* * *
Если верить словам Сигурда, Асл был благословенным, хранимым Богом краем. Подъем океанских вод почти не коснулся гористого вулканического острова; море затопило лишь низменную прибрежную полосу на юго-западе и находившийся там древний город. Это поселение разрушил атомный взрыв, но угодившая в него ракета была, очевидно, единственной, которую выпустили по Исландии; эта пустынная земля посреди холодного моря не слишком интересовала сражавшихся противников. К счастью, взрыв не пробудил вулканы, а океанские волны, сомкнувшиеся над руинами, смыли радиоактивный пепел. В результате на острове не было ни пустынь Смерти, сияющих зловещими огнями, ни губительных развалин, ни кровожадных монстров и огромных растений, порожденных в других концах планеты атомной радиацией. Пожалуй, если не считать уничтоженного города, единственной потерей островитян явились пони, маленькие, но сильные лошадки; они вдруг перестали плодиться и вымерли за пару десятков лет.
Приобретения были гораздо больше. Климат на острове потеплел, бесплодные прежде горные склоны покрылись травами и лиственными деревьями, в долинах, где били теплые гейзеры, выросли пальмы и виноград, а в самом благодатном месте, принадлежавшем семьям Рагнара и Сигурда, появились древесные исполины бнан с толстыми стволами и раскидистыми кронами; дважды в год они приносили сладковатые плоды, желтые, длинные и слегка изогнутые, будто нож для потрошения рыбы. Загадочный фактор, сгубивший пони - видимо, слабая радиация - совсем иначе подействовал на других животных, которых на острове было немного: овцы да псы. Овцы втрое увеличились в размерах, стали давать по ведру молока в день, а главное, руно их сделалось длинным, шелковистым, тонким, но таким прочным, что сплетенный из шерсти шнурок заменял рыбакам якорные цепи. В разных местах острова шерсть у животных приобрела различные оттенки - черный, как ночь, или белый, как снег, или серебристый, розоватый, голубой. Роду Рагнара и роду Сигурда повезло и тут: в их долине у овец были золотистые шкурки, и одеяния из их шерсти носили в торжественных случаях судьи тинга.
С псами тоже произошла разительная перемена. Пастушьи собаки выросли, став не меньше прежних пони и уж во всяком случае разумнее; у них даже появилось что-то вроде языка, включавшего не только звуки, но определенные жесты и телодвижения. Но они не превратились в лемутов, подобных псам Скорби; преданность хозяину была для них первым правилом, а вторым являлся труд. Они понимали, что должны работать вместе с человеком, который давал им пищу, лечил, заботился об их щенках, строил для них загоны и навесы, защищавшие от дождей, стриг в жару густую шерсть. И они честно трудились, присматривали за овцами и детьми, возили людей и грузы, охраняли берег от морских тварей, каких у побережья Асла развелось немало.
Эти перемены были благодетельными для людей, а в остальном их жизнь не слишком изменилась. Они и прежде обитали в уединенных усадьбах, и каждый род и двор - или хольд по-местному - обеспечивал себя всем необходимым, рыбой и мясом, шерстью и топливом, камнем и деревом для строений и даже небольшим количеством зерна и овощей. Теперь пищи стало вволю, и к ней добавились фрукты; холодные снежные зимы исчезли, сменившись дождливыми сезонами, а вместо сомнительных благ цивилизации островитяне вернулись к обычаям предков и возродили их религию. Они почитали Одина, отца богов, его супругу Фрейю, покровительницу матерей, и их сына, могучего Тора; Локи, темному божеству, не поклонялись, но приносили искупительные жертвы, дабы он оставил их в покое. В их длинных уютных домах теперь горели свечи, женщины пряли и ткали, мужчины трудились над утварью и орудиями, а место книжной премудрости заняли саги. Искусство рассказывать их ценилось очень высоко, наравне с умениями кузнеца, горшечника и стеклодува.
