Несчастный Баткин отпрянул, едва не упав с лавки.
- Да не я это придумал, шариф, видит Митра, не я, - забормотал он растерянно. - Стайв это, брательник двоюродный, он это решил, не сносить мне зубов до осени! Он этого парня возле сарая приметил, тот стоял себе под фонарем и зубы скалил. Стайв поднял тревогу, люди повыскакивали и бросились в погоню. Вор перемахнул ограду, там его конь дожидался, и махнул к Волчьим Холмам. Ребята мои за ним, и уже почти настигли, клялись, что видно было, как бешено тот скачет, но потом он вдруг так резко прибавил, что и след простыл. А только Стайв клялся матерью, что признал в скакуне Ситца, лошадь Черного Джока.
Ну, я, конечно, разозлился и поговорил с брательником. Словом, решили мы подстеречь черноволосого, кто бы он ни был, и устроили засаду на склоне. Слышим - спускается. Стайв на него прыгнул и почти что сбил с лошади, да гад этот кулаком ему так в лицо саданул, что разделал как отбивную. Мои парни на коней - и за черноволосым… Куда там: он рванул прямо в холмы и, зуб отдам, словно растворился в темноте.
Подхожу я к брательнику, он на земле сидит, нос зажимает и говорит мне: "Слушай, Бат, а ведь это Черный Джок был, не иначе…"
Шариф гулко захохотал. Потом велел жене принести еще один кувшинчик. Наполнив кружку и отхлебнув, спросил Баткина:
- Не помер брательник-то?
- Да нет, - ответил фермер, довольный, что вспышка шарифского гнева, кажется, миновала. - Чего ему сделается. Только губы стали что у коровы.
- Если так звездануть, не то что Черный Джок, сам Мардук может привидеться, - сказал Партер. - Но ты говорил, неизвестный преступник покушался на твою жизнь. Это как же?
- А волка подослал, - поежившись, молвил фермер.
Лицо тарифа приобрело цвет хорошо выбеленного полотна.
- Волка?
- Здоровенный волчина, белый. Никому не говорил, но вам, шариф, все поведаю. Стайв считает, что это волколак, а оборачивается им сам Черный Джок. Пошел я давеча по малой нужде, а он сидит. Я штаны расстегнуть не успел, да так и обомлел: руки опустились, стою ни жив ни мертв. А тварь сия (храни Митра наши души!) подходит и берет меня за причинное место зубами. И вижу глаза чудовища - бездонные, и искры в них полыхают… Подержал несильно, отпустил и был таков. Но что с вами, шариф? Мирта! Мирта! Шарифу плохо!
На вопли фермера в столовую вбежала жена Партера в сопровождении щуплого невзрачного человечка в сером балахоне и круглой шапочке. Шариф, закатив глаза, сидел, откинувшись на спинку кресла, усы его уныло обвисли, по щекам ползли зеленоватые пятна.
Серый замухрышка принялась отпаивать Партера стойкой из граненого флакона, который он извлек из кожаной сумочки, висевшей на груди. Шариф застонал и открывая глаз.
В этот момент от входа послышались шум, возня не внятные восклицания, потом дверь распахнулась, и на пороге возник рыжеволосый великан в полном боевом вооружении. С трудом уместив длиннющее копье поперек комнаты, исторгая удушливый запах чеснока, пришелец ударил себя в грудь и, обращаясь к бесчувственному телу шарифа, возгласил:
- Гуго Пудолапый пришел убить оборотня! Он бросит шкуру чудовища к ногам достойного Партера и избавит Тандхару от ужаса темных сил!
Глава пятая
Хотя свидание с тарифом откладывалось, Бэда Катль не особо о том сожалел. Многое он услышал из-за створок дверей, немало интересного увидел, приникая глазом к замочной скважине. Казалось, большой сбор назначен сегодня вечером в резиденции головы Либидума.
Не успел Гуго Пудолапый опорожнить наполовину ведерную братину, закусить доброй бараньей ногой и перекинуться с очнувшимся хозяином парой словечек, как со двора снова постучали, и слуга впустил двух живописных малых: смуглого горбоносого мужчину, чей облик хранил остатки былой надменности, свидетельствовавшей о высокородном происхождении, и жилистого светловолосого проныру, перетянутого широким ремнем, на котором красовалась изящная гирлянда разномастных зубов - волчьих и пиктских вперемежку.
