Черная дымная туша бури навалилась на Таир и проглотила его. Тень ее упала на кумарон, и сразу стало холодно. Особенно Маре в ее промокшей тонкой одежде.
- Вниз! Вниз, девушка! - громко закричал Самит, увлекая Мару к палубному люку.
Крышка захлопнулась и отрезала грохот волн, низкий гул ветра. Остался только скрип корпуса и мерные удары в днище и борта. Полутемным узким коридорчиком, освещаемым раскачивающейся лампой, пробралась Мара к своей каюте, крохотной, шесть на пять минов каморке, зажгла масляную лампу.
Она сбросила с себя мокрую одежду и вытерлась. Подвесная койка, служившая ей постелью, поскрипывала, раскачивалась на тяжах. Мара взяла хрустальный флакончик с густым золотисто-коричневым маслом. Привычными, плавными и сильными движениями ладони она принялась втирать теплое масло в кожу груди, живота, бедер. Сладкий аромат вечерних цветов Конга наполнил крохотную каюту. Постепенно тело Мары становилось блестящим, порозовело.
Мара взяла другой флакон, поменьше, зажала между колен зеркальце и занялась своим лицом. Шторм снаружи свирепел. Кумарон болтало, и Маре пришлось одной рукой взяться за тяж койки. Когда очередная волна обрушивалась на судно, корпус его издавал жалобный, протяжный стон. Мара, первый раз оказавшаяся на морском корабле, тем не менее отлично переносила качку. Ей даже нравилось, что койка ее раскачивается, будто качели, а стены каюты меняются местами с полом и потолком. Она немного побаивалась, что может погаснуть светильник, но он не погас, только раскачивался со скрипом на короткой цепи. Волны били кумарон - звук напоминал удары по деревянной бочке огромной дубиной.
"Если волны разобьют корабль? - думала Мара. - Нет, не может быть. Кораблей так много, и они так редко тонут от штормов. А северные кумароны - самые лучшие… Нет, боги не допустят, чтоб я утонула! Они сделали меня красивой, чтоб я жила!"
Мара с удовольствием представила, как сходит с корабля в Нетоне и взгляды мужчин, всех мужчин вокруг, встречают ее…
- Нетон! - прошептала она. - Руна, Аэлла…
Названия северных городов были музыкой.
"А этот Самит тоже влюбился в меня, - подумала Мара. - Хоть он и старик. Хорошо. Он богат, этот купец. Интересно, знает ли он о маленьком отличии, что делает кое-кого из женщин Конга неприступными? Наверное, знает. Северяне - красивые! - И тут перед ней возникло лицо Нила. - Ну, многие из них красивы!" - поправила она себя.
Мара легла на спину. Низкий светло-розовый потолок раскачивался над ней. К сетке вентиляционного отверстия прилип белый пух. В каюте было жарко. Капельки пота крохотными росинками блестели на гладкой коже. Мара не стала одеваться. Если кто-нибудь войдет, пусть… посмотрит. Мара представила, как в каюту заглядывает Самит… Нет! Лучше кто-нибудь из матросов: "Госпожа не желает пообедать?" "Нет, госпожа не желает!" И повернуться так, чтоб спина изогнулась, как у кошки-миуры, когда та поднимает хвост. А груди чтоб касались сосками ложа и казались сочными и тяжелыми, как золотистые плоды аисдрео…
Койка мерно раскачивалась под ней, и убаюканная Мара погрузилась в сон, тем более теплый и томный оттого, что снаружи уже вовсю разыгралась буря.
Желтый корпус сиасы стремительно разрезал голубую воду.
- Держи вот здесь! - приказал кормчий. Санти изо всех сил вцепился в фал, натянувшийся, как струна, едва старик сдвинул румпель. Сиаса почти легла бортом на воду.
- Тяни же, тяни! - закричал Хорон. - Тяни, прободи тебя Тор!
Санти всем весом навалился на фал, и сиаса немного выпрямилась.
- Торион! - похвалил кормчий. - Еще немного - станешь заправским матросом!