Островитяне, однако, были воинственным народом, хоть не вели меж собою войн и не подвергались вражеским нашествиям. Рядом с мирной землей лежало немирное море, полное хищных тварей - гигантских акул и тунцов, змеевидных созданий, покрытых плотной чешуей, кальмаров-мутантов, что выползали на берег и притворялись камнями, хватая зазевавшуюся живность. Случалось, с моря приносились стаи гигантских птиц, для коих овцы были лакомой добычей; временами с юга или со стороны Европы приплывало какое-нибудь чудище, дробившее зубами и когтями рыбачьи баркасы. И потому каждый мужчина-островитянин владел мечом, секирой и арбалетом, умел метать копье и гарпун, а из пращи попадал в птичий глаз за пятьдесят шагов.
Грабеж и воровство были на Асле неведомы, а что до иных проступков, то их наказывали по обычаю, имевшему силу закона: за мелкие вины присуждался штраф, за крупные - изгнание. Большой виной считалась трусость в схватке с морским чудовищем, или отказ путнику в гостеприимстве, или оскорбление, которое тот нанес хозяевам, или неявка на поединок; свершивший это лишался чести, а значит, и жизни. Изгоя, дав ему воду и пищу, сажали в парусный баркас, отталкивали судно от берега, и больше он никого не интересовал - ни своих родичей, ни судей тинга, ни остальных островитян. Что же касается судей, то они не правили народом, а лишь хранили закон, разрешали споры и приводили в исполнение приговор, для чего имелось при них тридцать стражей. Служба эта считалась почетной, и старые бонды нередко спорили, чей сын или внук окажется в числе тридцати.
Семьи Рагнара и Сигурда вместе владели долиной Гейзеров. Считалось, что верхняя часть долины, у теплых источников - за Хельвигом, отцом Рагнара, а нижняя, у океана - за Отаром, старшим братом Сигурда, но овцы их паслись вместе, псы не грызлись меж собой, крепкий баркас был общим, как и урожай с пальм и бнанов, которого хватало для их хольдов и для обмена на железо, привозимое с севера. Семьи жили рядом столько времени, что перечислить предков было делом нелегким - если начать с утра, то кончишь как раз к обеду. Жили и временами роднились друг с другом; Сигурд был холост, Отар женат на дочери Хельвига, а сестра их Сигни была была обещана Рагнару, третьему из соседских сыновей. Сговор делали Отар и Хельвиг, бонды хольдов, но, по обычаю, никто молодых не неволил, и они вступали в брак лишь по сердечной склонности.
Двор Олафа, сына Торвальда, стоял далеко от них, в сотне миль, на восточном побережье. Говорили, что там у него не хольд, а целая крепость с валами и тыном, с полусотней домов и причалами для дюжины баркасов. Говорили, что склады у него такие, что в них можно хранить руно с половины острова; говорили, что сыновей у него втрое больше, чем стражей тинга, так как женился он не раз, и ни один из восточных бондов не отказал ему в сватовстве. Говорили, что уже лет тридцать, с тех пор, как Олаф возмужал и взял власть в своем роду, к его причалам ежегодно приходят корабли с востока, а на тех судах нет ни парусов, ни весел, и ведут их морские тролли - синекожие, щуплые, безволосые, и все на одно лицо. Говорили, что Олаф торгует с троллями, сбывает им шерсть в обмен на оружие и железо, колдовские зелья и всякие странные вещи, и что тролли любят его по той причине, что он вовсе не сын Торвальда, а подменыш, отродье Локи.
Все это были лишь слова, так как по собственной воле в хольд к Олафу никто не ездил - боялись, хотя из гордости скрывали страх. Помнили, как однажды явился к нему Грим, судья тинга, с пятью стражами, чтобы призвать к ответу за отнятые у соседей земли, и как все шестеро вернулись на четвереньках, рыча и лая словно псы, и собственные собаки их загрызли. Еще помнили, как вызвал Олафа на битву кузнец с севера, могучий воин, гнувший руками железные прутья - и Олаф явился в огненный круг без меча и секиры, толкнул кузнеца в огонь и глядел, усмехаясь, как тот горит, не в силах пальцем пошевелить и даже крикнуть. Еще помнили историю бонда, у которого Олаф забрал двух дочерей; бонд с сыновьями да соседями стали точить клинки, однако ночью вылез из моря неведомый зверь, разметал усадьбу по бревнышку, пожрал людей и собак и вывернул с корнями огромный дуб, столетнее дерево, что росло за воротами хольда. Потом два года у тех берегов не водилась треска, но плавало столько акул и кальмаров, что соседи покойных боялись близко к воде подойти.