Завидев парочку, Гуго зарычал и потянулся к мечу, подпиравшему рукоятью потолочную балку, но был столь стремительно заключен в горячие объятия и расцелован в обветренные щеки, что прослезился и сжал протянутые ему руки так, что у новых гостей затрещали кости.
- Нергал с вами, - пробасил великан, - уж коли я вас признал, убивать не стану. Ты, Гарчибальд, и ты Гриб, людишки хоть и хворые, но не совсем пропащие. Да и достойный Партер, думаю, не одобрил бы нашей ссоры.
- Истинно так, почтенный Гуго, - заверил шариф, старавшийся держаться подальше от Пудолапого с его чудовищным чесночным запахом. - Чего нам ссориться, коли дело, собравшее всех под этим кровом, касается всех нас.
- Волк, - сказал Гуго, набивая рот очередной порцией жареного мяса.
- Волколак, - поддакнул Пленси, принимая из рук хозяйки полную кружку.
- Проклятый оборотень, достойный уничтожения, - заключил Гарчибальд Беспалый, подозрительно глядя на бледного фермера.
- Это Баткин, - поспешил представить сробевшего боссонского земледельца шариф, перехватив взгляд барона. - Достойный фермер, чья усадьба стоит аккурат возле Волчьих Холмов. Не далее как перед вашим приходом он рассказывал о волке, появившемся на его дворе несколько дней назад…
- Пробовал осиновое древко с серебряным наконечником? - спросил Гарчибальд.
- Или лапку кролика, убитого на кладбище в полнолуние? - вставил Пленси.
- Горбуном, - добавил Беспалый.
- И непременно чтобы волосами рыжей девственницы, - уточнил барон.
- Ну, можно и не рыжей, - солидно заключил Скурато. - Но лучше рыжей.
- Нет ничего круче чеснока, - пробасил Гуго, сплевывая на стол плохо пережеванный хрящик. - Поверьте старому охотнику на волколаков.
- С каких это пор ты записался в их ряды? - осведомился Гарчибальд.
- С тех пор, как мамки стирали твои пеленки!
- Тогда объясни, Пудолапый, зачем тебе чеснок? Ты можешь задавить оборотня своей задницей!
Великан снова зарычал, однако шариф поспешил успокоить следопытов.
- Ладно, ребята, - сказал он, - вижу, у каждого из вас есть свой метод борьбы с нечистью. Признаюсь, я послал каждому из вас по весточке не для того, чтобы вы передрались, так и не приступив к охоте на оборотня. Позвольте изложить вам суть дела. Наш друг, - тут он кивнул на фермера, судорожно сжимавшего свою кружку, - не первый, кто видел волколака. каждое полнолуние сей тать тревожит покой вверенных мне земель, воруя скот, пугая женщин и вызывая ярость мужчин…
- Отчего же ваши мужчины его не прикончили? - осведомился Пудолапый.
- Не все так просто. Волк появляется внезапно, режет скот и исчезает прежде, чем сторожа успевают позвать на помощь.
- Тогда откуда известно, что это оборотень, а не обычный зверь? - спросил Гарчибальд.
- Он слишком хитер для обычного зверя. Были случаи, когда волк проникал в жилища, пугал людей и словно растворялся в воздухе. Он ведет себя не как обычное животное, и хотя пока не убил никого из поселенцев, поручиться за безопасность людей я не могу.
- А как он пугает? - спросил Гуго, для которого само данное понятие являлось не совсем вразумительным.
Шариф велел Баткину рассказать, как напугал его волк. Баткин помялся, но все же рассказал. Пудолапый зашелся в громовом хохоте. Гарчибальд презрительно скривил губы. Пленси Скурато принялся что-то перебирать в своей торбе.
Шариф подвел итоги:
- Как видим, ни одно дикое животное не способно на подобные осмысленные действия. А значит, мы имеем дело с волколаком, оборотнем. Окрестности Либидума полнятся слухами, и фермеры готовы взяться за оружие, чтобы положить конец бесчинствам нечисти, явившейся из болот…
- Из-за Черной реки, - уточнил Гуго, - там много подобной мрази.