Санти покраснел от удовольствия. Казалось бы, что ему похвала какого-то "озерного капитана"? Однако ж приятно!
- Хорон, - спросил юноша. - Говорят, ты плавал на настоящем ангуне?
- Плавал! - возмутился старик. - Я был кормчим военного судна! - Он выплюнул за борт комок хурума.
- И ты оставил море? - удивился Санти.
- Оставил! Нет! Оно меня оставило! Гляди! - Хорон задрал безрукавку и показал длинный красный бугор шрама, пересекающий живот наискось от левого подреберья до выпирающей тазовой кости.
- Ух-хо! - воскликнул Санти с уважением. - Чем это тебя?
- Онгарский топор! - Хорон опустил безрукавку. - Как рубанул - все кишки наружу.
- Как ты жив остался? - удивился юноша.
- Хтон знает. Самому невдомек. В себя пришел - вижу, что живот зашит. И боли нет. Через три дня, правда, прихватило - не дай тебе испытать!
- И кто твой лекарь?
- Лекарь? - кормчий хихикнул. - Не поверишь! Кормчий мой младший. Его работа. Слушай вот!
Шли мы тогда вдоль побережья. Обычный рейд. Видим - на горизонте судно. Онгарский трехмачтовик. Далеко. Ветер не наш. Думали - уйдет. Однако ж глядим - они к нам курсом фордевинд, на всех парусах. Должно быть, ум у них отшибло - напасть на сторожевое судно. Эти тыры, как травы своей напыхаются, уж ничего не соображают. Но дерутся, как демоны. Да. Подошли они, крючья закинули и полезли. Нам же проще: пока они нас на абордаж брали, половины недосчитались. Арбалет, знаешь, с тридцати минов лупит ого-го! Да. Полезли. Мы их встретили что надо! Мыто - в доспехах, а тыры - кто в чем. Но рубили знатно. На себе попробовал. Пока я одному тыру полбашки сносил, другой меня топором и достал. Во здоровый жлоб! Кольчугу прорубил, брюхо мне распорол - только и увидел, как кишки наружу вываливаются. А тут еще по голове кто-то меня долбанул, прободи его Тор! А все же час мой еще не настал. Очнулся - брюхо зашито, как старые штаны. Кормчий мой младший постарался. И внутрь мне смолы чудодейственной засыпал. Не пожалел, таг черномордый, дай ему Хтон удачи! Смола та - из Тонгора. Дороже золота! Эй, потрави шкот - ветер ослаб! Да. Ни горячки, ничего. Иному ножом ткнут - и нету. А я, вишь, еще плюхаюсь.
- А во Владение как попал? - спросил Санти.
- То - своя история. Взяла блажь сынка красноглазой, Муггана, Хаом его пожри, корабль свой завести. И чтоб кормчий у него настоящий был. Ортран тогда послан был. Знаешь его?
Санти кивнул.
- Приехал он в Ангмар. Начал искать. Да какой же кормчий по собственной воле море на эту яму променяет?
Поболтался он по тавернам - никто не желает. А тут подсказал ему один из добрых людей, что все знают: есть, мол, человек. Кормчий не кормчий, а тебе подойдет.
Я в ту пору совсем духом пал. Живой-то живой, да кто меня с таким брюхом в море пустит? А тут подходит ко мне здоровяк. Поначалу я его за северянина принял. Хочет, думаю, кружку калеке налить. Он и впрямь - налил. Поговорили о том о сем. Он и верно с севера. Из самого Нора. Вот какой ветер его сюда занес? Да. Я-то сразу догадался, что он северянин. По оружию. У нас маир-унратен не в ходу.
- Маир-унратен? - переспросил Санти.
- Не видел, что ли? - удивился старик. - Шест такой, железом обитый, да шар стальной, шипастый, на цепи. Видел ты! Слуга его за Ортраном завсегда носит. Да. Поговорили. А тут он мне и предложил.
- А ты что ж, не испугался? - спросил Санти. Он хорошо знал, что говорят о сонагаях в Ангмаре.
