогнать от себя призраков... И я тоже прячусь. Только немного по-другому. Б суете, в толпе, в попойках. Нету меня... я только часть толпы... Тупой, пьяной толпы, которая способна только жрать, размножаться, убивать... Слушай, а может, мы стали искать Бога для того, чтобы убедиться в его отсутствии? Убедиться, что нет никого там... – Ловчий ткнул пальцем в потолок зала. – Что мы свободны в своих поступках... И нет никакого предназначения...
– Не забывай о свободе воли, – сказал Хозяин.