- Я как лицо, несущее ответственность за безопасность сих мест, - продолжал шариф, - обязан не допустить самочинной охоты, чреватой ненужными жертвами, потому и вызвал вас, специалистов.
Гарчибальд и Пленси польщенно зарделись. Цвет лица Гуго не изменился, ибо был и так достаточно багров, чтобы краска чувств могла на нем отразиться. Если у Пудолапого, конечно, были какие-нибудь чувства.
- Не хотелось бы отнимать слишком много времени у столь занятого человека, как наш шариф, - светским тоном молвил Гарчибальд Беспалый, - но все же хотелось бы войти в курс дела. Ибо, если мне не изменяет память близится очередное полнолуние.
- Есть наводки? - спросил Скурато.
- Кого и где будем давить? - пробасил Гуго.
- Позволь, тариф, я расскажу о бандите с Волчьих Холмов, - робко вставил Баткин.
И он поведал следопытам историю, которая уже была известна тарифу и подслушивавшему под дверьми Катлю.
- Что скажете? - спросил Партер, когда фермер кончил излагать свою историю.
- Чушь! - гаркнул рыжий верзила.
- Очень может быть, - осторожно молвил Пленси.
- Даже если Черный Джок воскрес… - начал Гарчибальд, но шариф прервал его, энергично ударив кружкой по столешнице:
- Джок! Ерунда! Джок мертв с тех пор, как получил клинок в свою дурную башку! Послушайте, месьоры, если я могу вас так называть, все это чушь. Только я доподлинно знаю, кто этот волк-оборотень! Я знал его, я верил ему, как сыну, он любил мою дочь. Он обманул меня, и я отправил его на каторгу, откуда этот прохвост недавно бежал, а потом набрался наглости явиться ко мне, дабы заверить в своей невиновности, Я заключил его в яму, откуда в ночь полнолуния сей сын тьмы исчез, задрав когтями охранника. С тех пор он наводит ужас на мирных поселенцев Тандхары! Увы мне, увы, сколь близорук оказался я, избранник народа, сколь недальновиден…
- И кто же сей тать? - негромко осведомился Гарчибальд.
- Назови нам его имя, дабы мы смогли помешать злодею совершать дела черные, - вкрадчиво молвил Скурато.
- Кто этот ублюдок?! - взревел Гуго.
Шариф понурил голову, отер со лба крупный пот и молвил:
- Бежал из ямы, обратившись зверем лесным и задрав моего человека, не кто иной, как Бэда Катль, убийца Черного Джока!
Глава шестая
Заходи, Партер, садись. - Катль? Это ты? Сынок… - Кресло возле камина, шариф. Садись.
Шариф сел.
- Ты ведь не думаешь меня убивать, Бэда? Согласись, мало чести прикончить старика, сидящего в кресле…
- А много ли чести натравить убийц на человека, который этого не заслуживает?
- Так ты все слышал?
- Догадливый. Почему ты сделал это, шариф?
Партер хотел подняться, но, завидев тускло блеснувший хассак в руке Катля, остался сидеть.
- Сначала ты обманул меня, когда я убил Черного Джока. Я убил его по праву поединка и по просьбе людей, которых он обидел. Ты схватил меня и отправил на каторгу.
- Я отправил тебя к губернатору, а уж он решил… - Губы тарифа пересохли, и он облизнул их, чувствуя, что и язык стал подобен сухой пемзе.
Катль смотрел ему в глаза с тем странным, оскорбительным презрением, благодаря которому он получил свое прозвище. Щеколда, опустившаяся на дверь за спиной тарифа, вынуждала Партера принимать этот взгляд, не суливший ничего доброго.
- Ты отправил меня на каторгу, потому что я любил твою дочь, - закончил Бэда. - Плохая партия, не так ли?
- Ну что ты…
- Плохая. Зачем тарифу Либидума зять-разбойник? Ты ведь не принял всерьез моих слов, что я хочу остепениться построить ферму, зажить с Эллис чин-чинарем и все такое…
- Сынок, ты ошибаешься!
- Тогда зачем ты сдал меня после поединка с Джоком?