- Чего уж мне было бояться! - отозвался старик. - Мне тогда на все… было! Да и деньги посулил немалые - командующему эскадрой впору. И какой-никакой - кораблик! - Хорон похлопал жилистой рукой по тонкому борту. - Красноглазому быстро надоело, да меня не гонят. Десятый ир тут обретаюсь. Вроде сам по себе. Сам для себя.
- Не страшно? - спросил еще раз Санти.
- Нет. Сейчас, парень, - нет. Вот при прежнем-то Владетеле - бывало. Я его не застал, но говорили такое, что и не повторишь. Народу извел - страсть. А как помер - сонанга все переиначила. Теперь почти как у людей. Если и замучают кого - за провинность. Этим уж сынок занимается - не госпожа. Сынок бы с папашей поладили. Но госпожа ему воли - хрен! Да я и ей не верю. Красноглазая есть красноглазая. Что у нее на уме? Хтон знает. Себя вот возьми. Ты кто есть? Схваченный. Хуже раба. А она тебя держит - никто тронуть не смеет. Зачем?
- Как - хуже раба? - удивился Санти.
- Ну, раб - он свой. Деньги за него плачены. А схваченный вроде преступника. Хотя кто их разберет, красноглазых? Один у них порядок: ты - ниххан! Но платят хорошо. И нанятых не обижают. Кто б у них иначе служил? Убирай парус, парень! Ты вот во Дворце живешь, может, поболе моего знаешь.
- А скажи, как отсюда в Ангмар весть подать? - осторожно поинтересовался Санти.
- Эко ты! Никак! Разве что Ортран или Сихон, Начальники Страж, помогут. Но от них не жди. Они хозяйке пятки лизать готовы. Иной раз стыдно смотреть. Что золото с людьми сотворяет! Кранцы-то, кранцы вывешивай!
Сиаса подошла к причалу, и Санти ловко набросил огон швартова на деревянный кнехт.
- Спасибо, мастер! - поблагодарил он, вылезши на пирс.
- Приходи, сынок! - отозвался Хорон. - Хоть кому я нужен в этом мире!
* * *
- Воины готовы, сирхар! Королева ждет!
- Много ли воинов, Клет?
- Три большие хогры, сирхар. Пешие.
- Невелика разница. Что донес беззаконник?
- Идут, сирхар. Все.
- Другим цены нет. Этого - боюсь.
- О сирхар! Ты - боишься?
- Мой страх - от бога, Клет.
- А не обойдут, сирхар?
- Нет. Пошевелю Лихо. Не сплоховали бы тонконогие!
- Три большие хогры, сирхар! Почти войско!
- На этого войско - в самый раз. Подай огненный прут, Клет. Плащ подай. Королеве скажи: иду! Пусть не ропщет. Три хогры! Одарю блаженством. Достойна. Жертва готова?
- Как повелел.
- Пусть ведут. Хаор Хаором, но и других умилостивить надо. Что за шум?
- Воины радуются, сирхар!
* * *
Почти две сенты воинов, каждый рядом со своим урром, выстроились на площади. Все солдаты Владения, кроме тех, кто занят был в караулах. Таир садился. Полхоры назад прошел дождь, и воздух пах цветами и мокрой травой.
"Две сенты - немного, - думала Нассини, пока рабы несли неторопливой рысцой ее паланкин вдоль замершего строя. - Но каковы! Каждый стоит двадцатерых!"
Сонанга вглядывалась в лица и с удовольствием наблюдала, как смущенные воины опускают взгляд.
"Каждого, каждого! - думала она. - Чтоб были верными. Чтоб были преданными! Золото - лишь золото. Золота мало. Помнить должны. Каждую минту вспоминать. С благоговением. Любить должны. Бояться и надеяться…"
Толпившиеся за воинами слуги вытягивали шеи, но мало что могли разглядеть за спинами солдат и широкими крупами урров.
Мугган, ехавший чуть позади матери, насупясь, глядел в ее обтянутый золотой сеткой затылок.