И потому с Олафом предпочитали не связываться - лет уже с пятнадцати, как проснулся в нем колдовской дар. Колдуны, умевшие говорить без слов, на острове считались не в диковинку, и занимались они, в основном, врачеванием ран, а еще рассказывали саги и судили - половина судей тинга была из таких. Но Олаф Торвальдссон оказался злобным колдуном, и таким сильным, будто в самом деле вышел из чресел Локи.
Женщин, жен и наложниц, имелось у него во множестве, однако он посватался и к Сигни. Сигурд полагал, что хоть сестра его была девушкой видной, Олаф пленился не ею, а долиной Гейзеров. На востоке места скалистые, почвы скудные, а тут, на юго-западе, сухая палка росла, если воткнуть ее в землю. Опять же овцы с золотым руном, дерево бнан, пальмы и виноград, а в придачу - теплые целебные источники, речка и удобная бухта… Лакомый кусок! Сигни же, видно, была лишь предлогом; колдун не сомневался, что девушку ему не отдадут, а будут биться насмерть.
Так оно и случилось: не успел Отар отказать в сватовстве, как спустились с гор на собаках сорок бойцов под водительством Гунара, старшего сына Олафа, и подпалили хельвигову усадьбу. Хельвиг с сыновьями дрался у ворот, и Отар с Сигурдом бросились им на помощь, но перед тем Отар, человек мудрый, велел женщинам готовить баркас. Не знал он, сколько пришло врагов, но думал, что дело добром не кончится - не тот человек был Олаф, чтобы добычу выпускать. А про Гунара, сына его, говорили, что хоть он не колдун, зато такой мерзавец, каких на острове не видели со дней Смерти.
Отар и двое сыновей Хельвига погибли в том бою, а женщин и детишек все же не спасли - сжег их Гунар. Затем несколько врагов задержались около усадьбы, пересчитать своих убитых да помочь раненым, а остальные, числом десятка три, погнали Хельвига с Рагнаром и Сигурдом по долине вниз, и спаслись они лишь потому, что псы их набросились на пришельцев. Счастье еще, что Олаф сам не явился, не зачаровал псов, чтобы те перед ним на брюхе ползали!
Пока враги и их собаки разбирались с четвероногими защитниками, трое мужчин, добежав до отарова хольда, отправили всех домочатцев к баркасу, а сами взялись за арбалеты. Но стрел и у Гунара хватало, так что не все добрались до пристани. Асбьерн, жена Отара, из трех детей спасла младшего, что был на руках; старую Хельгу, служанку, прикончили метательным ножом, а Сигни стрела воткнулась под лопатку и пробила навылет. Рагнар втащил ее на баркас, но рана была плохой - девушки кашляла кровью.
Вышли в море вдевятером: Хельвиг, Рагнар да Сигурд, Асбьерн с маленьким сынишкой, умирающая Сигни, две малолетние сестры и младший брат Сигурда, которому еще и тринадцати не сравнялось. Гунар стоял на причале, грозил топором и орал, что нигде на острове они не скроются от мести Олафа, что тинг им не защита, а если вступятся за них судьи и стражи, то он, Гунар, вырвет им печень, а братья помогут - если раньше их отец, Олаф Торвальдссон, не превратит этих ублюдков в ящериц либо крыс. И самое страшное, что это было правдой - заступиться за них не рискнул бы никто.
Хельвиг был вне себя, то рвал бороду, горюя о погибших и своем добре, то молился Одину, сохранившему в живых дочь, внука и последнего сына; Рагнар оплакивал Сигни, Асбьерн - своих детей, и потому Сигурд принял решение без них: поставил парус и развернул суденышко на юго-запад. Боги их хранили на всем пятисотмильном пути в Гренландию - ни акулы-убийцы, ни огромные кальмары, ни иные чудища не тронули баркас. В Дондерленд они прибыли через неделю - трое мужчин, одна женщина, четверо ребятишек и мертвая Сигни.