- Так велят законы, сынок, ты знаешь, что губернатор запретил поединки на ножах!
- Плевал ты на губернатора! Поединки! Да в Тхандаре на дуэлях убивают людей больше, чем комаров на крупе лошади за дневной перегон!
- Но я представляю власть, сынок. Подумай сам, что будет, если боссонцы утратят последние представления о крепкой руке!
- Это твоя-то рука крепкая? Если ты так в себе уверен, зачем же объявил меня волколаком и нанял убийц? Человека своего не пожалел, горло ему железными кошками разодрал, только бы представить мое бегство как побег оборотня! Зачем? А я-то, вернувшись с рудников, пришел к тебе искать справедливости! Принес доказательства виновности Черного Джока, думая, что в прошлый раз ты ошибся! Скажи, шариф, чтобы я понял тебя своей тупой головой: ты схватил меня во второй раз, бросил в яму, потом явился с ласковыми речами, убедил, что мне сочувствуешь, а неволя моя вызвана исключительно присутствием соглядатаев губернатора Бранта, предложил бежать. Я устроил подкоп и ушел в леса, туда, где мне и место. И что же я узнаю? Ты объявляешь меня оборотнем, волколаком и натравливаешь на меня следопытов, готовых усмотреть нечистое в собственной матери, лишь бы получить награду? Зачем, шариф?
- А ты уже скоблишь щеки, - сказал Партер печально.
- Я много чего повидал в каменоломнях, - откликнулся Бэда, - Так будем разговаривать?
- Ладно, Катль, - голос старого рубаки стал жестким. - Ты волен взмахнуть рукой - и я умру. Что это даст? Тебя все равно повесят. Потом в Либидуме начнется соперничество между семьями, будет куча трупов… Сейчас же придут пикты. Женщин будут насиловать, младенцев резать. Среди женщин, между прочим, твоя Эллис. Все еще любишь ее?
Катль промолчал.
- Знаю, любишь. Это хорошо. Хорошо это, ежели бы ты бандитом не был. Моя дочь знатных кровей, тебе не чета… Чего раздумываешь, давай, мечи свой ножик!
- Безоружных не убиваю, - сказал Катль, у которого рука, честно говоря, чесалась. - Ты ведь, Партер, из благородных. Я к тебе честь по чести сватался. Не как бандит, а как добропорядочный боссонец. Мог бы отказать, и дело с концом.
- Нет, - сказал шариф, - не мог. Тебе откажешь, так и девку умыкнешь. А брат у меня в Аквилонии серьезный, виконт, и племянницу любит, мне его гнева не надобно.
- Так ты трус?
- А ты? Подумаешь, волка какого-то на него списывают… Что тот волк, тварь, в общем-то, безобидная, ну скот там режет, ну по домам пошаливает…
- И потому его убить нужно?
- Для порядку. Сам посуди, ежели тварь подобная разгуливать на свободе станет, что люди обо мне подумают?
Тут Бэда улыбнулся так, что хозяин дома вцепился в подлокотник кресла и судорожно повел плечами.
- Давай, - сказал Катль, - говори, что подумают.
- Сынок…
- Ближе к теме.
- Ну, говорят, что волк этот оборотень… волколак…
Его кое-кто видел, и фермеры готовят облаву. А может, и нет его, проклятого…
- Нет?
- Я говорю - может. Но люди-то боятся. А к кому люди идут? К тарифу. А шариф, он все знать обязан, всем помогать. Если люди говорят, что в окрестностях Либидума завелся оборотень, значит, так оно и есть, и власть должна силу свою явить… Сознаюсь, хотел и с тобой под шумок разделаться, да ты ведь беглый, одно слово - пропащий…
"Зубочистка" вонзилась в левое ухо шарифа.
"Зубочистка" - это такая штука, что вреда особого не причинит, но кричать вполне может заставить.
Партер завизжал.
- Значит, так, - сказал Катль, - я хочу поселиться на твоих землях. Вместе с твоей дочерью. А за это я убью волколака. Пойду в Волчьи Холмы, найду того, кто там прячется, и убью. Принесу его голову сюда, в твой дом волчью или человеческую - все равно, а ты своей властью снимешь с меня все обвинения. Мне надоела беспутная жизнь, шариф, хочу осесть и детей нарожать. Согласен?