"Все - ее! - думал он. - Хоть бы один - мой! Хоть бы один паршивец! Сука! Вертишь мною, будто я тупоумный ниххан! Сука! Сука! Сука! Когда-нибудь я вспорю твое чрево! Бездонное подлое чрево! И затолкаю туда всю твою коллекцию!" Он представил, как будет выть антассио сонанга, как будет кататься по заблеванному ковру, а он будет стоять и… А потом… Мугган не представлял, что будет, когда он сам станет Владетелем, - все застилала пелена. Он вытер вспотевший лоб… И вдруг ему представилось: вот он - есть, а ее - нет! И сердце его захолонуло!
"Сука! Сука! Сука! - зашипел Мугган. Впрочем, губы его не произнесли ни звука. - Даже выпустить кишки тебе не могу! А эти твои!.." - Он с такой злобой уставился на ближнего воина, что того передернуло.
"Мясо! Мясо! Любуйся! Все твои! Зато я любого могу взять на клинок! Любого! Все знают! И ты знаешь, сука! Я - самый лучший!" - и утешенный этой мыслью, погладил урра между ушами. Зверь обрадовался нежданной ласке и довольно заворчал.
Носилки миновали последнего, и из глоток воинов разом вырвался рев. Владычица благосклонно кивнула. Воины, слуги, рабы - все облегченно вздохнули. Добра сонанга - никого не накажут. Третий день никого не наказывают. С тех пор как появился новый схваченный, юноша с зелеными глазами. Тиха сонанга - недаром злобится красноглазый. Тиха. Задумала что-то. Ну, подай боги милость - не меня коснется. Так думал каждый. День миновал. У ночи - свои заботы. Много еды, много веселья. Кто ценит каждый живой день - тот веселится вволю. Завтра, быть может, некому будет.
Мугган поднял урра на дыбы и погнал напрямик: через клумбы, через цветущие, искусно подстриженные кусты. Порыв ветра овеял Санти, когда всадник промчался в трех минах от него. Его собственная урра сердито рявкнула.
Юноша ощутил, что на него смотрят, и поймал взгляд Нассини. Ласковый-ласковый. И вдруг, без всякой причины, пробрал его озноб. И покрылся он холодной испариной. А сонанга все смотрела на него, смотрела… Санти уж совсем было решился подойти к ней, но тут Владычица тронула палочкой спину носильщика, и паланкин двинулся.
Санти потер ладонью шею. Вечер был теплый, а ему зябко.
- Гляди, вон стоит хозяйкин милостивец! - сказала подруге девушка-прислужница. - Что это с ним? Бледный, будто кровь выпустили?
- Не знаю, Алори! Слушай, а он, по-моему, на Рэти глаз положил, не заметила?
- Благодари богов, что не на тебя!
- Ну! Мальчик красивый!
- То-то твой бычок ему отсчитает!
- Уже! Побоится госпожи!
- Сказала! Ежели его сама привечает, быть тебе подружкой красноглазого!
- Хи-хи! Ничего он без моего хотения не сделает! Я обученная!
- Ножик возьмет - сделает!
- Что ты такое страшное говоришь!
- А что? Первый день ты тут, что ли? Про отца его, хозяйкиного мужа, еще и не то говорили. Кабы нас с тобой при нем купили, ты б поскромнее была!
- То тебя купили! Меня жрецы отдали. На семь лет.
- Вот и сиди тихо! А то возьмет тебя красноглазый и…
- О! Алора, не надо! Итак ночи от страха не сплю!
- От страха ли? - засмеялась девушка. - Поспешим! К ужину опоздаем - до темноты ничего не получим! - И обе побежали к роще сантан, где стояли домики дворни.
Подступивший вечер высветил искры созвездий, потускневшие, когда две луны выкатились из-за края неба и поплыли по самоцветному Пути Мертвых. Свет их не проникал через плотные кроны Веселой Рощи. Он не смешивался с оранжевым пламенем костров, не отступал перед ним, как перед сиянием множества масляных ламп внутри и снаружи дворца. Непроницаемы слоистые кроны даже для лучей Таира. Зато под ними там и сям плясали длинные веселые языки, уходил к черным листьям копотный дым. Веселая Роща! Крики и смех смешивались здесь с насмешливым бульканьем розового вина.