На их острове знали об этих обширных землях, как и о том, что появляться здесь рискованно. В сагах говорилось о плаваниях, свершенных тысячи лет назад, когда гренландские горы и долины только стали освобождаться от снегов и льдов; земля была тогда еще сырой, топкой, перемешанной с камнями, без привычных деревьев и трав, но кое-где тянулись вверх огромные хвощи. Еще мореходы находили большие яйца, сохранившиеся в мерзлоте, а в них - жутких крошечных уродцев, похожих на ящериц, летучих мышей и прочих мерзких тварей. Никто не верил, что эти странные создания могут ожить, но как-то группа рыбаков наткнулась на зубастое чудовище в два человеческих роста и еле унесла ноги. Со временем такие и более страшные монстры заполонили Дондерленд, и плавания на запад прекратились. На восток, к Европе, островитяне не плавали никогда, памятуя о том, что море в двухстах милях от Асла начинало светиться, и возвратившиеся домой вскоре умирали от непонятного недуга.
Итак, беглецы высадились на берег, обосновавшись на краю травянистой равнины, по которой бродили гигантские чудища - живые холмы на ногах-столбах с длинными гибкими шеями и хвостами. Живность их не интересовала; питались они растениями, к морю не подходили и выглядели тупыми и неповоротливыми. Выяснив это и похоронив Сигни, беглецы с месяц прожили на побережье, рыбача с баркаса и собирая моллюсков, так как другой пищи тут не было. Затем между Сигурдом и Хельвигом возник спор: Сигурд считал, что жить в этой земле опасно и следует отправиться дальше на юго-запад, где, как повествуют саги, есть огромный материк. Возражения Хельвига сводились к тому, что, как описано в тех же сагах, на материк упали тысячи снарядов, и он, скорее всего, сплошная пустыня, где кроме болезней и смерти ничего не сыщешь. А потому нужно вернуться на Асл и искать правосудия - не может быть, чтобы светлые боги от них отступились, предав выродку Локи! Сигурд в помощь богов не очень верил и напоминал Хельвигу о судьбе Грима, о несчастном кузнеце и многих других людях, но без особого успеха; а поскольку Хельвиг был старшим среди них, они начали готовиться в дорогу.
Этот спор разрешился трагедией. Однажды, когда Рагнар и Сигурд возвращались с рыбной ловли, на берег выскочила тварь, совсем не похожая на травоядных ленивцев; она была не столь огромной, зато подвижной и стремительной, с клыками в две ладони и острыми, как нож, когтями. На их глазах чудище сшибло Хельвига хвостом, переломав ему все кости, потом растерзало Асбьерн с детьми и сделало это так быстро, что баркас не успел причалить к берегу. Тварь принялась поедать убитых, не обращая внимания на арбалетные стрелы и гарпун, который швырнул в нее Сигурд, и удалилась лишь насытившись. Рагнар, потеряв разум от ярости и бессилия, рвался к чудовищу с мечом; Сигурд связал его, бросил в трюм баркаса, похоронил кровавые останки и, поставив парус, направил суденышко к материку.
Это был конец. От семей бондов из долины Гейзеров остались два бездомных беглеца.
* * *
Северянин закончил свой рассказ и теперь сидел, глядя пустым взглядом на мерцающие в темном небе звезды. Ментальное чувство Иеро подсказывало, что этот человек сейчас опустошен; он был чашей, выплеснувшей напиток гнева, ненависти и тяжких воспоминаний. Чем же наполнить чашу теперь? Надеждой, решил священник, и осторожно коснулся каменного плеча Сигурда.
- Ты рассказал эту историю отцам-дознавателям, которые беседовали с тобой в Саске?
Голова северянина качнулась.
- Нет.
- Но почему?
- Потому, что здесь ты, а не ваши любопытные дознаватели! Ты летишь с нами, со мной и Рагнаром! - Сигурд повернул к священнику бледное лицо и заговорил - глухо, отрывисто: - Ты, мастер Иеро, великий чародей и воин… Я помню, как ты прикончил ту жуткую тварь, что пришла к нам на судно вместе с Лысым Роком… помню, сколько раз ты спасал нас в лесу… знаю, что в подземелье, куда вы потом ушли, ты убил колдунов Нечистого и кого-то еще, что-то страшное, такую мерзость, с которой и Один бы не совладал… А еще мне говорили, что ты разгромил большое войско колдунов на озере Слез, а потом не меньшее - на юге, в стране чернокожих, и снял головы с их предводителей…
Усмехнувшись, Иеро поднял руку.