Шариф обернулся на дверь кабинета, в которую снаружи колотили: видно, челядь услышала вопль своего хозяина.
- Справедливо! - воскликнул Партер поспешно. - Давай, сынок, действуй, убей того, кто скрывается в Волчьих Холмах, и мы объявим его оборотнем. Управишься за два дня?
Катль ничего не ответил. Он подошел к окну на веранду и осторожно выглянул. Никого: следопыты отправились готовиться к охоте, а слуги были внутри дома.
Но прежде чем исчезнуть, Бэда Катль сделал вот что. Он опустил руки на бедра, и два тяжелых хассака со свистом пронеслись над головой обомлевшего шарифа и вонзились в большой портрет, висевший на стене комнаты. На портрете был изображен сам хозяин в полном рыцарском облачении, гордо взирающий куда-то в туманную даль из-под откинутого забрала. Ножи слегка попортили картину: их лезвия вонзились точно в глаза нарисованного Партера.
Бэда Катль недобро улыбнулся, извлек хассаки, упрятал их в ножны и только после этого бесшумно канул в темноту через окно веранды.
Дверь сотрясалась под ударами крепких кулаков, несколько голосов на разные лады звали шарифа.
Но Партер медлил. Он поднялся из кресла, проковылял в дальний угол и поднял тяжелую крышку резного, окованного медью сундука. Достал железную кошку, повертел в руках, потом решительно приставил острые "когти" к груди и рванул, разрывая тонкое полотно рубашки…
Только после этого, бросив кошку обратно в сундук и; зажимая кровоточащие раны, пошел открывать дверь.
Глава седьмая
- Вы и так задержали вас до самого рассвета, месьор Драган, и дали оборотню уйти достаточно далеко… - Я уже говорил вам, месьор Партер, что мне плевать на вашего оборотня, если он вообще существует!
- Ах вот как! Значит, вы ставите под сомнение мой рассказ о том, что я видел собственными глазами? Вы бы не улыбались столь насмешливо, месьор, если бы на ваших глазах лоб и щеки человека стали зарастать шерстью, нос, рот и скулы слились воедино, превращаясь в волчью пасть, а ногти стремительно начали вытягиваться и загибаться внутрь… Бр-р! Меня до сих пор холодный пот прошибает, когда вижу эти когти у своей груди, а ведь я не робкого десятка, чтоб вы знали.
- Может, вы и не робкого десятка, шариф, но выпили накануне слишком много. В комнате было темно…
- А эти раны откуда взялись? - Партер потащил вверх кольчужную рубашку, намереваясь снова продемонстрировать всем багровые рубцы на груди, - Я что, сам их себе нанес?!
- Я этого не утверждаю, - сказал месьор Драган холодно, - более того, уверен, что на вас кто-то напал. Но был ли то волколак или просто разбойник, неизвестно. Тем более что, кроме вас, волка никто не видел, зато ваш же сторож утверждает, что какой-то малый перемахнул ограду и растворился в ночи. И был он двуногим и без шерсти, если не считать волос на голове.
- Этот вопрос мы тоже сможем обсудить, встретившись один на один в каком-нибудь тихом месте.
- Полагаю, барон, - криво усмехнулся аквилонец, - говоря о тихом месте, вы опасаетесь ветра, который может снести в сторону ваши метательные ножи… Я слышал, что боссонцы боятся слишком близко приближаться к противнику и потому предпочитают бросаться друг в друга железками, словно какие-нибудь мальчишки!
- Для вас, месьор, я сделаю исключение, - холодно парировал Гарчибальд. - Мой меч, может быть, не так хорош, как ваш, но кое на что сгодится.
- А моего хочешь попробовать?! - рявкнул вдруг Гуго Пудолапый, потянув из ножен свой Трипамадор.
- Это что, тоже барон? - осклабился аквилонец. - Или и просто ходячий кусок обвалившейся стены?
Великан зарычал, как медведь, которому наступили на лапу.
- Оружие в ножны, месьоры! - властно крикнул Партер. - Пока я тариф Либидума, здесь будут соблюдаться законы. Не забывайте, что поединки запрещены!