Санти бродил от одного костра к другому, от компании к компании, везде приветствуемый и нигде не замечаемый.
Отблески красного пламени прыгали на обнаженных телах. Сочилось над огнем, на черных жаровнях, пряное мясо. Запах вина, земли и женщин смешивался с дымом костров.
Одинокий и печальный бродил Санти по Веселой Роще. Смотрел вверх, на освещенный снизу полог листвы, трогал живые колонны стволов. И показалось ему, что он спит и вот-вот проснется в комнате своей, услышит ровное дыхание отца, посвистывание ящериц, дальний, дальний шум моря…
"Неужели этого никогда не будет? - подумал он и тоска сдавила горло юноши. - Ни чудесного дома, ни ощущения свободы. Не будет предвкушения вечера среди друзей, не будет Мары, ее волшебно пахнущей кожи, ее рук, ее быстрого-быстрого шепота? Ничего не будет?"
- Пожалей меня, Ортон! - взмолился Санти. - Не оставь одного!
И, словно отозвавшись на эту просьбу, чья-то рука опустилась на плечо юноши. Санти оглянулся с надеждой… и отпрянул. То была рука воина, приведшего его в замковую тюрьму.
"Беззубый!" - вспомнил он, увидев щербатый рот солдата.
Воин был пьян, но рука его крепко держала Санти.
- Не бо-ойся, ягненочек! - пробормотал он, глупо ухмыляясь. - Я ж не злюсь на тебя. Пойдем, поболтаем немножко! - И он потащил Санти в тень деревьев. Юноша рванулся и ударил солдата кулаком в лыбящееся лицо.
Воин еще шире растянул рот - удар Санти его позабавил.
- Пойдем, пойдем, - невнятно бормотал он. - Ты славный, ягненочек! Ты понравился Беззубому. Понравился…
Санти размахнулся, но воин поймал его руку, потянул к себе…
- Шалунчик! - прошепелявил он нежно. - Ублажи…
Темная фигура возникла у него за спиной. Быстрый удар - и плечо Санти освободилось.
- Не тревожься! - сказал тот, кто ударил. Санти не видел лица говорившего - только силуэт: ближайший костер был за его спиной.
- Тебе не нужно даже подавать голос. Подожди немного - и все успокоится.
Два человека подхватили обмякшее тело Беззубого.
- Что с ним будет? - спросил Санти. - Он невежлив, но я не хотел бы, чтоб из-за меня кто-то пострадал.
Воин ничего не ответил. Он лишь приложил руку к груди и исчез в темноте.
Оглушительный взрыв хохота донесся откуда-то слева. Веселая Роща привыкла к тому, что ее обитатели иногда исчезали.
- Значит, за мной наблюдают, - подумал Санти. И, как ни странно, мысль эта не была неприятна ему. Больше того, он перестал чувствовать себя одиноким.
Юноша подошел к ближнему костру. Сидящие вокруг подвинулись, освобождая место. В руку ему вложили кружку, наполненную теплым вином, на колени - завернутый в лепешку, остро пахнущий кусок жареного мяса. И больше не обращали на юношу внимания. Но Санти было довольно того, что есть. Он глядел на пляшущее пламя, и слова шевелились у него внутри, как новорожденные щенки.
Заканчивался его четвертый день во Владении антассио сонанги Нассини.
Глава третья
"В одной из стран земли Хоран, той,
что дважды пьет океан,
В стране, что именем - Утуран.
Родился юноша.
Амуан.
Воин не воин, кузнец не кузнец. Немного - жрец. Немного - пловец.
Не удалец. Не маг. Не гонец.
Так, человек.
Певец.
Родился - жил. Зря не грешил. Глав не мозжил.
Звезд не тушил.
Ведал не ведал ли - сам всех
Утуроме лишил
Света.
Пророк - реки!
Беглец - беги!
Ты, Амуан, - беглец!
От своей руки!
Ведай!