- Не приписывай мне того, чего не было, Сигурд! Головы я получил в подарок, и принес мне их тот самый медвежонок-увалень, что спит там, на мешках! - Он ткнул пальцем за плечо.
- Ну, может быть, - с видимой неохотой согласился северянин. - Однако все остальное свершил не медведь, а ты! И мы с Рагнаром решили… - Он судорожно сглотнул и с надеждой уставился на священника. - Мы решили, что отправимся с тобой, возвратимся на Асл и будем просить… нет, молить тебя, чтобы ты выступил судьей в этом деле между нами и Олафом. Справедливым судьей на собрании тинга!
Задумчиво кивнув, Иеро спросил:
- Где его проводят, этот ваш тинг?
- В любом месте, куда могут быстро добраться трое-четверо судей и полсотни бондов. В каком-нибудь хольде или просто на берегу… Скажем, в долине Гейзеров.
- Чего же ты хочешь, брат мой?
Льдистые глаза Сигурда сверкнули.
- Только одного, добрый мастер, только одного! Сойтись в поединке с Гунаром и прикончить его на глазах Олафа, отродья Локи! И что б потом тинг вынес приговор колдуну, а ты проследил, что будет он исполнен в точности!
- Это уже два желания, - произнес священник, подумав, что пора наполнить чашу. - Но стоит ли их пересчитывать? Я знаю, что ты рассказал мне истину, и ты в своем праве, а значит, достоин помощи. - Он положил ладонь на медальон с крестом и мечом и тихо промолвил: - Господь не любит клятв, и потому я лишь помолюсь, чтобы Он даровал мне силы исполнить твои желания. А теперь скажи мне, Сигурд, кто из судей тинга живет поблизости от долины Гейзеров?
Северянин, с трудом скрывая возбуждение, наморщил лоб.
- Старый Рогвольд уже, должно быть умер… Ближе всех Снорри Хромец… потом - Харальд и Хальфдан… Еще женщина, Кристина…
- Достаточно. Кто-нибудь из этих людей умеет говорить без слов?
- Снорри. Он, хоть и хромой, а отличный лекарь! Заживляет раны прикосновением рук.
- Великое искусство! Я так не умею, - с сожалением покачал головой Иеро.
- Зато ты умеешь их наносить, - с хищной усмешкой отозвался Сигурд. - Это важнее, мой конунг.
ГЛАВА 3. АСЛ
Скрестив ноги, Иеро сидел на широком деревянном помосте, тянувшемся вдоль забора футов на тридцать. Сзади, за прочным бревенчатым частоколом, лежал просторный двор с несколькими строениями - парой длинных жилых домов, хлевами для овец, амбарами, кладовками и собачьими навесами. Прямо перед ним находилась круглая утоптанная площадка, окруженная народом; здесь собралось человек сто пятьдесят, немалое число по местным масштабам. Восемь стражей тинга обкладывали площадку вязанками хвороста, а рослый мужчина в коричневой одежде, судья Харальд, следил, чтоб хворост был разложен точно по кругу. За кольцом людей и огромных лохматых псов, столпившихся вокруг будущего ристалища, просматривались море и причалы у берега, а за ними - шесть рыболовецких посудин различной величины, от небольшого баркаса до вместительного парусника. Над ними, прочно привязанный к стволу могучего бука, реял "Вашингтон" - будто серо-голубая тень на фоне бирюзового неба. С другой стороны, за домами хольда, к горам тянулась долина, заросшая пальмами, дубами и деревьями бнан; где-то в дальнем ее конце каждые полчаса взлетал в воздух водяной фонтан, а каждые двенадцать минут - еще один, поменьше. Картина была чарующей, и Иеро невольно подумал, что любой человек, чьи предки жили здесь пять или больше тысячелетий, должен испытывать тоску и горечь, расставшись с этим местом. А также гнев, если расставание случилось не по доброй воле.